Хроники Чёрного Нуменора: Тень Морремаров

– Ладно, – Арвин откашлялся, его голос стал хриплым, но более уверенным. – С засадой, с сказкой про клад – всё ясно. Но чтобы всё это сработало, в таверне в час игры должно быть полно народу! В пустом зале, под взглядами только Моргрита и его быков, тебя просто прирежут у выхода, не дав сделать и шага с «выигрышем». Нужно нагнать побольше зрителей, свидетелей, шума! Чтобы у него не возникло и мысли устроить резню на глазах у полусотни пьяных моряков.

– М-м-м… Корабль… – внезапно, сквозь сон, пробурчал Кархарон, не открывая глаз и поворачиваясь на другой бок. – Дай мне корабль… тот, что с утра пришёл… видел я его… в трюмах… у него… должны быть бочонки… с самым крепким сидром… а не с бурдой, что Моргрит за монету наливает… матросы с такого судна… золота не ищут…

Балдурин замер, кусок зачерствевшего сыра застыл у рта. Идея была до гениальности простой и безумной.

– Матросы, – сказал он, и в его глазах вспыхнул огонь азарта. – Экипаж, только что вернувшийся из удачного рейда, с полными кошелями и пустыми желудками, с жаждой спустить всё. Если пустить по докам и тавернам слух, что в «Трезубце» сегодня дешёвая, качественная выносная брага и диковинные увеселения… Они снесут двери. Они создадут тот самый шум, который нам нужен.

Арвин медленно кивнул, в его глазах загорелся ответный огонёк, уже не наигранный, а настоящий.

– Это… это может сработать. Но ингредиенты для твоего «костра», Балдурин? – Его взгляд снова стал озабоченным. – Где их взять? И кто за это возьмётся? – Он тревожно посмотрел на полог палатки, за которым уже сгущались сумерки. – И мне, чёрт возьми, уже пора возвращаться! Надолго пропадать нельзя – вопросы начнутся. Даже сейчас каждая лишняя минута здесь для меня – как игла под ногтем. Моргрит не любит, когда его рабы исчезают без дела.

– Украсть, – холодно, без тени сомнения, констатировал Морремар. – Ночью. Со складов в Доках. Соль пламени. Жир. Это не золотые слитки, их охраняют спустя рукава. Главное – знать, где искать.

– Кого послать? – тут же спросил Арвин. – Твоих ребят? Того, что из Пеларгира? Он хоть на что-то годится? Не подведёт?

– Таэль? – Балдурин кивнул, в его голосе впервые прозвучала твёрдая уверенность. – Он не герой, но для тихой кражи в темноте – сойдёт. Второго, Фенора… – Балдурин поморщился, будто почувствовав дурной запах, – …его можно отправить к руинам. Пусть копается там в пыли, выглядит подозрительно и глупо. Его безрассудство и болтливость сойдут за чудачество одинокого кладоискателя. Он – идеальная живая мишень для отвлечения внимания.

– Старику же, – Арвин кивнул на храпящего Кархарона, – можно доверить то, что осталось от моих монет. Пусть идёт на рынок на рассвете, закупает провиант в дорогу: сухари, солонину, воду. С виду – просто старый, никому не нужный пьяница, торгующийся за лишнюю крупицу соли. Никто и не заподозрит в нём заговорщика.

Кархарон фыркнул во сне, перевернулся и пробормотал сквозь храп:

– И не поскребёшь… за двумя зайцами… пока один кашу варит… другой… огонь в камне ищет… а третий… у руин ямы роет…

Он умолк, и в палатке воцарилась тишина, нарушаемая лишь его мерным посвистыванием.

– Видишь? Он всё слышит. Всё понимает, – с лёгкой, почти невесёлой усмешкой сказал Арвин. – Значит, так. Твои люди: один тащит со складов твои адские компоненты, второй валяет дурака у руин. Старик торгуется на рынке. А я… – он тяжело, с обречённостью вздохнул, – …я возвращаюсь в «Трезубец» и начинаю свою партию: пускаю слухи про сидр для матросов, про себя, как про неудачника, который вот-вот поплатится за долги, и готовлю почву для нашего спектакля. А ты… что будешь делать ты, капитан?

