скачать книгу бесплатно
– А, вон она стоит разговаривает рядом со своим отцом и с нашим Лебедем, – кивнул Вова головой в сторону лестницы.
Отец у Светы был депутатом в управлении Колпино, которому Анна Михайловна всё время старалась угодить. Поэтому на всех школьных конкурсах Светочка всегда брала Гран-при или первое место.
Худощавая женщина невысокого роста надорвала наши билеты и пропустила нас внутрь. Усевшись на своё место, я начал осматривать новый зал филармонии, который был реконструирован два месяца назад. Когда весь зал наполнился людьми, прозвучал третий звонок и та же невысокая женщина закрыла входную дверь.
На сцену вышел ведущий концерта высокого роста и, подойдя к микрофону, громко произнёс:
– Добрый вечер, дорогие друзья! Зал филармонии приветствует вас на сегодняшнем концерте, который мы вместе с вами ждали целых два месяца. Для нас сегодня действительно большой праздник, потому что мы имеем возможность услышать музыканта высочайшего уровня, который черпал свое мастерство у всемирно известного музыканта и педагога Давида Гинцеля. Разрешите представить: лауреат всесоюзных и международных конкурсов, солист Ленинградской филармонии, народный артист Советского Союза, профессор Ленинградской государственной консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова Артём Иосифович Шварцман!
Эти слова подхватила волна аплодисментов и на сцену спокойной походкой вышел Артём Иосифович. Низко поклонившись публике, он сел за рояль, после чего ведущий продолжил:
– Иоганн Себастьян Бах – Чакона ре-минор.
В наступившей тишине Артём Иосифович медленно поднял левую руку и, утопив её в клавиатуру рояля, извлёк из него торжественный аккорд. Именно с этой минуты мой внутренний мир перевернулся. Всё, что я когда-либо слышал вживую, было и близко несравнимо с тем, что я услышал в исполнении Шварцмана. Каждый взятый им звук заставлял меня смотреть на этот мир иными глазами, а каждый сыгранный им пассаж открывал для меня дверь в новый неизведанный мир, в котором мне хотелось остаться навсегда. Это были чрезвычайно проникновенные мысли и ощущения. Теперь я отчётливо понимал значение слова гениальность. Это было то, о чём невозможно было рассказать, потрогать или передать. Всё, что было доступно, – только слушать и восхищаться. Этот профессор, который на первый взгляд казался довольно простым человеком, в эти минуты открылся моему сознанию как гений и творец, который мог своей игрой излечить тебя от всех болезненных мыслей и тревог. От его игры мои веки дрожали от слёз, а горло сдавливало чувство обиды от того, что я никогда не смогу так играть из-за своей бесталанности. Но всё же что-то жило во мне, что-то противостояло этому всему и мысленно продолжало верить в мечту стать таким же пианистом как Шварцман. После того, как он завершил пьесу драматическими аккордами, несущими в себе глубокий смысл, вся затихшая публика, не в силах совладать с назревшими эмоциями, громкими аплодисментами выплеснула свои чувства на исполнителя.
– Классно играет! – воскликнул Вова.
– Это гениально, – всё, что смог вымолвить я в ответ, продолжая неустанно хлопать Артёму Иосифовичу.
Концерт шел полтора часа, в течение которых он исполнял пьесы Вольфганга Амадея Моцарта, Доменико Скарлатти, Сергея Рахманинова, Эдварда Грига и других. Он окончил свой концерт, сыграв на пятый бис Венгерскую рапсодию №2 Ференца Листа, и безвозвратно удалился за кулисы.
В зале включился свет и все, медленно продвигаясь к выходу, делились друг с другом впечатлениями от незабываемого концерта.
При выходе из филармонии нас с Вовой встретило тёмно-серое небо, с которого усиленно начали падать крупные капли дождя. Ускорив шаг в сторону остановки, я погрузился в молчание.
– Чего это ты, Санёк, призадумался? – спросил Вова, втянув голову в плечи.
