РУС.СТРИПТИЗ

Чуть выше висит фотография в рамке. Выпускной. Я стою в длинном платье, светлые волосы собраны в причёску, глаза сияют. Рядом родители – гордые, будто это и их победа. На фотографии я улыбаюсь широко, уверенно, как будто вся жизнь впереди и у меня есть ключ ко всем дверям. Помню тот вечер до мелочей: запах духов одноклассниц, блеск гирлянд в актовом зале, как щёлкала камера фотографа, и как в руках фото пахло свежей печатью, типографской краской.

Тогда я верила, что красный диплом действительно откроет для меня двери. Что мир ждёт. Что всё будет иначе.

Теперь я лежу на той же кровати, в той же комнате, смотрю на то же фото – и понимаю: волосы те же, глаза те же. Только вместо блестящего будущего – панельная пятиэтажка, скромная зарплата и мечта о квартире, которая всё время ускользает.

Я думала, что университет изменит всё. Новая жизнь, новые люди, новые горизонты. Казалось, будто я вырвусь из тесного школьного круга, где меня дразнили, и начну заново – взрослой, самостоятельной.

Первый день до сих пор стоит перед глазами. Огромное здание факультета туризма, высокие потолки, запах старых книг и свежей краски в коридорах. Толпы студентов, шумные голоса, кто-то смеётся, кто-то суетится. Я шла по этим коридорам с прижатой к груди папкой и чувствовала, что у меня начинается новая жизнь.

А потом оказалось, что всё снова то же самое. Опять конспекты, семинары, бесконечные лекции. Я по привычке садилась на первую парту, тянула руку, делала все задания идеально. Остальные смеялись, списывали, сдавали «на тройку». А я ночами корпела над учебниками, как будто красный диплом был единственным пропуском в будущее.

В университете у меня действительно изменилось одно – я стала другой внешне. Выросла, повзрослела, волосы стали ещё светлее, кожа чище. Взгляды на меня задерживались чаще, чем раньше. Если в школе мои белые волосы были поводом для насмешек, то здесь они вдруг стали отличием, выделяли меня из толпы.

Я помню, как в коридорах иногда оборачивались парни с других курсов. Кто-то улыбался, кто-то пытался заговорить. Подружки из группы шептались: «Смотри, опять на тебя смотрит». Для них это было обычным, для меня – непривычным и даже пугающим. Я всегда думала, что красота – это случайность, а настоящее – знания, оценки, упорство. Поэтому я не знала, что делать с этими взглядами.

Учёба оставалась моим главным занятием. Я делала конспекты так аккуратно, что преподаватели ставили их в пример. Участвовала в конференциях, делала доклады. Вся моя жизнь вращалась вокруг таблиц, графиков, статей. Иногда мне казалось, что я будто выполняю чужой сценарий – как будто всё заранее прописано: быть лучшей, оправдывать надежды родителей, шаг за шагом идти по «правильной» дороге.

Родители гордились. Мама всегда говорила: «Главное – образование, Машка. Оно даст тебе всё». Папа кивал и повторял: «С дипломом ты сама всего добьёшься». Я верила им. Верила так, что заучивала лишние главы, брала дополнительные задания, проводила вечера в библиотеке, пока другие смеялись в кафе.

И всё же внутри я ждала другого. Ждала, что университет изменит не только оценки в зачётке, а меня саму. Что появится лёгкость, свобода, своя жизнь. Иногда я смотрела на старшекурсников и думала: «Вот они-то уже настоящие взрослые. У них есть работа, деньги, планы». Я мечтала, что когда закончу, всё будет так же.

Когда пришёл выпускной, мне вручили красный диплом. Родители сияли, я улыбалась. Но где-то внутри мелькнула пустота: а что теперь? Красный диплом – это бумага. Он не открыл ни одной двери сам по себе.

Когда пришёл выпускной, всё было будто дежавю. Опять зал, смех, хлопки, сияющие глаза. Все поздравляют друг друга, строят планы, договариваются, где встретятся вечером. Девчонки смеются, парни обсуждают, кто поедет за город, кто снимет кафе. Все будто настоящие взрослые.

А я стояла среди них – вроде своя, но не такая, как все. Ни с кем толком так и не подружилась. Всегда была рядом, но чуть в стороне. Мои победы – мои же стены. Красный диплом в руках ничего не изменил. Он не дал мне ни друзей, ни лёгкости, ни будущего, о котором я мечтала.

