Хроники Чёрного Нуменора: Тень Морремаров

Что будет дальше – Балдурин не знал. Времени на продумывание деталей не было. Группа, ведомая им, как призраки, выскользнула на пустынные из-за непогоды улицы и помчалась по самым узким и гнилым задворкам Умбара, туда, где каменные щели Архива поглощали всё и вся.

Удача. Невероятная, ослепительная удача сопутствовала им. Ливень не только смывал их следы, но и загнал по домам даже самых отпетых ночных пьяниц. Один стражник кутил в таверне, второй – спал беспробудным сном. Также они прихватили с собой эльфийские клинки – немой укор прошлому величию и будущее оружие мести.

Добравшись до убежища, все трое рухнули на пол, переводя дух. В свете единственной свечи они перезнакомились. Таэль, дрожа, подтвердил, что у него в Пеларгире есть дальняя родня, к которой он сможет обратиться. Фенор, уже оправившись от испуга и теперь гордый своей «героической раной», пустился в жалобы на того самого Арвина и его «счастливые» кости, но взгляд Балдурина заставил его заткнуться. Он поклялся быть «тише воды, ниже травы», лишь бы не возвращаться в клетку.

Балдурин выслушал их, его лицо оставалось каменным. Затем он коротко, без лишних деталей, изложил план: добраться до Мглистых гор морем, обманув бдительность Пеларгира. Он подчеркнул, что до отплытия ещё далеко, что им предстоит сидеть здесь, как мышам в норе, не высовываясь и не прикасаясь ни к чему в его святая святых. Наказание за нарушение будет одним – смерть. Его голос не дрожал, и в его словах не было и тени сомнений.

Затем, почти риторически, он бросил в воздух фразу о необходимости крупной суммы – на провиант, снаряжение, взятки.

Новые «союзники» оказались не промах. Идеи посыпались как из рога изобилия. Таэль, дрожа от страха, но пытаясь быть полезным, предложил обокрасть богатый дом по соседству или, что было смелее, вернуться в тюрьму, где, по его словам, под самой крышей хранился запертый сундук – возможно, с казной.

Фенор, при слове «деньги», оживился.

– Этот Арвин! – прошипел он с ненавистью. – У него всегда при себе кошель, туго набитый! И те самые проклятые кости! Он постоянно трётся в «Трезубце». Надо его обчистить! Он всех обыграл и обобрал, это будет справедливо!

Они предлагали ещё кучу авантюрного бреда, но Балдурин, осознав их полную несостоятельность в стратегическом планировании, уже перестал слушать и бросив им в угол охапку грязных тряпок для постели и, погасив свечу, отправился к себе, за перегородку. Его последней мыслью перед погружением в беспокойный сон было то, что он привязал к себе двух непредсказуемых идиотов, и этот груз мог потянуть его на дно.

Сны этой ночью были яркими и мучительными. Ему снилось, что их выследили. Что Кердак лично, с жирным смехом, водит толпу по его следу. Их схватили на площади. Его подвесили за ноги, и толпа, хохоча, швыряла в него комьями тухлой рыбы и грязи, а он, беспомощный, видел, как Камень Альтамира уносит в своих лапах чёрный ворон…

Он проснулся с рассветом, с сердцем, колотившимся как птица в клетке. Но странно – вместо подавленности его охватила новая, ярая решимость. Унизительный сон не сломил его, а заставил собраться. Он не мог позволить этому случиться. Не только ради себя. Ради всего своего проклятого, но великого рода.

Балдурин встал, умылся ледяной водой из кувшина, привёл в порядок свои потрёпанные, но чистые одежды. Затем подошёл к маленькому, закопчённому осколку зеркала, что висел на стене. Его собственное лицо, бледное, с тёмными кругами под глазами, но с горящим изнутри холодным огнём, смотрело на него.

– Всё получится, – прошептал он своему отражению, и в словах этих не было надежды, только железная воля. – Нет времени разводить сопли. Пора действовать.

