скачать книгу бесплатно
Зарница дала нашим войскам фору, в которой они так отчаянно нуждались, и на Аляске они загнали врага в угол. Но этот враг проигрывать не умеет, не на своей земле. Ракеты с обеих сторон встретились над океаном и упали на свои цели, и две тысячи ядерных солнц осветили ту памятную ночь. Все ждали конца света, и только военные стратеги знали правду, что страшнее и банальнее любого кликушества: ядерных арсеналов было достаточно ровно для того, чтобы подавить ракетные шахты и базы подводных лодок, находившиеся далеко за пределами крупных городов. Миллионы погибли, но мир устоял, его индустриальная мощь осталась несломленной. Из пепелища старого мира навстречу друг другу хлынули бесконечные потоки механизированной силы. Возникла новая экономика, построенная вокруг военной промышленности; политика, диктуемая исключительно генштабами. Ракеты стали не похоронным салютом, а холостым выстрелом, знаменовавшим начало нового состязания, самого разрушительного в нашей истории. Стало понятно, что эта мировая война не будет молниеносной, как не была ни одна предыдущая. Прагматики не стали нарекать ее Великой или Последней, а сразу выдали порядковый номер. Сегодня всем кажется, что она не закончится никогда, но я уверен – однажды она превратится в еще одну страницу в замызганном школьном учебнике.
– Вон мой дом, слева, – показываю я. – С гранитной облицовкой снизу. Берегись надолбов – их для таких, как ты ставили.
– Это что значит? – хмурится Зоя, но мучительный стон Аркадия ее отвлекает. Она оборачивается назад и стискивает его руку. – Уже приехали, Аркаш. Еще чуточку потерпи.
– Я открою, а ты вытаскивай его.
Я запускаю Зою с братом внутрь парадной и напоследок оглядываюсь на заросший сквер. Вокруг темно и пусто; через скверик от меня стоит дом, как две капли похожий на мой. Только он обгорел и весь развалился. Я поспешно захожу внутрь и закрываю дверь.
В парадной как всегда: полутемно, аварийно и пахнет жизнью. Кажется, сегодня у нас топят. Зоя с Аркадием быстро перемещаются к лифтовой шахте, где Зоя нажимает на кнопку, под которой написано “ПРОТИВОВЕС”. Потом ей приходится подождать, пока я поднимаюсь по лестнице, держась за дубовые перила. Для устойчивости, Зоя прислоняет Аркадия к кованой решетке, закрывающей шахту. Я подхожу как раз тогда, когда на площадку, грохоча и лязгая, спускается лифтовая кабина.
– Как в детдом вернулась, – говорит Зоя, ковыряя пальцем стенную щель, заросшую рыжим. Я открываю обе двери, запускаю товарищей, закрываю и захожу внутрь.
В отделанной латунью кабине кроме некогда бархатного сидения есть только лампочка и торчащий из пола чугунный столб с набалдашником размером с чемодан. Я берусь за рычаг, венчающий набалдашник, и двигаю его вперед. Лифт начинает карабкаться.
За сплетением железных узоров ползут этажи: красное дерево, бронзовые люстры и непробиваемые черные двери; ковровые дорожки и резные лавки, а под лавками – кучки блестящих глазок, хитро и злобно следящих за движением кабины. После первой пары этажей здание начинает оживать, становится слышна музыка. На очередной площадке открыта одна из дверей, и на фоне иссиня-черного зарешеченного неба курят изысканные формы в дымчатых нарядах.
– Гм, – подает голос Зоя. Теперь я замечаю, как диковато она оглядывается по сторонам.
– Гм?
– Я думала, тут по-другому будет. Ну, охрана там. И, не знаю, консэржка.
– Консьержка.
– Она.
– Консьержка и вправду раньше была. И охрана, – задумчиво говорю я.
– И куда делась?
– Был инцидент. Одного жильца приехали забирать, и охрана тех, кто приехал, пустила. Жилец, правда, все равно не дался, – говорю я.
Стены площадки, которую мы проезжаем, изрешечены и заляпаны. Гильзы от “Максима” никто так и не убрал, только смел в один угол.
– Следующий – наш, – говорю я, когда расстрелянный этаж пропадает. – Как он?
– Сам не видишь?
– Ну да.