Я улыбалась, когда нужно было улыбаться, и говорила правильные слова. Но внутри было чувство пустоты, знакомое ещё со школы. Как будто я снова доказывала что-то, и снова никто этого не видел.

Мысль об этом неожиданно жгуче кольнула. Горло перехватило, и по щеке скатилась горячая слеза. Всего одна. Я быстро провела ладонью по лицу. Хватит. Я не из тех, кто плачет.

Села на край кровати, глубоко вдохнула и резко поднялась, будто выталкивая все мысли наружу. Комната вокруг вернулась: знакомые стены, ковёр, полка, стол. Мир остался тем же, и в этом было что-то даже утешительное.

Подошла к зеркалу в углу. Щёлкнула маленькую лампочку – ту самую, что висит сбоку, чтобы удобнее было краситься. Свет мягкий, тёплый, расползается по лицу. От него кожа кажется живее, не как при дневном.

Я убрала волосы за уши – привычным движением, чтобы не мешали. Линия шеи стала открытой, подбородок чуть дрожал от усталости. Под глазами лёгкие тени, но в них всё ещё оставалась решимость. Губы сухие, бледные – я провела по ним пальцем, машинально, словно пробуя, как на вкус это состояние «всё будет иначе».

Взгляд упал на тюбик тёмной багровой помады. Я почти не пользовалась ею. Слишком яркая, слишком вызывающая. Но сейчас, глядя на отражение, я вдруг поняла – может, именно этого и не хватало.

Открутила колпачок, медленно повернула стержень – цвет глубокий, густой, как вино. Поднесла ближе к губам, и в зеркале на секунду увидела кого-то другого. Не пай-девочку, не отличницу. Женщину.

Пальцы дрожат, но не от страха – от ощущения, что что-то действительно меняется.

Я выдохнула, отложила помаду, выключила лампу.

В ко мнате снова стало полутемно. Где-то за стеной тикали часы.

Я стояла у зеркала, пока глаза не привыкли к темноте, потом тихо сказала – почти шёпотом:

– Завтра моя ночь.

Эти слова повисли в воздухе и будто закрепились в нём, как запах.

В тишине я чётко знала одно.

Когда завтра тяжёлая, лакированная дверь клуба с медной ручкой захлопнется за мной – это будет не просто звук.

Я представила, как она блеснёт в тусклом коридорном свете, как пальцы соскользнут по гладкому дереву, отполированному до блеска сотнями чужих касаний.

Медная ручка холодная, плотная, с мелкими царапинами – будто в каждой из них застряли чужие истории.

Дверь пойдёт туго, на своём тяжёлом шарнире, и в тот миг, когда замок щёлкнет, за спиной вспыхнет свет – яркий, как сцена, и музыка хлестнёт в лицо горячей волной.

И я пойму: шаг назад невозможен.

Эта дверь разделит мою жизнь на “до” и “после”.

Но сейчас – тишина..

Завтра всё начнётся.

Глава 3. Ваниль и Дым

Глава 3. Ваниль и дым

Такси мягко качнулось на повороте. В окне отражались огни ночного города – будто тысячи крошечных сигаретных искр, застывших в темноте.

На зеркале у водителя покачивалась ёлочка-ароматизатор, и от неё тянуло резким хвойным запахом, который странно мешался с моими духами.

Я прижала губы, чтобы багровая помада не отпечаталась на зубах, и посмотрела на своё отражение в стекле.

Отражение улыбнулось мне в ответ – чужое, новое, как будто не совсем моё.

– Куда, красавица? – спросил водитель, даже не оборачиваясь.

– Клуб “Рус.Стриптиз”? —

Он произнёс название почти шёпотом, с лёгким смешком, как будто проверяя мою реакцию.

– Да, – коротко сказала я.

Мы ехали долго, через шумный центр, где даже ночью город казался бодрее, чем днём.

Мимо проносились витрины, ресторанные вывески, фонари. Люди смеялись у входов, кто-то обнимал кого-то, кто-то спорил – каждый жил своей ночью.

Я ловила их взгляды через стекло, и где-то внутри всё переворачивалось – будто я уже не просто пассажирка, а часть этого света, этой суеты, этой жизни.

Машина притормозила у бордюра. Фасад клуба блестел, как лакированный рояль, подсвеченный розовым неоном.

