РУС.СТРИПТИЗ

Кружек для персонала не осталось – все помыты, натёрты до блеска и стоят ровными рядами на полках, дожидаясь вечера.

Бармен налил чай не до конца, чтобы можно было держать стакан сверху и не обжечь пальцы.

Тёплое стекло приятно греет ладони, а пар поднимается тонкой струйкой, пахнет липой и чем-то домашним – тем, чего в этом месте никогда не бывает.

Рядом, на соседном стуле, Лиза – с неизменной энергией, в коротких шортах и белой майке, волосы собраны в небрежный хвост, на шее болтаются большие наушники.

– Слушай, – говорит она, смеясь, – вчера один клиент перепутал меня с танцовщицей. Представляешь? Я ему говорю: “Милый, я могу тебя проводить до приватной комнаты, но в нее.”

Она сама смеётся громко, с лёгкой хрипотцой, откидываясь на спинку стула.

Я улыбаюсь в ответ, но где-то в полсилы. Мысли далеко – впереди смена.

Последняя из стажировочных. После неё либо «да», либо «нет».

Жанна не говорила прямо, но я чувствую – решение уже где-то рядом.

И я хочу, чтобы оно было правильным.

– Ты сегодня другая, – вдруг замечает Лиза, наклоняя голову. – Серьёзная прям.

– Просто ночь будет длинная.

– Ага, – усмехается она, – и ты уже её чувствуешь.

Она уходит, оставляя после себя запах жвачки и парфюма с цитрусом.

Я остаюсь одна – только чай, стук посуды и капельки воды, скользящие по стеклу витрины.

Клуб ещё не проснулся, но уже дышит.

Как будто ждёт сигнала.

И я тоже.

Дверь из гримерной открывается.

– Ну что, готова? – слышу знакомый голос.

Жанна появляется, как всегда, внезапно – уверенная, подтянутая, чуть уставшая, но с этой своей спокойной властью, которой не нужно подтверждений.

– Сегодня важная ночь. Будет человек, с которым нужно поработать. Не бойся, всё просто: слушай, улыбайся, наблюдай.

Я киваю.

– Это что-то вроде экзамена?

– Это просто ночь, – отвечает она, и уголок её губ поднимается. – Но иногда одна ночь решает больше, чем год.

Я остаюсь у стойки, кружка с чаем уже наполовину пуста.

В клубе всё тот же ровный дневной свет – белый, холодный, немного безжизненный.

Бармены натирают стекло, две официантки – обе невысокие, ростом чуть выше метра шестидесяти, – пересчитывают бокалы.

На обеих короткие джинсовые шорты и чёрные футболки с розово-бордовой звездой клуба.

С тёмными волосами, одинаковыми хвостами и одинаковыми быстрыми движениями – будто сёстры или близняшки.

Одна протирает стойку, другая складывает чистые бокалы в ряд, и от стекла летят короткие вспышки света.

Из-за диджейской выходит Витя.

Он идёт медленно, чуть покачиваясь, как человек, у которого под ногами привычная сцена.

На шее болтаются наушники, рука с браслетом уверенно ложится на пульт.

Высокий, поджарый, с лёгкой небритостью и насмешливым взглядом – типичный «звук ночи», любимчик зала.

– Ну что, новенькая, – произносит он, проходя мимо, – сегодня экзамен?

– Что-то вроде того, – отвечаю, стараясь не поднимать глаза.

– Ага. Ну, держись.

В этот момент мимо проходит одна из танцовщиц – в коротком топе, с собранными в высокий хвост волосами.

Проводит ладонью по его плечу и, улыбаясь, говорит:

– Привет, Витя. Как жизнь?

– Милана, здорово, – коротко отвечает он и снова утыкается в пульт.

Она уходит, бросив на меня оценивающий взгляд.

Витя делает вид, что не замечает, но уголки губ чуть дрогнули.

Он щёлкает пару переключателей, динамики тихо подрагивают, воздух наполняется лёгким гулом – будто клуб проверяет дыхание.

Я делаю ещё глоток чая.

Он остыл, но стал вкуснее – с лёгкой горечью.

Клуб вокруг будто тоже постепенно нагревается, набирает ритм.

Здесь всё готово к началу.

И только я всё ещё учусь не дышать слишком громко.