– Я, – ответил Балдурин, и его голос прозвучал торжественно и холодно в тесной палатке, – буду варить зелье. То, что обратит гнездо в пепел. И ждать. У нас есть два дня. Всего два дня. За это время всё должно быть готово. Ровно через два дня, с заходом солнца, я приду в «Трезубец».

Арвин с суеверным страхом посмотрел на старого контрабандиста, потом на невозмутимое лицо нуменорца. Он снова глотнул из бутылки, будто пытаясь затопить тревогу, поднимавшуюся из самого нутра.

– Два дня… – произнёс он, и это прозвучало как приговор. – Ладно. Что ж… Договорились. – Он поднялся, пошатнувшись, и поправил плащ. – Мне уже правда пора. Каждая лишняя секунда здесь – как год на плахе.

Глава 6: Общее дело

Тяжёлая дверь Архива закрылась за спиной Балдурина с глухим стуком, словно захлопнулась крышка гроба. И сразу же – тишина. Глубокая, всепоглощающая, нарушаемая лишь шуршанием собственных шагов по пыльному полу и мерным похрапыванием Фенора, свернувшегося калачиком в углу. После душного, пропитанного дешёвым табаком и нервным по́том вечера в лагере Кархарона эта гробовая благодать показалась Балдурину целебным бальзамом. Он прислонился к притолоке, позволив себе на мгновение закрыть глаза и просто выдохнуть, сбросив с плеч тяжёлый плащ.

Его взгляд упал на Таэля. Тот, присев на корточки перед низким стеллажом, с благоговейным любопытством водил пальцем по корешку толстого фолианта в потёртой коже.

– Руки прочь! – голос Балдурина прозвучал резко, как щелчок, хотя и без настоящей злобы. – Эти книги не для чужих глаз. И не для твоих пальцев.

Таэль вздрогнул и отпрянул, будто обжёгшись. Фенор на своём ложе лишь глубже закопался в тряпьё, не прерывая храпа. Балдурин швырнул на пол между ними свёрток, добытый по пути у ночной торговки. – Жрите. И слушайте.

Пока они молча, почти жадно, раздирали чёрный хлеб и солёную рыбу, Балдурин обрисовал им план. Кратко, без прикрас, как отдаёт приказы капитан перед боем. Когда очередь дошла до роли Фенора – быть приманкой у руин, – тот наконец проснулся окончательно.

– Меня? Одного? К Моргриту? – его голос сорвался на визг, полный ужаса. – Да он меня на наживку для морских гадов изрубит! Он…

– Заткнись, – холодно, без повышения тона, остановил его Балдурин. – Твоя дрожь никому не нужна. У меня есть кое-что для тебя. Жди. – С этими словами он повернулся и скрылся в потаённой лаборатории, оставив их глотать пищу и собственную тревогу.

За дверью его ждало иное царство. Пламя горелки с тихим шипением вырвалось на свободу, и Балдурин погрузился в привычный ритуал творения. Его движения были точны и выверены, каждое – часть древнего танца с материей.

Он не экспериментировал. Время было дорого. Он обратился к проверенным рецептам. Первым стал «Эликсир Непоколебимости» (Временный иммунитет к страху). Золотая Пыльца Атэласа легла на весы с тёплым, медовым ароматом уверенности. Соль Затонувших Библиотек добавила горьковатой остроты древнего знания. Ртуть Забытых Компасов рванулась к северному краю сосуда, выстраивая невидимый каркас воли. Кора Чёрного Дуба добавила несокрушимости павшего Нуменора. Жидкость в колбе заиграла оттенками старого золота и стала прозрачной, как вода у берегов Валинора.

