Тайна Азариуса. Книга 1. Черепаший остров

Священник ловко поймал его, развязал шнурок и с любопытством заглянул внутрь. Камни заискрились, их желто-оранжевый свет осветил удивленно-вытянувшееся лицо святоши.

– Когда вы отсюда выберетесь – а я уверен, что это удастся вам либо с моей помощью, либо как-нибудь иначе, – луциниты скрасят ваши грустные воспоминания об этом островке.

– Вы хотите мне заплатить? – холодно спросил магистр. – Украденными у меня же луцинитами?

– Не украденными, а захваченными. Причем в честном бою. И не у вас лично, а у Ордена.

Лигардини усмехнулся, достал из мешочка один полупрозрачный оранжевый камешек и посмотрел сквозь него на солнце, прищурив один глаз.

– То были камни Ордена. А эти, магистр, будут лично вашими, честно заработанными, – добавил капитан.

Священнослужитель бросил камешек обратно в мешочек.

– От Господа ничего не утаишь… Если б я и смог скрыть это от своих братьев, то не смогу утаить от всевидящего ока Божьего. Не годится, – сказал он и протянул мешочек капитану.

Ноэ взял его, покачал головой и грустно вздохнул.

– Тогда остается у меня к вам последнее предложение. Если и оно вас не устроит, то что ж делать, – печально сказал он и развел руками. – Наверное, придется моей бедной душе жариться у чертей на сковороде в этом проклятом аду. Если, конечно, он есть…

Магистр перевел взгляд с капитана на растущий рядом куст, усыпанный нежными сиреневыми бутонами. Они благоухали, источая сладкий ванильный аромат. От этого приторного запаха у священника начиналась головная боль, и он раздраженно фыркнул и поморщился. В своей богатой изумрудно-зеленой мантии, которая переливалась на солнце, Лигардини был похож на огромную жирную гусеницу, собравшуюся напасть на это цветущее великолепие.

– Святой отец, мы еще не закончили.

Властный голос капитана заставил священнослужителя оторвать взгляд от ненавистного куста и посмотреть на собеседника, уже успевшего изрядно ему надоесть.

– Ну что еще?

– А то, что я прямо сейчас притащу Ваше Высокопреосвященство к моему узкоглазому абордажнику Лям Бо. Скажу вам по секрету, магистр, эти азиаты знают толк в пытках. Он проделает ножом дыру у вас в брюхе и вытащит оттуда кишку. Затем прибьет ее к пальме, возле которой вы отдыхали, и с помощью огня заставит вас бегать вокруг нее.

Магистр сглотнул слюну.

– А когда вы намотаете на ствол все свои кишки, удивительно, но вы сделаете много оборотов вокруг дерева, – он приступит к своему любимому делу. Чтобы вы не слишком дергались, Лям Бо прибьет к дереву ваши кисти, а затем сделает на коже множество глубоких разрезов. Раны он польет соленой водой и будет ждать, пока кожа не начнет отслаиваться от мяса. Это займет не менее шести часов. Потом мой узкоглазый друг будет сдирать ее полосами и выкладывать на солнце, чтобы она хорошенько просохла. – Ноэ сложил руки перед собой и продолжал: – Он любит привозить на родину диковинные гостинцы. Вот он и привозит с собой ремни для штанов и ножны для кинжалов. Раньше я и сам этого не знал, но, оказывается, человеческая кожа очень подходящий материал для таких вещиц.

Лигардини тяжело задышал и перекрестился.

– Чтобы вы не умерли раньше времени от потери крови, он будет посыпать раны раскаленным пеплом. И это еще не все… Это только прелюдия. Самое интересное начнется потом. Сначала вы будете все видеть, но когда Лям Бо выколет вам глаза, то Вашему Высокопреосвященству останется только чувствовать эту мучительную боль. За двое суток он проделает с вами уйму подобных трюков. Впрочем, хватит рассказывать вам о них – лучше, если вы сами, святой отец, узнаете об этом. Поверьте, это вас порядком удивит. Лям Бо – не обычный мучитель, он художник. Пытка для него – искусство.

Кровь отхлынула от лица священнослужителя, его шелковое одеяние мгновенно пропиталось потом и прилипло к спине. Колени задрожали так сильно, что он едва удержался на ногах.

Капитан монотонно продолжал:

– Я не знаю, попадет ли ваша душа в рай, но могу гарантировать, что на этой грешной земле вашему телу придется ох как не сладко! Даю вам слово, что так оно и произойдет – конечно, если вы и впредь будете стоять на своем. И начнется все это ровно через четверть часа.

Лигардини прикусил до крови трясущуюся губу.

– Так что выбирайте, святой отец: место в баркасе и мешочек с луцинитами или знакомство с художником Лям Бо! Второго шанса у вас не будет.

Не дожидаясь ответа, капитан снова бросил мешочек магистру; тот поймал его и дрожащими руками, которые плохо его слушались, запихнул под сутану. Затем поправил на макушке шапочку и снял с шеи большой крест.

– Ваше им-м-м-мя, сын-н м-м-мо-ой! – заикаясь, с трудом выговорил он. – Д-д-для исп-п-поведи вы д-д-должны назват-т-ть имя, д-д-данное вам п-при рож-д-дении.

Ноэ расправил камзол и, выпрямившись во весь рост, отчеканил:

– Барон Ноэль Гранье из земель Шатро-Верье.

***

Океан к этому времени уже почти совсем успокоился, и волны, мягко накатывая на берег, превращались в белую воздушную пену, которая лениво таяла на золотистом песке.

Тилль и Симон не спеша шли вдоль кромки воды; ветер, лёгкий и горячий, но пока еще не такой густой и влажный, как бывало в этих широтах после полудня, путался у них в волосах и трепал широкие холщовые рубахи. Солнце быстро набирало силу и жадно липло к лицам и рукам моряков, покрывая их и без того смуглую кожу густым бронзовым загаром.

– Надеюсь, этого хватит, – на ходу сказал Тилль и поднял руку с небольшим тряпичным свертком. – Это весь сухой порох, который мне удалось собрать.

Симон перевел взгляд со свертка на лицо товарища.

– Думаю, хватит. Цепь не такая уж толстая.

Щурясь и заслоняясь ладонями от яркого солнца, они подошли к двум перевернутым лодкам, которые блестели на песке своими темными просмоленными днищами. Плюхнувшись возле одной из них, пираты прижались спинами к ее обшарпанному борту и укрылись от назойливого солнца.

Тиль развернул тряпицу у себя на коленях так, чтобы ветер не сдул с нее порох, и вынул из-за пазухи оловянную кружку. Теперь нужно было высыпать в нее взрывчатое вещество, тщательно утрамбовать его и закупорить. Симон принялся за изготовление фитиля. Сначала он оторвал от подола своей рубахи узкую полоску. Потом, достав из кармана трут для розжига огня, положил его на оторванный лоскут и крепко перекрутил. Получился тугой жгут.

– Смотри, дружище, как я сделал! Теперь одной искры хватит.

Тилль одобрительно посмотрел на товарища.

– Это ты ловко придумал!

– Эй, па-а-арни! – донесся издалека голос плотника. – Симон! Тилль!

Симон выглянул из-за лодки и увидел Модесто, который тащил большой деревянный брус, вынесенный на берег приливом.

Симон поднялся во весь рост.

– Что?

– Иди подсоби! Одному несподручно! – прокричал плотник.

– Сейчас! – крикнул в ответ моряк и, посмотрев на Тилля, протянул ему свой самодельный фитиль. – Я к Модесто, – пояснил он и поспешно направился к плотнику.

Тилль аккуратно и сосредоточенно принялся делать взрывчатку. В самый ответственный момент, когда он присыпал фитиль порохом, над ним нависла чья-то тень.

Не поднимая головы, он пробурчал:

– Ты чего так быстро вернулся? Этот здоровяк сам управился, что ли? И отойди в сторонку, ты мне свет загораживаешь. Еще рассыплю, чего доброго.

Ему никто не ответил.

– Чего молчишь-то? Отойди в сторону, черт тебя побери, Симон. Я ни черта не вижу. – Тилль недовольно повернул голову и увидел на белом песке изящную женскую ножку. В недоумении он уставился на расшитый бисером башмачок.

И тут над ним раздался нежный, робкий и немного взволнованный голос:

– Извините, что я вам мешаю… Но я так и не поблагодарила вас за то, что вы спасли мне жизнь. Другой возможности может и не представиться…

Моряк стал медленно поднимать голову, и его взгляд заскользил по стройным линиям ног, по изгибам коленей, по обрезанному платью, по вздымающейся от волнения груди…

… и наконец остановился на смущенном лице сеньориты.

– Я вам очень признательна, – добавила Марсела, чьи щеки против ее воли залились застенчивым румянцем.

Тилль растерянно смотрел на девушку и молчал как истукан. Он хотел ей ответить, но язык его предательски прилип к небу.

Сеньорита смущенно улыбнулась, учтиво поклонилась и, обежав лодку, скрылась из виду.

На миг Тиллю показалось, что это было всего лишь видение, но оставшиеся на песке следы каблучков свидетельствовали об обратном.

В этот миг к лодке подошел Симон и, переведя взгляд с убегающей Марселы на озадаченное лицо своего товарища, расхохотался:

– А сеньорита-то сладкая ягодка! Глаз не оторвешь! – и добавил: – Приди в себя, братец! Пора спускать лодку на воду, вон Картавый с Жираром идут!

Тилль рассеянно улыбнулся и принялся поспешно доделывать взрывчатку.

Симон похлопал друга по плечу.

– Зачем она к тебе приходила-то?

– Да так, пустяк, – ответил Тилль и снова взялся за работу.

Симон усмехнулся.

***

Тонкий аромат орхидей прозрачным шлейфом тянулся из тропического леса и смешивался с солоноватым запахом моря. Кастилию мало интересовали благоухающие цветы; она напряжённо смотрела вслед удаляющейся фигуре капитана.

Затем, услышав шелест веток, она перевела свой встревоженный взгляд на магистра, выбирающегося из густых зарослей. Женщина толкнула стоящего рядом графа в бок и указала пальцем на священника.

Лигардини на некоторое время замер, сгорбившись и с опаской озираясь по сторонам. Потом, еле волоча непослушные ноги, добрался до ближайшей пальмы. В полном изнеможении он прислонился к ее стволу и медленно соскользнул на песок. Лицо у него было серовато-белым, цвета табачного пепла, и его толстым слоем покрывала испарина.

– Ваше Преосвященство! Что с вами?! – воскликнула Кастилия и, придерживая пышный подол платья, первой подбежала к священнослужителю.

Тот, склонив голову на грудь, смотрел прямо перед собой пустым, отрешенным взглядом. Осознание своей беспомощности и беззащитности легло на его душу тяжелым камнем.

– Вы так бледны… Не случилось ли чего-нибудь? – участливо спросил граф, подошедший к священнику вслед за женщиной.

Лигардини медленно поднял глаза, посмотрел на своих взволнованных спутников, встряхнул головой и часто заморгал, пытаясь прийти в себя.

– Спасибо за заботу, друзья мои… Я в полном здравии… – его голос звучал хрипло, тихо и как-то опустошенно.

Разведя полными мягкими руками, Кастилия воскликнула:

– Слава Деве Марии! Мы так переживали, когда увидели, как этот головорез повел вас в чащу. Боялись, что произойдет что-то ужасное… Мы молились за вас, – она переглянулась с Доном Сантино, и тот согласно кивнул.

Граф всмотрелся в белое бескровное лицо священнослужителя и понял, что с ним все же случилось что-то недоброе. Он подумал, что в силу своей скромности и порядочности магистр просто не хочет обременять их своими переживаниями.

– В сложившихся обстоятельствах мы здесь как одна семья и должны поддерживать друг друга, – сердечно заговорил Дон Сантино, решив помочь священнику снять груз с души и разделить с ними свои страдания. – По-одиночке у нас нет шанса выжить, а сплотившись – есть!

Вельможа протянул Лигардини руки и помог ему подняться. Потом, придерживая священника за локти, подвел его к лежанке, на которой прежде отдыхала Марсела. Кряхтя и охая, магистр опустился на нее и сел, поджав под себя ноги. Кастилия напоила его водой из бурдюка и принялась расспрашивать.

– Что же с вами произошло? Чего этот разбойник от вас хотел?

Служитель Ордена не желал ничего говорить и тем более делиться подробностями своего ужасного разговора с капитаном, но женщина буравила его своими горящими темно-карими глазами в явной надежде услышать душещипательную историю. Нечего было и думать, что она оставит его в покое.

– Ну-ну, так чего же требовал от Вашего Высокопреосвященства этот мерзавец? Не молчите, выговоритесь! И на душе сразу станет легче… Мы ведь ваши друзья, – затараторила женщина, расправляя кружева на платье.

Дон Сантино присел на край настила, ласково заглянул в лицо служителю Ордена и

проникновенно сказал:

– Несмотря ни на какие испытания, вера в нашего Спасителя поддерживает нас в трудные минуты.

– Вы правы, сеньор… – священнослужитель тяжко вздохнул.

Только сейчас Лигардини почувствовал, как сковавший его животный страх постепенно отступает. Мозг его начал осознавать, что бренному телу ничто не грозит, сердце перестало нещадно трепыхаться и кровь быстрее заструилась по жилам.

– Так чего же? Чего он от вас хотел, святой отец? – снова настойчиво спросила Кастилия, заглядывая магистру в глаза.

Разве можно спастись от женщины, сгорающей от любопытства?

Лигардини поднял глаза к небу, вздохнул и решил притушить это разгорающееся пламя парой фраз, надеясь, что тем дело и ограничится:

– Стоял я, друзья мои, прямо на краю погибели…

Дон Сантино и Кастилия замерли, превратившись в чутких и внимательных слушателей. Альвадо и Марсела подошли к ним и встали рядом, молча глядя на магистра, который находился в каком-то странном состоянии тревоги и подавленности одновременно.

– Но вера и мои чистые помыслы, – продолжал Лигардини, – не дали свершиться несчастью. Этому извергу не удалось меня сломить.

– О! – воскликнула Кастилия, молитвенно воздев руки.

Священнослужитель умолк.

– Ну-ну… что же дальше? – прошептала она и нервно прикусила нижнюю губу.

Магистр продолжал молчать: он полагал, что данного им объяснения вполне достаточно.

– А-а! Он грозил вам расправой и требовал рассказать о тайнах Святого Ордена?! Наверное, хотел выведать, где вы храните сокровища и какими маршрутами следуют ваши торговые галеоны? – воскликнула женщина, давая волю своему разыгравшемуся воображению.

Лигардини понял, что совершил роковую ошибку: вместо того, чтобы притушить любопытство Кастилии, он только подлил масла в огонь. Виной всему была его тонкая поэтическая натура, которая в этот раз сыграла с ним злую шутку, опрометчиво добавив его словам остроты и красочности! Теперь у него не осталось другого выхода, кроме как продолжать свой рассказ.

– Да-да, дочь моя, так все и было… Именно так, как вы говорите, – твердо ответил Лигардини, и кровь еще быстрее побежала по его жилам, а на мягких белесых щеках вновь проступил нежный румянец.

Кастилия перекрестилась.

– И что же случилось дальше, святой отец? Вы остановились на том, что он грозил вам смертью… – не унималась она. – Этот негодяй, наверное, думал, что вот так запросто угрозой смерти или, не дай Бог, бесчестия, сможет сломить дух магистра?! Не на того напал!

В глазах священника вспыхнула гордость, и он утвердительно кивнул.

Насупившись, граф кинул рассерженный взгляд в сторону берега – туда, где расположилась шумная ватага разбойников.

– И что вы ему ответили? Что? – воскликнула женщина, которую прямо-таки распирало от любопытства.

– Я ему сказал так: «Ничего вы от меня не узнаете! Ничего! Хоть пытайте каленым железом, хоть морите жаждой! Тайны я вам все равно не выдам! Не скажу, где хранятся сокровища Ордена!» – пылко воскликнул Лигардини и поправил свой золотой крест.

– Ох! А он?

– А он приставил к моему горлу нож и снова повторил свое требование.

Женщина схватилась за сердце.

– А вы?

– А я только засмеялся, – после этих слов Лигардини неожиданно расхохотался громко и зло, изображая, как именно он смеялся прямо в лицо капитану. – И сказал, что я праведник и смерти не боюсь! – тут он вдруг осекся и после паузы, кашлянув, добавил: – Моя душа обретет покой на небесах в раю, а его душа будет вечно гореть в аду…

Женщина перекрестилась.

– А он?

– Он понял, что ничего со мной сделать не сможет, что его угрозы на меня не действуют. Испугался кары Божьей и отпустил меня, – Лигардини поправил шапочку на макушке, упер руки в бока и посмотрел в лица своих внимательных слушателей взглядом, в котором не сквозило и намека на неискренность. – Вот как все было, друзья мои.

Растроганный Дон Сантино схватил руку магистра и пылко поцеловал ее.

– Вы настоящий служитель веры, бесстрашный, неподкупный и мужественный! – вслух восхитился он. – Вот что значит быть крепким как скала! – граф обернулся к своим детям и указал им на священнослужителя. – Верующего человека не сломить, он воистину всемогущ!

Лигардини развел руками, снял с груди крест и приложил его к губам, а после чего отрицательно покачал головой и промолвил:

– Один Бог всемогущ! А мы лишь его верные слуги…

***

Над берегом медленно расползался дым от горящих углей, смешанный с густым солоноватым запахом океана. Под старой развесистой акацией, поросшей мхом и опутанной цепкими лентами лиан, был свален весь незатейливый пиратский скарб: пустые дубовые бочки разного размера – одни с отверстиями и затычками для хранения жидкостей, другие – с открывающимися крышками для хранения солонины и других припасов; рундуки побольше и поменьше – как старые и облупленные, так и добротные, с навесными замками, покрытые блестящим лаком и украшенные металлическими рейками; увесистые тюки и большие плетеные корзины.

Возле этой огромной кучи, удобно устроившись в тени на пустом пивном бочонке, попыхивал трубкой Анатоль. С важным видом он выпучивал свой единственный зрячий глаз, внимательно следя, чтобы никому не взбрело в голову покуситься на чужое добро.

Он был добродушный малый, но его неприглядная внешность отпугивала многих: однажды во время сражения он лишился части носа и почти правого глаза, который не моргал и был затянут серой пленкой.

Отбросив со лба прядь волос, которая выбилась из-под цветастой косынки, Анатоль увидел приближающегося к нему капитана.

Кивнув ему, Ноэ принялся высматривать в огромной груде барахла свой сундук. Долго ему искать не пришлось. Сундук был большой, резной, из прочного розового дерева, окованный серебряными пластинами. В нем капитан хранил одежду, белье, письма, документы, предметы туалета и ценные навигационные приборы.

Расстегнув ворот несвежей рубашки, Ноэ снял с шеи кожаный шнурок, на котором болтался ключ. Отперев замок, он откинул крышку и заглянул внутрь. На самом верху лежал изысканный расшитый кафтан. От попавшей в сундук соленой воды он намок, ткань разбухла и полиняла, окрасив белоснежные кружева в грязно-синий цвет. Вынув кафтан, Ноэ принялся разглядывать его на свету.

– Дьявол! Такое отличное платье пришло в негодность! – с горечью в голосе воскликнул капитан и сильно встряхнул промокший наряд. Тысячи мельчайших брызг разлетелись в разные стороны. Лицо капитана исказилось в болезненной гримасе: – он опять позабыл про свою раненую руку. На повязке алыми пятнами проступила свежая кровь. Выругавшись и стараясь действовать только левой рукой, капитан повесил кафтан на ветки растущего рядом куста. Потом вынул из сундука две шелковые рубашки и два напудренных парика с разным количеством завитушек. Эти вещи были также тщательно вытряхнуты и развешаны для просушки. После настал черед небольшого ларца. В нем хранились письменные принадлежности: склянка с чернилами, несколько гусиных перьев и бумага для писем. Открыв ларец, он достал из него листы мокрой бумаги, разложил их на песке, а чтобы их не смяло и не унесло ветром, прижал сверху несколькими камешками.

Две уцелевшие бутылки превосходного флионского вина были отложены в сторону. У третьей, к несчастью, треснуло дно, и ароматный темно-красный напиток просочился наружу, насквозь пропитав батистовую сорочку. Капитан уставился на огромные винные пятна.

– О дьявол! – в сердцах воскликнул он и не церемонясь швырнул сорочку на песок: ее было уже не отстирать.

Следом из сундука появился тубус черного цвета, расписанный золотистыми узорами. Обычно в таких футлярах мореходы хранят подзорные трубы, но капитан прятал в своем другие, более ценные для него предметы. Открыв крышку и обнаружив, что вода внутрь не попала, он вздохнул с облегчением. Потом он извлек из тубуса несколько писем, деловые расписки и маленький замшевый мешочек. Развязал его и вытряхнул на ладонь золотое кольцо – женское, обручальное. На его внутренней стороне были изящно выгравированы два слова: «Любовь Навечно».

Капитан замер; лицо его помрачнело, глаза заволокла горестная пелена. Казалось, он забылся, погрузившись в воспоминания о чем-то безвозвратно потерянном.

Наконец, встряхнув головой, чтобы отогнать от себя тяжелые мысли, Ноэ положил кольцо обратно в мешочек. Затем вновь склонился над сундуком, проверяя, что еще следует просушить, а что остается только безжалостно выкинуть.

***

Высокие волны накатывали одна за другой, хлестали и раскачивали разбитый фрегат, который чудом держался на коралловом рифе. В такт кораблю раскачивалась и лодка, причалившая к его борту. Трое сидящих в ней флибустьеров наблюдали за Тиллем, который, привычно перебирая руками и ногами, поднимался по веревочному трапу. Добравшись до края борта, парень лихо перемахнул через него и очутился на открытой палубе.

Симон скинул короткий кафтан, покрепче затянул узел на косынке и, широко улыбнувшись, посмотрел на своего близкого друга.

– Надеюсь, я еще тебя увижу, Картавый, – как-никак за тобой должок! Поглоти меня, бездна!

– Помню, др-ру-жище, помню. Один сер-р-ебряный ор-р-денец я тебе пр-р-одул в кости. Ты, главное, возвр-ращайся, а там сочтемся. Я, как честный флибустьер-р, пр-ривык отдавать долги! Но только живым! Понимаешь, бр-р-ратец, только живым!

Симон потрепал товарища по шее и поправил ремень, за который был заткнут топор.

Потом, ухватившись за веревочный трап, ловко полез вверх, насвистывая веселую песенку.

К судну причалила и вторая лодка. В ней приплыли еще трое – Людвиг, Трюдо и Базина.

– Удачи вам, братцы! – крикнул Людвиг и помахал Симону рукой.

– А куда она денется? Она всегда с нами! – крикнул в ответ Симон, перелезая через борт.

Трюдо привстал и, держась за край качающейся лодки, крикнул Картавому:

– Как будем действовать, братец?

Картавый перевел взгляд на Трюдо.

– Дождемся, пока они вер-р-рнутся, а там посмотр-р-рим. Пар-р-рни будут цепь пор-р-рохом подр-р-рывать. Мало ли чего может случиться. Будем ждать здесь.

– Ясно, – ответил Трюдо и поднял из воды весло.

Людвиг последовал его примеру. Базина, удобно расположившись на скамье, вытянул ноги и, вынув из кобуры кремневый пистолет, принялся его чистить небольшим шомполом.

Моряки прошли по верхней палубе и остановились возле темного проема, ведущего вниз. По пути Симон сдернул с деревянного щита железный багор, которым во время сражений обычно срывали горящие паруса.

Тилль посмотрел на Симона и хлопнул его по плечу.

– Ну что, дружок, не позволим морским чертям взять нас в оборот?

– Не в этот раз! Как я могу сгинуть, ежели Картавый должен мне орденец! С тобой вместе его и пропьем! Ну и Картавого угостим, конечно!

Флибустьеры храбрились, но в их смехе сквозила заметная тревога. Спустившись по ступенькам, они оказались по шею в воде. Как ни странно, ее уровень на затопленной палубе остался прежним. Тилль пошел первым. В поднятой руке он крепко сжимал огниво и самодельную взрывчатку, оберегая их от влаги. Симон двинулся за товарищем. Одной рукой он придерживал на плече багор, а другой разгребал перед собой мутную воду. Пробираться здесь было сложно не столько из-за темноты, сколько из-за плавающих повсюду громоздких предметов и распухших тел утопленников.

– Смотри-ка, а этих серых тварей что-то не видать, – переведя дыхание, сказал Тилль. – Когда мы шли тут с Модесто, крыс была прямо тьма.

– Не удивлюсь, если они уже перебрались на остров, – усмехнулся Симон. – Как говорит наш Джакоба, капитан знает все, но крысы знают больше.

Тилль на ходу кивнул и отодвинул рукой плывущую на него большую доску, выломанную из пушечного лафета.

Монотонно и глухо шумели волны за бортом, ударяясь в обшивку корабля. Внутри же фрегата вода всплескивалась и расходилась мелкой дрожащей зыбью, заставляя покореженные балки и переборки надсадно трещать. Когда несколько отсеков остались позади, до приятелей донесся глухой ропот человеческих голосов.

– Святая Верона, они живы! – воскликнул Тилль.

Симон кивнул.

Услышав возглас Тилля, пленники принялись неистово кричать в темноту на непонятном для флибустьеров языке:

– Спасите нас! Мы слышим, что вы там… Мы умираем… Сжальтесь! Освободите нас! Спасите нашу принцессу! Спасите! Бог Кураху вас озолотит!

Моряки двинулись дальше.

Из раскуроченных бойниц сочился скудный свет, но и его было достаточно, чтобы разглядеть людей с медно-красной кожей. Семь измученных островитян из последних сил боролись за свою жизнь. Все, кто был поменьше ростом, утонули – их тела, удерживаемые цепью, раскачивались под водой словно поплавки, а макушки торчали из воды маленькими островками.