скачать книгу бесплатно
Три всполоха в священном гроте
Александра Суздалева
Больше всего Хейану Камту хотелось бы не засыпать волшебным сном на сто лет. Но увы – и вот он привыкает к новой эпохе, пытаясь вернуть стране магию и свергнуть с трона двоюродного правнука. Больше всего генералу Эрраго хотелось бы смыть обвинение в трусости и предательстве, погубивших армию. Но увы – и вот он ищет справедливости не у земного суда, а у небесного. А сэру Таргиссу по прозвищу Маг Коридора не хочется уже ничего. Лишь бы не мешали решать проблемы страны.Но лунный грот уже пробудился и намерен завершить все, что началось сто лет назад. Неужели мир и впрямь изменится навсегда? Что стоит за забытой катастрофой, за возвращенной силой, за совершенством древней магии? И какую цену придется заплатить за справедливость?
Александра Суздалева
Три всполоха в священном гроте
Пролог. На границе вечного покоя
Requiem aeternam dona eis, Domine,
Et lux perpetua luceat eis.
(Покой вечный даруй им, Господи,
И свет вечный да светит им
).
Вечернее солнце бросало по стенам яркие отблески, но они терялись среди огней Траурной залы. Ветвистые подсвечники, люстра-колокол с мириадами хрустальных лепестков и две поменьше – всё было зажжено по случаю прощания с Её Величеством Карнатион Киневард.
Людей собралось много. По залу пролетали шепотки: говорили об умершей, вспоминали былое. Хейан знал, что все это пустые слова. Карнатион осталась чужой в империи. Кто-то ненавидел ее за происхождение, кто-то – за рождение сына, кто-то – за стремление к справедливости и нежелание участвовать в придворных интригах. Кто-то просто принял как досадную необходимость из-за того, что император в свои почти пятьдесят оказался без наследника.
Когда один принц отказался от престола ради морганатического брака, а второй погиб, новая женитьба казалась безумием. Все советовали Его Величеству сделать наследником дальнего родственника, но он, сам будучи когда-то «дальним родственником», испытал так много страха перед непрочностью своего положения, что категорически отказался. Так во дворце появилась корлентская принцесса Карнатион. Нужная только для рождения сына. Из всех собравшихся здесь нужная только сыну.
В его сторону Хейан старался не смотреть. Они с принцем Матиссом провели у постели больной множество часов, полных пронзающей тревоги, окаменелого отрицания, безудержной слепой надежды и глухой ноющей боли. В последнюю неделю надежду заменила мрачная усталая мысль: скорее бы закончилось. Они не произносили ее вслух. Просто находили друг у друга в глазах пустоту и смирение с неизбежным.
При виде дам, утирающих слезы платочками, и скорбных лиц кавалеров Хейан вспоминал это, и его начинало трясти от злости. Они явились сюда только ради этикета в пышной церемонии. Сам он в Траурную залу зашёл на несколько минут. Приблизиться к гробу, вглядеться в восковое лицо на фоне императорской короны и орденов. Ощутить странную смесь благоговения и ужаса, приправленную благодарностью ей за сына и упрёком за то, что она оставила его так рано. Больше Хейан не выдержал. Он исчез в дальних дверях, и никто не заметил, что пятнадцатилетний сын герцога Камта, отчего-то полюбившийся принцу Матиссу, не смог оставаться на похоронах.
Чамэра он встретил в опустевших покоях императрицы. Чернявый хромой певец развлекал ее протяжными напевами, привезенными с их общей родины. Во дворце его не любили, считали пьяницей и картежником. Но при всей невыразительной внешности и репутации Чамэр пел так, что душу из груди вынимал. Хейан любил его слушать и со злорадным удовлетворением замечал, как у маркиз и графинь не выходит изображать презрение под влиянием этого удивительного голоса.
Здесь, вдали от пышных похорон и ненавидящих его людей, Чамэр терзал старую гитару. Хейан сел рядом. Перед глазами стояло неживое лицо Карнатион как напоминание о том, что время идет слишком быстро, а люди живут слишком мало. Совсем недавно он сопровождал отца во дворец и увидел ее впервые. И вот уже императрица лежит в Траурной зале, а вся пышность обстановки, блеск короны и орденов словно напоминают, что никакое величие не защитит тебя от смерти. Скоро хромого певца вышвырнут отсюда, а упрямые порывы Матисса больше не остановит кроткий голос матери. Моргнешь пару раз – и твои собственные похороны не за горами.
Чамэр пел, в голове Хейана перекатывались тоскливые мысли. Когда-нибудь все это закончится – и для чего оно было? Матисс говорил, что им предстоят великие дела и место в истории, но в это не верилось. От Карнатион останется черта между датами, пустые слова придворных летописцев да глупые сплетни. О том, как она улыбалась, накидывала на плечи шаль и держала сына за руку, никто не вспомнит. И о том, какие песни слушала, тоже.