Глава 5: Таверна "Трезубец Моргота"

Первым делом Балдурин, позвал Фенора. Тот предстал, всё ещё бледный и потирающий перевязанное грязной тряпкой предплечье.

– Этот Арвин, – начал Балдурин, опускаясь на табурет и скрестив руки на груди. – Опиши его. В деталях.

Фенор заморгал, его лицо скривилось в мучительной гримасе концентрации.

– Ну… такой… – он замолчал, уставившись в пространство.

– Высокий? Низкий? – подтолкнул его Балдурин.

– Да! Точно! – оживился Фенор. – Он… ну… не низкий. Но и не… такой, чтобы очень. Нормальный, значит.

– Волосы? Цвет?

– Волосы… есть. На голове. Тёмные… или светлые? – Фенор почесал затылок. – Кажется, тёмные. Или русые. В таверне темно, знаешь ли…

– Приметы? Шрамы? Родинки? Хромота? – Балдурин чувствовал, как растёт его раздражение.

– О! – лицо Фенора озарилось. – Нос! Нос у него… носоватый! И глаза… смотрят. Хитрющие такие. И улыбается он всё время, этак… – Фенор попытался изобразить ухмылку, но получилось лишь жалкое подобие идиотской гримасы. – …будто знает про тебя что-то такое, что ты и сам забыл. А одет… ну… как все. Но получше. Кафтан… или куртка? Ну, такая… с нашивками. Или без? Забыл!

Балдурин смотрел на него с холодным отчаянием. Этот оболтус не мог связать и двух слов. Единственное, что стало ясно – Арвин был мастером невидимкой, человеком без ярких черт, идеально сливающимся с толпой. Именно таким и должен быть успешный шулер.

– Ладно, – оборвал его Балдурин. – Иди. И помни – ни звука.

Фенор и Таэль смиренно кивнули, словно два побитых пса, и хором пробормотали:

– А поесть можно? Мы есть хотим.

Балдурин, не отвечая, натянул плащ и вышел на улицу.

Солнце стояло высоко, безжалостно выпаривая следы ночного ливня с камней мостовой. Воздух пах влажным камнем, морской солью и всё той же вездесущей гнилью Умбара. Ничто не напоминало о вчерашнем урагане, кроме луж в колдобинах и свежести, что скоро сменится привычной духотой.

Идя по улице, Балдурин размышлял. Кархарон доверял Арвину? Нет, скорее, знал о нём. Доверия в Умбаре не было. Но раз старый контрабандист упомянул его имя, значит, скрывать свои цели не имело смысла. Лучший способ найти человека, которого не можешь описать – заставить его найти тебя самому.

План созрел быстро. Он войдёт в таверну и громко, на весь зал, спросит: «Какое пойло тут самое крепкое? Мой приятель Кархарон отправил за огнём для его рта». Имя «Кархарон», брошенное в нужном месте, должно было сработать как магнит для Арвина.

Так он дошёл до «Трезубца Моргота». Напротив, у стен тюрьмы, кипело необычное оживление. Целый отряд городской стражи, человек двадцать, сбился в тесный круг. В центре, под свист и улюлюканье сослуживцев, капитан Рендар – жилистый, как щепка, нуменорец с лицом, высеченным из гранита – методично, с глухими ударами, избивал двух своих подчинённых. Один, толстый и запыхавшийся, что-то лепетал, размахивая руками:

– …я их двоих держал, капитан! Клянусь! Один даже кровью истекал! Я…

– Врешь, мешок с салом! – перебил его второй, тощий и юркий. – Ты храпел, как тюлень на мели! А я на посту был! Я всё видел!

Рендар, не говоря ни слова, отвесил оплеуху сначала одному, потом другому. Это был не допрос, а ритуал наказания и унижения, публичный спектакль для поддержания дисциплины в стае гиен. Балдурин постоял минуту, холодно наблюдая за действом, и затем отвернулся. Проблемы умбарской стражи его больше не касались.

