скачать книгу бесплатно
– Да не скажу, не паникуй.
– Ладно, давай, увидимся завтра на футболе!
– Давай, чудак!
Положив трубку, я уселся на пуфик и, уткнувшись глазами в письмо, заново начал его читать и анализировать. Значит, Артём Иосифович после моей просьбы поступить к нему в класс дал мне этот шанс, так получается?
Тут я услышал, как в квартиру вошла Алиса.
– Привет, чего здесь сидишь? – спросила она, поставив на пол свой этюдник.
– Вот чего, – ответил я, подав ей письмо.
– Что это?
– Прочти!
– Да ладно! – произнесла она с округлившимися глазами, оглядев письмо с двух сторон. – Тебя приглашают поступать?!
– Да.
– Ха-ха! Класс! – воскликнула она.
– Во-во, я бы хотел, чтобы вот так отреагировала наша мама.
– Слушай, ну так она не отреагирует точно.
– То-то же.
– И что ты будешь делать? – спросила она, усевшись на пуфик напротив.
– Не знаю… Вова подал идею поступать и в техникум, и в десятилетку, а там уже как сложится.
– Ну, давай попробуем так, – подхватила Алиса, – мы же всё равно сами едем на вступительные, маме пока ничего не скажем.
– Думаешь, это всё-таки будет блестящая идея? – скривился я.
– Я думаю, будет глупо не воспользоваться своим шансом.
– А если я поступлю в десятилетку, как мне потом сказать ей об этом?
– Ну, скажем как-нибудь. Например, хорошей отмазкой будет, что мы не хотели её расстраивать понапрасну.
– Ну да, логично.
– Не, так и вправду: ты же никуда ещё не поступил, верно? Чего мы об этом беспокоимся?
– Это интересная мысль, – призадумался я. – Значит, пока ничего ей не говорим?
– Пока ничего.
– Ну что ж, давай попробуем, а там – была не была.
Через три недели мы с Алисой рванули в Ленинград и подали её документы в художественный институт, а мои, как и планировали, в техникум и в десятилетку. За музыкальную теорию и прочее я абсолютно не волновался, потому что был уверен, что сдам их успешно. Чего было не сказать о моей игре на фортепиано, из-за которого я практически не вставал, каждый день тщательно отрабатывая программу для вступительного экзамена.
Вступительные в жизнь
Десятого июля 1965 года в 11.00 на первом этаже Ленинградской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова теснилось огромное количество абитуриентов в ожидании вступительных экзаменов. На улице палило жаркое июльское солнце, от которого невозможно было спастись даже в холле консерватории. Каждый из абитуриентов что-то повторял, зубрил или просто гонял нотными тетрадями ветер перед лицом.
– Что-то, Настя, никто ничего не говорит, а экзамен должен был начаться уже как двадцать минут назад, – забеспокоилась бабушка, сидящая в кресле рядом с внучкой.
– Вот, я говорила маме, давай пойду сама, без никого. Мало того, что я должна переживать за этот дурацкий музыкальный диктант, который я плохо пишу, так мне ещё нужно думать, чтобы ты от жары здесь в обморок не упала.
– Не переживай, бабушку в войну немцы не одолели, а то какая-то жара.
– Да, только когда ты воевала, тебе было сорок лет, а сейчас шестьдесят, ничего? – закатила глаза девушка.
– Ничего, ещё повоюем.
– Уважаемые абитуриенты, прошу вашего внимания! – отвлёк всех протяжный громкий голос, принадлежавший женщине невысокого роста в очках с причёской каре. – Значит так, произошли небольшие изменения: один наш педагог по сольфеджио заболел, на экзамен прийти не сможет. Поэтому что касается пианистов и вокалистов, то они сейчас будут сдавать сольфеджио вместе в одной аудитории №134. Экзамен принимаю у вас я – Муравьёва Светлана Окоповна. Все услышали?
– Да! – отозвались все.
– А ты – смотри, будешь так смеяться, можешь случайно и не сдать, – успокоила она какого-то черезчур весёлого абитуриента, строго посмотрев на него поверх очков. – Если всем всё ясно, тогда поднимаемся.
– Всё, бабушка, я пошла, – поцеловала её Настя.
– Давай, Настюша, удачи!
Настя в своём голубом платье слилась с толпой абитуриентов и помчалась вверх по широкой центральной лестнице консерватории, мелькая длинной светлой косой.
Войдя в аудиторию, она заняла место за партой, на каждой из которых лежал экзаменационный нотный лист. Когда все расселись по местам, в класс вошла профессор Светлана Окоповна.
– Так, все здесь? – спросила она, пройдясь серьёзным взглядом по классу. – Если все молчат, значит все. Как вы видите, на столе лежат экзаменационные нотные листы для музыкального диктанта. Рядом с этим листом лежит нотный листок для черновика. Сначала вы можете написать музыкальный диктант туда, а потом переписать его в чистовик. Я играю диктант десять раз, после чего даю всем десять минут, чтобы переписать его в чистом виде на экзаменационный лист. После того, как вы сдадите мне диктант, все выходите из аудитории и по моему зову заходите по пять человек отвечать на билеты по теории, которые лежат у меня на столе. Предупреждаю, в случае списывания или подсказывания абитуриент будет исключен из экзамена. Вопросы?