На этаже, на который мы приехали, всего одна дверь – большая и толстая. Если бы не гобелены, на стенах было бы видно, где раньше были старые входы. Аркадий вообще не стоит на ногах, и Зое приходится взвалить его себе на плечи. Она чертыхается, пока я ввожу комбинацию на дверном замке и вожусь с ключами. Шприцы похрустывают у нас под ногами, но ритмичной гул, идущий снизу, перекрывает их хруст. К тому моменту, когда я открываю последний замок, Зоина критика принимает личный характер. Под красочные предположения о том, что пила моя мама в ходе своей беременности, я наконец распахиваю бронированную дверь, и мы вваливаемся внутрь. Мягкий свет люстры озаряет простор прихожей, и Зоя присвистывает.
– Вот это уже больше…
– Осторожно, видишь растяжку? – говорю я. Переступай, вот так. Неси его в санузел – дверь прямо. Постарайся ковры не замарать.
Скинув берцы, Зоя уносит Аркадия, куда я сказал. Я пользуюсь этой минуткой, чтобы перевести дыхание. Не спеша вытираю сапоги, вешаю Аркашину куртку на обрамленное бронзой зеркало, снимаю шинель и прохожу в санузел. Его дверь оставлена нараспашку, и внутри уже горит свет.
Аркадий сидит на стуле, напротив моей огромной фарфоровой ванной. Он больше не трясется и ничего не говорит про глаза. Зоя сидит рядом, на унитазе, и быстро перебирает содержимое своей аптечки. Нужное она кладет в раковину, ненужное бросает через голову Аркадия в ванную. В Зоиных губах зажата сигарета, а Зоины штаны с трусами спущены до колен. При моем появлении она даже не отрывается от дела.
– Очень хуево, Петя, – хмуро резюмирует Зоя. – Всего у меня по нулям, одни бинты-то и остались из нужного. И эпинефрин. Думала завтра затариться, бестолочь. Поделом мне, – зло бросает она.
– Гм, – только и говорю я. – М-да.
Выходить теперь не только поздно, но и как-то глупо.
– Нужно срочно обезболивающее, и обязательно – обеззараживающее, – говорит Зоя. – Сейчас начну выковыривать эти стекляшки, и Аркаше будет тяжко.
– У меня и аптечки-то нет, – растерянно говорю я.
Ею, среди прочего, месяца три тому назад я швырнул в спрута, грозившего мне из оконной форточки.
– Ну поищи что-нибудь, а? – просит Зоя. Она вынимает бычок изо рта и бросает его между ног, в унитаз. – Пожалуйста. Может, на кухне че лежит? Все, что найдешь – тащи.
Я переворачиваю кухню вверх дном. Свою обыскиваю впервые, но процедура-то отработанная. В резном шкафчике я нахожу половину булки, кусок колбасы и бутылку уксуса без этикетки. В ящиках – пакет поваренной соли и пару умерших жуков. В холодильнике лежит смерзшийся брикет свиного фарша, пакет с рыбой да улей с светляками. Под столом я нахожу “Дюрекс” и очень одинокую гильзу – стреляные. Их отправляю в ведро. Никаких лекарств. Спиртного, разумеется, тоже нет.
На выходе из кухни ни в чем не повинный табурет получает от меня яростного пинка, но спина напоминает мне, что поздно делать футбольную карьеру. Я поднимаю табурет и, крякнув, сажусь на него.
– Нашел че-нибудь, Петь? – из санузла спрашивает Зоя. Что мне ей сказать?
– Уксус, колбасу и соль.
Шутник недоношенный.
– Тащи сюда! – неожиданно отзывается Зоя. – И миску возьми, любую!
Вскочив с табурета, я хватаю ингредиенты и спешу обратно в санузел. Зоя теперь сидит на краю огромной ванны, скинув свитер и закинув ногу на ногу. Склонившись над Аркадием, она сосредоточенно закатывает левый рукав майки.
– Потерпи, Аркаш, щас сварим тебе щи… – бормочет она. – Колбасу-то нахуя? Миску давай.
Она смешивает соль и уксус в суповой миске, качая головой в такт долетающим снизу ритмичным басам и стонам, после чего энергично взбалтывает полученное варево.
– Готово, поехали. Держи миску.
– Слушай, ты точно знаешь, что делать? – спрашиваю я, – кровь вроде не идет, может подождем пока…
– Не боись, комиссар, – отвечает Зоя. Теперь она говорит на удивление сдержанно, даже отрешенно. – Справлюсь. А если нет, – она кивает на Аркадия, – так он все равно до утра не дотянет, если сейчас осколки не вынем. Я его так не брошу. Согласный ты или нет – до пизды.
Становится очевидным, что дальнейшие прения будут безрезультатными.
– Ничего-ничего, хуже бывало, – бормочет Зоя, обрабатывая в миске щипцы и зажим. – На фронте приходилось и мочу использовать.
– Что, так плохо было?
– Знаешь, что с 303-й сделали? – спрашивает Зоя, осторожно вылавливая первый осколок.
– Так, в общих чертах.
Аркадий тихо мычит, но не сопротивляется, и Зоя продолжает свою работу.
– Где-то за месяц до Предательства, – говорит она, – началось масштабное отступление, по всей Аляске. Ну, ясно стало, что нас выдавливают, и был приказ сузить фронт, чтобы хоть как-то… дай мне зажим, не видишь, как течет… как-то принять удар врага. Отступали на север, в сгоревшие леса. Не помню уже, сколько брошенных городов прошли. Ничейная земля… дай еще пластырь. Да не этот блять, зеленый! Ну вот, так что через неделю после Предательства Воронина, – говорит Зоя, – Всех, кто из 303-й участвовал, перебросили прямо в этот котел. Без связи, без ничего. Поставили задачу остановить наступление танковых дивизий американцев. Кровью искупить, понял?
– Лучше бы сразу расстреляли.
– Вам только дай расстрелять… бригаду взяли в окружение, – говорит Зоя. – Двадцать дней они были в осаде, на воде из луж, окопы в обледеневшем говне. Десять патронов на солдата и две мины на миномет – суточная норма, – продолжает она, бросая очередной осколок в ванную. – Полярная ночь, глаз выколи… хе-хе, глаз… – она обтирает лоб и щеки Аркадия, собирая ватой его кровь – очень осторожно, даже нежно. – Короче, до конца месяца бригада не дожила… че ты пялишься на него? – перехватив мой взгляд, говорит Зоя. – До свадьбы заживет, – последняя фраза явно должна была приободрить Аркадия, но тот снова обмяк, потеряв сознание. Он дышит тяжело, с хрипами.
– А теперь начинается максимально херовая часть, – говорит Зоя. Она напряженно облизывает губы и повыше закатывает левый рукав. – Сейчас пойдут крупные осколки. Он вырубился, но стекляшки вошли глубоко, и когда я начну их вытаскивать, ему будет очень, очень больно. Поставь миску. Держи его как можно крепче, понял? Если стекло разобьется, я не знаю, смогу ли все выудить. Скорее всего – нет. Тогда он умрет.
Поначалу, все идет не так плохо. Несмотря на недостачу половины пальца, Зоя управляется с инструментами без труда. Самый большой осколок, изо лба, она вытаскивает быстрее всего, и потом споро накладывает бинт и пластырь.
– Шчаш мымем, – зубами затягивая бинт, поясняет Зоя, – мымем фсе школки, шотоэ нано буэ зашивач.
Мы работаем быстро. В ванну летят куски лейкопластыря, свалявшаяся от крови вата и обрывки бинта. В санузле жарко и душно, хотя я давно снял свитер.
Проблемы начинаются, когда Зоя переходит к глазницам. Аркадий громко стонет, когда Зоя раскрывает одну из ран пинцетом и начинает выуживать оттуда кусочек стекла.
– Нервы зацепило, – говорит Зоя, – дело дрянь, но вертаться поздно. Держи его.
Я прижимаю руки Аркадия, как могу сильно. Он вроде бы и не особо дергается, только стонет все громче…
– ААА!!! – с надсадным криком, брат начинает содрогаться всем телом и махать руками. Я держал крепко, но, когда Зоя наконец вырвала осколок из левого глаза, он стал метаться, как угорелый. Он плещет руками во все стороны, и даже вдвоем мы с трудом его держим. Наконец он успокаивается, так и не придя в сознание.
Шальная идея начинает формироваться у меня в голове, и я с трудом ее отгоняю.
– Вроде пронесло… фффух, – говорит Зоя, вытирая пот со лба. – Теперь… теперь – вот этот, здоровый.
Но, лишь только она прикасается к осколку, застрявшему в правой глазнице, Аркадий испускает животный вопль, и я получаю чемпионский удар в грудь. Словно воспользовавшись моим замешательством, освободившейся рукой Аркадий переворачивает миску, и та, окатив Зою кровавым уксусом, разлетается о край ванной. Аркадий теперь куда-то рвется, бормоча бессвязные угрозы.
Навалившись на него, я заставляю его сесть, кое-как. Пару раз брат сильно задевает Зою по лицу, но та только морщится. С трудом, я удерживаю его на месте, но о том, чтобы обездвижить, нет и речи.
