Цирк Странных Чудес

Зазз, отряхивая свой пестрый жилет с выражением глубочайшего недовольства, ворчал себе под нос. Слишком уж часто за сегодня его хватали, бросали и топтали. Каждое движение отзывалось в теле ноющей болью, а запах крысиной стаи, казалось, намертво въелся в одежду.

Элара, прислонившись к стене, с отвращением, смешанным с усталым облегчением, смотрела на груду тел – массивное, уже остывающее чудовище и несколько мелких, еще подергивающихся в предсмертных судорогах тварей. Ее пальцы инстинктивно искали утешения в колоде карт, но она сдержала себя, лишь сжав руки в кулаки, чтобы они не дрожали.

Их осмотр логова был недолгим: пожранное мясо, разбросанные вещи, жуткая теснота, в которой умудрялась ютиться целая свора. Картина была отталкивающей и безнадежной.

Внезапно неподалёку донеслись спешащие шаги и сдавленное дыхание. На пороге, запыхавшиеся и бледные, возникли Профессор и Ригги. Пес-ретривер держал в зубах перевязочный комплект, а его умные глаза лихорадочно бегали по помещению, оценивая масштаб побоища.

«Боги правосудия!.. Ребята! – выдохнул Профессор, сжимая руку у сердца. – Вы целы? Я видел, как оно ринулось сюда… Послал Ригги за подмогой, но вы… вы уже со всем справились». Его голос дрожал от смеси облегчения и ужаса.

Ригги, опустив на пол аптечку, тут же принялся обходить каждого, тычась влажным носом в руки, тихо поскуливая и внимательно вглядываясь в лица – искал раны, которые нужно было залить.

– К нам завтра приедет мэр Обертона, – продолжил Профессор, проводя рукой по лицу. – Я сообщил, что на нас напали и нам срочно нужна помощь. Но я и подумать не мог… Первая помощь нужна? Говорите!

Зазз лишь буркнул: «Обойдется». Чучун энергично замотал головой. Торнгаст молча покачал мощной головой.

– Скрывать уже нет смысла, – голос Профессора стал тверже, отливая стальной усталостью – Объявление придётся сделать. Но сейчас… Сейчас все идут ужинать. Возражения не принимаются. Ригги, помоги Эларе.

Пока они брели обратно к лагерю, между ними всё же состоялся короткий разговор.

– Их было… много, – глухо пророкотал Торнгаст, глядя куда-то внутрь себя.

– Зато теперь их нет, – парировал Чучун, но вся его бравада уже выветрилась, уступив место дрожи в коленках.

– Они пахли… магией. Неестественностью, – тихо добавила Элара, кутаясь в плащ. – Это была не просто стая… но я не уверена.

После короткого, почти молчаливого ужина Профессор собрал всех. Чучун, не в силах сидеть на месте, вызвался помочь Ригги поднять тех, кто уже успел забыться тревожным сном. Вскоре вся труппа «Странных Чудес» стояла в свете огромного погребального костра, сооруженного на краю лагеря.

Они были похожи на стаю призраков – кто в ночных рубахах, кто в накинутых на плечи одеялах, с растрепанными волосами и лицами, размякшими от сна, но сразу же заострившимися от шока и горя. Свет пламени выхватывал из темноты блеск слез на щеках, застывшие маски недоумения, руки, бессознательно ищущие опоры в руке соседа.

Профессор вышел вперед. Его седые волосы отсвечивали в огне, а голос, обычно тихий и хриплый, теперь звучал на удивление твердо, хотя в глубине усталых глаз читалась бездонная скорбь.

– Друзья мои… Семья… – его голос дрогнул, заставив повисшую в воздухе тишину стать еще громче. – Сегодня нас постигло великое горе. Один из наших… навсегда покинул арену. Сегодня мы потеряли Мирона.

Он сделал паузу, давая этим страшным словам достичь каждого сердца.

– Он был для нас не просто управляющим. Он был тем стержнем, на котором держалось наше «Странное Чудо». Он находил нас – сломанных, странных, потерянных – и давал нам дом. Давал сцену. Давал… семью. Он верил, что наша странность – и есть настоящая магия. За своим строгим видом он скрывал доброе сердце. И у него… – голос оратора на мигу сорвался, – у него еще столько всего было впереди…

В толпе кто-то громко всхлипнул. Пары – артисты, связанные годами скитаний и выступлений, – инстинктивно обнимали друг друга, цепляясь за единственную опору в этом море горя. Алиеф стоял неподалеку, его поза была по-прежнему твердой, позой главы семьи и акробата, но нахмуренные брови не могли скрыть боли в широко распахнутых, честных глазах.