Я делаю глоток остывшего чая и перевожу взгляд на Милану.

Она идёт легко, чуть покачивая бёдрами – не специально, просто так устроено её тело.

Талия тонкая, ноги длинные, кожа гладкая, блестит под тусклым светом.

Шорты обтягивают всё идеально, даже слишком.

Я невольно слежу глазами за её походкой – и понимаю, почему мужчины теряют голову.

Даже воздух вокруг неё, кажется, чуть теплее.

Милана.

Имя звучит, как аромат, как итальянская марка духов.

Может, и выбрала специально.

Всё здесь – о том, как звучишь, как двигаешься, как пахнешь.

И, наверное, если бы я родилась Миланой, а не Машей, мне бы тоже было проще.

Я чуть ворочаюсь на барном стуле, поправляю ногу, как будто что-то мешает.

Чувствую, как ткань юбки липнет к коже.

Мой взгляд всё ещё цепляется за её силуэт, но внутри будто скребёт что-то неприятное.

Словно я пытаюсь доказать себе, что просто оцениваю, просто смотрю.

Так, стоп.

С чего это я вообще думаю об этом?

С каких пор мне до этого есть дело?

Я опускаю глаза на стакан, вращаю чай ложкой, будто там можно найти ответ.

Жидкость медленно закручивается, и пар поднимается тонкой ленивой спиралью.

Из-за стойки доносится голос Вити:

– Милана, ты микрофон забыла.

Она смеётся в ответ, звонко, уверенно.

А я снова делаю глоток и решаю, что пора уже собираться к Жанне.

Хватит сидеть и вникать в чужие походки.

Бармены между делом что-то обсуждали – звуки, музыку, оборудование.

Я краем уха ловила обрывки: “подкрути бас”, “сцена опять с гулом”, “Вите скажи”.

Потом один из них, парень с аккуратно подстриженными висками и лёгкой улыбкой, повернулся ко мне:

– Слушай, Маша, а ты сама когда-нибудь играла на чём-нибудь? Ну там, гитара, пианино? У тебя просто руки такие… музыкальные.

– Фортепиано, – ответила я, чуть смутившись. – С детства.

– А-а, – протянул он. – Так вот почему ты двигаешься аккуратно. Музыканты – они вообще особенные.

Я улыбнулась. Не потому что было смешно, а потому что стало немного тепло.

Разговор как-то сам собой потёк дальше – про музыку, про то, что кто-то из них диджеил на выпускных, кто-то пел в баре под гитару.

Мы болтали легко, просто, и я не заметила, как часы на стене показали уже без двадцати десять.

Клуб вокруг будто незаметно начал меняться.

Свет стал мягче, теплее, в воздухе появилась знакомая плотность – предвкушение.

Девушки начали выходить из гримёрки – каждая в своём образе, каждая будто часть спектакля.

Шуршание платьев, запах духов, смех.

Кто-то поправлял макияж у зеркала, кто-то проверял каблуки.

Сегодня, сказала Лиза, будет почти двадцать танцовщиц – и я вдруг поняла, что каждая из них как маленькая планета, со своей орбитой и правилами.

И вот за ними появилась Жанна.

Она шла спокойно, без спешки, в чёрном платье с открытыми плечами.

Весь зал сразу будто выровнялся под её шаг.

– Так, девочки, тишина, – сказала она, не повышая голоса.

И мгновенно стало тихо.

Жанна поставила на бар высокий стакан с водой, обвела всех взглядом.

– Сейчас говорю я.

От её голоса воздух стал плотнее.

Даже фоновый звук вентиляции, кажется, стих.

– Это Маша, – сказала Жанна, чуть повернув голову в мою сторону. – Сегодня её первый полноценный день. Стажировка закончилась.

Несколько взглядов обернулись на меня – кто с лёгким интересом, кто с безразличием, а кто с откровенным скепсисом.

Кто-то даже хмыкнул, но Жанна одним движением ладони отсекла шум.

– Слушайте и повинуйтесь, – добавила она. – А ты, Маша, слушай и запоминай. Сегодня всё будет быстро.

Она открыла папку с графиком, перевела взгляд на список.