Следом – «Настой Целительных Сил». Корень Мандрагоры зашептал свои безумные советы, Иней Паутины окутал всё ледяной цепкостью, Жир Червя добавил живучести, а Золотая Пыльца – силы. Смесь загустела в мерцающий зелёный бальзам.

Третьим пошёл «Отвар Нейтрализации Яда». Кровь Змея, тёмная и мудрая, встретилась с очищающей Солью, едкой Желчью Тролля и разъедающей Ржавчиной Предательства. Состав забурлил и осел в маслянистую жидкость цвета окислившейся меди.

Четвёртым – «Бальзам Жизненных Сил». Снова Корень, Жир и Пыльца, но сдобренные Корой Дуба для крепости духа. Пятым, грозная смесь, – «Настойка Гневной Мощи», где Желчь Тролля смешалась с Кровью Змея и Сердцевиной Молнии, уже после туда был добавлен Клык Оборотня и всё это превратилось в сияющую, перламутровую жидкость.

Каждый рецепт он с бесстрастной точностью внёс в «Книгу Философского Камня». Это был акт утверждения власти над хаосом.

Выйдя из лаборатории, он молча протянул Фенору первый пузырёк с золотистой жидкостью. Тот, с опаской глянув на него, залпом выпил и скривился.

– Горчит…

Но почти мгновенно его сгорбленное тело распрямилось. Плечи развернулись, взгляд, ещё недавно бегающий и испуганный, стал упёртым и налился глупой отвагой. Он поднялся во весь свой невысокий рост.

– Знаешь что, Морремар? – его голос приобрёл новые, наглые нотки. – Весь этот твой хитрый план – для книжных червей и трусов! К чему эти сложности? Я знаю, где они будут! Я приду туда первым и перережу глотки всей этой шайке, пока они ждут тебя! Одному мне это сделать легче, чем возиться с вами, боящимися запачкать руки!

Таэль отшатнулся, поражённый. Даже Балдурин, ожидавший эффекта, был слегка ошеломлён силой реакции. Эликсир не просто поборол страх – он выжег его дотла, а на пепелище взрастил глупую, агрессивную браваду.

– Ты – наживка, а не мясник, – отрезал Балдурин, но Фенор уже не слушал, грозясь «показать всем, как надо работать».

Пришлось вдвоём с Таэлем силой усадить его, вливая в него кружку за кружкой крепкого травяного чая, пока тот не захлебнулся и не начал икать. Постепенно чай и усталость взяли своё, и эльфийская отвага поутихла, сменившись ворчливой дремотой. Вскоре все трое заснули.

Утро застало Балдурина уже на ногах. Он разбудил Фенора, сунул ему в руки один из эльфийских клинков, завёрнутый в тряпьё.

– Неси Кархарону. Пусть меняет на провизию: сухари, солонину, воду. И чтоб ни капли мимо рта! – Он вручил ему и почти пустой бурдюк с остатками «Огненного пойла», а затем накинул на его плечи свой собственный плащ, тёмный и с глубочайшим капюшоном. – И прикройся. Чтобы никто не увидел твоего глупого лица.

Фенор, покорный и сонный, кивнул и, кутаясь в слишком большую для него одежду, выскользнул за дверь.

Балдурин повернулся к Таэлю, который уже сидел, насторожённо наблюдая.

– Теперь твоя очередь, – сказал Балдурин, опускаясь напротив. На пол между ними он бросил пару засаленных костяшек. – Учи. Как бросают, как считают, как по дрожи в руках чуют жадность или слабость. Я должен не просто выиграть. Я должен сыграть так, чтобы сама Тьма ему поверила.

Кость с тихим стуком покатилась по грубо сколоченному полу, совершив последний, ленивый переворот. На гранях застыла победа – удачная комбинация. Таэль ахнул, его глаза расширились от изумления.