– Сказать нечего, я уничтожен этим концертом.
– Ты прав. Я тоже такого в жизни ещё не слышал. Даже не верится, что я буду учиться у него.
– Я тебе по-белому завидую.
– Да ладно, Сань, не переживай, улыбнется и тебе ещё жизнь, – ободряюще хлопнул он меня по плечу.
– Поздно уже переживать, техникум на горизонте.
– Главное, что мы будем в Ленинграде вместе.
В эту секунду с неба хлынул поток дождя и мы, добежав до остановки, начали расходиться по своим маршрутам.
– Всё, Саня, до завтра, созвонимся!
– Давай! – ударив с ним по рукам, я вскочил в автобус и, пробив талон, уселся на сиденье. Водитель закрыл дверь и шум дождя сменился громким шумом двигателя.
Вытянув из кармана носовой платок, я протёр лицо и начал смотреть в окно, по которому стекала вода.
– Что, убегаешь? – мысленно говорил я с собой. – А всё могло бы быть иначе.
– Как иначе?
– Ты всё хочешь знать наперёд и при этом не хочешь сделать ни единого шага.
– Какого шага? Послушать совета Алисы пойти и попроситься? Ну, ты и сам понимаешь, что он тебя не возьмёт с таким уровнем игры, зачем себя тешить этой надеждой?
– Допустим. А что будет, если он откажет? Ничего же не изменится: ты так же будешь ехать домой, но только уже зная, что ты всё сделал для того, чтобы учиться в его классе. Давай, решайся, у тебя осталось мало времени для размышлений.
– Но на улице ливень с грозой.
– Сейчас или никогда! – сказал я себе, в то время как в автобус входили следующие пассажиры.
В ту же минуту я вскочил с места и пулей вылетел из автобуса под льющий как из ведра дождь и в сопровождении грома во всю мощь рванул обратно в филармонию. По пути я молил Бога только об одном: чтобы Артём Иосифович всё ещё был там. Прибежав туда весь промокший насквозь, я ввалился внутрь с противным чавкающим звуком мокрых туфель и подскочил к дежурной.
– Здравствуйте, – обратился я к ней, переводя дыхание. – Скажите, а Шварцман ещё здесь?
– Мать честная святые угодники, а ты откуда выплыл? – перекрестилась дежурная, таращась на мои мокрые белые штаны и рубашку с болтающимся галстуком.
– Шварцман здесь? – повторил я.
– Кто? – никак не могла прийти в себя она.
– Шварцман, спрашиваю, здесь? – пытался я отвлечь её от своего растрёпанного вида.
– А кто это?
– Пианист, который играл сегодня концерт.
– Та вроде бы ещё здесь, ключи от его гримёрной никто не приносил.
– А можно я пройду к нему? Я забыл у него автограф взять.
– Кого?! – воскликнула она.
– Автограф.
– И ты вот это бежал по дождю за этим дурацким автографом?!
– Ну да.
– Господи, ненормальный, – обхватила она голову руками.
– Так можно или нет?
– Та иди уже быстрее!
– Пять минут! – побежал я к лестнице и остановился. – А где гримерная-то?
– По лестнице спускайся вниз и направо, четвёртая дверь – его.
Спустившись вниз. я почувствовал, как моё сердце бешено колотилось в груди, пытаясь выскочить наружу. Вся отрепетированная речь, которую я успел на ходу подготовить для Шварцмана, мгновенно куда-то улетучилась и я начал ощущать, как надо мной стали брать верх сомнения и страх. Через несколько шагов я замертво остановился, услышав за дверьми его голос:
– Уважаемый Сергей Дмитриевич, я очень хорошо понимаю Ваше желание помочь дочери, но я не беру к себе в класс девушек. Если хотите, я уже предложил Анне Михайловне, чтобы Света поступала в класс к Фролову – очень хорошему молодому специалисту.
– А почему Вы так категорически не хотите брать к себе в класс учениц?