Он толкнул тяжёлую, обитую железом дверь таверны и переступил порог.

Его сразу же окутал густой, сложный запах – перегар дешёвого вина, хмельной браги, жареного (или горелого?) мяса, пота, влажной шерсти и сладковатого духа порока. Первая дверь направо распахнулась, и оттуда, обдав Балдурина волной адского жара и аромата жареного лука с салом, вынырнул худощавый, лысый человек с обезьяньими длинными руками, заляпанными жиром. Повар. Он пронесся по узкому коридору, даже не глядя на Балдурина, и юркнул в помещение напротив, откуда донёсся его визгливый крик:

– Проваливай с дороги, пока не прижало!

Балдурин, не смутившись, двинулся дальше. Слева зиял закуток с крутой, почти вертикальной лестницей, уводящей наверх в кромешную тьму. Сделав два шага по скрипучим ступеням, он услышал сверху сиплый, недобрый голос:

– Эй, мусор! Что забыл? Проваливай, шавка, пока ноги не переломали!

Балдурин молча отступил. Конфликтовать рано. Перед ним были ещё две двери. Он выбрал правую.

И вот – главный зал «Трезубца Моргота». Помещение было не таким большим, как можно было предположить снаружи. Низкие, закопчённые потолки, опирающиеся на грубые балки, давили сверху. Воздух был ещё гуще, ещё гремучее. Свет проникал сквозь крошечные, зарешеченные окна, да с одного-единственного рогатого светильника, свисавшего с центральной балки, отбрасывая прыгающие, тревожные тени.

Народу было немного – шесть человек, не считая корчмаря. Но какие это были лица! Это были не просто посетители – это были завсегдатае этого места. Трое, сидевшие за одним столом, исподлобья, как стервятники, оценивающе окинули Балдурина взглядом – быстрым, цепким, определяя его стоимость и угрозу. Один, огромный детина с обритой головой и шеей в складках жира, не отрывался от своей тарелки с чем-то тёмным и жилистым, методично пережёвывая пищу с сосредоточенным видом мясника на обеденном перерыве. Ещё один, щуплый человечек в углу, при его появлении неестественно широко, заговорщицки ухмыльнулся, будто узнав старого знакомого, которого на самом деле видел впервые. И, наконец, за стойкой стоял сам корчмарь – высокий, сухопарый, с лицом, на котором время и пороки вырезали бесстрастную маску. Он полировал стеклянный сосуд тряпкой, и его движения были лишены всяких намёков на гостеприимство. Он вообще не посмотрел на вошедшего.

В животе у Балдурина предательски заурчало от запахов еды, напоминая, что он не ел с прошлого дня. Подавив это чувство, он сделал шаг к стойке и встал так, чтобы видеть в отражении закопчённого стекла весь зал.

– Какое пойло тут самое крепкое? – его голос прозвучал на удивление громко в этом приглушённом пространстве. – Мой приятель Кархарон отправил за огнём для его рта.

Эффект был мгновенным, хотя и тщательно скрываемым. Корчмарь не моргнул глазом, но его пальцы на долю секунды замерли на стеклянном кувшине. Тот самый щуплый человечек в углу, тот, что ухмыльнулся, чуть подался вперёд, и его нарочито-дружелюбная улыбка на миг дрогнула, сменившись выражением живого, хищного интереса. Попадание.

Корчмарь, не глядя, протянул руку под стойку и поставил на деревянную столешницу пузатую бутылку из тёмного стекла, заполненную мутной, маслянистой жидкостью, от которой даже на расстоянии тянуло сивушным перегаром.

– Десять, – произнёс он одно-единственное слово. Голос его был плоским, лишённым тембра, как скрип ржавой двери.

