скачать книгу бесплатно
И опять вместе залились в дружном смехе.
Потом Мариенгоф задал вопрос:
– Ладно, давай решать. Переезжаем или нет?
– Конечно. Только надо придумать когда? Давай через три дня
что ли.
– Почему через три?
– Тут такое дело, еще неделю назад я встретил Мишу Гаркави…
– Которого?
– Ну, этот артист, а заодно и конферансье. Оказалось, что сам он учиться на медика. Ты его знаешь?
– Знаю.
– Так вот он приглашал меня выступить в аудитории Медицинского института, а потом сказал можно и на юридическом факультете в Академии почитать стихи. Я ему сказал, что приду, но только с тобой.
– Ну и здорово? – воскликнул Мариенгоф.
– И я так подумал. Тем более Гаркави обещал, что выплатит нормальные гонорары. Я дал также согласие, чтобы афиши развесили.
– Отлично, – обрадовался Мариенгоф.
– Да, – кивнул Есенин. Тем более мне очень, сейчас нужны деньги. Надо Зинаиде немедленно отправить.
– А разве тебе за «Голубень» не выдали денег?
– Выдали… – медленно и слегка разочаровано сказал Есенин. Только что это за деньги, так слезы…
– Ну, ничего вот откроем наше издательство и будем княжить, – обнадежил Мариенгоф.
– Думаешь, дела пойдут? – пронзил Есенин друга своими большими синими глазами.
– Даже уверен. Только надо будет нам часто выступать. И денег заработаем, и внимание к себе привлечем. И надо не только вдвоем декламировать стихи, а всей бандой. Чтобы шуму было больше. Кстати что там с открытием кафе? А то не хочу больше выступать в этом «Домино». Нам надобно свое помещение иметь.
– Обещали помочь. И Коненков тоже обещал содействие. У «дедушки» большие связи.
– Ну и прекрасно. Кстати брат Бориса Эрдмана Николай тоже желает вступить в наш Орден имажинистов, – осведомил Мариенгоф Есенина. Я разговаривал с ним. Очень тяготеет он к нам.
Есенин кивнул.
– Хорошо. Надо будет посмотреть, как он пишет. Нам ведь нужны интересные поэты. Надо на ближайшем собрании обсудить его кандидатуру.
Глава 10
Приехали поэты на выступление в Медицинский институт наняв извозчика и не пожалев на это последние деньги.
Также прихватили с собой несколько книжек под названием «Явь», чтобы раздать студентам.
В этом сборнике были собраны стихи почти всех имажинистов.
Встретил их, как и договаривались начинающий актер и конферансье Михаил Гаркави.
Это был стройный подтянутый юноша примерно 24 – лет с черными, свисающими почти до плеч волосами.
Хочется отметить, что Гаркави уже в 30 – годы порядком располнел и, к сожалению так сильно, что поэт сатирик Эмиль Кроткий не поленился сочинить про него такую эпиграмму:
«Что толст он это не беда.
Беда, что тонок не всегда».
Был Гаркави слегка взволнован. Он всплеснул руками.
– Ждут уже студенты. Вы нынче модными стали товарищи имажинисты.
Есенину и Мариенгофу такие слова пришлись по душе.
Мариенгоф хлопнул Гаркави по спине и хвастливо воскликнул:
– Знаешь ли, парень, что мы в скором времени завоюем всю Россию. И быть может наш имажинизм, осчастливит даже весь народ своей неповторимостью и загадочностью.
Когда они за кулисами сняли пальто и шляпы Мариенгоф спросил Есенина:
– Кто первый?
Есенин небрежно махнул перчаткой:
– Кидай монету.
Мариенгоф кинул монету верх, и едва поймав, чуть взволновано заявил:
– Кажется мне…
– Валяй, – напутствовал Есенин.
– А может все – таки ты?
– Нет, тебе выпало.
Тут Гаркави растопырил обе руки, перед Есениным и Мариенгофом и важно заметил:
– Погодите ребята надо объявить вас.
– Объявляй, – бросил небрежно Мариенгоф и, подойдя к узкому пожелтевшему от времени зеркалу, привинченному к стене, стал поправлять галстук, а также аккуратно прилизанные лоснящиеся от бриолина волосы.
Через минуту забежал обратно за кулисы Гаркави и взволнованно выдохнул:
– Пора…
Мариенгоф отдернул с силой штору и вышел на сцену. Встретили новоявленного имажиниста отчаянными криками и рукоплесканиями.
Мариенгоф выставил левую ногу чуть вперед и стал с придыханием громко декламировать:
Кровоточи,
Капай
Кровавойслюной
Нежность. Сердца серебряный купол
Матов суровой чернью…
Завершил он стихотворение также громко, как и начал, и имел вдруг неожиданный успех.
В радостном волнении прочитал еще с два десятка опусов. Провожали поэта аплодисментами.
Мариенгоф был доволен. Прежде чем уйти, он низко поклонился, и помахал, улыбаясь рукой.
Пока готовился к выходу Есенин, конферансье забавлял студентов всякими небылицами.
Михаил Гаркави знал их немало.
Когда вышел Есенин, снова раздались крики, и гром рукоплесканий.
Он подошел к авансцене и не очень громко, но выразительно начал:
В том краю, где желтая крапива
И сухой плетень,
Приютились к вербам сиротливо
Избы деревень.
Там в полях, за синей гущей лога,
В зелени озер,
Пролегла песчаная дорога
До сибирских гор…
Аудитория притихла. И непривычная, пугающая мертвая тишина нависла над залом.
Взоры студентов были устремлены к невысокой фигуре поэта, который очень и очень грустно изливал душу:
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.
Все они убийцы или воры,
Как судил им рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щек…
Не успел Есенин завершить, как абсолютно все пространство зала потонуло в неистовых аплодисментах и громких криках: «Браво, браво…».
Многие повскакали с мест, подошли близко к авансцене и стали просить и подбадривать поэта:
– Давай еще…
– Прекрасно читаете…
– Какой молодец…
А за кулисами буквально плясал Гаркави, прихлопывая себя по коленкам.
– Вот это успех. Ну, просто чудо. Смотри, как околдовал он их…
Однако Мариенгоф не подпрыгивал и не улыбался.
Он был как – будто в тревожном напряжении.
Гаркави удивленно поинтересовался:
– Что с вами Анатолий?
Мариенгоф как – то странно дернулся и недовольно заявил:
– Со мной ничего. Я рад за Сережу. Но немного нервничаю, так как нам сегодня еще в другом месте выступать, а его буквально не отпускают.
Прошло почти два часа, а Есенина действительно не желали отпускать со сцены. И все же он завершил. Но завершил также грустно, как и начал:
Я хочу под гудок пастуший
Умереть для себя и для всех.
Колокольчики в звездные уши
Насыпает вечерний снег…
Студенты кидали шапки и картузы верх, улюлюкали, озорно свистели. И как мантру громко повторяли:
– Давай еще, еще…
Есенин немного смущенный, молча, улыбался.