– Значит так. Милана, открываешь вечер, потом Алёна и Зара – дублирующий сет. Остальные по списку, он на баре и у диджея. Девочки, кто в гримерку заходит – не забывайте, камеры стоят не просто так. Кого увижу с телефоном в руках во время смены – штраф.

Несколько человек кивнули, кто-то скрестил руки на груди.

Жанна продолжала, уверенно и спокойно:

– По випке сегодня три брони, одна новая компания из Питера, вторая – наши постоянные. Не расслабляться, с питерскими осторожно, они любят шоу, но не любят, когда им навязываются.

Пауза.

– Лиза, следи, чтобы официанты не тормозили, я не хочу слышать, что кто-то опять забыл воду в вип-зоне.

– Приняла, – ответила Лиза, быстро записывая что-то в блокнот.

Жанна закрыла папку и постучала пальцем по обложке.

– Всё. Через пятнадцать минут двери открываются. Музыку запускает Витя, свет – по сценарию.

Она обвела всех взглядом, потом остановилась на мне.

– И не бойся. Главное – не стой столбом. Двигайся, наблюдай. Запоминай лица, кто где сидит, кто с кем пришёл. Всё, что здесь происходит, – информация.

Я кивнула, чувствуя, как внутри снова сжимается грудь.

Жанна прищурилась, чуть улыбнулась:

– Расслабься. Ночь не кусается. Пока.

Кто-то засмеялся, и напряжение чуть спало.

Девушки стали расходиться по гримёркам, кто-то включил музыку, кто-то засмеялся слишком громко – как будто, чтобы не дать тишине осесть.

Витя проверял микрофон, подёргивая провод, звук коротко хрипел и отзывался эхом под потолком.

Я осталась сидеть у стойки, грея в ладонях тот же стакан с остатками чая, и думала, что это похоже на ожидание экзамена, но без билета и без правил.

Просто мир, где всё может зависеть от того, как ты посмотришь, как улыбнёшься и когда сделаешь шаг.

В зале гаснет свет.

Не сразу – будто кто-то медленно накрывает всё плотной тканью.

Тишина длится всего секунду, но успевает растянуться, как вдох.

А потом – щёлк.

Мир включается.

Сцена вспыхивает светом: пурпур, синий, немного золота.

Лучи скользят по зеркалам, преломляются, играют на коже и бокалах.

Басы бьют ровно, уверенно, будто сердце клуба заработало заново.

Воздух густеет.

Всё, что до этого казалось отдельными звуками и движениями, вдруг сплетается в единое.

Лиза выскакивает из-за барной стойки – звонко, легко, будто у неё в каблуках встроены пружины.

– У нас гости! – кричит она, но не громко – просто так, чтобы все услышали.

И, подмигнув мне, показывает язык, чуть на бок, как школьница, поймавшая чужой взгляд.

Потом разворачивается и почти вприпрыжку бежит к входу.

Всё оживает.

Бармены ловко достают бутылки, лёд с хрустом осыпается в ведёрки, девушки уже выходят из гримёрок, их ароматы перемешиваются в воздухе – сладкие, пряные, с едва уловимым оттенком чего-то опасного.

Сцена светится приглушённым светом, пока диджей проверяет микрофон.

Шторы шевелятся от сквозняка, и в щель между ними проникает тёплый поток света – розово-золотой, с тонкой примесью дыма и парфюма.

Он струится, будто сам воздух зовёт внутрь.

Через секунду Лиза исчезает за ними, и я слышу, как её каблуки цокают всё тише и тише, пока не сливаются с гулом басов.

Потом шторы снова колышутся – теперь в обратную сторону.

И в зал входят гости.

Мужчины в дорогих пиджаках, уверенные, немного уставшие, но с тем особым выражением лиц, которое бывает только у людей, пришедших покупать настроение.

За ними – компания девушек в блестящих платьях, громкий смех, запахи духов, вина и дорогого табака.

Свет на сцене становится глубже, теплее; музыка набирает ритм.

Клуб оживает – уже по-настоящему.

Я стою у барной стойки, чувствуя, как где-то внутри поднимается то самое ощущение: будто мир снова включает звук.

Входит он.

Я замечаю его не сразу – просто вижу, как пространство чуть смещается.

Словно люди вокруг делают ему место, неосознанно.

Высокий, уверенный, с лёгкой полуулыбкой – не той, что «для всех», а будто своей, внутренней.