У входа стояли двое охранников – в одинаковых чёрных костюмах, с проводами от раций, уходящими за ворот. Рядом, смеясь, курила компания: трое мужчин и девушка в коротком пальто. Они разговаривали громко, уверенно, будто весь город принадлежал им.

Достала из сумки наличные. Хотелось расплатиться именно ими – почувствовать бумагу, чтобы не забыть, что я всё ещё реальна.

Водитель кивнул:

– Удачи.

Дверь мягко захлопнулась, и холодный воздух сразу ударил в лицо.

От клуба тянуло тем теплом, в котором смешались алкоголь, духи, пудра и что-то ещё – узнаваемое, сладкое, тягучее.

Я сделала шаг к двери.

Медная ручка блеснула, отражая неон. На секунду показалось, что она живая – холодная, внимательная.

Изнутри донёсся глухой удар баса, потом второй – и мир будто приоткрылся.

– Добрый вечер, – сказал охранник глухо, почти машинально.

Я кивнула, перехватила сумку на плече и потянулась к двери.

Латунная ручка оказалась холодной и неожиданно тяжёлой.

Дверь поддалась не сразу – туго, с коротким скрипом.

На секунду я ощутила неловкость, как будто вторгаюсь туда, куда не стоило.

– Давайте, я помогу, – сказал охранник, перехватывая створку.

Он толкнул её уверенно, точно, почти бесшумно – как будто дёрнул затвор автомата.

Я невольно вспомнила старые боевики, которые часто крутили по центральному телевидению: тот же короткий, выверенный жест, от которого всё решается.

Музыка ударила в лицо, плотная, глухая, пульсирующая.

Я шагнула внутрь.

Дверь за спиной закрылась тяжело и гулко – точно так, как я представляла.

Коридор встречает меня мягким гулом и разлитыми по полу отблесками неона.

Красно-фиолетовые лучи скользят по стенам, подсвечивая их снизу, будто по ним течёт расплавленное стекло.

В воздухе стоит лёгкая дымка, сладковатая, как ваниль и карамель, с тягучим привкусом пудры и алкоголя.

Кажется, этот запах оседает на коже, прилипает к волосам, будто метит своим миром.

У стойки стоит девушка.

Белоснежные волосы убраны назад, каждая прядь послушная, блестящая. На лице – тонкая чёрная подводка, алые губы, чуть влажные, как спелая вишня.

Облегающее чёрное платье подчеркивает фигуру, а сама она выглядит так, будто сделана из стекла – красивая, опасно хрупкая, почти нереальная.

– Добрый вечер, – говорит она мягко, голос у неё нежный, словно медовый. – Добро пожаловать в «Рус. Стриптиз».

Вы у нас впервые?

– На стажировку, – отвечаю я, чувствуя, как к горлу подступает сухость. – Меня должна ждать Жанна.

Она улыбается чуть теплее.

– Поняла. Жанна на баре, давайте я вас провожу.

Я киваю, и она выходит из-за стойки.

Когда мы проходим мимо, охранник привстаёт – просто по привычке, без слов.

Я делаю шаг, и музыка из глубины становится громче, басы идут волной, перекатываясь по полу.

С каждым метром звук будто приближается к коже, к сердцу, и я чувствую, как внутри нарастает странное волнение.

Подойдя к входу в зал, хрупкая девушка двумя руками раздвигает тёмные плотные шторы из толстого, дорогого бархата.

Музыка вырывается наружу – сразу, мощно, с головой.

На секунду я теряюсь, не могу сфокусироваться ни на чём – передо мной сцена, дым, движущиеся тела, огни, зеркала.

Воздух тёплый и сладкий, будто настоян на духах и алкоголе. Пахнет карамелью, пудрой, телом, дымом – запахи накладываются друг на друга, кружат, и я не понимаю, где заканчивается один и начинается другой.

Зал огромный.

Мягкие диваны вдоль стен, чёрные, кожаные, между ними – столики с блестящими хромированными ножками.

Всё отражается, переливается: стекло, свет, кожа.

Людей много – почти все мужчины, но попадаются и женщины.

Они сидят у сцены, у бара, кто-то смеётся, кто-то обнимает девушку за талию, кто-то просто наблюдает, как заворожённый.

На сцене – танцовщицы.

Они будто из другого мира. Движения плавные, точные, в них нет пошлости – только ритм, дыхание и уверенность.