Мордейн держалась чуть в стороне. Ее осанка, как всегда, была безупречной, подбородок – чуть приподнятым. Даже в простом ночном халате она выглядела королевой. Но пламя костра ясно отражалось в двух струйках слез, медленно скатывающихся по ее идеальным щекам, не смывая гордого выражения. Она смотрела на огонь, не мигая, а затем, словно поймав себя на этой слабости, резко, почти грубо, вытерла лицо рукавом, резко развернулась и скрылась в темноте, не в силах вынести взглядов сочувствия.

На костре пламя пожирало не просто тело – оно пожирало часть их общего прошлого, основу, на которой держался их хрупкий мир. Люди стояли молча, и тихий шепот касался лишь одного: «Что же будет дальше? Ведь это он все держал в своих руках».

Они выстояли в бою с чудовищами. Но в этой тихой войне они потеряли нечто большее. И теперь будущее цирка висело на волоске, зыбкое и неуверенное, освещенное тревожными, пляшущими отсветами погребального огня.

Глава 7. Утро странных снов

Цирк «Странных Чудес» встретил утро неестественной тишиной. Шатры, еще вчера оглашаемые смехом и музыкой, теперь стояли притихшие, будто скорбя вместе с труппой. Воздух, обычно густой от запахов готовящейся еды и свежескошенной травы, был свеж и почти стерилен. После ночи, полной смерти, яда и загадок, Профессор распорядился дать немногим оставшимся в живых защитникам цирка – нашим героям – выспаться. Им, израненным и измотанным, предстояло восстановить силы для нового дня, обещавшего быть не менее тревожным.

Их разбудили осторожно, с почтительным страхом. Весть о гибели Мирона и о ночном нападении гигантских крыс уже успела просочиться сквозь щели в вагончиках, отравляя утро горечью и страхом. Но вместе с тревогой пришла и другая весть: в цирк пожаловал важный гость, сам мэр городка. Профессор, чье лицо стало похоже на выбеленный временем пергамент, послал за ними – им предстояло побеседовать с властями.

Торнгаст проснулся не от голоса, а от внутреннего рыка, низкого, как отдаленный обвал. Его огромное тело дрогнуло, мощная лапа, свесившаяся с походной койки, с грохотом шлепнулась на деревянный пол. Слюна тянулась из уголка пасти серебристой нитью. Он долго лежал, уставившись в потолок вагончика, не желая ни с кем говорить и даже думать.

Но мысли накатывали сами, упрямые и мрачные, как прилив.«Друиды…» – вертелось в голове. «Кто еще может говорить с природой на языке яда и когтей? Заставить лес восстать против нас? Но зачем? Мы не рубили священных рощ, не оскверняли ключей… Разве что сама земля сочла нас чужаками? Или за ними стоит чья-то воля? Та, что зовется Дасклайт?» Воспоминания о зверинце, где боль была развлечением, пронзили его жгучей ненавистью. Он медленно поднялся, кости затрещали. Одевался он неторопливо, каждое движение было обдуманным и тяжким. Усевшись на ящик, он еще долго сидел, глядя перед собой, его очки блестели в утреннем свете, скрывая бездну раздумий. Расследование только начиналось, и он чувствовал себя одним из его краеугольных камней – медлительным, но неотвратимым.

И тогда из глубин памяти всплыл обрывок сна. Не лес и не змеи, а… сталь и дым. Ему снились железные кони. Не живые, а сотворенные из пластин и шестеренок, с глазами-фонарями, что пробивали мрак, и копытами, высекающими искры из камня. Они мчались по бескрайней степи, и их грохот был похож на битву титанов. Во сне он не бежал от них, а стоял на пути, и его собственная лапа, поднятая для удара, на мгновение стала холодной и несгибаемой, как закаленная сталь. Он ловил копыта на лету, принимая чудовищный удар на себя, и сталь звенела о сталь. Это был не кошмар, а урок. Урок защиты. Блокировки. Тело его, даже проснувшись, помнило это странное ощущение – не просто полагаться на толстую шкуру, а выставлять точный, выверенный барьер. И еще… руки сами тянулись к воображаемым бинтам и травам, будто знание о том, как вправлять кости и очищать раны, пришло не из сурового опыта Севера, а откуда-то извне, как дар.