На нём идеально сидит тёмно-синий костюм, неяркий, но дорогой.

Он проходит к бару, заказывает что-то коротко, уверенно, и кивает бармену.

Жестом, как человек, который привык, что его слушают.

– Это кто? – шепчу я Лизе, когда она возвращается.

– Иван, – отвечает она, тоже шёпотом. – Наш завсегдатай из Москвы. Но редко приезжает.

Она улыбается. – Девочки его любят. Только толку ноль. Ни к кому не клеится.

– Почему? – спрашиваю.

– Не знаю. Может, у него свои правила. – Лиза пожимает плечами и уходит, оставляя после себя запах сладких духов и звон смеха.

Я снова перевожу взгляд на него.

Иван стоит у стойки, держит бокал коньяка, а свет из зала мягко подсвечивает его профиль.

Он поворачивается – и на секунду наши взгляды встречаются.

Только секунда.

Но почему-то сердце делает лишний удар.

Я отвожу глаза, делаю вид, что поправляю папку с графиками.

Смешно – я даже не уверена, заметил ли он меня.

Но внутри всё сжимается – как будто он и есть тот самый человек, с которого начинается ночь.

Я делаю вид, что занята.

Официантка рядом пытается унести поднос с пустыми бокалами, но явно не справляется – руки дрожат, стекло звенит.

– Давай помогу, – говорю я и подхватываю край подноса.

Она благодарно кивает.

Мы идём вдоль барной стойки, осторожно лавируя между столами.

Воздух густой, как парфюм, в нём всё – пыль, вино, чужие голоса и глухие удары баса, которые будто идут из-под пола.

Я чувствую, что кто-то смотрит.

Не просто взгляд – давление, тепло.

Как прожектор, который не видно, но кожа его чувствует.

Не поворачиваюсь сразу.

Сначала делаю шаг, потом другой.

Поднос почти скользит из рук, и я ставлю его на соседний стол, чтобы не уронить.

И тогда поворачиваюсь.

Он всё ещё там.

Стоит у бара, локоть на стойке, бокал в руке.

Свет от неона падает на него неровно – часть лица в тени, другая будто освещена мягким золотом.

Он смотрит прямо, спокойно.

Не нагло, не оценивающе – просто так, как будто пытается вспомнить.

Я выдерживаю взгляд, секунду, две.

Но внутри – всё сбивается.

Сердце вдруг работает не как обычно: пропускает удары, догоняет, спотыкается.

Я отвожу глаза, беру пустую бутылку, будто она нужна мне именно сейчас, и ухожу за стойку.

Смешно.

Мне двадцать шесть, я видела мужчин – уверенных, красивых, тех, кто думает, что может позволить себе всё.

Но этот… другой.

Он не давит, не играет.

Просто есть.

И от этого почему-то становится тревожно – будто за красивым фасадом сейчас откроется что-то, что не должно.

– Маша, – зовёт Лиза, хлопая меня по плечу. – Ты чё, зависла?

– А? – я моргаю. – Нет, всё нормально.

– Ага, конечно. Нормально. – Она ухмыляется. – Я ж вижу, глаза влюблённые.

– Отстань, – говорю я, но голос предательски мягкий.

– Ладно, ладно, – смеётся Лиза. – Только запомни, здесь таких лучше не замечать. Они всегда уходят первыми.

Я улыбаюсь, но где-то внутри понимаю – поздно.

Я уже заметила.

Он сидит всё там же – у стойки, спиной ко мне.

Тёмно-синий костюм, аккуратные плечи, дорогой запах, едва уловимый даже сквозь клубную пыль и парфюм гостей.

На лацкане блестит тонкая булавка, скорее всего, не дешёвая безделушка, а метка статуса.

Волосы коротко подстрижены, затылок чистый, чёткая линия шеи.

Я не вижу лица, но чувствую – он не случайный.

Такие люди не заходят просто «выпить».

Сзади слышится шелест ткани – я сразу узнаю походку.

Жанна.

Она выходит из дверей гримёрки, ловит мой взгляд и кивает в сторону мужчины.

– Кстати, – говорит тихо, проходя мимо, – это он.

– Кто он? – спрашиваю я, но она уже идёт к нему.

– Тот самый, о котором я тебе говорила, – отвечает она, не оборачиваясь, пока музыку заглушает шум зала.