Свет играет на их коже, как будто рисует линии.

От их пластики невозможно оторваться: это не про стриптиз, это про власть над вниманием.

Я стою и не могу сделать шаг.

Мир двигается вокруг, пульсирует, переливается, а я будто застыла в центре этого вихря.

Сердце бьётся слишком быстро, ладони влажные. Я чувствую, как каждая клетка тела просыпается, реагирует на этот ритм, этот запах, этот свет.

Кажется, я ещё секунду – и растворюсь здесь, стану частью этого воздуха, этих ароматов, этой музыки.

И вдруг у самого уха звучит голос – мягкий, почти шепот, с медовым оттенком:

– Если что, меня зовут Лиза. Я там. Всегда там.

Я вздрагиваю, оборачиваюсь, но вижу только ту самую девушку, что провожала меня.

Она улыбается – спокойно, будто знает, что делает.

– А вон Жанна, – добавляет она чуть громче, кивая в сторону бара.

Голос Лизы звучит странно – одновременно будоражащий и отрезвляющий.

Он возвращает меня в тело, будто выдёргивает из гипноза.

Я делаю вдох и выдыхаю, заставляя себя пойти вперёд.

Музыка становится громче, чем ближе я подхожу к бару.

Там, где заканчивается полумрак и начинается свет, пространство будто вспыхивает.

Бар сияет, как центр этой вселенной: подсветка снизу делает бутылки хрустальными, зеркала отражают свет и движение, создавая ощущение, будто клуб – живое существо, пульсирующее своим ритмом.

И вот она.

Жанна.

Она сидит за барной стойкой, чуть в стороне, наблюдая за всем, как дирижёр за оркестром.

На ней роскошное чёрное платье с глубоким вырезом, ткань плотная, струится по фигуре, блестит под неоном, будто чёрный шелк, впитавший свет.

На запястье – тонкий браслет, на губах – лёгкий блеск, глаза подчеркнуты так, что взгляд кажется ещё глубже.

Она выглядит не просто уверенно – властно, но с тем мягким, женским достоинством, которое не требует усилий.

Я замечаю, как она что-то говорит бармену, не повышая голоса.

Он сразу кивает, подхватывает бокалы, вытирает стойку – каждое движение точное, будто заранее отрепетированное.

Жанна смотрит ему вслед, кивает чуть одобрительно, и только тогда замечает меня.

Наши взгляды встречаются.

Она узнаёт меня почти сразу – лёгкая тень улыбки появляется на лице, чуть приподнимает подбородок, как будто говорит без слов: “Ну вот ты и пришла”.

Я делаю пару шагов вперёд.

Сердце бьётся быстрее, чем музыка.

Руки чуть дрожат – я стараюсь не показать.

Жанна подаётся вперёд, кладёт локоть на барную стойку, взгляд – тёплый, внимательный.

Музыка глушит слова, но я всё равно понимаю, что она говорит:

– Ну что, Маша, готова к настоящей ночи?

Я улыбаюсь в ответ – чуть неловко, но искренне.

И на секунду мне кажется, что весь этот шум, этот свет, эти запахи – всё подчиняется только одному: её голосу.

Жанна делает короткий взгляд вниз – от моих волос до обуви – и приподнимает бровь.

– Всё классно, Маша, но твои джинсы и блузка скорее для офиса, чем для клуба, – говорит она с мягкой усмешкой.

Я чувствую, как внутри всё чуть сжимается.

Она улыбается, тянется за бокалом воды, отпивает глоток и добавляет:

– Пойдём подберём тебе что-нибудь подходящее. Хорошо, что мы с тобой почти одной комплекции. У меня тут свой закуточек, думаю, что-нибудь найдём.

Она встаёт, и я замечаю, как её платье мягко струится за каждым движением. Даже просто идя, она будто танцует.

Мы обходим бар, проходим мимо сцены, где свет отражается на коже девушек, и направляемся вглубь – туда, где музыка уже звучит глуше.

Дверь, которую она открывает, ведёт в длинный белый коридор.

По стенам – зеркала, над которыми висят лампы с тёплым светом.

Из-за двери слева доносится смех, звон фенечек, кто-то говорит по телефону.

– Это гримёрка, – бросает Жанна. – Мы через неё в кабинет выйдем.

Я киваю и иду за ней.

