Железноцвет

скачать книгу бесплатно


– Он умер. От того, что я убил его. Доставай оружие.

Зоя опустошает сумку на пол. Из кучи уже подгнивших морепродуктов она извлекает компоненты оружия.

– Собирай, как я показывал, – говорю я.

Очистив от кожицы, Зоя вставляет ствол, затвор и ударно-спусковой механизм в трехгранную тазовую кость, затем соединяет все это с половиной бедра, к которому подсоединяет костяную пистолетную рукоять и целик из половины челюсти.

– Как блять, наряд по столовой! – ворчит она. – А желудок куда? Горячий, тварь.

– Ну вперед же, под УСМ. Смотри – тяжелый. Вот так. Желудок – твоя патронная фабрика. Не забывай – для производства боеприпасов ей нужна масса энергии и материала – для этого понадобится штык.

Глаза Зои нехорошо сверкают.

– Теперь магазин – вот эта круглая трубка. Нет, не эта. Это…

– Гранатомет, все я знаю.

– Он полуавтоматический, помнишь? Внутри него – органический поршень, его нужно взводить перед каждым выстрелом. Теперь поверни сустав.

Зоя следует указанию. Раздается негромкий скрип, и из зада ствольной коробки вырастают несколько длинных и гибких отростков.

– Теперь – в боевое положение.

Зоя вскидывает оружие; отростки, дойдя до ее плеча, изгибаются и принимают его форму.

– Отдачи почти нет, – говорю я, – импульса хватает ровно настолько, чтобы обеспечить ход затвора. Помни – после двухсот метров точность боя резко падает, но в пределах двухсот метров под него лучше не попадаться. Отцовские лаборанты прозвали его Зубилом.

Закончив с порошковым кругом, я оперативно собираю свое собственное оружие. На Зоино оно совсем не похоже: боевая часть представляет собой штук двадцать костяных “кистей”, сплетенных пальцами, словно у влюбленных скелетов. Сплетенные пальцы образуют своего рода тоннель, выход которого я стараюсь ненароком не навести на ноги. Облучатель легко ложится в руку; щека приклада мягкая и пружинистая, как мох. Гашетка напоминает человеческий язык. Даже не стреляя, это оружие способно натворить бед – об этом факте ее конструктор узнал тогда, когда рентгеновский снимок показал, что его руки за месяц работы были поглощены остеосаркомой. Последние дни он провел наедине со сращивателем и своим незаконченным прототипом. С ним в руках его и нашли.

– Помни, – говорю я Зое, – в магазине у тебя сто выстрелов, но вылетят они в миг, так что…

– Не лечи меня, Петь.

– Фото Алхимика показать еще раз?

– Такого урода ни с кем не спутаешь.

– В него старайся не стрелять, даже если сильно захочется. Держи, – говорю я, и протягиваю Зое пару ватных затычек.

– Уже хотела от майки оторвать.

– Стрельба – это пол беды. – Вот вторая половина, – говорю я. Покопавшись, я выпрастываю из кармана предмет, похожий на рессорную пружину, сделанную из хряща. – У нас будет двадцать секунд тишины, чтобы уничтожить все, что под нами, за исключением Алхимика. Готова?

– Всегда.

***

Я поднимаю воротник свитера, чтобы закрыть нос, и снимаю крышку с перечницы. Зоя вынимает из подсумка свето-шумовую гранату. Я замечаю, что ее губы беззвучно движутся.

Днем город, как город,

И люди, как люди, вокруг…

Как только я перчу созданный мною круг, гремучая смесь начинает громко шипеть; вверх летят искры, которые прожигают мой рукав. Я вскидываю облучатель. Гремучая смесь исчезает, оставляя на своем месте черную полосу, сквозь которую начинает пробиваться свет. Снизу вдруг доносится придушенный вопль.

– Поехали.

Изо всех сил, я бью “пружиной” об пол, и тут же ощущаю, как она начинает вибрировать. Она быстро нагревается в моей руке. С ростом вибрации в пружине все звуки вокруг нас растворяются. Весь мир погружается в замогильную тишину, и с тишиной приходит боль: кажется, изнутри черепа кто-то засунул пальцы в мои уши, возжелав выдавить мои перепонки наружу. Стиснув зубы, я показываю Зое три пальца. Она загоняет в гранату в гранатомет. Ее лицо посерело от напряжения.

…Но вечер приходит,

И все изменяется вдруг…

Пол обваливается, и Зоя немедленно стреляет в отверстие из гранатомета. Метнув пружину вперед себя, я ныряю в дыру. Мой разум спокоен и руки мои тверды – время сомнений прошло.

Приземляюсь в туче бетонной пыли, и рефлекторно стреляю в возникшую передо мной мишень. Удар импульса заставляет кровь врага вскипеть; его аорта лопается, а сердце взрывается, как паровой котел. Делаю шаг в сторону и поскальзываюсь на чем-то. Прицел сбит, мишень номер два уходит с траектории. Проклятье.

Я не слышу, как Зоя открывает огонь, но вижу поток костяных игл, дробящих врага в винегрет. Требуха виснет на люстре. Моя первая мишень падает, и за ней я наблюдаю следующую. Импульса ему досталось немного, но достаточно. Мишень делает неверный шаг и падает, выронив автомат. Кипящая кровь струится из его носа. Я обращаю свое внимание на центр комнаты.

Дезориентированная мишень пытается бежать, но костяная очередь перенаправляет ее в ад. Еще одна мишень лезет за пазуху, но я вправляю ей мозги, и мишень стреляет себе же в бок, не достав пистолет из кобуры. Крайняя мишень, оглохшая и ослепшая, пытается схватить лежащий на бильярдном столе автомат, но Зоя отбирает желание вместе с руками. Пыль, поднятая упавшим потолком, разлетается по залу. Бесшумно, не выдержавшая веса требухи люстра падает на стол, и миллион хрустальных брызг разлетается по комнате, словно салют. Ну, вот и все, кажется.

Напряженная, словно тетива, Зоя замерла, чуть наклонившись вперед, предвосхищая отдачу. В ее руках, Зубило дергается из влево-вправо, как стрелка сломанных часов, сканируя комнату. Ее глаза блестят, а на щеках горит румянец. Ее губы шепчут:

…Погаснут свечи, уйдет любовь,

Но этот вечер вернется вновь…

Я осторожно касаюсь ее плеча и показываю ей большой палец. Зоя бессмысленно кивает, как во сне. Я вижу, что она силится сдержать улыбку; ее грудь часто вздымается. Не опуская облучатель, я указываю ладонью вперед, и мы начинаем двигаться вглубь обширной комнаты. Тишина оглушительна: кажется, что кто-то сдавил мои ушные косточки в тисках. Обходя бильярдный стол, я вижу, как моя пружина подпрыгивает и бешено вертится под ним, катаясь из стороны в сторону. От вибрации она словно бы слилась в единый серый цилиндр, который постепенно удлиняется.

Теперь у меня появляется возможность оценить роскошное убранство квартиры. Не удивлюсь, если эти бархатные портьеры и антикварную мебель Алхимик купил у мародеров, разграбивших Оружейную Палату. Окна в квартире заделаны, вместо них повсюду висят зеркала, большие и малые, многократно увеличивающие пространство и умножающие наши с Зоей потрепанные фигуры. По центру комнаты возвышается большое, старомодного вида медицинское кресло. В нем, спиной к нам, полулежит голый пациент. Интересный пациент: прямо к его конечностям присоединен своего рода металлический внешний скелет, опутанный проводами. Главная часть этого механизма, похожая на стальной хребет, отрезана и валяется на полу. Спина пациента вскрыта, и прямо к оголенному позвоночнику подсоединено несколько кожаных трубок, ведущих к сращивателю, водруженному на покрытый резьбой дубовый стол. На столе стоят десятилитровые склянки с клещами. На кресло направлена тяжелая студийная телекамера, провода от которой тянутся к стоящему в стороне вычислителю.

Неожиданно, один из подстреленных вскакивает и бросается на Зою. Сталь сверкает в его кулаке. Зоя реагирует молниеносно. Одно движение пальца – и сбоку от трехгранного цевья возникает зазубренный штык. Зоя подается вперед и тут же отскакивает, делая выпад оружием. На лице обманутого врага ликование сменяет растерянность, затем – боль. Финка выпадает из занесенной было руки. Оскалившись, Зоя поворачивает костяной вентиль, и Зубило приходит в движение. Кожаные трубки, соединяющие штык с мешком, наполняются красным, и оружие жадно трясется, высасывая соки из еще живого тела. Лицо врага желтеет, а глаза закатываются; его колотит, словно от тока. Удерживая на штыке его вес, Зоя медленно опускает врага на пол. Он похож на мумию к тому моменту, когда касается паркета. Кожаный мешок Зубила немедленно приходит в движение, перерабатывая сырье.

Я делаю шаг в направлении спальни, указывая Зое в сторону кабинета. Висящая у входа в спальню картина привлекает мое внимание. Да это же “Пан” Врубеля! К краскам подлинника, впрочем, теперь примешались чьи-то внутренности. На мгновение, я опускаю облучатель, и немедленно осознаю ошибочность этого действия.

Новая мишень появляется прямо из-за операционного кресла. Одет в белый халат, один глаз – перламутровый, в руках – очень большой карабин. Алхимик!

Не могу стрелять. Не успею спрятаться. Скорый поезд врезается мне в грудь, и вместо Алхимика я стреляю в стену. Всю Солнечную систему, весь Млечный Путь заполонили черные мухи; я забыл, как дышать, и последнее, что я увижу в своей богом проклятой жизни – это сверкающая, острозубая улыбка врача-убийцы. Я пячусь. Пячусь. Падаю. Конец.

Впрочем, кажется, Алхимик с такой концовкой не согласен. Вместо того, чтобы убивать меня, он трясется и качается, как алкоголик, и смотрит свою руку, от которой почему-то идет сильный дым. Через секунду у него отваливаются пальцы, через две – вся остальная рука. Алхимик делает шаг назад, и немедленно его правая нога ломается, как спичка. Как печка дымясь, доктор падает навзничь. Я замечаю, что дымится не только он, но и пол вокруг, и даже потолок. Хирургическое кресло, за которым прятался добрый доктор, поплыло, как масло, а нафаршированный железом пациент стекает на пол. Мой нос невыносимо жжет, и через пару секунд ноздри закладывает наглухо. Я пытаюсь встать и тут же падаю обратно, прямо на труп одного из ополченцев. А это не “Шестопер” ли у него в кобуре? Такой же, как мой. Откуда? Нет сил думать.

Зоя подбегает ко мне. На последнем ее шаге я слышу, как звуки начинают возвращаться. Моя глушилка перестала вертеться; назвать ее пружиной теперь язык не повернется – она приняла форму стержня, раскаленного до синевы. Паркет дымится вокруг нее.

Зоя встает рядом со мной на колени и начинает торопливо расстегивать мою куртку.

– Дышать можешь? Моргни дважды, если да! Здесь больно? А здесь?

– Нет, – шепчу я, выдавливая крайние капли воздуха из легких, и отталкиваю ее руку.

– Это… это что я с ним, Петь?

– Боевой… микотоксин, – хрипит вдалеке антикварный граммофон, имеющий к Петру посредственное отношение. Давно в меня не стреляли.

– Но… но я же…

– Шумовые – с кругом, – говорю я. – А с крестом – ядовитые.

– Сука, блять!

– Ничего. Ты мне жизнь спасла. Проверь… спальню и остальное. Я пока полежу.

В мире не осталось ничего, кроме черных мух, и я сдаюсь под их натиском.

Когда я открываю глаза, то вижу, что Зоя замерла на пороге спальни, осторожно заглядывая внутрь. Из-за этого она не видит врага, выскочившего из противоположной двери.

То, что враг давно перестал быть человеком, ясно с первого взгляда. Его спинные мышцы настолько гипертрофированны, что делают его похожим на кобру; вес собственного торса вынуждает его горбиться. Его желтое тело исполосовано хирургическими швами, а из одежды на нем – только толстая цепь, опутавшая торс. А еще у него нет головы. Не то чтобы это меня смущает. Нагнувшись вперед, я выхватываю “Шестопер” из кобуры мертвого ополченца. Я успеваю сделать два выстрела, прежде чем моя цель достигает бильярдного стола.

Достигнув плоти врага, мои пули превращаются в трехсантиметровые блины. Эти нихромовые снаряды разносят все на своем пути, разрывая мышцы, как бумагу. Молибденовый сердечник пробивает оболочку пуль и прошивает мишень навылет. Оболочка разрывается, и осколки расходятся во все стороны, рубя кости. Заключенные в пуле ртутные соли попадают в сердце цели. Гидроудар превращает легкие врага в желе, когда первая пуля проникает ему в грудь. Вторая бьет в промежность, вынося ошметки гениталий вперемешку с костями за пределы бедренной полости. Он падает, как сбитый товарняком бомж. Он должен быть мертв. Должен быть!