Жанна кладёт руку ему на плечо.

Он поворачивается, и я впервые вижу его лицо.

Свет, скользящий по залу, цепляется за черты – ровные, резкие, будто выточенные.

Высокие скулы, короткая щетина, лёгкий загар, не московский – тот, что остаётся после дорогих поездок, где солнце всегда под боком.

Глаза серые, почти стальные, но с тёплым оттенком – как отражение неба перед дождём.

В них нет ни интереса, ни равнодушия – просто внимание, спокойное и опасное одновременно.

Он смотрит не на меня, а в меня, будто приценивается – не к телу, к состоянию.

Тонкие губы чуть сжаты, уголок рта едва заметно подрагивает, и от этого создаётся ощущение, будто он вот-вот усмехнётся – но не решает, стоит ли.

У него лицо человека, который привык выбирать, а не быть выбранным.

И, возможно, именно это делает его таким притягательным.

Жанна что-то говорит ему – коротко, почти шёпотом.

Он слушает, кивает. Потом она кладёт ладонь ему на плечо, наклоняется чуть ближе, говорит последние слова и вдруг поворачивает голову ко мне.

Одним взглядом – коротким, но точным – будто бросает вызов: теперь ты.

Я выдыхаю, оставляя пустую бутылку на стойке.

Лиза что-то говорит за спиной, но я уже не слышу.

Музыка давит, басы бьют в грудь, а под ногами пол кажется живым – будто дышит вместе со мной.

Я делаю первый шаг, потом второй.

Платье цепляется о бедро, туфли гулко касаются пола.

Он видит, что я иду к нему, и слегка приподнимает голову – не удивлён, не заинтересован, просто наблюдает, как будто заранее знал, что всё произойдёт именно так.

Я подхожу ближе.

Запах его парфюма – сдержанный, дорогой, с горькой нотой кожи и древесины – перекрывает все остальные.

Он не отводит взгляда.

Я чувствую, как от напряжения теплеют ладони.

– Можно? – спрашиваю я, почти шёпотом.

Он кивает.

Жест лёгкий, уверенный.

Я опускаюсь на высокий барный стул напротив него.

– Значит, ты новая, – произносит он наконец. Голос низкий, чуть хриплый, будто из радиопередачи позднего вечера.

– Да, – отвечаю я. – Стажировка.

Он усмехается одним уголком губ.

– Интересное место для начала карьеры.

Я пожимаю плечами.

– Смотря в чём карьера.

Он смотрит чуть дольше, чем нужно, и впервые – почти незаметно – улыбается.

В этот момент я понимаю: игра началась.

Глава 7. Огни и Тени

Глава 7. Свет и тень

Клуб будто сжимается до точки, где гул басов превращается в пульс.

Мы сидим друг напротив друга, между нами – высокий бокал с янтарным остатком, который отражает неон, как крошечное солнце.

Мир вокруг всё ещё шумит, смеётся, мигает, но я ловлю себя на том, что слышу только дыхание – своё и его.

Он смотрит прямо, не пряча взгляда.

Не оценивает. Не ищет. Просто наблюдает, будто решает, оставит ли это мгновение себе.

На скулах играет слабый свет, тень ложится под подбородком, и от этого лицо кажется резче, чем нужно.

Серые глаза будто умеют быть разными – холодными и тёплыми одновременно.

Иногда в них вспыхивает что-то почти человеческое – усталость или память.

Но на миг. Только на миг.

– У тебя руки дрожат, – говорит он негромко, и я только тогда замечаю, как тонкая дрожь идёт по пальцам.

– Просто холодно, – отвечаю, делая вид, что поправляю платье.

Он чуть улыбается, наклоняя голову.

– В этом месте не бывает холодно.

Фраза звучит почти как шутка, но в ней нет смеха.

Он делает глоток и ставит бокал аккуратно, как будто ставит точку.

– Стажировка, да? —

– Да.

– И что, нравится?

Я думаю секунду. Потом честно:

– Не знаю. Пока я скорее наблюдаю.

– Это уже неплохо, – говорит он, не отводя взгляда. – Наблюдать – редкий дар. Большинство хотят действовать, не понимая, куда и зачем.

Он чуть подаётся вперёд, локтем на барную стойку, голос становится тише.