Балдурин молча отсчитал монеты – львиную долю того, что у него оставалось. Он взял бутылку, ощущая её зловещую тяжесть, и медленно повернулся. Его взгляд скользнул по залу и остановился на том самом ухмыляющемся человеке. Тот уже снова сидел расслабленно, но его глаза, быстрые и чёрные, следили за каждым движением.

Балдурин подошёл к его столу и опустился на табурет напротив, не спуская с него глаз.

– Слушай, Арвин, – начал он без предисловий, опустив голос до шёпота, который всё равно был слышен в тишине зала. – Кархарон зовёт тебя в гости. Говорит, можно втроём выпить. Он тебе сюрприз приготовил, цееенный… – он намеренно протянул последнее слово, делая крошечную паузу и наблюдая за реакцией.

Он не ошибся. В глазах Арвина мелькнула та самая хищная искорка, которую описывал (своими жалкими словами) Фенор. Наживка была схвачена. Но Балдурин видел и другое – мгновенный, подавленный страх, быстрый, невольный взгляд Арвина в сторону корчмаря. Этот человек был не хозяином положения, а всего лишь винтиком, хорошо смазанным, но закрученным до отказа.

Арвин не изменился в лице. Его ухмылка стала лишь чуть шире, чуть неестественнее.

– Кархарон… – произнёс он, и в его голосе звучала подобострастная сладость. – Старый добрый пьяница. Конечно, цееенное я люблю. – Он тоже сделал акцент на слове, давая понять, что игра понята и он в ней участвует. – Скажи ему, что скоро зайду. Обязательно.

Балдурин кивнул, поднялся и, не оглядываясь, вышел из таверны. Спиной он чувствовал несколько пар глаз, провожающих его с холодным, любопытством.

По дороге к Кархарону Балдурин размышлял. Всё увиденное складывалось в чёткую, безрадостную картину. «Трезубец Моргота» был не просто притоном. Это был слаженный механизм по раздеванию доверчивых (или отчаявшихся) душ. Корчмарь-наблюдатель, вышибалы (один из которых, видимо, был тот, что кричал сверху), подсадные утки вроде Арвина и, возможно, кто-то ещё. Арвин был не вольным художником, а наёмным работником, платившим дань за защиту и право промышлять на этой территории. И его положение было шатким.

Кархарон встретил его на пороге своей убогой палатки с распростёртыми, уже изрядно хмельными объятиями.

– Балдурин! Друг мой! Ну, что, собрал команду? Готовы отчаливать? – от него пахло дешёвым вином.

– Клинки нашёл. И двух пассажиров, – сухо ответил Балдурин, слегка отстраняясь. – Команды, как ты её понимаешь, пока нет.

Кархарон надулся, как ребёнок.

– Эх… А я уж думал… Выпивкой, значит, делиться придётся? – он мрачно посмотрел на свой почти пустой бурдюк. – Раз отправится в путь такая орава… запасы надо увеличить. Вдвое. И это только мои личные! – он ткнул себя в грудь, едва не пошатнувшись.

Их разговор прервала почти бесшумно появившаяся из-за поворота тропинки тень. Это был Арвин. Он подошёл к ним, его глаза бегали по сторонам, оценивая обстановку.

– Ну, что за ценный сюрприз? – он сразу же перешёл к делу, опуская всякие притворные церемонии.

Тут, в относительной безопасности, за гнилым частоколом, окружавшем лагерь Кархарона, Арвин раскрылся. Да, «Трезубец» – это лавка. Над ним стоит хозяин, молчаливый тип по имени Моргрит. Два вышибалы – братья-истерлинги, тупые как пробки, но сильные, как тролли. Две девчонки, Лора и Синди, подсаживаются к простакам, поят их и выведывают, где что лежит. А он, Арвин, отрабатывает свою долю за столом. Да, кости у него с подвохом. Но даже с ними нельзя выигрывать вечно. Рано или поздно найдётся тот, кто раскусит, или просто сорвётся и пырнёт ножом. Или Моргрит решит, что он стал слишком заметным. Тогда – конец. Он мечтает бежать, но один – не может. Это равносильно самоубийству.

