скачать книгу бесплатно
– Что это у вас Сергей Тимофеевич? – спросил с интересом Герасимов.
– Разве не видишь? Это флаг, символ новой власти – ответил гордо Коненков. Сам Ленин дал его мне в знак благодарности за мою революционную работу.
– А получилось то, действительно здорово, – воскликнул Клычков. Ему в тон стал кричать и Есенин:
– Ух, ты, ух ты, – как здорово. А ведь мы теперь классики, наверное, – радовался как ребенок он.
Коненков по – отечески взглянув, на ликующего Есенина, вынес свой невозмутимый строгий вердикт:
– Этого пока нам не понять. Потом будет ясно. Так что погоди еще плясать.
– Ну, вот дедушка и порадоваться нормально не даст, – обиженно хмыкнул Есенин, и тут же громко и озорно воскликнул: «Да здравствует революция на земле и на небесах».
Глава 7
В январе 1919 года Есенин, пользуясь хорошим отношением к нему Наркома просвещения Анатолия Луначарского и председателя Моссовета Льва Каменева смог выхлопотать
в Козицком переулке пятикомнатную квартиру для так называемой «писательской коммуны».
Создать такую коммуну решили для того, чтобы показать насколько лояльно новая власть относится к писателям, которые сотрудничают с ней.
Есенин немедленно пришел, к Рюрику Ивневу и стал уговаривать его переехать в эту квартиру.
Как он выражался в их новое «житие – бытие».
– Мы ведь с тобой друзья, – порывисто, с энтузиазмом говорил Есенин. У меня есть право выбирать. Вот я и выбираю тебя и Толю Мариенгофа. Он такой же друг мне, как и ты.
– Но ведь ты говоришь, что еще трое будут? – настороженно интересовался Ивнев, смешно хлопая ресницами и покачиваясь на тощих ногах как былинка.
– Ну да, еще писатель Гусев – Оренбургский, поэт Иван Рукавишников, и журналист Борис Тимофеев, – перечислил Есенин.
– А для чего они? – с некоторой неприязнью в голосе строго осведомился Ивнев.
– Ну, видишь ли, их лично уважает товарищ Луначарский.
– А ты знаешь Сережа, что Рукавишников пьет напропалую, – тихо и немного с испуганным выражением лица проговорил Рюрик Ивнев.
Он пытливым чуть ироничным взором уставился на Есенина, ожидая, что он ответит на этот весьма непростой, по его мнению, вопрос.
– Ну и пусть старик пьет, – засмеялся Есенин. А мы пить много не будем. Мы будем работать, и покажем чего мы стоим. Так ты согласен?
– Надо подумать.
– Чего думать, – разозлился Есенин. – Не мы так другие займут эту квартиру. Коммуну уже одобрили в Моссовете. Тем более, у тебя ведь отопление не работает, а там тепло и уютно.
– Да, это правда! – неожиданно грустно констатировал Ивнев, вытаращив на Есенина маленькие, как у птички глаза.
Это рассмешило Есенина. Он весело заметил:
– Понимаешь как это важно, когда в квартире есть отопление, и когда есть тепло. К тому же у каждого будет отдельная комната.
– Неужели отдельная? – с большой радостью переспросил Рюрик.
– Именно, – поддакнул Есенин. Я с Мариенгофом буду в самой большой, а вам всем по комнате предоставлю.
– Ну, хорошо, в таком случае я, наверное, приду туда, – наконец согласился Рюрик.
– Вот и прекрасно, – хлопнул удовлетворено Есенин Ивнева по узкому костлявому плечу.
* * *
Но спокойной, творческой жизни не получилось.
С первых дней как вселились в пятикомнатную квартиру, начались постоянные попойки напополам с песнями и громкой руганью.
Друзья, и просто знакомые стали постоянными завсегдатаями этой чудесной очень теплой квартиры в Козицком переулке.
И этих так называемых «знакомых» не останавливало абсолютно ничего. Не увещевания старейшего добродушного Гусева – Оренбургского приходить как можно реже, и не призывы Ивнева и журналиста Бориса Тимофеева прекратить, наконец, регулярные не в меру шумные оргии.
Есенин в присутствии Мариенгофа, Тимофеева или Ивнева старался не прикасаться к спиртному.
Но когда их не бывало, и он оставался с кем – то из так называемых шапочных приятелей, то случалось тоже изрядно выпивал.
Но самой главной «бедой» являлся не кто, иной, как писатель Иван Рукавишников.
Для себя писатель предпочитал исключительно вино и водку всем остальным напиткам.
Иногда Рукавишников исчезал на целый день, а к вечеру его приносили буквально на руках мертвецки пьяного.
И тогда те, кто его приносил, оставались также ночевать. Укладывались на ночь кому, где придется.
А утром эти приятели снова с еще более усиленной энергией возобновляли пресловутую попойку с милейшим Иваном Рукавишниковым.
Будучи трезвым, Рукавишников действительно был душа человек. Но вот пьяный становился буквально невменяемым.
Бывало и такое: выпивал он стакан за стаканом, не закусывая, и водка обильно стекала у него по его тощей рыжей бороде и капала в тарелку или на стол.
И тогда все дружно и неудержимо смеялись.