– Вам… невероятно везёт, господин! Первая же партия…

– Везение – удел слабых, – отрезал Балдурин, сметая кости с доски резким движением руки. Его взгляд был холоден и лишён радости. – Эта игра слишком проста, слишком примитивна. Победу здесь можно просчитать, а не полагаться на каприз слепой удачи.

Он отодвинулся от стола, его мысли уже унеслись прочь от засаленных костяшек. Завтрашний вечер висел перед глазами. Он приготовил зелья – силу, защиту, исцеление. Но достаточно ли этого? Нет. План, построенный на жадности и обмане, был хрупок, как стакан. Один неверный взгляд, одно лишнее слово – и всё рухнет.

С угрюмым лицом он подошёл к полкам, снял первый попавшийся толстый фолиант в потёртой коже и начал листать, вглядываясь в выцветшие чернила и замысловатые схемы. Страница за страницей. Ища. Выискивая. Ту единственную запись, тот забытый рецепт или ритуал, что мог стать страховкой от провала.

Таэль наблюдал за ним с тихой, щемящей грустью. Каждая его робкая попытка помочь – приблизиться к полке, подать книгу, –натыкалась на каменную стену. «Не трогай». «Отойди». «Убери руки». В конце концов, юноша съёжился и просто сел на пол, уставившись в пыльную даль у основания стола. Его взгляд, скитался без цели и наткнулся на странное пятно. Коричневатое, чуть отличающееся по оттенку от старого дерева. Он уставился на него, гипнотизируемый скукой и покорностью, боясь пошевелиться.

Балдурин, бормоча что-то себе под нос о составах и символах, с книгой в руках отошёл вглубь комнаты. В этот миг Таэль, движимый внезапным, непостижимым порывом, тихо поднялся и подошёл к тому месту. Он наклонился, всматриваясь. Это была просто доска. Но… почему-то он упёрся пальцами в край стола и потянул на себя.

– Прекрати немедленно! – громовой раскат голоса Балдурина сотряс воздух. Он уже летел через комнату, его лицо исказилось гневом, а рука поднялась для удара.

Но он замер. Застыл, как и Таэль, указавший дрожащим пальцем.

За чуть отодвинутым столом зияла не щель, а аккуратная, почти невидимая дверца, встроенная в стену. Тайник.

Гнев на лице Балдурина сменился изумлением. Он медленно опустил руку.

– Как… Как ты догадался? – его голос звучал приглушённо, почти с благоговением.

Таэль, всё ещё сидя на полу, лишь пожал плечами, не отводя взгляда от находки.

– От скуки, – просто сказал он.

Вместе они отодвинули тяжёлый стол. В тайнике лежала небольшая, почерневшая от времени деревянная шкатулка и несколько листов, испещрённых знакомым уверенным почерком Горлима. Балдурин, затаив дыхание, взял верхний лист. Его глаза пробежали по строчкам, и он замер, словно поражённый громом.

«Отражение Лживого Языка», – гласил заголовок. Ритуал, позволяющий распознать ложь в словах собеседника. Для проведения требовалось маленькое зеркальце, которое следовало держать во время беседы, направив на цель. Но прежде его нужно было подготовить – выдержать в растворе… (Балдурин мысленно перебрал компоненты: истертая в пыль скорлупа яйца ворона, настоянная на лунном свете; три капли росы, собранной с паутины до восхода; и… капля собственной крови.) …и только тогда оно станет проводником воли. Но была и цена, выведенная на полях кроваво-красными чернилами: «Цель может почувствовать вторжение. Разум помутнеет, и атака последует незамедлительно».

В шкатулке, на бархатной подкладке, лежало несколько осколков зеркала, будто кто-то нарочно разбил его и сохранил самые крупные части.

Мысли Балдурина помчались галопом, холодные и безжалостные. Его взгляд внутренним оком обратился к его «союзникам».

Таэль? Сидящий тут, на полу. Нет. Он – пленник Умбара ещё больше, чем я. Его предательство маловероятно. Он видит во мне единственную надежду.