Балдурин, слушая его, лишь кивал. Его собственная жизнь в Умбаре прошла в тени Архива, и он, к своему удивлению, никогда не слышал об этой отлаженной схеме. Видимо, бедность – лучшая защита от мошенников.

– Я предлагаю тебе сделку, – холодно сказал Балдурин. – Мы даём тебе возможность уйти отсюда. С нами. На корабле. Взамен ты помогаешь нам добыть денег. Много денег.

Глаза Арвина загорелись. Он согласился почти мгновенно. Кархарон, к этому времени уже изрядно поддавший, тыкал пальцем в небо и вставлял свои реплики:

– Золото? А? Оно… оно как вода в море! Течёт! Надо только… только правильную сеть сплести! Или удочку! – он безуспешно попытался изобразить заброс удочки и чуть не рухнул.

– Или взять и бухнуть всё к чертям! – добавил Кархарон внезапно трезвым тоном, а затем снова погрузился в созерцание собственного бурдюка.

Балдурин начал излагать свои мысли.

– Вот как будет, – начал он и голос его звучал холодно и расчётливо. – Я приду в «Трезубец». Сяду за твой стол. Буду пить, играть. Сначала проиграю по мелочи. Потом, будто разгорячившись, поставлю всё, что есть. А потом выставлю на кон золотой слиток. И выиграю. Заберу его и уйду. Ты просто будешь тем, кому не повезло.

Арвин побледнел.

– Меня убьют той же ночью! – прошипел он в ужасе. – Моргрит не терпит убытков. Он подумает, что я с тобой в сговоре, или что я просто никудышный шулер. Мои кости выбросят на свалку. Нет, это путь в могилу!

Повисла напряжённая тишина, прерываемая похрапыванием Кархарона.

– Слушай мой план, – неожиданно заговорил Арвин, его глаза бегали. – Нам нужны ещё люди. Один должен сыграть богатого гостя с телохранителем. Пусть проиграется мне крупно, устроит скандал! Недавно один такой молодой дворянин захаживал, так во время драки даже головорез Моргрита спустился с верхнего этажа, где они хранят основную казну! Пока все будут заняты разборкой, ты, Балдурин, сможешь проскользнуть наверх и вынести всё, что найдёшь.

Теперь Морремар покачал головой.

– Не пойдёт. – глаза Балдурина сузились. – Идём ва-банк. Вызываем на игру самого Кердака Кровавого Паруса. Я поставлю на кон «золото» и своё имя. Скажу, что в случае поражения навсегда уйду из Умбара и имя Морремаров больше никогда здесь не прозвучит. Его гордыня не устоит. Но играть на его корабле – смерти подобно. Я предложу нейтральную землю – «Трезубец». Там соберётся вся его свора, да и Моргрит со своими людьми. Партии будут долгими. Пока все будут смотреть на нас, у тебя, Арвин, будет время обшарить верхний этаж. Всё, что найдёшь, нужно будет не тащить сюда, а спустить в какой-нибудь потайной лаз, если знаешь такой.

Арвину эта мысль уже понравилась больше.

– Лаз есть… – задумчиво проговорил он. – Старая вентиляционная шахта, за решёткой в дальнем углу кладовой. Можно попробовать…

В этот момент Кархарон громко храпнул, потом крякнул и внезапно поднял голову. Его глаза были мутными, но в них мелькнула искра старой пиратской смекалки.

– Вздор… – прохрипел он. – Все ваши планы – вздор. Зачем лезть в логово к волкам, когда можно поджечь его с заднего хода?.. В «Трезубце» есть ещё один ход… забытый… в подполье ведёт… за стеной в подсобке… если её подорвать… – Он бессвязно пробормотал что-то ещё и снова рухнул в сон, оставив свою мысль повисшей в воздухе.