Чамэр отложил гитару в сторону и посмотрел на Хейана.
– А что ж ваша светлость не в зале?
– Зачем? Там Ее Величества уже нет, а тут – ещё немного есть.
Чамэр дернул углом рта. Потом начал сбивчиво твердить о том, какой чудесный у государыни был голос да красивые платья и какое диво, что они с сыном так любили друг друга. Хейан бросал отрывистые мрачные реплики, но потом разговорился и про первую встречу с Карнатион, и про то, как вместе с Матиссом врывался в ее покои посреди беседы с корлентским послом.
Беседа их, рваная и перемежающаяся песнями, почему-то позволяла забыть о пугающем океане света вокруг умершей императрицы. Разрывала этот кокон ледяной пустоты и молчания, стягивающий грудь. Пару раз Хейан украдкой вытирал слезы. И, как бы ему ни было стыдно, от этого тоже становилось легче. Под конец, когда Чамэр вспомнил и отыграл в лицах историю о маркизе Мондаре, который подарил императрице огромную охотничью собаку и перепугал этим всю свиту, Хейан даже рассмеялся. В этот момент в комнату и зашёл Матисс.
Наследнику престола недавно сравнялось двадцать два, он был высок, широк в плечах и узок в поясе: из-за этой особенности ему не удавалось оставаться неузнанным ни на одном бале-маскараде. Траурный камзол принца, не выносящего роскоши, отличался от придворных нарядов элегантной простотой. На фоне черной ткани бледное лицо Матисса и его светлые волосы казались чем-то призрачным, близким скорее к Карнатион, нежели к реальности. Выделялись только большие синие глаза, взгляд которых впился в сгорбленную фигуру Чамэра.
– Чтоб я его здесь не видел, – холодно бросил принц и повернулся к Хейану. Чамэр, которого для Матисса уже не существовало, покорно поднялся и заковылял к выходу. – А ты почему ушел с церемонии?
– Тошно, – одним словом описал Хейан все то, что варилось и перекипало в нем за прошедшие с момента смерти императрицы часы.
– А вот это – не тошно? – Матисс яростным кивком указал на захлопнувшуюся за Чамэром дверь. – Болтаешь с каким-то дикарем. Если б ты видел, какая была церемония, какая светлая и торжественная музыка. Когда заиграла граэлла, мне казалось, я чувствую, как матушка поднимается от нас по сияющей лестнице в небо. Мы все это чувствовали. Не думал, что музыку для похорон можно писать вот так. Я, кажется, почти примирился с мыслью об ее уходе, раз она действительно ушла туда. А ты? Непонятно с кем сидишь смеёшься.
– Мы вспоминали Ее Величество, – пожал плечами Хейан. – И, кажется, здесь было больше искренних слов, чем там.
– Думай, о чем говоришь, – лицо Матисса болезненно скривилось. – Ещё скажи, что ты единственный, кроме меня, кто скорбит о ней.
– Нас четверо, – упрямо сказал Хейан. – Остальные лгут и умасливают, желая понравиться… Даже не императору, не знаю кому. Император-то давно предпочитает других дам.
– Замолчи! – губы Матисса дрожали; лицо его было выражением борющихся боли и гнева. – Можешь сколько угодно считать всех подлыми лицемерами, но не на похоронах моей матери, понял? Самому-то не надоело быть последним рыцарем света? Когда ты повзрослеешь?
– А когда мир повзрослеет? – огрызнулся Хейан. – Когда они перестанут презирать людей за их родину, а потом лить притворные слезы?
– Я повторяю, – голос Матисса зазвенел от бешенства. – Ты можешь считать двор сплошь лжецами, но. Не. Сегодня.
– Не буду. Просто потом уже нас с тобой станут хоронить так же красиво, бессмысленно и пусто.
– Хейан, это совершенно неуместно, – в дверях появилась Лора. Траур шел ей отлично – и к волосам, и к темным глазам, и к строгому выражению лица. Она была выше брата, как и Матисс, всегда вынуждая его смотреть снизу вверх. – Ваше Высочество!
Принц взмахнул рукой, пытаясь что-то сказать, но лишь делал частые хриплые вдохи. Лора стремительно двинулась к нему. Матисс опустился на кресло, тяжело дыша, на его лице выступили крупные капли пота. Внутри Хейана что-то с треском ухнуло вниз, и он почувствовал себя последним дураком и негодяем.