Помещение просторное, белое, ярко освещённое, пахнет пудрой, лаком для волос и кофе.

Справа – шкафчики, каждый с табличкой и именем, написанным маркером.

Моника. Джессика. Мальвина. Мелисса.

Я читаю их на ходу и думаю, какие же они все странные. Почему не выбрать нормальное имя? Ну, не знаю… Оля, Катя, Света.

И как только эта мысль пролетает в голове, я натыкаюсь взглядом на последнюю табличку: «Варвара».

Останавливаюсь на секунду, усмехаюсь про себя.

Наверное, всё-таки иностранные звучат лучше.

Жанна оборачивается – я всё ещё стою у шкафчиков.

– Привыкай, – говорит она с лёгким смешком. – Это, можно сказать, второй мир.

Мы выходим из гримёрки в небольшой кабинет.

Дверь за спиной тихо закрывается, и звук музыки остаётся где-то далеко – приглушённый, как отголосок другого мира.

Комната кажется почти домашней: мягкий диван у стены, маленький круглый стол, зеркало с лампочками по периметру, и стойка с вешалками, где висит десяток платьев.

Запах другой – не алкоголь и дым, а духи, ткань, лак для волос и что-то ещё… женское, знакомое, чуть убаюкивающее.

Жанна подходит к зеркалу, поправляет прядь волос, словно проверяя не себя, а атмосферу комнаты.

– Знаешь, – говорит она, открывая шкаф, – в этом месте даже менеджер должен уметь быть частью картинки.

Она перебирает плечиками вешалок: блеск пайеток, шелк, бархат, тянущаяся ткань.

Каждое платье отражает свет по-своему.

– Здесь всё про эмоции. Гости приходят не за напитками, а за ощущением. И ты – часть этого ощущения, – она оборачивается, и в её взгляде нет ни осуждения, ни флирта. Только спокойная уверенность.

Я киваю, стараясь скрыть, что внутри всё кипит.

Жанна вынимает одно платье, затем другое, прикидывает, подносит к моим плечам.

На мгновение наши отражения пересекаются в зеркале: я – напряжённая, сжавшая губы; она – расслабленная, будто всё в мире под контролем.

– Это попробуй, – наконец говорит она, доставая из шкафа короткое, но не вызывающее платье из плотного чёрного материала с лёгким блеском. – Простое, но элегантное. В нём ты не потеряешься, и не будешь лишней.

Она протягивает мне платье и, чуть улыбнувшись, добавляет:

– В гримёрке направо есть кабинки. Переоденься, я подожду.

Я беру ткань – она прохладная, мягкая, с лёгким запахом духов.

На секунду задерживаюсь, смотрю на Жанну.

Она сидит на диване, закинув ногу на ногу, в её взгляде всё та же уверенность – будто она знает, что именно сейчас началась моя настоящая стажировка.

Я захожу в импровизированную кабинку, задвигаю занавеску.

Внутри тихо, только приглушённый гул музыки за стеной.

Снимаю одежду, кладу аккуратно на стул. Воздух прохладный, от лампы идёт мягкое тепло, и кожа покрывается лёгкими мурашками.

В зеркале передо мной – я, без защитного слоя повседневности.

Кожа выглядит мягкой, почти бархатной с нежными линиями груди, свет скользит по ней, как по фарфору, обволакивая тенями. Она всегда мне самой очень нравилась, небольшая, второго размера, с очень правильной как мужчины любят говорить, формой.

Я невольно отмечаю, как всё во мне соразмерно, спокойно, без преувеличений – просто гармонично.

Всегда относилась к себе с лёгкой иронией: знала, что выгляжу хорошо, но никогда не пыталась это использовать.

Мужчины в моей жизни появлялись и исчезали, как проходящие поезда на маленькой станции.

Громкий шум, вспышка света – и снова тишина.

Никто не задерживался надолго, и, может быть, это тоже было удобно: не успеваешь привыкнуть – не успеваешь скучать.

Сразу вспоминаю школьные фотографии, строгие платья, аккуратные хвосты.

Теперь передо мной другая девушка – взрослая, уверенная. Я провожу рукой по плечу, и на секунду мне нравится, что вижу.

Не потому, что я идеальна, а потому, что впервые позволяю себе быть настоящей.

Платье ложится на тело легко, будто создано под меня.

Ткань плотная, гладкая, прохладная. Оно подчёркивает осанку, делает движения мягче, а дыхание чуть глубже.

