Друг из шкафчика

– Хорошо, – недовольная, она протянула руку к выданным предметам.

Но Сэм тут же накрыл её своей ладонью:

– Только не пытайся сама встретиться с директором.

– Ладно.

Сэм смотрел прямо на неё – в упор, серьёзно, как умел только он. Его глаза были почти чёрными, с тёплой глубиной, из-за которой становилось тяжело дышать. В них не было ни солнца, ни звёзд – только ночь, та самая, в которой можно спрятаться от всего мира. Усталые, затенённые – и всё равно такие уютные.

– Обещаешь? – свёл он брови.

– Да, обещаю-обещаю, – натянула она улыбку и, осторожно отодвинув его руку, забрала вещи.

Скрепя сердце, Сэм всё же позволил ей уйти. Конечно, он хотел бы, чтобы Кира осталась. Чтобы они дождались завершения его наказания и ушли вместе. Но они оба знали: каждая минута важна.

Когда Кира уже взялась за ручку двери, он добавил негромко:

– В зеркале рядом с Юрьевичем я видел твою маму.

Спустя час Кира сидела в архиве, глубоко утонув в старом кресле. На коленях – куртка, на полу – её сумка. Рядом, у стола, Станислав Юрьевич хмуро возился со своей спасительной машиной: скручивал, разбирал, снова соединял, вытирал лоб от пота, бурчал себе под нос бессвязные фразы, то и дело смотрел на деталь как на обидчика, потом снова возвращался к работе.

Кира наблюдала за этим без особого интереса. Всё происходящее выглядело не как магия, а как что-то очень нудное и раздражающее. Да и мысли её были совсем в другом месте.

Фраза Сэма о том, что он видел её маму в зеркале, прочно засела в голове и раз за разом пульсировала, как синяк, на который надавили. Могло ли это быть правдой? Могла ли она, Кира, увидеть маму – прямо сейчас?

Ладони вспотели. Сердце забилось слишком быстро. А если мама правда появится? А если она захочет поговорить? А Кира… не поймёт? Или не сможет ответить? Или – хуже всего – скажет не то?

«Что вообще говорят матери, которая умерла, когда ты была настолько мала, что не запомнила её?»

В голове ни одной готовой реплики. Только мысль: «Я хочу её увидеть. Просто увидеть».

Поймав момент, когда Юрьевич увлечённо разглядывал свои чертежи, Кира осторожно достала и раскрыла зеркальце. Металл приятно холодил ладонь. Она подняла его на уровень глаз – и за своим отражением увидела…

Молодую женщину, чуть старше самой Киры, с мягкими чертами, густыми светлыми волосами до плеч. Тонкие брови, серые глаза – внимательные, точь-в-точь как у Киры, только немного глубже. На ней было светлое платье, простое, почти домашнее. И улыбка – та, которой не было ни на одной из фотографий в бабушкином альбоме.

Кира смотрела так внимательно, ей хотелось уловить и оставить в памяти каждый залом на лице мамы, запомнить её мимику. Но слёзы уже подступали к глазам, и Кира часто заморгала.

«Вот бы она обняла меня… поцеловала в макушку…»

«Так ведь делают мамы… да?..»

Но Кира вдруг поняла, что не знает этого.

Мама в зеркале, словно услышав дочь, положила руку ей на плечо. Кира, почти не дыша, положила свою сверху. Ей вдруг показалось, что через ткань рубашки она почувствовала тепло. Такое родное.

Внезапно отражение Александры исчезло, а на её месте – в зеркале – возник Станислав Юрьевич. Он стоял неподвижно, смотрел не на Киру, а внутрь зеркала. Лицо его выражало растерянность. Подбородок учителя дрогнул и, медленно выходя из оцепенения, он хрипло произнёс:

– Так… и всё-таки… что это значит – это голубоватое свечение вокруг тебя?

Кира быстро захлопнула зеркальце и вытерла слёзы тыльной стороной ладони.

– Не знаю, – выдохнула она. – Но мы думаем, что ничего плохого.

Юрьевич стоял чуть поодаль, как будто не знал – сделать шаг ближе или уйти обратно в свою кашу из болтов и шестерёнок. Но всё же медленно подошёл и протянул руку.

– Можно?..

Кира подняла на него глаза. Сейчас он напоминал Сэма – не внешне, но… в чём-то. В этой сдержанности, в упрямом самоконтроле. И в глазах – наигранно-безразличных.

Она кивнула. Но не из-за сходства с Сэмом. А потому что учитель светился в зеркале. Голубоватым, так же как и она сама.

Физик осторожно взял зеркало и стал ходить по архиву. Поглядывал то на принесённые собой вещи, то на то, что здесь было до него. Но чаще всего – через плечо.

Кира заметила, как меняется его лицо в эти моменты: морщины сглаживаются, губы расслабляются, словно хотят растянуться в улыбке. Очевидно, он тоже видел… Александру.

Наконец мужчина остановился и тихо заключил:

– Всё, что светится голубым, – это то, к чему привязаны души.

Кира чуть выпрямилась.

– Смотри сама. Эти вещи, – физик указал на кучу с виду бессмысленного хлама, который притащил: обёртку от жвачки, заколку, старую кепку, – это то, к чему привязаны те души, которые ходят за мной. Все они светятся. При этом другие вещи в этом подвале выглядят совершенно обычными.

Он аккуратно взял рисунок, что Кира принесла со школы. Повернул к зеркалу. Голубой отсвет дрожал по контурам демонёнка.

– Вот. Рисунок, к которому привязан Лебедев, тоже светится.

Он замолчал, как будто что-то взвешивал. Потом, через усилие, добавил:

– В редких случаях душа не к предмету привязывается… к человеку. – Он оторвался от зеркала и посмотрел на Киру. – Поэтому я тоже свечусь.

– То есть?.. – нахмурилась она.

– Для Саши… Александры, я…

«Что "я"? – мысленно спросила Кира. – Самое ценное, да?»

Она отвела глаза. Ей казалось, что сердце и мысли идут вразнобой. Словно она должна что-то почувствовать – а не чувствует ничего. Или чувствует слишком много, чтобы разобрать.

Физик присел на край стола и чуть понизил голос:

– Полагаю, у тебя много вопросов.

Кира хрипло усмехнулась, глядя в пол:

– Даже не представляете – насколько, – выдохнула она, сдерживая внутри обиду от того, что мама выбрала не её, не папу, а…

25. Прибежище для душ

12-13 лет назад.

Саша… я так перед тобой виноват. Если можно было бы вырвать из времени тот день, когда впервые встретил тебя на автобусной остановке, я отдал бы всё. Лишь бы снова увидеть, как ты, запрокинув голову вверх, ловишь капли дождя. Лишь бы снова почувствовать твои руки на моей груди, когда ты сидела сзади на байке.

Господи, каким же идиотом я был. Как ты вообще терпела меня? Три года я называл тебя подругой, пока ты, оказывается, любила меня. Ты твердила, что наша встреча не случайна, что судьба уже расписала нам общее будущее. Называла меня муженьком, хотя между нами… ничего не было. Я думал, ты как обычно шутишь, подкалываешь, злишь меня – как с этим дурацким прозвищем, Асик. Ты сама говорила, что оно тебе не нравится… и всё равно повторяла. Зачем? Чтобы поймать мой злобный взгляд? Чтобы поймать мой взгляд…

Вернись я хоть в один день из тех трёх лет, что мы дружили, – схватил бы тебя и больше никогда не отпустил. Но я был настолько глуп, что предпочёл тебе своё открытие, свой резонатор. Машину, которая должна была установить связь с потусторонним, доказать миру, что сверхъестественное существует.

Я верил в это с детства, ещё с рассказов деда – они не были похожи на выдумку, на глупые страшилки для малышей. Я верил, что монстры и призраки реальны. И окончательно укоренился в своей вере, когда после смерти деда увидел его в своей комнате живым как никогда. Несколько ночей он приходил и говорил о какой-то охоте, рассказывал, где спрятаны его записи. Когда я их нашёл, дед покинул меня окончательно, оставив наедине с информацией, от которой многие сошли бы с ума.

Став старше, я начал подбираться к этой грани, к тому, что не укладывается в человеческое понимание, с помощью физики. Многие считали меня безумцем. Но не ты, Саша.

Хотя нет… мы оба были ненормальными – просто каждый по-своему. Ты не верила в призраков, но верила в меня. А я… не ценил.

На самом деле я всегда любил тебя – просто был слишком слеп, чтобы понять. Когда ты, окончив учёбу, вернулась в родной город, оставив меня одного, я навещал тебя как друга. Приезжал, мы вместе проводили время, смеялись, мне этого… хватало? Даже когда ты призналась в чувствах, я увидел лишь то, что твои слова рушат мои планы, и исчез.

Дурак. Считал тебя виноватой, ждал первого шага. А потом… ты вышла замуж, родила девочку с твоими глазами. Ты говорила, что купишь ей пижаму с утками, когда она подрастёт. Ты полюбила кого-то больше меня. А я осознал, что ты не моя, что не собиралась ждать вечно и что до безумия люблю тебя. Вместе с любовью пришла ненависть. Ненависть за то, что «предала» меня. Только теперь, когда тебя нет, понимаю: предал я.

Тот вечер в лаборатории врезался в память, как ожог. Несколько дней подряд я провёл рядом со своим резонатором, лишь бы не думать о том, что потерял тебя. Он стоял передо мной – завершённый, как я считал, – и всё же оставался загадкой. Работает ли он? Как это проверить? Лучше бы я этого никогда не узнал…

В тот же вечер Стас понял, что резонатор работает. Сначала – едва заметный холодок по коже, затем лёгкое, до дрожи знакомое прикосновение к ладони. То самое, её, Сашино, приветствие, которое он мог узнать среди тысячи жестов. Но в комнате никого не было. Стас понял: Саша мертва.

Дальше дни сорвались с цепи. Стас не покидал лаборатории, не ел, почти не спал – только слушал её прикосновения. Если бы Саша знала: чтобы заполучить внимание Асика, нужно было умереть… Он никогда прежде не проводил с ней столько времени. Мёртвой она оказалась ему нужнее живой.

Он торопливо собрал портативную версию машины – чтобы можно было покинуть лабораторию, не оставляя Сашу без защиты. По её словам, кто-то охотился за ней, желая «съесть» душу, а поле резонатора отталкивало угрозу. Да, машина работала! Только радости не было. Саша мертва, а вместе с ней и шанс сделать её своей.

Хотя… разве теперь она не принадлежит Стасу целиком? Для неё теперь нет никого, кроме него, – ни придурка-мужа, ни дочери. Эта мысль вызывала отвращение – и притягивала одновременно.

На её похороны Стас не пришёл. Не смог. Отрицал саму идею её смерти. Ведь Саша теперь рядом.

Когда Саша могла быть в безопасности – под защитным полем резонатора в лаборатории и даже вне её, – Стас, наконец, смог вздохнуть. Но вместе с облегчением пришла навязчивая потребность понять, что с ней произошло.

За месяц до смерти Александры.

Однажды Саша попросила Стаса о встрече в кафе. Она рассказала ему о ссоре с мужем, которая произошла из-за её признания в чувствах к своей первой любви. На что она надеялась? Да на что угодно, но только не на безразличие со стороны Стаса. Не получив от него поддержки, хотя бы как от друга, Саша взяла дочь и на первом же рейсе отправилась к матери. Хотела побыть подальше от мужа, от столицы, от самой себя.

Дни шли просто, обыденно. С дочкой и матерью они гуляли во дворе, ходили на рынок и по магазинам, жарили блинчики. Саша полностью себя посвящала Кире, а вечерами помогала Лидии Николаевне по дому.

Потом заболел зуб мудрости, и по рекомендации матери Саша обратилась к школьному стоматологу. Директор тогда обрадовался, увидев её. Ведь он лично когда-то нанимал Александру Миронову учительницей начальных классов. Она была одним из первых сотрудников после открытия школы, и директор относился к ней со всей теплотой.

После визита в школу дни потекли так же спокойно. Только несколько недель спустя Сашу начали тревожить сны. В них приходил её муж Рома – ласковый, внимательный, будто он и был той самой любовью всей её жизни. Саша недоумевала: ведь во сне обычно оживает то, что прячется глубоко в сердце. А в её сердце был не Рома.

Чем сильнее он тянулся к ней во сне, тем холоднее становился её взгляд, а потом и вовсе она его оттолкнула и убежала. Тогда место мужа в этих снах занял кто-то другой – мрачный, с жуткой улыбкой и голосом, льющимся в ухо липким шёпотом. Он звал её за собой, уверял, что нужно лишь дать руку – и всё станет хорошо.

Саша бежала. Ночь за ночью – сквозь туман и деревья, уходящие в небо, пока однажды под ногами не разверзся обрыв. Из чёрной бездны доносились хриплые, жуткие звуки, и её затянуло вниз. Саша вцепилась в корень на краю, ногти впились в древесину.

Тогда у края пропасти появился Рома, он протягивал ей руку. Саша сжала губы, готовая сорваться в темноту, лишь бы не возвращаться к нему, не давать новую надежду. Но он схватил её за воротник, рывком поднял – и холодным, чужим прикосновением начал выпивать её. Буквально высасывать… душу.

Дальше всё смешалось в кошмарный бред. Саша видела себя со стороны – муж, уже не пряча чужого оскала, высасывал из неё жизнь, пока мёртвое тело лежало дома в постели. Видела, как в комнате тихо спит маленькая Кира, сжимая крошечный кулачок.

Картинки менялись одна за другой: их квартира с мужем, набережная с утками, вид из окна общежития, в котором она жила, когда училась в столице. Но Саша цеплялась только за образ дочери, стараясь быть рядом. И всё же тьма тянула – тот самый «муж» из сна звал всё настойчивее.

Тогда в хаосе мелькнула другая сцена: Стас, склонившийся над своим резонатором. В нём было что-то… спасительное. Отвернувшись, Саша прижалась к дочке, но чудовище из сна уже без человеческой маски двинулось к ним.

Страх за Киру заставил отстраниться от неё и шагнуть к Стасу. И вдруг – тишина. Воздух уплотнился, тварь с глухим стуком наткнулась на невидимую стену. Поле, что исходило от резонатора, держало её на расстоянии.

Рыдая, Саша звала Стаса, но он её не замечал. Конечно… она же мертва. Тогда она коснулась его ладони – своим особым немым приветствием, и он всё понял.

***

Выбравшись из лаборатории, Стас почти бежал. Лёд по жилам, тяжёлое дыхание.

Дома, едва захлопнув дверь, из глубин кладовой он достал чемодан, в котором хранился толстый, потемневший от времени журнал деда с описаниями сверхъестественных тварей.

Усевшись за стол, он положил распечатанный лист с азбукой Морзе. Только посредством выстукивания сигналов на его коже Саша могла общаться.

Страницы дедова журнала зашелестели, запах старой бумаги ударил в ноздри. Стас читал вслух: про Сновидцев, что усыпляют жертву шёпотом и высасывают тепло; про Туманников, что душат в кошмарах, оставляя тела-пустышки; про Пастухов Снов, заманивающих в сонный лабиринт. Но в каждом описании чего-то не хватало – не сходилось с тем, что случилось с Сашей.

Перелистнув очередную страницу, Стас зачитал:

– Мальзамур. Питается теми, у кого всё сложно с первой любовью.

Саша мягко коснулась его плеча.

– То есть?.. – в горле вдруг запершило. – Ты умерла из-за… – но новое прикосновение заставило его замолчать.

«Для того чтобы подобраться к жертве, Мальзамур использует низшую тварь, которая зовётся Куртель; тот добывает личный предмет, значимый для жертвы; предмет становится ключом в сон. Во сне Мальзамур заманивает жертву в свой лес, из которого нет выхода, и убивает тело, забирая душу.

Куртель ненамного сильнее человека, но выносливее. Особо уязвим к току. Убить его несложно, при желании можно справиться и ножом».

А вот о том, как остановить Мальзамура, – ничего. Зато из записей деда Стас узнал, что Мальзамур ленив к миграции: обитает в одном месте, подбирает жертв из числа знакомых, о них проще добыть информацию и завоевать доверие во сне. Ради этого Мальзамур способен на проявление высшей степени доброты в реальном мире.

Стас откинулся на спинку кресла, перебирая всё, что узнал, в голове.

– Значит, это тот, кто хорошо тебя знает, и он мог взять какую-то личную вещь, – заключил Стас. – Ты ничего ценного никому не давала? Или, может, что-то пропадало?

Несколько касаний к руке выбили отрицательный ответ.

И всё же, глядя на цепочку событий, Стас был уверен почти на сто процентов: всё началось с поездки Саши в родной город… в частности, с визита в школу.

***

В голове уже созрел чёткий план: устроиться в ту самую школу, найти источник зла и покончить с ним раз и навсегда. Другого варианта Стас не приемлет.

Через неделю он уже держал в руках купленный у посредника диплом о педагогическом образовании. Пара кликов – и резюме отправлено в электронную почту школы. Ответ пришёл почти мгновенно: «Ждём вас как можно скорее».

Вживую школа оказалась чересчур роскошной для провинциального городка: идеальный фасад, новые окна, широкие коридоры, блестящая плитка. Всё дышало слишком дорогой заботой.

В первый рабочий день Стаса встретил улыбчивый мужчина примерно его же возраста.

– Вы и в самом деле приехали… до сих пор не верю своей удаче, – мужчина крепко пожал руку и вдруг вскрикнул: – Ничего себе, как вы бьётесь током!

Стас, не почувствовав ни малейшего разряда, лишь сухо изогнул уголки губ:

– Чернов Станислав Юрьевич.

– Ах да, я же не представился. Левин Илья Евгеньевич, директор школы, – улыбнулся мужчина. – Поверьте, вы попали в лучшее место в этом городе. Наши дети – гордость, коллектив – семья, а условия… сейчас сами всё увидите.

Илья Евгеньевич говорил, не умолкая, пока вёл Стаса по коридорам. Вокруг пахло свежестью и чем-то похожим на сладкую мяту. Кабинеты с новыми досками, просторный спортзал, библиотека с большим выбором книг, хорошая столовая. Всё в этой школе было идеально.

– Здесь у нас актовый зал, здесь – учительская… О, а вот и ваш кабинет, – Илья Евгеньевич распахнул дверь в просторный класс физики. – Осваивайтесь. Если будут вопросы – обращайтесь ко мне. Вечером общее собрание, познакомлю вас с коллегами.

С этими словами директор школы исчез за дверью, оставив Стаса одного среди аккуратно расставленных парт и безупречной чистоты.

По натуре Стас никогда не был душой компании, а в стенах школы замкнулся окончательно. Новые коллеги казались излишне приветливыми, ученики – шумными и слишком любопытными. Каждого он разглядывал, как под микроскопом, и в каждом находил что-то подозрительное. Любое действие он воспринимал за ложь.

Стас не понимал, кому можно верить, поэтому не верил никому. Не понимал и главного: как освободить Сашу и не допустить новых смертей.

Пару недель Стас жил на грани, пока наконец не решился попросить у директора разрешения на «научную деятельность» в стенах школы. Илья Евгеньевич согласился без лишних вопросов, пожал руку – и вновь вздрогнул:

– Опять вы бьётесь током, – скривился он, при этом всё равно выглядя дружелюбно. – Вам бы заземление сделать.

На этот раз Стас точно заметил, что никакого разряда не было, но промолчал.

В этот же день Илья Евгеньевич подписал официальный документ, который позволял Чернову Станиславу Юрьевичу использовать лабораторию по физике для реализации «научной деятельности».

Вот только Стас преследовал совсем другие цели: он решил собрать прямо в школе новую машину – более мощную версию своего резонатора. Он размышлял так: раз вычислить врага быстро не получается, то нужно поставить защиту от него прямо под его же носом. И чем больше получится радиус действия поля резонатора, тем больше шансов, что в его пределах окажется предмет, к которому привязана следующая жертва. Больше шансов спасти душу, прежде чем Мальзамур её заберёт.

Почти месяц Стас жил в школьной лаборатории, собирая своё спасительное изобретение. Громадина из проводов, катушек и стальных дуг заняла полкомнаты и совсем не напоминала ту крошечную установку, что он склепал дома за полтора дня и которой в итоге пришлось пожертвовать: кое-какие детали было невозможно достать в местных магазинах, продавцы даже не знали о их существовании. Зато теперь, глядя на металлический каркас и витки кабелей, Стас испытывал почти детское восхищение.

Оставался последний штрих. Из портфеля он вынул кристалл кварца, инкрустированный диодами – результат его студенческих экспериментов с током. Вставил в «сердце» машины и включил питание. Индикаторы замигали.

– Работает? – спросил он в пустоту.

На руке ощутил несколько касаний: длинный, два коротких, ещё короткий и длинный.[1]

Стас медленно выдохнул – всё получилось. Оставалось лишь выяснить, насколько в деле грандиозен результат его стараний.

В этот день коллеги встречали учителя физики в коридорах как никогда часто. Он медленно расхаживал по школе, со всеми здоровался, с кем-то даже перекинулся больше чем одной фразой. Пока все думали, что Станислав Юрьевич наконец-то решил влиться в коллектив, он определял границы защитного поля, создаваемого резонатором. Когда подходил к одной из них, Саша давала знать касанием.

На этаже, где располагался кабинет физики, защита покрывала всё пространство. На этаже выше поднималась от пола метра на полтора. Внизу, на первом, доходила от потолка до середины шкафчиков учеников. Результат Стаса не порадовал: он рассчитывал на больший охват, но и это было лучше, чем ничего.

Дальнейшего плана не было, поэтому вечером он снова раскрыл дедов журнал:

«В реальности Мальзамур и его Куртель выглядят особенно дружелюбными. Обычно ими оказываются те, кого ты заподозришь в самую последнюю очередь. Их умение вызывать доверие граничит с искусством: правильные слова, жесты, всегда готовы помочь, в общем, делают то, что люди ценят».

И это было хуже всего: по меркам Стаса, под такое описание подходили абсолютно все в школе. Значит, и проверять придётся всех.

Начал Стас с любимчиков детей: учительница биологии с мягким голосом и умением находить подход к каждому, и информатичка, которая отпускала со своего урока чуть раньше, чтобы ученики успевали в столовую без очереди. Наблюдение показало – обе невинны, как овечки.

Следующими под его «микроскоп» попали те, с кем Саша была особенно близка при жизни. Он следил за каждым словом, каждым взглядом. И всё же – ни намёка на что-то необычное.

«Мальзамур не умеет читать мысли, и чтобы заманить жертву, ему приходится действовать тонко: узнать, по кому та тоскует, кем прикинуться во сне, как говорить и двигаться, чтобы вызвать доверие. Тащить еду силой он презирает – это портит вкус. Поэтому он изучает жертву до мелочей, обвивая её в реальном мире вниманием, пока не узнает её настолько, что та сама шагнёт за ним во сне».

– Ого, не думал, что ваша научная деятельность настолько масштабна, – после короткого стука в лабораторию по физике вошёл директор.

Стас как раз заменил кое-какую деталь в резонаторе и нажал на кнопку запуска.

– Ничего грандиозного, просто ищу способы генерировать высокочастотный ток.

– Для чего же вам это? Неужели изобретаете лазерное оружие?

– Открытие ради открытия, – пожал плечами Стас. Он уже подбирал слова, чтобы увести разговор подальше от машины, как Илья Евгеньевич вдруг ухватился за дверной косяк и прикрыл лицо ладонью.

– Что с вами?

– Всё хорошо… просто давление, – директор вытер под носом и сунул руку в карман, но Стас успел заметить тонкую полосу крови.

– Давайте я провожу вас в медпункт.

– Не стоит, правда, – отмахнулся Илья Евгеньевич. – Понизить давление я и сам смогу, – как всегда дружелюбно улыбнулся он и ушёл.

Стас ещё долго смотрел директору вслед, не понимая, что именно в нём вызывало такую странную неприязнь. Возможно, дело в чрезмерной слащавости – Стас на дух такое не переносил.

Учебный год пролетел, словно кто-то пролистнул сразу несколько страниц календаря. Стас злился на себя – за месяцы работы в школе он так и не подобрался к разгадке, кто прячется под личиной Мальзамура. Успокаивала лишь одна мысль: никто не умер во сне.

Лето принесло тишину. Уроков не было, и в школу он приходил только ради нескольких отстающих учеников, которые хотели подтянуть физику, да чтобы проверить резонатор и зарядить от него своё портативное устройство.

Однажды, возвращаясь домой, Стас по просьбе Саши сделал крюк через её родной двор. Всё выглядело так же, как в те дни, когда он приезжал сюда к ней в гости: облупленные стены дома, старые лавочки, песочница с выцветшим бортиком. В таких маленьких городах перемены приходят редко, а иногда – никогда.

– Асик! – окликнул знакомый голос. – А ты здесь какими судьбами? – На лавочке возле подъезда сидела Лидия Николаевна. – Навестить или по делу?

– Здравствуйте. Проездом, – быстро проговорил он и тут же перевёл тему: – Как ваше здоровье?

– Пока не жалуюсь, – мягко улыбнулась женщина.

Лидия Николаевна искренне обрадовалась, увидев Стаса, и совсем этого не скрывала. Возможно, рядом с ним ей казалось, что Саша всё ещё жива. Она говорила ему обо всём подряд, словно не хотела отпускать. Рассказала о том, что снег в этом году долго не таял, что цены задрали выше некуда, а автобус до рынка стал всё чаще ходить не по расписанию. Эти разговоры отчего-то так согрели душу Стаса, что он сам не заметил, как пролетел почти час.

– Бабуль, бабуль! – к лавочке подбежала маленькая девочка и ухватила Лидию Николаевну за юбку. – Посмотри куличики!