Балдурин нахмурился, игнорируя бред старика. Он повернулся к Арвину.

– А что, если ты просто не появишься в таверне? Сбежишь заранее.

Арвин горько усмехнулся.

– Тогда меня найдут и прирежут в какой-нибудь канаве. Моргрит просто посадит за стол другого. Но… – он задумался, – если бы можно было инсценировать мою смерть… или побег куда подальше… Тогда они успокоились бы, нашли нового шулера. А ты смог бы спокойно его обыграть, без всякого риска для меня.

Балдурин поморщился.

Арвин выдохнул и предложил то, что казалось единственно верным путём. Его голос стал тихим и уверенным.

– Есть один путь. Рискованный, но верный. Я остаюсь. Всё идёт по твоему первому плану. Ты приходишь, играешь, выигрываешь моё «золото» и уходишь. А я… я остаюсь и принимаю гнев Моргрита. Но я скажу ему, что узнал, кто ты на самом деле. Что ты потомок тех самых Морремаров и что у тебя есть карта… карта настоящего клада. Я скажу, что поддался тебе специально, чтобы войти к тебе в доверие и выведать, где этот клад. И что мы договорились встретиться через два дня на рассвете у старых руин для дележа. Моргрит, его жажда наживы затмит его гнев. Он придёт туда со своими людьми. А там будет ждать его не клад, а… – Арвин посмотрел на Балдурина, – …то, что ты придумаешь. Ловушка. Засада. Ты же алхимик. А мы в это время будем делать то, что должен был сделать я, пока все будут в «Трезубце» – чистить его закрома до нитки.

Воцарилось молчание. План был жестоким по отношению к Арвину, оставляя его в пасти у волка, но блестящим по своей простоте и дерзости. Он играл на самой сути Умбара – жадности и предательстве.

Балдурин медленно кивнул. Наконец-то родился план, достойный потомка Чёрных Владык Морей.

Воздух в палатке стал густым и спёртым, словно в трюме протекающей шхуны. Пыль, поднятая их движениями, смешалась с запахом дешёвого табака, душком Кархарона и едкой вонью «Огненного пойла». Арвин нервно провёл рукой по лицу, смахивая капли пота, выступившие на лбу, хотя в тени палатки было прохладно. Его собственная, столь блестяще предложенная минуту назад идея, теперь казалась ему гибельной петлёй, наброшенной на свою же шею.

– Ладно, – выдохнул он. – Значит, так. Я проигрываю тебе. Не просто так, а с треском. Ты уходишь с золотом, а я.… я остаюсь один на один с Моргритом. И втюхиваю ему сказку про то, что этот проигрыш – часть гениального плана. Что я поддался специально, чтобы выведать у потомка Морремаров тайну его клада. Что у тебя есть карта, и что мы встретимся у старых руин на рассвете для дележа. Он, этот жадный тролль, должен клюнуть. Должен бросить всех своих головорезов в засаду. Таверна опустеет… – он сделал паузу, глотнув воздух, как рыба, выброшенная на берег, – …вот тогда… вот тогда мы с тобой… и обчистим его сундуки!

Арвин умолк, вглядываясь в непроницаемое лицо Балдурина, пытаясь найти в нём хоть крупицу уверенности, что этот безумный план может сработать.

– Верно, – кивнул Балдурин, его голос был ровным и холодным. – Твой план держится на ненасытной жадности Моргрита. Это его слабое место. Но этого недостаточно. – Он медленно повёл рукой, словно очерчивая в воздухе финальный аккорд. – После того как мы вынесем всё ценное, таверну нужно уничтожить. Сжечь дотла. Огонь скроет следы кражи, отвлечёт его и его людей и сотрёт с лица Умбара это гниющее пятно.

Арвин присвистнул, и на его лице смешались неподдельное восхищение и животный ужас.