Утренняя рутина Чучуна была полной противоположностью. Он проснулся резко, словно от толчка, и сразу же вскочил на ноги. Его маленькое тельце вибрировало от избытка энергии, которую не смогла отнять даже вчерашняя битва. Но за внешней бодростью скрывалась каша из мыслей.

Перед зеркалом, тщательно укладывая свой ирокез в невероятный, торчащий вверх шип, он прокручивал в голове вчерашний день. «Мирон… такой большой, сильный, и вот его нет. Просто нет.» Грусть, острая и быстрая, как иголка, кольнула его в сердце. Но тут же накатили другие образы: лес, ползучие тени, огромная змея, сжимающая бездыханного Зазза… и его собственный, отчаянный бросок. «Я его вытащил! Я! Чучун!» – эта мысль грела изнутри, придавая уверенности. И Элиция… ее спокойная сила в самый страшный момент. Он был ей безмерно благодарен.

Ловко поправляя складки на своем самом нарядном жилете (утро с мэром требовало соответствующего вида!), он поймал собственное отражение и вдруг понял, что видит не просто клоуна, а… денди. Да, именно так! Человека, чья сила не только в кульбитах, но и в слове, в умении подать себя. Во сне ему снились балы и салоны, где он, маленький и ловкий, не кувыркался, а вел изящные беседы, очаровывая дам и влияя на мнение важных господ одним лишь вовремя оброненным словом. Он просыпался с четким ощущением: слухи – это оружие, и он научился им владеть. А его защечные мешки… во сне они стали бездонными, как крошечные проклятые сумки, куда он мог упрятать не только склянку, но, кажется, и целый арсенал. И тело его запомнило новое умение – не просто уворачиваться, а сжиматься, становиться меньше, ускользать от удара в самый последний миг.

Зазз пришел в сознание медленно, сквозь слои боли и слабости. Все тело ныло, будто его хорошенько потоптали… что, собственно, и произошло. В висках стучало, а в глазах изредка плыли темные пятна. Но, пошевелив пальцами и почувствовав знакомое покалывание в кончиках, он с удовлетворением констатировал: жив. Чудом, но жив.

Первой его мыслью, пронзительной и ясной, был не страх и не боль, а… мешочек. Тот самый, с шестью золотыми монетами. Пока в лагере царила утренняя суета, он, притворившись еще спящим, нащупал его в потайном кармане. Осторожно, не вынимая, он пересчитал монеты пальцем. Шесть. Твердых, холодных, настоящих. «Если так пойдет и дальше… – в голове зажглась хитрая искорка. – Можно будет купить собственный вагончик. Или целую мастерскую. Или… столько пороха, что хватит, чтобы устроить такой "бабах-красота", что небо затянет синим дымом на неделю!» Мысль о будущем богатстве и новых, ослепительных экспериментах согревала его куда лучше любого лекарства.

А во сне… ему снился огонь. Но не тот, что он высекал кресалом, а живой, послушный, рождающийся прямо в душе. Он видел себя стоящим на краю обрыва, а внизу – целое море врагов. И он не бросал в них отдельные вспышки, а… раскидывал руки, и волна магического ужаса, леденящего душу, исходила от него, заставляя самых храбрых воинов в ужасе отступать. И этот огонь, он мог сделать его шире, больше, охватить им сразу всех! Сон был таким ярким, что, проснувшись, Зазз инстинктивно потянулся к амулету на шее, чувствуя, что его внутренний «бабах» стал не просто громче, а… масштабнее.

Элара встретила рассвет на коленях. Она не спала, а тихо молилась, обращаясь к Дезне, богине снов, удачи и странников. Их связь существовала всегда, с тех пор как она впервые заглянула в треснувший хрустальный шар. Но сегодня утро было иным.

После ночи, полной ужаса и смерти, ее сон был не бегством, а… возвращением домой. Ей снилось, будто она стоит в огромной библиотеке, сложенной из лунного света и теней. С полок на нее смотрели не книги, а сны – живые, переливающиеся клубки возможностей. И сквозь них струился тихий, мелодичный голос – голос Дезны. Он не произносил слов, а вкладывал в ее душу знание. Знание о том, как прикосновением руки изгонять боль, затягивая раны теплым, целительным светом. Как окутывать разум союзников успокаивающим бальзамом, защищая его от ужасов внешнего мира. И самое странное… как читать историю предметов, ощущая эхо эмоций, вложенных в них прикосновениями прежних владельцев. Проснувшись, она чувствовала связь с богиней так остро, будто та стояла за ее плечом, положив легкую, как ветер, руку на ее темя.

Закончив молитву, она встала. Взгляд ее был твердым. Они с товарищами прошли через ад, и это закалило их, подарив не только шрамы, но и новые силы. Теперь предстояло встретиться с Профессором и мэром. И кто знает, какие еще тайны принесет этот день под пестрым, тревожным куполом «Странных Чудес».

Элара шла по лагерю, и сквозь привычную утреннюю суету цирка в ней струилось новое, незнакомое чувство – уверенность. Не та показная, что рождалась от Заклинания Наваждения перед выходом на сцену, а глубокая, укоренившаяся где-то в самой глубине души. Вчерашний провал на арене, страх, стыд – все это казалось теперь мелкой пылью, развеянной ночным ветром. Впереди ей чудились не тернистые тропы неизвестности, а проторенные, ясные пути, будто сама Дезна раскинула перед ней карту грядущего. На ее губах, сама того не замечая, играла легкая, почти неуловимая улыбка. С богиней за спиной всё и впрямь должно было быть проще.

Взгляд ее скользнул по лагерю. Повсюду кипела работа, целебная и спасительная. Клочья разорванной сети «Пёрышек», похожие на гигантскую паутину, висели на заборах и шестах – видимо, их решили пустить на хозяйственные нужды. Сами акробаты, Алиеф и его семья, вдалеке деловито заколачивали новые доски на своем вагончике, на который им так любезно указал вчера Торнгаст. А от того самого передвижного склада, где прятались негодяи, и вовсе остался лишь остов – его разбирали по бревнышку, словно стирая саму память о вчерашнем кошмаре. «Вот так здесь и избавляются от неприятных воспоминаний, – подумала Элара с горьковатым пониманием. – Сообща. Стирая следы трудом».

По мере приближения к большому главному шатру, где ее ожидал Профессор, ее взгляд выхватил пеструю фигуру. Немолодой мужчина в ярком, чуть кричащем синем костюме и со шляпой, которую он заботливо прижимал к груди. Его жидкие каштановые волосы, отливавшие на солнце пробивающейся лысиной, и аккуратно подстриженные усы с бородой складывались в портрет, который ее внутренний голос тут же окрестил: «Наверное, так и должен выглядеть мэр».

Подойдя на почтительное расстояние, гадалка успела заметить на лице незнакомца отчетливые следы смятения и беспокойства. Морщинки у глаз, напряженно сжатые губы. «Кажется, он и впрямь переживает, – отметила она про себя. – Вот только интересно, за нас или за собственную шкуру, испуганную слухами о яде и смерти в его тихом городке?»

– …это одна из тех, кто пострадал вчера, – указывая рукой на подошедшую Элару, говорил Профессор мужчине. Его голос звучал устало, но твердо. – И одна из тех, кому мы обязаны тем, что цирк все еще стоит.

– Доброе утро, – сказала Элара, вежливо склонив голову.

– Доброе утро, здравствуйте. Я Джор Абер, – отозвался мужчина в синем, и его голос прозвучал чуть выше, чем можно было ожидать от его солидного вида.

– Приятно познакомиться, – ответила гадалка и, вспомнив жест, который не раз видела в своих странствиях, сделала легкий, небрежный реверанс. Он вышел у нее чуть угловато, без присущей светским дамам грации, но свою роль вежливого приветствия выполнил.

– Большое спасибо, что согласились принять меня сегодня, – продолжил мэр, растягивая губы в натянутой, дежурной улыбке.

В этот момент Профессор наклонился к Эларе так близко, что его седые пряди почти коснулись ее плеча.

– А где остальные? – прошептал он, и без того тихий голос его стал похож на сухой шелест листьев.

Элара замерла. Она не имела ни малейшего понятия, где застряли ее товарищи и почему их сборы затянулись до самого полудня. Лицо ее на мгновение приняло выражение растерянной невинности, будто она, не зная ответа, мысленно произносила протяжное «ыыы…». Она лишь развела руками в легком, беспомощном жесте, приподняв плечи, что явно означало: «Ваша честь, не знаю».

И в этот миг ее накрыло странное чувство – острое, колючее чувство ответственности за этих разгильдяев. Ответственности, которую она на себя не брала и которая теперь невесть откуда взявшись, легла на ее плечи тяжким, хоть и незримым грузом.

Тут из-за угла шатра, словко материализуясь из утреннего воздуха, возникла массивная белая фигура Торнгаста. Он шел неспешной, деловитой походкой, и в его мохнатой осанке читалась непоколебимая уверенность – будто он не просто шел, а утверждал своим видом собственное значение в этом хаосе. «Именно таким его и нужно видеть мэру, – мелькнуло у Элары. – Не просто зверем, а оплотом».

Когда медведь поравнялся с группой, Профессор испытующе посмотрел на него.

– Торнгаст, ты чего так долго? – в его голосе прозвучала усталая нота, смешанная с надеждой, что ответ будет хоть сколько-нибудь вменяемым.

– Я спал, – невозмутимо, как о чем-то само собой разумеющемся, пророктал Торнгаст.

Лицо Профессора на мгновение исказила гримаса, в которой читалось все: и крайнее изумление, и горькая ирония, и желание схватиться за голову. Выглядело это так, будто ему сообщили, что река потекла вспять. «Ну конечно, – яростно подумал он. – Пока весь цирк на ушах, он восстанавливал силы сном праведника. Медвежья логика!»

– Мне нужно много времени, чтобы восстановиться, – добавил Торнгаст, словно объясняя прописную истину ребенку.

Профессор лишь тяжело вздохнул, смиряясь с неизбежным, и повернулся к Джону Аберу, подобрав на лице подобие учтивого выражения.

– Торнгаст также один из тех, кто вчера справлялся… с кризисом, – сказал он, тщательно подбирая дипломатичные слова.

Джон Абер улыбнулся, но в уголках его глаз заплясали чертики неподдельного ужаса. Он с некоторой оглядкой протянул медведю руку.

– Здравствуйте, приятно познакомиться.

Возникла на мгновение комичная пауза. Огромная, покрытая шерстью лапа Торнгаста осторожно, но все равно подавляюще, обхватила кисть мэра. «Будто человек пожимает руку хорошо одетому холму, – с легкой усмешкой подумала Элара. – И холм вежливо отвечает».

Далее на сцене появился Зазз. Он приближался неспешно, на ходу натягивая штаны и пытаясь запихнуть за поясок жилета торчащую склянку. Профессор, смущенный такой небрежностью, торопливо указал на него мэру:

– А это Зазз.

Взгляд Джона Абера выразил всю гамму чувств человека, чья картина мира трещала по швам. Гоблины в его маленьком, патриархальном мирке явно не водились и появлялись редко.

Приближался Чучун. Он шел со стороны своего вагончика почти вприпрыжку, и в его руке, словно у довольного ребенка, весело крутилась разноцветная вертушка. Увидев собравшихся, его шаги мгновенно сменились на подчеркнуто уверенные и спокойные. «Сцена – она везде, – сразу понял он. – И сейчас я играю роль серьезного артиста, а не гиперактивного крысолюда».

– Господин мэр, – кивнул Чучун, подойдя ближе, и совершил изящный, отрепетированный реверанс, которому его в свое время учила бабушка. Получилось куда грациознее, чем у Элары. Голос его прозвучал чуть писклявее обычного – сказывалось волнение перед власть имущим. «Говори плавно, Чуч, не тараторь, – внушал он себе. – Он же мэр, а не зритель на дешевых местах».

Джон Абер, похоже, окончательно потерял нить разговора, ошеломленный этим калейдоскопом существ.

– Да, здравствуйте.. я.. видел вчера ваше выступление.. – он запнулся, подбирая слова. – Вы очень.. впечатляющи. Ваше выступление великолепно. Хотя.. ночью возвращаясь.. уже узнал, что на вас.. напали. Вы сказали, что это были…

– Змеи, крысы! – не удержался Чучун, встрявая в разговор с привычной энергией, которую лишь слегка пытался обуздать. – Как будто сама природа против нас взбунтовалась! – Он активно жестикулировал, но движения его были чуть скованнее, чем обычно.

– Ээ.. да.. возможно, – мэр заметно замялся. – Что вы, возможно, подозреваете.. друидов в произошедшем. Что могут быть замешаны почтенные из Эрмитажа Благословленной Молнии… – Он помялся, глядя в землю. – Знаете, наш маленький городок.. еще за несколько недель до того, как вы прибыли.. был также подвержен.. ээ.. нападениям. Прошу прощения, что вы.. также попали под удар. Хотя не ожидал, что кто-то со стороны этому подвергнется. Но правда, не могу поверить, что это мог сделать кто-то из эрмитажа. Отшельники – добрые, скромные, благочестивые люди. Эрмитаж посвящен Газрею. И хозяин Карлак.. он прекрасный человек. Любит животных, не раз был в Абертоне, и сложно представить, чтобы он.. на кого-нибудь когда-либо напал. По нему даже внешне не скажешь.. что он мог бы кого-то обидеть. Поэтому ваше предположение, что это друиды, немного пугает, на самом деле. Но, может, были еще.. какие-то улики.. намеки?