Я поворачиваюсь боком, поправляю лямку, смотрю в зеркало ещё раз.

Не просто красиво – правильно.

Как будто это то, чего от меня ждали все эти годы, и я наконец соответствую.

Выпрямляюсь, беру свои вещи и выхожу обратно в кабинет.

Жанна сидит там же, на диване, нога на ногу, в руках телефон. Поднимает взгляд – и уголок губ поднимается.

– Вот теперь другое дело, – говорит она спокойно. – Теперь ты часть кадра.

Жанна кивает, взгляд короткий, одобрительный:

– Отлично. И ты теперь часть кадра.

Я улыбаюсь, чувствуя, как мышцы лица двигаются чуть неуверенно.

Непривычно, когда тебя оценивают не за диплом, не за результат, а просто за то, как ты вошла в комнату.

Платье словно становится бронёй, ткань тёплая, упругая, держит осанку.

Жанна поднимается с дивана.

– Запомни, Маша, – говорит она, подходя ближе, – здесь важно не играть. Если начнёшь играть роль, тебя раскусят сразу. Тут всё на ощущениях.

Она поправляет ремешок на плече моего платья, как бы между делом, и добавляет тише:

– В этом месте правда чувствуется лучше любой лжи.

Я киваю.

Где-то за стеной грохочет музыка, гул идёт по полу, и кажется, что кабинет слегка вибрирует.

Жанна берёт со стола блокнот, проверяет записи.

– Сейчас просто побудь рядом. Посмотри, как я работаю. Завтра включишься сама.

Она открывает дверь, и поток звука из клуба врывается обратно, будто волна после короткого затишья.

Я выдыхаю и иду за ней.

Мы с Жанной прошли вдоль бара.

Она рассказывала, как работают бармены, что каждая бутылка стоит не просто так – всё выверено под глаз, под свет, под настроение гостей.

Мы сделали круг по залу.

Я видела, как танцовщицы уже сидят с гостями, смеются, наклоняются ближе, как кто-то из мужчин ловит их взгляды, но затем взгляд цепляется за меня.

Такого количества взглядов я не ощущала, кажется, никогда.

Они не были грубыми, но настойчивыми – любопытство, интерес, что-то хищное в глубине.

Мы подошли к сцене.

Жанна что-то рассказывала – про музыку, про то, как диджей объявляет девушек, как важно время выхода, как голос делает первый толчок, как шутка снимает напряжение.

Я слушала, но звуки будто проходили сквозь пелену.

И вдруг зажёгся красный свет.

Резкий, густой, как кровь на бархате.

Голос диджея прорезал воздух – взрывной, шутливый, с тёплым сексуальным оттенком.

И в тот же миг девушки, сидевшие в зале, поднялись, скинули остатки одежды и вышли на сцену.

Я застыла.

Всё, что происходило, казалось слишком реальным, слишком красивым и слишком невозможным одновременно.

Что-то древнее, почти языческое.

Внутри всё гудело, сердце билось в сто раз сильнее.

Я не могла отвести взгляд – как будто сама стала частью ритуала.

Эта ночь пролетела, как единый миг – в красном свете, ароматах духов, в дыме и сотнях взглядов.

Как сон, где всё слишком живое, чтобы быть правдой.

…Будильник.

Резкий звук будто режет воздух.

Я открываю глаза. Комната. Потолок. Тишина.

Я дома.

Тёплое серое дневное солнце на шторах, слабый запах кофе из кухни.

Смотрю на часы – 15:00.

Лежу и думаю: «Вот и прошла моя первая ночь».

Но внутри остаётся что-то странное – будто часть меня всё ещё там, под красным светом, в звуке басов и чужих взглядов.

И я не понимаю, где проснулась на самом деле – здесь или всё ещё там, в клубе.

Глава 4. Голос в тишине

Глава 4. Голос в тишине

Иногда я думаю, что у каждой из нас есть свой первый звук.

У кого-то – хлопок шампанского, у кого-то – шёпот за ухом.

У меня – бас из колонок «Рус. Стриптиза» в тот вечер, когда я впервые переступила порог клуба.

Тогда я была новичком – менеджером без опыта, с дрожащими руками и головой, набитой правилами приличия.

А Геннадий Геннадьевич, директор, бывший военный с тяжёлым взглядом и неожиданно мягким голосом, сказал мне: