Тайна Азариуса. Книга 1. Черепаший остров

Вынув из кармана камзола шелковый платок, он протянул его девушке.

– Вот, возьмите… Он чистый.

Марсела дернула подбородком и отвернулась.

– Ладно, как хотите… Настаивать не буду, – сказал Ноэ, неловко помял платок в руке и сунул обратно в карман. – Мне очень жаль, сеньорита, что вы чуть не утонули. Но не будем печалиться, ведь все закончилось благополучно. Поверьте, я очень за вас переживал…

Марсела хранила молчание, изо всех сил стараясь, держать себя в руках. Но слезы как-то сами собой вновь потекли по ее щекам, а нижняя губа нервно задрожала.

Кастилия взглянула на свою воспитанницу, которая была ей словно родная дочь, и сердце ее забилось часто и тревожно. Сложив руки перед собой, она мысленно попросила у Девы Марии защиты и покровительства.

Альвадо шагнул вперед и поставил ногу на расколотый и уже подгнивший ствол пальмы. Не сводя глаз с капитана и его головореза, он незаметно провел рукой по голенищу ботфорта. Чуткие пальцы нащупали рукоять ножа: в случае чего юноша был готов не мешкая пустить его в ход.

Откинув локоны парика, Ноэ перевел взгляд с Марселы на графа и учтиво обратился к нему:

– Будем считать, сеньор, что вы не пленники, а наши гости, – и, выразительно посмотрев на испуганную Кастилию, добавил: – Не бойтесь, мы не дикие звери. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.

Дон Сантино, на какое-то мгновение попав под обаяние и галантное обращение капитана, расслабился, и уголки его губ поползли вверх. Но пронзительный взгляд сына окатил его словно ковшом ледяной воды: вельможа вздрогнул, снова нахмурился и лишь слегка кивнул.

– И о вашей красавице дочери можете не волноваться, ее никто не тронет. Это я вам обещаю.

При этих словах Альвадо вспыхнул, забыв данное себе обещание сдерживать гнев.

Перепрыгнув через лежащее под ногами бревно, он устремил в лицо капитану гневный взгляд и пылко воскликнул:

– Если кто-нибудь попробует хоть пальцем к ней прикоснуться, я прикончу его на месте! Так и передайте своим головорезам! И сами тоже имейте в виду!

От такой чудовищной наглости со стороны заносчивого выскочки глаза Мо налились кровью. Он сжал рукоять короткой изогнутой сабли так сильно, что костяшки его пальцев сухо хрустнули.

Ноэ натянуто улыбнулся и, устремив на Альвадо суровый взгляд, ответил ему ровным, спокойным голосом:

– Не переживайте, юноша, я дал обещание. Разве этого не довольно?

– Я вас предупредил.

– А я вас понял, – отозвался капитан и снова перевел взгляд на пожилого вельможу. – Да, и вот еще что, граф: условия мы можем обеспечить лишь такие, какие возможны в нынешних обстоятельствах. Вы уж не обессудьте! Надеюсь, что нам предстоит недолго пребывать на этом милом островке и мы уберемся с него в самое ближайшее время.

Ноэ взглянул на Мо и кивнул. Тот протянул отцу семейства бурдюк.

– Вот, возьмите. Это питьевая вода. Берегите ее. В этом Богом забытом месте нет пресных источников, – с этими словами капитан показал на спящего магистра. – Здесь и его доля.

Дон Сантино взял протянутый ему обшарпанный бурдюк.

– И, надеюсь, вы понимаете, что мысли о побеге нужно выбросить из головы. Это абсолютно бессмысленно. Здесь невозможно спрятаться. А об отсутствии питьевой воды я вас уже предупредил, – и Ноэ отвесил легкий поклон, давая понять, что разговор окончен.

– Могу ли я переговорить с вами наедине, капитан? – взволнованно попросил Дон Сантино. – Это важно… крайне важно!

Ноэ внимательно посмотрел на графа и сурово ответил:

– Позже. Сейчас у нас сходка и я не хотел бы заставлять команду ждать своего капитана.

Поставив таким образом в разговоре точку, он резко повернулся и двинулся обратно в пиратский лагерь. За ним большими тяжелыми шагами последовал верзила Мо.

Никак не ожидавший столь решительного отказа, граф вскинул брови и хотел было еще что-то крикнуть в спину удаляющимся пиратам, но лишь недовольно выпятил нижнюю губу. Вдруг он почувствовал, как его плечо сжали чьи-то сильные пальцы. Дон Сантино повернулся и увидел горящие негодованием глаза сына.

– Отец! Я слышал, что вы хотите о чем-то договориться с этим убийцей! – сердито воскликнул Альвадо. – Как я понимаю, это будет касаться нашего вызволения. На какие условия вы готовы пойти?! – на щеках и лбу юноши выступили красные пятна. – Я не в праве диктовать вам свою волю, но знайте: для меня лучше смерть, чем позор! Я всегда жил по этому правилу и не собираюсь отказываться от него сейчас! Я не стану гнуть шею перед всяким сбродом!

Дон Сантино побелел: ни разу его сын не позволял себе разговаривать с ним в таком непочтительном тоне. Граф вспыхнул и хотел напомнить своему отпрыску о хороших манерах, но мудрость взяла верх. Тяжело дыша, он расстегнул пуговицу на воротнике, вынул платок и приложил его ко лбу. Гнев стал медленно отступать.

– Верь мне, я не задумываясь воткнул бы кинжал себе в грудь, чем позволил бы опорочить наш род, – сказал Дон Сантино и поперхнулся. В его пересохшем горле запершило, он облизал губы и сглотнул вязкую слюну. – Моя вина в том, что я не поделился с тобой своими соображениями. Уверен, ты найдешь их весьма благоразумными…

Вельможа подошел к сыну и по-отцовски крепко обнял его. Вспыхнувший в глазах Альвадо огонь стал понемногу угасать.

Старый граф окинул отеческим взором своих родных, опустился на песок и, оглядевшись по сторонам, тихо произнес:

– У меня созрело одно предложение, от которого, я уверен, капитан не сможет отказаться. Судя по всему, человек он неглупый и практичный. Он знает, что Орден будет искать его и всю его шайку и в конце концов найдет, – глава семейства сделал выразительное ударение на последнем слове. – Улизнуть за пределы влияния Ордена ему не удалось, и теперь возмездие неотвратимо. Мне ну…

С пальмы упал кокос. Заговорщики вздрогнули, Дон Сантино умолк, но, убедившись, что опасаться нечего, вновь приступил к изложению своего коварного плана.

– Так вот, мне нужно улучить момент и переговорить с ним наедине. Без посторонних, так сказать, ушей, – граф взглянул на сосредоточенные лица своих слушателей. – Я предложу ему такие условия, от которых он не сможет отказаться.

Вельможа взял в руки бурдючок с водой и похлопал по нему.

– На острове нет пресной воды, а это значит, что нам грозит смерть от жажды. Еще несколько дней – и начнется страшное, поэтому необходимо покинуть этот клочок суши как можно быстрее. И кто покинет его на двух уцелевших лодках, тот и останется в живых. Но всем на них места не хватит.

– Господи! А я-то думала, что самое страшное уже позади! – воскликнула Кастилия и перекрестилась.

Отмахнувшись от докучливой мошкары, Альвадо наклонился ближе к отцу.

– Вы хотите предложить этому головорезу сбежать с острова на лодке, бросив своих? – растягивая слова, спросил он.

– Именно так… Бросив и обокрав своих и взяв с собой всех нас. – Дон Сантино кинул взгляд на безмятежно спящего Лигардини. – Ну и магистра, конечно.

Альвадо вытаращил глаза, поднял брови вверх, и на его лбу пролегли несколько морщин.

– И почему же он должен это сделать?

– Потому что у меня есть влияние. Я смогу выхлопотать для него помилование, и ему не будет грозить смерть на виселице, в отличие от остальной его команды. К тому же я могу дать ему деньги, а возможно, – граф поднял палец вверх, – и титул!

В первый раз с момента захвата пиратами галеона «Святая Фаина» губы Марселы изогнулись в улыбке.

– Я думаю, это невозможно, отец. У них же есть, как это называется… – она задумалась, но потом вспомнила: – Ну, что-то вроде кодекса чести или пиратского братства. Я об этом читала в романах.

Дон Сантино усмехнулся кончиками губ и качнул головой.

– Ты еще очень молода, доченька, и не знаешь всей правды жизни. А я вот что тебе скажу… Когда приходится спасать свою шкуру все эти клятвы и обещания не стоят и медной монетки. Я это зна…

Дон Сантино прикусил губу и остановился на полуслове, увидев двоих флибустьеров, которые тащили мимо них большой деревянный рундук.

Заговорщики проводили их взглядом, а когда пираты отошли достаточно далеко, граф добавил:

– Так вот, своя шкура дороже, чем все клятвы и обещания вместе взятые. Вот так! Я это знаю наверняка, моя милая доченька, не понаслышке!

***

Недалеко от берега, в подлеске тропического леса, доктор Каледо со своим помощником Юджином соорудили временный лазарет. Они расчистили землю, натаскали отовсюду пальмовых листьев и сделали из них удобный мягкий настил. На нем разместили тяжелораненых моряков – таких было девять. Еще шестеро умерли во время перевозки, и их похоронили тут же, опустив с лодки в воду. Состояние раненых было плачевным: их лихорадило, они стонали и постоянно просили пить. Двое находились при смерти и бредили в горячке, что-то выкрикивая и невнятно бормоча. Судовой врач сидел возле одного из них и маленькими дозами вливал в его приоткрытый рот какую-то горькую настойку из маленькой пузатой склянки.

Развязной раскачивающейся походкой к лазарету подошел бойкий малый по прозвищу Краснозубый.

Окинув взглядом несчастных раненых и поправив синий платок на шее, он кивнул подбородком на того, с кем возился врач.

– Ну что, док? Этот тоже скоро преставится, а?

– Да, все паршиво… Клаус уже одной ногой на том свете.

– М-м-м. Ясно… – равнодушно промычал моряк.

Краснозубый был абордажником и состоял под командованием своего родного брата Начо. Моряки уважали его за смелость в бою и мастерское владение холодным оружием, но относились к нему с опаской. Зная его крутой нрав и безрассудство, мало кто хотел садиться с ним за игру в кости да и вообще связываться даже по самому пустяковому делу. Он был невелик ростом, очень проворный и выносливый. У него было продолговатое лицо с маленьким заостренным носом. В мутно-голубые глазах, отталкивающих своей пугающей пустотой, порой загорался какой-то безумный огонек. Его прямые темные волосы были заплетены в косичку: ни косынки, ни шляпы он не носил. Свое прозвище пират получил из-за зубов – три его верхних передних зуба были вставными, но сделанными не из слоновой кости, как обычно, а из драгоценного камня – рубина. Когда он говорил или ухмылялся, эти зубы переливались и сверкали своими отполированными гранями. Краснозубый очень ими гордился и всякий раз с удовольствием демонстрировал всем желающим.

– Так-так… А эти? – процедил Краснозубый и небрежно махнул рукой на остальных страдальцев.

Моряк по имени Зидан, получивший во время сражения тяжелую травму, лежал с ампутированной ступней. Его мучила невыносимая боль и лихорадка, пот непрерывным потоком стекал со лба и заливал изможденное синюшное лицо.

Зидан скосил глаза на самодовольного пирата и надсадно прохрипел:

– Что ты тут вертишься? Что разнюхиваешь? Небось нашу долю хочешь заграбастать? А?

Краснозубый цокнул языком.

– Да вот зашел посмотреть, кто оказался везунчиком – не погиб в бою и не утоп во время крушения. – Он уставился на покалеченного Зидана пустыми холодными глазами. – Вот как ты, например!

Прекрасно понимая, что над ним издеваются, калека схватил стоявшую перед ним оловянную кружку.

– Прочь! – истошно заорал он и, размахнувшись, запустил посудиной в Краснозубого.

Тот ловко увернулся и нахально ухмыльнулся, блеснув красными каменными зубами.

– Правда, я ловок? Вот ты на своей одной так не сможешь!

– Док, выгони его отсюда! Он смерти нашей хочет! Якорь мне в глотку! Выгони отсюда этого падальщика! – прорычал Зидан.

Каледо повернулся к насмехающемуся моряку и раздраженно проворчал:

– Лучше будет, если ты уйдешь. Ты ведь видишь, в каком они состоянии…

– Я понял, док. Все… Иду, иду… Кстати, скоро будет сходка. Не забудь. Капитан велел напомнить тебе. Поэтому я и здесь.

Каледо кивнул головой.

– Я буду.

Краснозубый повернулся к Зидану и рявкнул:

– Знай, выродок, что я позволил тебе разговаривать со мной в таком тоне только потому, что ты в лазарете. В любом другом месте я бы уже перерезал тебе глотку!

Зидан приподнялся на локте и, подавшись вперед, заорал:

– Чтоб тебя разорвало! Червь корабельный!

Краснозубый подошел к Зидану и, склонившись над ним, заглянул в его слезящиеся глаза.

– А еще можешь не сомневаться, – неожиданно ласковым и вкрадчивым голосом заговорил он, – что когда ты сдохнешь, мы с братцами непременно поделим твою долю. И я на эти деньжата хорошенько гульну в борделе, не вспомнив о тебе и словом.

Усмехнувшись и похлопав калеку по плечу, парень отвернулся и вразвалочку пошел прочь, весело насвистывая себе под нос.

Раненый пират хотел было что-то крикнуть вслед Краснозубому, но лишь сжал покрепче свои сухие потрескавшиеся губы. С трудом перевернувшись на бок, он горько заплакал над своей незавидной участью.

Каледо вздохнул, покачал головой и снова взялся за неотложные врачебные дела.

***

Из бурно разросшейся на Черепашьем острове тропической зелени постоянно доносились жужжание и стрекот насекомых, мелодичный свист и звонкий щебет птиц. По стволам и широким листьям торопливо бегали мелкие юркие ящерицы и неспешно ползали жуки с блестящими черными спинками. Приторно-пьянящий аромат цветов приманивал бабочек и больших пучеглазых стрекоз, а спелые, сочные плоды фруктовых деревьев и кустарников привлекали крошечных колибри и большущих попугаев.

По толстому ворсистому стволу пальмы взбирался мальчик. Обхватив ствол грязными ручонками и упираясь в него босыми ступнями, он быстро толкал свое тельце вверх.

Мальчику было двенадцать лет: все звали его Обезьяна, а настоящего имени никто не знал. На корабле он занимал самую низшую должность, которая так и называлась –«пороховая обезьяна». В его обязанность входило драить чугунные пушки, подносить к ним порох во время сражений, вычерпывать из трюма воду. Выполняя самую грязную работу, он получал за это самую маленькую долю от общей добычи. От постоянного недоедания и изнурительного труда мальчуган был худеньким. Он был слегка курносый, с большими голубыми глазами и светлыми волнистыми волосами. Паренек носил длинную холщовую рубаху, подвязанную шерстяным пояском, и широкие штаны чуть ниже колен. Как самому младшему среди моряков, ему приходилось частенько сносить насмешки, ругань, а нередко и побои. Но все же команда его любила – за веселый нрав, смелость и сообразительность. Чаще всего таких мальчишек воровали в порту и затаскивали на корабль. Так случилось и с ним. Поначалу он намеревался сбежать; дело было даже не в постоянных мозолях и тяжелой работе, а в том, что он очень скучал по дому и по оставшейся там матери. Но после двух лет, проведенных в плаваньях, он незаметно для себя втянулся в эту жизнь, полную опасных приключений, и стал считать себя настоящим моряком. Он бороздил со своей командой моря и океаны и мечтал, что когда-нибудь обязательно станет капитаном своего собственного пиратского фрегата. И часто ночью, перед сном, покачиваясь в своем гамаке, молил об этом Морских Богов и Святых Утопленников.

Несколько человек стояли под пальмой и размахивали руками.

– Давай, давай, Обезьянка! Еще чуть-чуть. Ну… Ну… Вот, еще, еще… так… – задрав голову вверх, громче всех кричал Базина.

– Даафай, зьянка! Дафай! Хосс-сим куу-усать! – орал Лям Бо, тыча пальцем в рот.

Слыша, как его приятель коверкает слова, Ворона хохотал во весь рот и повторял за ним:

– Хосс-сим куу-усать! Оссень!

Еще немного – и проворный паренек добрался до самой кроны, где большими ярко-желтыми гроздьями росли спелые плоды. Там он мигом сорвал банан и, счистив с него кожуру, кривляясь и улыбаясь, стал смачно жевать его. Снизу раздался недовольный ропот.

– Ты что, издеваешься, гаденыш?! Руби эти чертовы бананы и сбрасывай! Жрать хочется, сил нет! – завопил пират по имени Кружка, тряся своим увесистым кулаком.

Паренек крикнул вниз с набитым ртом:

– А где же заветное слово «пожалуйста»?

От такой дерзости у Кружки вытянулось лицо, и он заорал:

– Ах ты, чертеныш! Не зли меня, Обезьяна! А то все уши тебе обдеру! Ты меня знаешь!

Понимая, что дальше дурачиться не стоит, мальчуган достал из-за пояса большой тесак и стал ловко им орудовать. Пара взмахов – и две увесистые связки бананов полетели вниз. Как только фрукты упали на песок, люди бросились к ним, толкая и распихивая друг друга. Обезьянка быстро сунул тесак обратно за пояс и, обхватив ствол ногами крест-накрест, сорвал себе еще один банан. Сняв с фрукта кожуру, он стал уплетать его за обе щеки.

Внизу кто-то заорал:

– Что ты там медлишь, недоумок?! Давай руби еще!

Мальчуган запихал остатки банана в рот и, выхватив тесак, снова принялся за дело.

***

Ноэ и Мо шли по белому песку мимо двух вытащенных на берег лодок. С океана дул теплый ветер, который яростно трепал фалды камзола и завитые букли на парике капитана. Глухой шум плещущихся волн заставил Ноэ повысить голос.

– Скажи-ка мне, Мо, каков общий настрой команды?

– Я бы назвал это спокойствием перед бурей, – ответил громила и вытер потное лицо шейным платком. – Пока-то все вроде бы ничего… Братцы довольны, что не потонули, что они на твердой земле. Много разговоров о богатой добыче с галеона. Все в ожидании дележки. Но воды мало, а выпивки практически нет. – Он помолчал и добавил: – Скоро страсти будут накаляться.

– Да. Я тоже это чувствую… – Ноэ повернул голову и серьезно посмотрел на товарища. – Будь начеку, Мо.

– Я всегда начеку.

В тени старой раскидистой акации были сложены в большую кучу корабельные снасти, бочки, деревянные рундуки, тюки и пестрые узлы. После бешеной кутерьмы люди наконец смогли заняться привычными житейскими делами.

На ветвях дерева была развешана мокрая одежда – цветастые тряпки весело раскачивались на ветру, словно ярмарочные флажки. Те счастливчики, у кого осталась обувь – сапоги или башмаки с грубыми деревянными каблуками, – разложили ее на камнях для просушки.

В лагере было суетливо и шумно; со всех сторон доносился людской говор, ругань и смех.

– Ты давай поосторожней с моим барахлом!

– Что ты расшумелся? Я ищу свой узел. Нашел!

– Ого! Зачем тебе столько тряпья? Посмотри на себя: у тебя жилет, полосатые чулки! Да ты и так выглядишь не хуже портовой девки!

Раздался гогот.

– Эй, не задирайся! – воскликнул моряк и, зачерпнув горсть песка, швырнул ее в весельчака.

Одни моряки разлеглись под тенью ветвистой акации, другие сидели, поджав ноги, на теплом песке и по очереди передавали друг другу раскуренную трубку, третьи уселись чуть поодаль на траве и азартно играли в кости, прихлебывая из фляжки ром.

На небольшом кованом сундуке, где хранились захваченные луциниты, положив ногу на ногу, сидел боцман Хью. Он с наслаждением втягивал широкими ноздрями нюхательный табак и громко чихал. Из-под полей большой примятой шляпы выглядывали его колючие глаза, которые зорко следили за всеми и за каждым по отдельности. Рука привычно лежала на рукояти пистолета. Вдруг Хью увидел, что парни, игравшие в «Кости лжеца» принялись торопливо распихивать стоящие на кону медные монетки по карманам или за голенища сапог. Боцман повернул голову и увидел капитана, идущего в их сторону вместе с верзилой Мо.

Поодаль от всех на песке лежали братья – Краснозубый и Начо. Старший брат распластался на спине и прикрыл лицо от солнца большим листом папоротника. Младший, опершись на локоть, жевал банан и сонно поглядывал по сторонам. Когда он заметил капитана, идущего к лагерю в сопровождении темнокожего бугая, его взгляд оживился.

– А ты слышал, что команда разделилась? –нарушил молчание Краснозубый, толкнув брата в бок.

– О чем это ты? – промычал Начо.

– Ну… наша команда, в которой раньше было столько славных ребят… Сейчас-то от нее не осталось и пятой части. – Краснозубый кинул шкурку банана на песок. – Был такой даже спор – кто кого.

Начо приподнялся на локте, и зеленый лист соскользнул с его широкого лица.

Удивительно, но два родных брата были вовсе не похожи друг на друга. Начо был здоровенным детиной с бычьей шеей и массивным лицом. Его маленькие злые глаза цепко и настороженно выглядывали из-под взлохмаченных бровей. Командовал он вторым абордажным отрядом, в бою отличался смелостью и решительностью – и всегда первым шел на абордаж, ведя за собой остальных. На левой руке у него не хватало указательного пальца, но это не мешало ему виртуозно владеть разными видами холодного оружия. Его четкие, отточенные удары не оставляли противнику никакого шанса на спасение. Но особенно он был хорош в метании ножей. Младший брат не мог достичь такого мастерства и в тайне завидовал старшему.

– Ничего не понял. Что ты хочешь сказать? – вытаращив глаза, проворчал здоровяк.

– Ну, спор был такой. Кто из вас сильней, ты или Мо? – парень кивнул в сторону темнокожего командира первого абордажного отряда.

– Как это – сильней?

– Ну, если бы вам с ним пришлось выяснять отношения, – хитро прищурившись, произнес Краснозубый.

Начо немного растерялся от такого вопроса и пожал плечами.

– Не знаю… Этот черный ублюдок хорош с абордажной саблей. Но и мы тоже кое-что умеем. Не знаю, братишка, – почесав ухо, ответил Начо, – не знаю, кто из нас победил бы, но скажу тебе одно: порезал бы я его основательно. Не нравится мне этот выродок, – пират смачно сплюнул на песок. – Трется возле капитана и корчит из себя важную птицу.

Краснозубый ухмыльнулся и пихнул брата в плечо.

– А я думаю, ты ловчее. Твой удар ножом в спину с разворота просто бесподобен! Сколько я ни пробовал его повторить, никак он мне не дается – то втыкаю нож ниже лопатки, то выше, то развернусь не так, то бью не под тем углом.

Краснозубый шустро вскочил на ноги, изогнулся и попытался изобразить удар нужной амплитуды в ту точку на спине, куда требовалось попасть.

– У меня они, конечно, тоже дохнут, но не так быстро и красиво, как у тебя.

Тонкие губы Начо растянулись в самодовольной улыбке.

– Не все сразу, братишка… Почаще набивай руку, и все получится.

– Да куда уж чаще…

Краснозубый снова плюхнулся на песок возле брата и, достав кинжал из ножен, ловко покрутил его в пальцах. Затем положил ладонь на песок, растопырив пальцы, и принялся упражняться. Поочередно между пальцами он втыкал лезвие: туда – сюда, туда – сюда. Сначала он делал это медленно, но постепенно его движения становились все быстрее и быстрее.

– Дело не в этом, брат. Я думаю, у тебя какой-то особый дар – так умело обращаться с ножами, – философствовал Краснозубый, втыкая острие в песок. Кинжал двигался все стремительнее, и вскоре его клинок совсем перестал быть виден – сверкали только блики на его гранях. – У кого-то он есть – например, у тебя, – а у кого-то нет… например, у меня.

Начо усмехнулся и снисходительно похлопал брата по спине.

Когда Начо было одиннадцать лет, а его младшему брату шесть, их матушка умерла. За воспитание детей взялся отец, нещадно лупивший их почем зря, и за это они прозвали его свирепым вепрем. Несколько лет братья терпели побои, но потом, глухой ночью, удрали из дому и принялись скитаться по портовым трущобам, занимаясь попрошайничеством и воровством. Так продолжалось до тех пор, пока они не попали в бандитскую шайку, которая промышляла разбоем и грабежами. Через пару лет всю их лихую ватагу переловили и повесили на городской площади – только братьям чудом удалось спастись. Покинув родные края, они прибились сначала к контрабандистам, а потом и к пиратам.

У Начо взыграло любопытство, и он обронил:

– И какие ставки сделали эти прохиндеи?

– Какие ставки?

– Насчет меня и этой гориллы, – он указал на Мо, который вместе с капитаном стоял возле боцмана и о чем-то с ним разговаривал.

Младший брат почесал живот.

– Примерно пятьдесят на пятьдесят. Но об этом давай потом, а сейчас поднимайся, братец, сходка начинается. Пошли.

Краснозубый резво вскочил на ноги, затолкал кинжал в ножны и подал брату руку. Тот ухватился за нее и тяжело поднялся с песка.

***

Моряки понемногу собирались и усаживались полукругом перед своим капитаном. Те, кто не поленился, подтащили к месту сходки несколько рундуков и пустых бочек и теперь с важным видом восседали на них. Остальные, прислонившись друг к другу, сидели на горячем песке.

Ноэ окинул взглядом свою команду и лицо его стало серьезным и сосредоточенным.

Стоявший в воздухе гул стих.

Измотанные сражением и крушением корабля, пираты смотрели на своего капитана, как прихожане на своего пастыря. По общей атмосфере было понятно, что команда возбуждена и ждет чего-то важного и неизбежного.

Капитан поправил манжеты, откинул фалды камзола и, усевшись на бочонок, кивком подал боцману сигнал о начале сходки.