Кархарон? Старый пьяница, жаждущий былых приключений. Но может ли пьяница пресытиться вином? Нет. Его мотивы чисты, как смоляная бородавка на носу моржа. Он жаждет моря и бутылки. Но его болтовня… его пьяные озарения… они могут ненароком выдать всё.

Фенор? Ничтожество, втянутое в эту авантюру шантажом и страхом. От него можно ждать чего угодно. Сливает ли он уже сейчас наши планы первому встречному за кружку пива? В его трусливой душе легко может зародиться мысль купить свою жизнь ценой моей.

Арвин? Вот главный камень преткновения. Его мотивы – страх и шанс на спасение. Но что сильнее? Страх перед Моргритом здесь и сейчас? Или страх перед неопределённым будущим с нами? Сможет ли он выдержать давление, не дрогнет ли в решающий момент? Слепо верить ему – всё равно что строить дом на зыбучих песках.

Этот ритуал… это ключ. Ключ к тому, чтобы заглянуть за маску их слов. Узнать, кто друг, а кто заносит кинжал за спиной. Риск велик. Обнаружение грозит немедленной расправой. Но риск поражения, риск быть обманутым на пороге цели – страшнее. Не его собственная смерть пугала Балдурина – он давно смирился с её тенью. Его ужасала возможность пасть, так и не восстановив величие Морремаров. Ничто не должно встать у него на пути. Ничто.

– Мастер Балдурин? – тихий, прерывистый голос Таэля вывел его из раздумий. – Что это всё значит? Я… я могу чем-то помочь?

Балдурин медленно поднял голову. Его взгляд, тяжёлый и пронзительный, упал на юношу. Он вглядывался в него, словно пытаясь прочитать ответ в его широко распахнутых, полных тревоги и преданности глазах. Молчание затягивалось. В нём был и расчёт, и подозрение, и тяжёлое бремя выбора, который предстояло сделать ему одному.

Он смотрел на Таэля, не говоря ни слова.

Балдурин медленно выдохнул, и кажется, даже тени в углах архива замерли, прислушиваясь. Маска расчётливого безразличия, на мгновение сползшая, непроницаемой маской вновь застыла на лице.

– Всё в порядке, Таэль, – произнёс он, голос прозвучал странно приглушённо, почти устало. – На миг меня захлестнули тени сомнений. Наваждение. Но я отринул их. Пути назад нет, это ты должен понимать так же ясно, как и я. Теперь нам нужно готовиться. Каждый миг на счету. Каждое движение должно быть выверено.

Лицо Таэля просветлело, он ловил каждое слово, как голодный пёс – брошенную кость.

– Чем я могу помочь? Дай мне задание! Что мне нужно раздобыть? Я всё сделаю!

Балдурин кивнул, подошёл к грубому столу, заваленному обрывками пергаментов, засохшими чернильницами и пылью веков. Он отыскал относительно чистый клочок, обмакнул перо в почти засохшие чернила и вывел чётким, угловатым почерком, не оставляющим места для двусмысленностей:

«Список потребного:

1. Перец огненный, что растёт на южных склонах Пепельных гор. Ищи у торгашей с Юга, у тех, что пахнут пылью и жаром.

2. Кровь зверя – кабана, горного тролля или буревестника. Жизненная сила должна быть в ней свежа и яра.

3. Спирт крепкий, что вышибает разум и жжёт горло. Спроси «огненную воду» или «дыхание дракона».

4. Опилки ржавые, снятые с гарды клинка.

5. Свинец в слитке, чистый и тяжёлый.»

Таэль кивнул, впиваясь глазами в знаки, шепча их про себя, запечатлевая в памяти.

– Каждый пункт. Я не подведу.

– Хорошо, – Балдурин неожиданно положил руку ему на плечо – жест тяжёлый, обременённый не столько дружелюбием, сколько грузом ответственности. – Отправляйся после заката, когда улицы наполнятся тенями и станут одним большим укрытием. Плащ, капюшон. Стань одной из них. Тенью.