– Потому что считаю парней более перспективными: им не нужно спешить выходить замуж, рожать и прочее. Я хочу вкладываться в то, что в будущем будет иметь результат, а не в воспоминания о прошлом. Вы знаете, кто такой настоящий ученик?
– Ну, я думаю, это человек, который как минимум хочет и старается чему-то научиться у своего учителя.
– Это тот человек, который всю жизнь будет верно служить своему делу и тем самым претворять в жизнь всё то, во что вкладывался его учитель. И из таких учеников женщины составляют всего один процент.
– Почему?
– Потому, что придёт такое время, когда женщина откажется от искусства и выберет семейное счастье. И это нормально, это их жизненное предназначение.
– Как-то всё замудрёно у Вас там в искусстве, – засмеялся Сергей Дмитриевич. – Давайте этот вопрос решим по-мужски. Я понимаю, у музыкантов положение не ахти, я к тому, что платят им немного. Представим, что я просто хочу от себя лично, так сказать, отблагодарить Вас за предоставленный моей дочери мастер-класс.
После этих слов все звуки за дверьми стихли и возникло долгое молчание.
– Сергей Дмитриевич, уберите, пожалуйста, деньги. Вы меня этим сейчас очень обижаете, – глухо произнёс Артём Иосифович.
– Так это вообще не деньги!
– Я очень рад, что у Вас всё хорошо в материальном плане, но за мастер-класс мне заплатило государство и той зарплаты, которую оно мне платит, для меня вполне достаточно.
– Так что, с Вами вообще никак невозможно договориться? – возмутился Третьяков.
– Я Вам уже всё сказал: я не беру больше девушек в свой класс.
– Ну… – буркнул Третьяков, поднявшись со стула. – Ну хотя бы может быть Вы там как-то с ней позанимаетесь, ну я имею в виду во время её обучения?
– Насчет этого без проблем. Но я Вас уверяю: Фролов – отличный специалист.
– Ладно…
– Простите, если я Вас этим обидел.
– Нет-нет, никаких обид, всё в порядке, – продолжил Третьяков. – Рад знакомству с Вами, надеюсь, что мы с Вами ещё увидимся.
– Взаимно, Сергей Дмитриевич, до свидания.
– Всего доброго!
– И Вам, – ответил Шварцман, после чего дверь открылась и из неё вышел, тяжело сопя, Третьяков и удалился по коридору.
Я стоял, притаившись в тёмном углу, и дожидался готовности подойти и постучаться в дверь Шварцмана.
– Видите, Сергей Дмитриевич, искусство деньгами и статусом не купишь, – прошептал я себе под нос. – У Вас не получилось, может мне судьба улыбнется. Господи, как же страшно, дай мне сил, – тихо взмолился я. – Всё, нужно идти! Кто не рискует, тот не живёт.
Подойдя к коричневой двери, я немного помедлил, а затем поднял руку и быстро постучал.
– Да! – послышался за дверьми голос. – Входите!
Медленно приоткрыв скрипучую дверь, я просунул в неё нос и краем глаза увидел, как Артём Иосифович стоит перед открытым чемоданом и смотрит в сторону двери.
– Ну, входите, кто там?!
Открыв шире дверь, я протиснулся вперёд, после чего Шварцман недоумённо взглянул на моё появление:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте… – чуть слышно вымолвил я.
– Вы кто?
– Пианист.
– Кто? – скривился он.
– Пианист, – чуть громче повторил я.
– Не понял, – замотал он головой.
– Пианист.
– Я понял, а конкретней?
– Я – Саша, пианист…
– Какой Саша-пианист?
– Ну тот, который сегодня утром играл Вам на мастер-классе этого… Шопена.
– А-а, – чуть замедленно протянул он, – всё, я вспомнил. А почему ты такой мокрый?
– Так дождь на улице.
– Дождь?
– Угу.
– Я и не знал. Ну а ко мне ты почему пришёл? Да пройди сюда, не стой там.
– Можно?
– Да заходи же, говорю!
– Спасибо… – Я, это… проситься к Вам пришёл.