– Вам настолько тяжело выдерживать груз внутренней стороны? – Лора собирала с узоров, вытатуированных на обеих руках, магические плетения, Матисс делал то же самое. Матово-белые нити мелькали в их ладонях, собираясь в единое полотно восстанавливающего заклинания.
Хейан привычным движением создал в воздухе всего одну нить, но крупную, наполненную искрами и ярким неровным светом. Подойдя к сестре и принцу, он медленно опустился на колени.
– Ваше Высочество, я прошу прощения за недостойное поведение.
Нить влилась в их общее плетение, наполняя его сиянием магической силы. Матисс закончил заклинание, уменьшил его до размеров ослепительного шарика и, поднеся ко рту, сделал глубокий вдох. Минуту они сидели молча, ожидая, пока плетение проникнет внутрь и Матисс задышит ровно и спокойно.
– Это происходит слишком часто, – произнес наконец он. – Я мог бы выдерживать внутреннюю сторону, но не сейчас, когда Её Величество нас оставила. Мне слишком тяжело. Вашей поддержки, – в этот момент Матисс смотрел на Хейана, и у него в животе все плотнее сжимался мерзкий комок стыда, – недостаточно. Нужна более серьезная защита.
– Так вы хотите, – Лора сделала полшага назад, – пройти обряд коронации? Пока Его Величество ещё жив?
– В старых рукописях его именуют обрядом конкордата, и иногда наследник проходил его задолго до восшествия на престол, – быстро возразил Хейан. – Да, обычно он сопровождает коронацию, но это не одно и то же.
– Если Бурый орден узнает, это посчитают вызовом Его Величеству и убедят его, что сын хочет захватить власть, – Лора тоже говорила торопливо, но для нее это было необычно.
На минуту они замолчали. Тяжелым грузом повисла несбывшаяся надежда на то, что отношения императора с наследником когда-нибудь потеплеют. Хотя Хейан, наверное, надеялся меньше всех. Он на собственном опыте ощущал, что отец и сын, недовольные друг другом, со временем делают все только хуже.
– Значит, надо, чтоб никто не узнал, – Матисс снова смотрел в глаза Хейану. Это был намек, от которого его ещё больше затапливало стыдом. – Кажется, Анджер Альнин снова гостит у вас.
– Я не настолько глуп, чтобы повторять свои ошибки, да и с Анджером мы больше не откровенны, – медленно ответил Хейан. – А Бурый орден не углубляется во внутреннюю сторону, они не узнают. Но сможете ли вы выдержать испытание обряда в таком состоянии?
– Разумеется, нет, – Матисс перевел взгляд на Лору. Когда он говорил с человеком, то чуть поворачивал голову в сторону, убирая от глаз собеседника несколько едва заметных оспин на скуле. – Но императоры, не уверенные в своих силах, выходили на коронацию не одни.
– Это огромная ответственность для нас, – лицо Лоры выражало благоговение.
– Мы с этим справимся, – заявил Матисс с такой решительностью, что стал похож на себя обычного. – Выходим ночью, как обычно, из западной галереи. Приготовьте запасы плетений и энергии.
Брат и сестра кивнули одновременно.
На внутреннюю сторону мира, причудливую и непонятную, они впервые прошли год назад. Одной из способностей принца Матисса было умение прокладывать дорогу сквозь полотно между наружной стороной – миром людей, – и внутренней, наполненной духами и призраками. Здесь можно было отыскать магические артефакты, не подвластные человеческой руке, и увидеть уникальные плетения. А главное – получить бесценный опыт, потому что изнанка мира постоянно требовала от мага новых решений, отточенного ума и хладнокровия.
Самым прекрасным было ощущение, что ты справился со всеми вызовами и загадками, предложенными в этот раз. Возвращаясь обратно, Хейан и Матисс обменивались торжествующими взглядами, а Лора смотрела на них обоих с неподдельным восхищением. Ее магическое умение не дотягивало до талантов брата и уж тем более – до гения принца, однако присутствие духа в любой ситуации дорогого стоило.
И все же внутренняя сторона была не дворцовым парком для увеселительных прогулок. Открывая безграничные пространства и предлагая ценные дары, она стремилась овладеть человеком, проникнуть в его разум и навсегда увести за собой. И если Хейан и Лора переносили ее влияние сравнительно легко, то таланты Матисса обратились против него же. Он по несколько дней лежал в постели и периодически мучился приступами удушья, но ограничивать или откладывать очередное путешествие не соглашался.
– Мне было предсказано, что я переверну всю жизнь Гафельда, – твердил Матисс. – Идти на изнанку осмеливаются лишь те, кто получил звание рисдрена, и главы орденов, и все они говорят, что это слишком опасно и бесполезно. Либо трусят, либо лгут. Мы видели, насколько внутренняя сторона богата непостижимыми магическими явлениями, не может быть, чтоб их нельзя было обратить на службу людям.