Затем он сделал паузу, его взгляд стал пристальным, как у орла, высматривающего добычу внизу.

– И завтра… у тебя будет особая роль. Ты будешь моими глазами снаружи. Встанешь где-нибудь в нише, в арке напротив «Трезубца», откуда будет видно зал. Если что-то пойдёт не так… если ты увидишь верёвку на моей шее или нож у спины… – Балдурин медленно достал из потаённого кармана плаща небольшую стеклянную колбу, заполненную густой, тёмной, почти чёрной жидкостью, от которой исходил слабый, но едкий запах серы. – …бросишь эту склянку в самое большое окно. Но только в крайнем случае. Это не сигнал, это – факел, поднесённый к пороховой бочке. Хаос и огонь дадут мне последний шанс вырваться. Понял? Одно неверное движение – и ты сожжёшь нас всех.

Таэль взял колбу дрожащими, но твёрдыми руками, ощущая её зловещую тяжесть.

– Понял, – прошептал он, в его голосе была не детская робость, а решимость загнанного в угол человека. – Я не подведу. Я буду смотреть.

– Помни, Таэль, – голос Балдурина вновь стал холодным и безжалостным, словно скребущий по камню северный ветер. – другой возможности спасти свою шкуру у тебя не будет. Ни один уроженец Умбара в здравом уме не рискнёт добровольно отправиться в пасть к гондорским стражникам. Твой единственный путь к свободе лежит через меня. Мой – через тебя. Наши жизни сплетены сейчас в единый клубок. Порви одну нить – распустится весь. Мы либо выплывем вместе, либо утонем друг из-за друга.

– Я ваш человек, мастер Балдурин. До самого конца. Чем ещё я могу быть полезен прямо сейчас?

Балдурин уже открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент тяжёлая дверь Архива с оглушительным грохотом распахнулась, словно от удара тараном, впуская внутрь вихрь уличного шума, запах грязи и… Фенора.

Тот стоял на пороге, еле держась на ногах, опираясь о косяк. Его одежда была в грязи и пыли, будто он не шёл, а катился по самой грязной дороге Умбара. Левый глаз уже заплыл и превратился в сине-багровую вспышку боли, обещая вскоре превратиться в великолепный, спелый синяк. Он тяжело, с хрипом дышал, и по его перекошенному от обиды и страха лицу было ясно, что его утренняя миссия завершилась полным и оглушительным провалом.

Балдурин медленно, очень медленно обернулся. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице, лишь глаза сузились, оценивая масштаб катастрофы.

– Ну? – произнёс он безэмоционально, и уже одно это слово прозвучало громче любого крика. – Где провизия?

– Да этот… этот старый хрыч! Этот выживший из ума морской волк! – выдохнул Фенор, едва не падая от нахлынувших эмоций. Слёзы обиды и злости выступили у него на глазах, смешиваясь с грязью на щеках. – Кархарон! Он был пьян в стельку, храпел так, что стены дрожали! Я вошёл тихо, как мышь, а он… он как взревёт! Как поднимется! Глаза красные, безумные! Увидел эльфийский клинок в моих руках… да как зарядил мне в глаз! Вырвал клинок… как щенка отшвырнул меня и выкинул из палатки прямиком в лужу! Потом высунулся, весь трясётся, пена у рта… и орёт на всю округу, что если я ещё раз сунусь, он меня… он меня на куски порубит, накормит свиней, а кости выбросит на отмель для крабов! – Фенор потёр свой подбитый глаз, всхлипывая от боли. – Еле ноги унёс! Он совсем рехнулся!

Вопреки всем ожиданиям Фенора, искавшего хоть каплю сочувствия или хотя бы понимания, углы губ Балдурина дрогнули. Сначала это была лишь лёгкая, едва заметная улыбка, но вскоре она переросла в тихий, сдержанный смех, который, наконец, вырвался наружу низким, искренним, почти что человеческим хохотом. Он смеялся так, как не смеялся, кажется, годами.

– Ха-ха-ха! Вот это да! – воскликнул Балдурин, в его глазах, обычно холодных, вспыхнуло нечто похожее на неподдельное восхищение и даже гордость. – Вот это я понимаю! Молодец, старый пёс! Вот это удаль моряка! В стельку пьян, спит как убитый, а реакция – как у юнги на рее во время шторма! Не ожидал от него такой прыти и силы! Давно я не слышал такой доброй вести! Чистая, неразбавленная жизнь!

Его смех прозвучал неожиданно живо и громко в этом мрачном, пропахшем смертью и пылью помещении. Даже Таэль невольно ухмыльнулся, глядя на жалкую, но теперь уже комичную фигуру Фенора. Сам Фенор лишь недоумённо хлопал здоровым глазом, не понимая такой реакции на своё унижение и боль.

В этот момент Таэль снова робко кашлянул, напоминая о себе и своём вопросе. Но Балдурин, сбитый с мысли этим нелепым происшествием, махнул рукой, всё ещё улыбаясь.

– Позже. Сейчас – отдых. Таэль, набирайся сил. Тебе ночью предстоит важное дело. – Он повернулся к Фенору и с преувеличенным отвращением снял с него свой драгоценный плащ, сметая с него комья грязи, пыль и прилипшие травинки. – А ты… иди, умойся, приведи себя в порядок. Ты выглядишь и пахнешь, как выбросы с городской бойни после недели под солнцем.

С этими словами Балдурин, к удивлению обоих, накинул грязный плащ на спинку стула и решительно направился к выходу. Без плаща. Без своего привычного тёмного укрытия, что всегда служило ему второй кожей и щитом.

Он толкнул тяжёлую, скрипящую дверь и вышел на улицу. Полуденное солнце Умбара, обычно ненавистное ему, слепящее и ядовитое, ударило прямо в лицо. Он зажмурился, поднеся руку к глазам, и сделал несколько неуверенных шагов вперёд, прочь от спасительной тени архива. Воздух, густой, спёртый и плотный, пах морем и тысячами людских жизней. Обычно этот запах вызывал в нём тошноту и глухую ярость, но сегодня… сегодня всё было иначе.

Лёгкий, едва уловимый ветерок с моря обдувал его лицо, и он почувствовал странное, почти забытое чувство – лёгкость, предвкушение. Скоро, очень скоро он совершит то, что задумал. Балдурин шёл по грязным, узким, извилистым улочкам, и солнце, палящее его бледную кожу казалось, выжигало из него остатки ночных сомнений, страха и той вечной, разъедающей изнутри горечи. Он даже не пытался спрятаться в тени, ступая с открытым, подставленным солнцу лицом – что было для него немыслимой, запретной роскошью. Сегодня он позволял себе это. Сегодня он был не тенью, не призраком былого величия, а человеком из плоти и крови, идущим к своей цели твёрдым, уверенным шагом.

Путь Балдурина лежал к кузнице в портовом районе. Нужда в лёгкой, скрытой под одеждой защите никуда не делась. Доверять своим новым союзникам – одно, но полагаться на слепую удачу – совсем другое. Он должен был подстраховаться. Он всегда подстраховывался.

Лавка кузнеца, ожидаемо, была пустынна и выглядела сиротливо. Она располагалась в своеобразной нише между шумным, галдящим рынком, откуда доносился гул сотен голосов, торг и звон монет, и зловеще подрагивающей под низкие, хриплые звуки пьяного веселья таверной «Трезубец Моргота». В кузницу, в это царство огня и пота, заходили редко – все дела, все страсти и пороки вертелись либо в таверне, либо на рынке.

Балдурин переступил низкий порог, и его сразу же окатило жаром из раскалённого горна. Воздух дрожал и плавился от зноя, густо пахнувшего раскалённым металлом, углём и кожей. В ушах стоял звон от недавних ударов молота о наковальню.