– А тональность скажете какая?
– Ну, ты ж у нас не Моцарт, значит, наверное, скажу.
– А ноты? – ляпнул кто-то в шутку.
– Давайте не будем смеяться, чтобы потом не пришлось всем плакать, – не меняясь в лице заявила она и уселась за фортепиано. – Тональность ля мажор, – объявила она и начала играть.
На протяжении всего диктанта, который длился тридцать минут, у Насти на нотном листе кроме размера и ритма не нарисовалось ни одной ноты. Каждый раз она пыталась быть предельно внимательной, чтобы понять, какие ноты звучат, но музыкальный диктант оставался по-прежнему не написанным.
– Внимание: играю последний раз! – объявила профессор и после этих слов из Настиных глаз покатились слёзы. Она начала быстро их утирать и вновь пыталась собраться с духом, но уже ничто не помогало ей унять панику.
– У вас есть десять минут, чтобы написать свой вариант диктанта на чистовик и сдать его мне, – напомнила Светлана Окоповна и, подойдя к большому шкафу, стала там что-то искать.
В этот момент Настя с заплаканным лицом начала медленно складывать свои листы и, отодвинув стул, чтобы встать с места, увидела, как мимо неё прошёл какой-то кудрявый парень и незаметно от всех подкинул ей на стол свой листок. Взяв его в руки, она увидела написанный на его черновике диктант, который ей оставалось просто переписать.
– Уже написал? – спросила его профессор.
– Да.
– Ещё есть время, можешь проверить.
– Я уже проверил.
– Ну, давай сюда, – взяла она его лист. – Как твоя фамилия?
– Каберман.
– «Каберман», – протянула она, ища глазами фамилию в списке. – Ага, Александр, нашла. Иди, ожидай в коридоре.
Настя проводила его глазами и когда он вышел из аудитории, быстро кинулась переписывать его вариант диктанта. Спустя десять минут она вышла последней из класса, под дверью которой теснилась толпа шумной молодёжи. Пройдя дальше по коридору, она увидела возле окна небольшую группу, рядом с которой стоял этот парень.
– Привет! – услышал я за своей спиной звонкий голос и, развернувшись, увидел ту девушку, которая расплакалась на экзамене.
– Привет! – протяжно ответил я, приковавшись к её голубым глазам. – Ну что, написала?
– Переписала! – засмеялась она. – Я твоя должница: если бы не ты, я бы завалила экзамен.
– Рано плакать начинаешь. Когда ещё есть время, нужно искать возможности.
– Да, но не всегда найдутся такие как ты, которые протянут руку помощи.
– Надеюсь, что мой вариант диктанта правильный. Вроде бы я их всегда хорошо писал.
– Какой бы он ни был, он наверняка будет лучше того, что написала я, – заверила она. – Потому что я их никогда нормально не писала. Как тебя зовут?
– Саша.
– Настя, – протянула она руку.
– Рад знакомству.
– И я.
Когда я взял её руку, у меня внезапно родилось дикое желание остановить время навеки и никогда больше с ней не расставаться.
– Ты пианист?
– Что? – переспросил я, почувствовав какое-то волнение в груди.
– Я спрашиваю: ты пианист?
– А, да, пианист, – чуть засмеялся я. – Прости, задумался.
– Бывает, – засмеялась она.
– Ой, извини, чего-то я прилип, – освободил я её руку.
– Поэтому я и спросила: пианист ли ты, что так цепко держишь.
– Ха-ха! Да это рука сама чего-то к тебе пристала.
– Ха-ха.
– Ну, а ты, я так понимаю, вокалистка?
– Да, вокалистка.
– Чудесно.
– Кстати, как ты сдал экзамен по специальности?
– На четыре.
– Ну, неплохо.
– Но я ещё параллельно сдаю экзамены в техникум, а здесь у меня, так сказать, эксперимент: возьмут – не возьмут.
– Ну, я думаю, что должны взять, – заверила она.
– А я – нет.
– Почему?
– Потому что у нас поступает четырнадцать пианистов, а берут в этом году только восемь, и у всех у них программа на три головы выше, чем у меня, и играют они гораздо лучше.
– Так, я верю в то, что ты поступишь, – убеждённо противостояла она.
– Ну, если ты веришь, значит так и будет.
– И никак иначе!
– Ну, а ты как сдала свой вокал?
– На пять.
– Молодец! – отметил я.
– Если бы ты сейчас с диктантом мне не помог, то это уже не имело бы никого значения.
– Светлана Третьякова, Иван Кадышко, Вячеслав Пономарев, Владимир Лазарев и Настя Новикова! – прервал наш диалог голос профессора, стоявшего возле открытой двери. – Заходим отвечать на вопросы по билетам!
– Ой, всё, я пошла, – спохватилась она.