– Здесь всё построено на иллюзиях. На том, кто какую из них выберет.

– А вы какую выбираете?

Он хмыкает, не сразу отвечает.

– Сегодня – спокойную. Завтра, может, другую.

Я улыбаюсь, но взгляд остаётся серьёзным.

– Звучит как жизнь.

– Почти, – отвечает он. – Только в жизни чаще играют не по правилам, а здесь хотя бы известно, кто кого обманывает.

Музыка усиливается, и я ощущаю вибрацию в груди – не от громкости, а от того, что сидеть рядом становится почти физически тяжело.

Он это чувствует – я вижу по тому, как чуть медленнее делает вдох, как будто втягивает в себя мой запах, и на секунду задерживает воздух.

Жанна мелькает у края сцены, говорит что-то кому-то из официанток, потом бросает взгляд в нашу сторону – короткий, как команда: держи дистанцию, но будь рядом.

Я отвожу глаза, беру бокал, которого не трогала, и делаю глоток.

Шампанское тёплое, пузырьки ленивые.

Металл стекла холодит губы, и этот контраст почему-то кажется правильным.

– Зачем ты здесь, Маша? – спрашивает он вдруг.

Без улыбки, без намёка.

Просто вопрос.

Я не нахожу ответа.

Не того, что можно сказать.

– Сама не знаю, – шепчу я.

Он кивает, будто именно это и хотел услышать.

– Значит, у нас есть что-то общее.

В этот момент мимо проходит Милана – уже переодетая, в блестящем костюме, лёгкая, как дым.

Она кидает на него взгляд – быстрый, как вспышка – и улыбается.

Он даже не поворачивает головы.

Просто сжимает бокал чуть сильнее.

Свет меняется – пурпур становится золотым, отражается на его лице, и от этого кажется, будто он горит изнутри.

Я ловлю себя на том, что не хочу, чтобы он вставал.

Чтобы уходил.

Чтобы вообще двигался.

Но он ставит бокал, медленно встаёт, поворачивается ко мне.

– Спасибо за разговор, – говорит.

И уже почти идёт, когда добавляет:

– Иногда первый взгляд решает больше, чем первый шаг.

Он уходит в зал, растворяясь в свете и тенях.

А я остаюсь сидеть – с тем же бокалом, тем же теплом под кожей и мыслью, что, кажется, эта ночь действительно решит больше, чем год.

Уходит, а я всё ещё чувствую, как воздух дрожит.

Будто его шаги оставили за собой след не в пространстве, а во мне.

Музыка играет, смех раздаётся у сцены, кто-то заказывает бутылку шампанского – всё идёт как всегда.

Только внутри будто что-то сместилось, перекосилось.

Небольшой, почти невидимый сдвиг, но я чувствую его кожей.

Как будто сердце стало биться на полтона быстрее, чем положено.

Я стараюсь не смотреть в ту сторону, где он стоял, но взгляд всё равно возвращается, как маятник.

Зачем?

Наверное, потому что есть люди, которых не ждёшь, но сразу узнаёшь – не по лицу, не по глазам, а по ощущению.

Как если бы тебя выдернули из сна, но ты не до конца уверена, где реальность.

И вот в этом ощущении – страх.

Не резкий, не панический, а тот самый, который я помню с детства.

Когда казалось, что жизнь только начинается, и каждая новая секунда может перевернуть всё.

Я вспоминаю тот день.

Ростов, лето. Воздух пахнет пылью, сладкой ватой и подсолнечным маслом.

Мы с подружкой, Светкой, идём в парк на окраине – тот, где старые аттракционы скрипят при каждом порыве ветра.

Тогда это казалось волшебным местом.

Металлические арки с облезшей краской, колёса обозрения, и этот огромный плакат: “Американские горки. Только для смелых.”

Я стояла в очереди, глотая слёзы от страха, и при этом знала – всё равно сяду.

Потому что если не сяду – потом буду жалеть.

Помню, как вагончик дёрнулся, и сердце ушло вниз, будто я оставила его там, на платформе.

Металл был горячим от солнца, колёса гремели, волосы хлестали по лицу, а я смеялась – громко, отчаянно, от ужаса и восторга сразу.

Тогда я впервые поняла: страх и жизнь – одно и то же.