– Заа-аа-з.. – протянул Чучун, многозначительно глядя на гоблина.

Тот спохватился, порылся в своих многочисленных карманах и извлек добытые трофеи: мешочек с вышитым символом, карту цирка и резного деревянного воробушка. Джон Абер поочередно осмотрел предметы с выражением полного, почти иступленного непонимания на лице. «Он видит лишь старую тряпку и деревяшку, – с досадой подумал Торнгаст. – Глаза смотрят, но не видят».

Заметив замешательство мэра, Торнгаст решил внести ясность своим низким, утробным голосом:

– Это символ Газрея. Божества погоды.

После этого объяснения Джон тяжело вздохнул, будто на него свалилась неподъемная ноша.

Чучун, не выдержав, отрывисто ткнул пальцем в сторону леса:

– Вот там за нами наблюдали!

Зазз согласно кивнул и, не отрывая взгляда от мэра, добавил, тыча в том же направлении:

– Да, я там гнездо нашел. Кто-то сидел и наблюдал за нами.

Джон Абер на несколько мгновений погрузился в молчаливое раздумье, переваривая информацию.

– Да, Абертон уже некоторое время страдает от.. природных явлений, – начал он снова, глядя в пустоту. – Дождей у нас уже не было довольно долгое время. Стало очень засушливо, и почва.. стала будто отказываться работать в привычных цифрах, а мы все-таки здесь все фермеры. Да и многие считают, что нужно быть просто терпеливыми. Дожди вернутся, а реки снова разойдутся… – Он мечтательно вздохнул. – Хотя на моей памяти такого засушливого периода я еще не видел.

«Засуха, упадок, а ты – хоть в синем, но с иголочки, – холодно анализировала про себя Элара, ловя взглядом дорогую ткань его костюма. – На какие же шиши, интересно, содержишь себя в такой период? Что-то с тобой, господин мэр, нечисто…»

Элара, чувствуя, как нити расследования начинают спутываться в тугой узел, решила потянуть за одну из них.

– Другие нападения подобного рода были? – спросила она, и ее голос, усиленный внутренней уверенностью, прозвучал четко и властно.

Мэр, Джон Абер, на мгновение задумался, потирая аккуратно подстриженный подбородок.

– Нуу.. сейчас семья Хеннем страдает от какого-то дикого вепря…

– Большого? – тут же вклинился своим низким рокотом Торнгаст. В его вопросе прозвучал не просто интерес, а профессиональная оценка потенциального противника. «Дикий вепрь… Хорошая разминка, – пронеслось у него в голове. – Проверить, как тело вспомнит уроки сна».

– Да.. – обратил на него внимание Джон, слегка отшатнувшись от внезапной интенсивности медвежьего взгляда. – Вот.. еще семья Миллеров, Серра и Хофтен пропали, ээ.. уехали, скорее всего. Ну, их никто в этом не винит. Фермеры, все-таки. Земля обделяет, все-таки. Поймите правильно, обычно я бы пошел с этим к шерифу, но, ее я тоже не видел добрых три недели.

«Три недели? Шериф? – мысленно ахнула Элара. – Как можно быть настолько безответственным? Собрал бы хоть какую-то дружину из местных…» Внешне же она лишь подняла бровь, и ее голос зазвучал еще более пронзительно:

– Есть доказательства того, что они уехали? Они сказали кому-нибудь, куда?

– Нет.. – мэр лишь отрицательно покачал головой, и в его глазах читалось скорее смущение, чем тревога.

– А следы.. Следы? – встрял Чучун, жестикулируя так, будто прочерчивал невидимые линии на земле.

– Опять же, я бы по этому поводу пошел к шерифу, но и она куда-то делась, – развел руками Джон. – Будем надеяться, что ей просто нездоровится, и она скоро к нам вернется.

«Какая глупость, – мысленно фыркнула Элара, едва сдерживая раздражение. – Человек, отвечающий за порядок, бесследно исчез, а он надеется, что у нее насморк».