– Ничего, что он разбил, – тяжело дыша, говорит Зоя. – Там все равно уже одна кровь была, – бормочет она. По ее порозовевшему лицу градом катится пот.
– Давай, Петь, навались. Последний рывок!
Какими-то нечеловеческими усилиями, Зое удается вытащить большую часть осколков. Под конец Аркадий уже теряет способность всерьез сопротивляться, но и я сдал. Пот заливает мне глаза, я потерял счет времени и перестал чувствовать спину.
– Вроде… вроде все, – наконец шепчет Зоя, и роняет зажим с пинцетом в раковину. – Фууух, блять…
– Наклонись, – говорю я, и она слушается.
Открыв латунные краны, я окатываю Зоину голову струей воды. Она фыркает и трясет головой, осыпая меня брызгами. Я подаю ей полотенце.
– Спасибо, Петь, – говорит она, вытираясь. – Ты – молодчина.
– Я, в общем-то – не при делах.
– Вот не надо вот этого, – говорит она, неопределенно взмахнув рукой. – Давай перекурим, пока меня кондрашка не хватил. Потом буду зашивать. Слушай, а че за шум все время?
– Какой шум? А, это. Это – “Розовый гриб”. Занимает центр и левое крыло дома. Танцовщицы живут там же. В моем крыле – человек двадцать оперативников и офицеры 303-й бригады. Больше никого.
– Я так спросила. Слушай, а чай у тебя будет?
– Чай – будет. Извольте проследовать в гостиную, – галантно приглашаю я.
– Дурак, – скалится Зоя.
***
Чай в пакетиках я впервые увидел только в школе – до того я пребывал в твердой уверенности, что чай есть исключительно продукт варки листьев китайской камелии. Иного у нас в семье не пили. На здешнем рынке можно достать самые странные листья, но только не чайные, так что периодически мне приходится давиться компостом, выдаваемым по талонам. Не сегодня! Я завариваю две чашки, бросаю в свою пару фенаминок и возвращаюсь к Зое.
В восьмидесятиметровой гостиной царит уютный полумрак, свет люстры бликует на латунном карнизе, занавес которого скрывает аквариум. Толстые ковры приятно пружинят под ногами. Пахнет водорослями, винилом и старой бумагой. Оккупировав собою диван, Зоя поджидает меня, закинув берцы на палисандровый подлокотник.
– Ооо, – потянув носом, говорит она.
– А ты думала, – говорю я, и спихиваю ее ноги на пол.
Зоя принимает чашку. Пододвинув одно из кожаных кресел, я усаживаюсь рядом.
– Ни фига себе потолки, – говорит Зоя. – Уютный у тебя блиндаж, ничего не скажу. А силовая рама вообще нереальная! На заказ делал? – она кивает на обвешанную блинами клетку из стальных труб, нависающую над раскладной лавкой. Конструкция стоит чуть в стороне от всего и прикрыта сверху брезентом. – Дашь ведь погонять, а? – с надеждой спрашивает Зоя.
– Да пожалуйста. Штанга – вон, в углу. Где-то еще должен пояс валяется…
Зоя пренебрежительно фыркает.
– А это че за фикус? – говорит она.
– Это, ну, как тебе сказать…
Приподнявшись с дивана, Зоя выплескивает половину чая в кадку, стоящую рядом с диваном. Находящееся в кадке уродливое растение алчно шевелит корявыми побегами – этого Зоя, к счастью, не замечает. Извлекши из-под себя Аркашину фляжку, разбавляет свой отвар чем-то мутным.
– Ну, теперь рассказывай! – повелевает она.
– Все нажито непосильным трудом, гражданин начальник. Не имеете права.
Зоя хрюкает, подавившись своим чаем, и озорно улыбается.
– Про себя мне расскажи, Петя. Я ведь тебя только в газете и видала. В коляске, с шоколадной медалькой и синей рожей.
– Видно было, да?
– С тех пор гораздо лучше стало, – признает Зоя, отхлебнув из чашки. Румянец появляется на ее щеках. – Че ты делаешь тут? Ну, когда без мигалки?
– А какие тут занятия для приличного человека? Рэкет, разбой, заказное убийство.
– Кого грабишь?
– Торговцев клещом, сутенеров. У кого есть, что брать, – отвечаю я. Зоя смешно хмурит брови. Они у нее с изломом и вороные, в контраст светлым волосам. Она делает пару глотков и задумчиво смотрит на меня.