Он и сам тоже бессмысленно и глупо улыбался, тараща на всех осоловевшие глаза.
И чем дольше он таращил свой безумный взор на окружающих, тем громче и громче дикий хохот наполнял все пространство этой ставшей легендарной в московских литературных кругах квартиры.
* * *
Через несколько дней Рюрик Ивнев, не выдержав сумасшедшего кошмара, сбежал обратно к себе на Трехпрудный переулок.
Но… через неделю вновь вернулся.
Есенин, уперев руки в бока, громко расхохотался:
– Ты чего Рюрик?
– Понимаешь там у меня все-таки очень холодно, – объяснил Ивнев, и слегка поежившись, тоже едва заметно улыбнулся.
– Кстати хорошо, что ты возвратился. За неделю, что тебя не было, мы практически основали новую поэтическую школу.
– Кто мы?
– Я, Анатолий и Вадим.
– И что за поэтическая школа?
– Будет называться имажинизм. Слышал или нет?
– Ну как же Анатолий мне говорил. А вот что вы хотите конкретно проповедовать, этого я пока понять не могу, – искренне заявил Ивнев.
Есенин потер лоб кончиком указательного пальца. И стал объяснять:
– Понимаешь, дорогой Рюрик, имажинизм от французского языка означает образ. Так вот будем создавать в поэзии конкретные, свежие, а не шаблонные образы. Воспроизведем так сказать новую стихотворную форму через метафору. Заткнем рот нашим оппонентам бездарным футуристам. Покажем этому Маяковскому и его банде, где раки зимуют. Как говорит, наш друг Анатолий Мариенгоф у нас будет происходить «Рождение слова речи и языка из чрева образа».
Ивнев удовлетворенно кивнул головой:
– Это любопытно. А кто еще войдет в группу?
Есенин стал перечислять:
– Вадим Шершеневич, Сандро Кусиков, Иван Грузинов. А там посмотрим. Думаю, найдутся еще желающие. Но отбор будет строгий.
– Мда… это конечно интересно, – пожевав тонкими синими губами, почти как старушка одобрительно произнес Ивнев.
– Вот и хорошо. Через три дня в газете «Советская страна» будет напечатан наш манифест. Необходимо будет тебе тоже ознакомиться с этим воззванием и подпись свою поставить.
Глава 8
На следующий день утром, в гости пожаловали поэты Шершеневич, Кусиков и Грузинов для конкретного обсуждения, наметившегося литературного направления.
Или как отметил Шершеневич: «весьма грандиозного литературного факта».
Собрались все поэты в большой комнате, где проживали Сергей и Анатолий.
И тут в самый разгар обсуждения на пороге вдруг появился Иван Рукавишников.
Был он как обычно подшофе, а с ним еще какие – то двое его «хороших приятелей», как он их представил.
Ивнев чуть – чуть выглянул, чтобы посмотреть, кто явился и тут же брезгливо поморщился:
– Ну, вот сейчас начнется.
– Что начнется? – не понял Шершеневич.
– Очередная пьяная вакханалия, – усмехнулся ехидно Рюрик, и тихо посмеялся в рукав своей новой длинной кофты.
– Не начнется, – твердо заявил Вадим. Сейчас не время шуметь, ведь мы заняты важным делом.
Он встал, решительно подошел к Рукавишникову и к его приятелям, и, сжав кулаки, угрожающе заявил:
– А ну выметайтесь, не видите что у нас важное заседание. Мы очень, нужный вопрос обсуждаем.
– Чего… о? – нагло скривил лицо в усмешке один из «приятелей» Рукавишникова.
Шершеневич внимательно оглядел его и выдохнул.
– Предупреждаю: я боксер, и поэтому мало вам не покажется.
Двое тут же покорно повернули на выход, кроме Рукавишникова.
– А ты чего рыжая борода? – вопросительно уставился на него Шершеневич.
Есенин и Мариенгоф дружно рассмеялись:
– Да он Вадим наш, тут в коммуне проживает.
– Да я свой, – пьяно икнул Рукавишников и грустным взором окинул крепкие кулаки Шершеневича.
– Тогда направляйтесь к себе в комнату и не мешайте, – приказал Вадим.
Рукавишникову приказ пришелся не совсем по душе.
– Не кричи мил человек, я тоже такой же поэт, как и вы.
– Согласен, – кивнул Шершеневич. Но сейчас вы едва держитесь на ногах. Так что идите отдыхать.
– А я, черт возьми, старше вас.
– Это не меняет дела, – жестко отрезал Шершеневич и решительно подтолкнул Ивана в сторону его комнаты.
Рукавишников, едва не споткнувшись, кое – как добрел до кровати, и тут же рухнув, буквально через пару минут громко захрапел.
После некоторого молчания Мариенгоф сказал:
– Ну что же продолжим наше обсуждение товарищи поэты. Надо утвердить окончательно манифест и давайте договоримся, что у будущего журнала не будет конкретного редактора.
– Как это не будет? – искренне удивился Грузинов.
– Будет редколлегия, – объяснил Мариенгоф.
– Правильно, – кивнул Есенин. Чтобы никто не на кого не обижался. Молодец Толя. Это очень удобно.