– Сравнять с землёй это проклятое место? Чтоб от «Трезубца» Моргота осталась лишь горстка пепла и обугленные кости? Да, я бы многое отдал, чтобы увидеть это. Но… – его энтузиазм угас, словно факел, залитый водой, – …смола, масло, жир для такого пожарища… Это дорого. И где взять? У Моргрита на всё своя цена, а у нас… – он беспомощно развёл руками.

Балдурин, не отрываясь, смотрел на него своим пронзительным взглядом.

– У меня есть кое-что, – сказал он, мысленно перебирая запасы учителя Горлума. – Но не всё. Для огня, который не потухнет от первой же лужи, нужна соль пламени. И жир глубоководной рыбы. Густое, тяжёлое горючее масло, может быть из фонарей… – он принялся перечислять ингредиенты, и с каждым названием лицо Арвина становилось всё мрачнее, будто на него сыпался пепел от будущего пожара.

В конце концов шулер достал из-за пазухи свой тощий, потрёпанный кошель, погремел жалким звоном одиноких монет и с глухим стоном отчаяния швырнул его на землю.

– Беда, Балдурин. На такое дело я бы ничего не пожалел! Но этих грошей хватит разве что на пару чарок низкосортной смолы, которой конопатят дырявые шхуны! Нам нужны ещё люди! Ещё руки, помимо наших! И время, которого у нас нет!

– У меня есть двое, – голос Балдурина не дрогнул. – Но они… на виду, как маяки в тумане. Одного недавно вытащил из тюрьмы, второго – вместе с ним. Если их увидят возле «Трезубца», если хоть один стражник запомнил их лица… Всё пропало. Мы все умрём.

Арвин задумался, его пальцы с нервной быстротой барабанили по колену.

– Решения… решения есть, – заговорил он, словно про себя. – Их можно приодеть в плащи с глубокими капюшонами – в Умбаре каждый второй так ходит, пряча лицо от солнца и соседей. Или… – на его губах появилась циничная, кривая усмешка, – …избить их до полусмерти. Основательно. Синяки и ссадины – лучшая маска, мать родная не узнает. Можно выпускать только по ночам, красться по самым тёмным улочкам, где даже крысы бояться шуршать. Или… – его глаза внезапно блеснули холодным блеском охотника, – …использовать как живую приманку. Пусть один из них болтается у тех руин, роется в земле, выглядит подозрительно. Сойдёт за кладоискателя-одиночку. Чтобы Моргрит сам его увидел и окончательно клюнул на нашу удочку.

– Ладно. Допустим, – Балдурин молча протянул руку к бутылке с «Огненным пойлом», откупорил её своим длинным, отточенным нуменорским кинжалом с изящной рукоятью – наследием былого величия – и сделал первый, небольшой глоток. Острота ударила в нос, обожгла горло огненной волной и разлилась по жилам ядовитым теплом. Он сдержанно крякнул, лишь слегка поморщившись. – За твой план, Арвин. За его дерзость, – хрипло произнёс он, передавая бутылку через груду тряпья, на которой храпел Кархарон.

В этот момент Кархарон, словно почуяв родную, огненную стихию, внезапно восстал из небытия. Он приподнялся на локте, движением, полным неожиданной грации и силы, выхватил бутылку пальцев Арвина, залпом осушил добрую треть, не поморщившись, и с тяжёлым стуком опустил её на землю.

– Бутылку… до дна, псы морские… – прохрипел он, и его мутные, залитые хмелем глаза на мгновение стали пронзительными и острыми, как у старого орла. – Или враг… не поверит, что пили всерьёз…

Сказав это, он снова рухнул на своё тряпьё и мгновенно провалился в глубокий сон.

Арвин и Балдурин переглянулись. В словах старика, сквозь пьяную шелуху, проглядывала неумолимая, грубая правда жизни. Они молча продолжили делить бутылку, уже начиная чувствовать её тяжёлую, разогревающую силу.