Хейан и Лора, тревожась за его состояние, перекопали всю императорскую библиотеку. Многие трактаты подтверждали пагубное действие внутренней стороны на слишком слабых или, наоборот, слишком талантливых магов. Но средство они предлагали одно: прекратить с ней взаимодействие. Какие-то странные книжки описывали мудреные способы духовного роста, с помощью которого, якобы, можно было преодолеть это влияние. Но Матисс даже не стал об этом слушать.
Надежда появилась, когда в одной из книг Хейан зацепился взглядом за слова «бесполезно, если только этому человеку не предстоит занять трон Гафы». Гафой в эпоху написания трактата называли империю Гафельд, которой правил отец Матисса. Как выяснилось, во время коронации Киневарды проходили так называемый обряд конкордата, символизирующий их власть над страной на всех уровнях – в том числе над внутренней стороной. За прошедшие века династия упростила обряд, изначально проводимый именно на изнанке. Он стал просто торжественным мероприятием в храме луны. Но его изначальный смысл – прохождение испытания для утверждения влияния императора на внутреннюю сторону – чрезвычайно заинтересовал Матисса.
– Это действительно хорошая защита, – говорил он. – Изнанка словно бы принимает тебя за своего. Как рисдрена, только здесь гораздо лучше. Рисдрены просто закутываются в костюм из обеих сторон мира, а Киневард может повелевать обеими.
С того момента принц ещё сильнее ожидал восшествия на престол. Хейана это смущало: желать старому императору смерти было странно. Впрочем, в какой-то момент болезнь Матисса стала явно слабее… чтобы вспыхнуть с новой силой, когда императрицу хватил удар. В том было коварство внутренней стороны: ты уже покинул ее, а она не собиралась оставлять тебя. Увы, любые потрясения и смятения духа делали человека уязвимым перед ее влиянием. То, как тяжело Матисс воспринимал потерю матери, не оставляло сомнений: новая защита ему необходима.
Восточная галерея встретила их гулкой тишиной. Здесь, в углу, возле позолоченного зеркала, было место их постоянного перехода сквозь полотно. Принц всё ещё плохо себя чувствовал, а потому попросил Хейана снять заклинание-полог, прячущее следы их путешествий.
Для этого требовалось, во-первых, знать, что он есть, во-вторых, несколькими изящными плетениями в стиле Матисса дать ему проявиться целиком, и, в-третьих, нащупать так называемый рисунок контроля – скопление магических узоров, дающее власть над всем заклинанием. Желающий изменить или уничтожить чужие плетения должен был иметь искусный ум, ловкие пальцы и огромный опыт. Ведь свои рисунки контроля каждый старался усложнить, запутать и спрятать среди прочих нитей, чтобы в них никто не разобрался.
У Матисса был талант находить ключик к ним и с легкостью перехватывать плетения других магов. Хейану не повезло. Он мог лишь мысленно раскладывать заклинание на отдельные структуры, а затем искать часть, не несущую четких функций. Именно в ней могло быть сосредоточено управление. Увы, даже в стандартных плетениях одну и ту же функцию выполняли бесчисленные варианты узоров, и метод Хейана работал плохо. Впрочем, Матисс нередко давал другу какие-то задания по своим плетениям, а для этого несколько раз показал ему, как находить и взламывать рисунки контроля. Наблюдать за этим Хейану нравилось, но, когда он пробовал сам, чаще всего не справлялся.
В общем-то, не справился и сейчас. Растянутое плетение полога мерцало в углу галереи, а Хейан возился с ним, вертел так и эдак кусок, в котором, как ему казалось, прятался рисунок контроля, но без толку.
– Да сколько можно, – послышался над ухом усталый голос Матисса. Он сам шагнул ближе, прищурился и буквально несколькими легкими движениями нащупал нужный участок плетения в совсем другом месте. Развернул его, расплел и откинул полог. – Я же много раз объяснял тебе свой рисунок. Ладно с чужими замками ты справиться не можешь, но мои-то давно знакомые.
– Знакомые, но менее сложными они от этого не делаются, – буркнул Хейан.
Ему было неловко. От этого он злился и на запутанное плетение, и на усмешку Лоры, которая скептически относилась к его попыткам угнаться за Матиссом, и больше всего на самого Матисса. Его магия была слишком хороша. Хейан мог бы успокаивать себя разницей в семь лет, преимуществом королевской крови, опытом внутренней стороны, но это не успокаивало. Между ним и принцем в магическом умении располагалась огромная пропасть, и каждая попытка Хейана преодолеть хотя бы ее кусок ещё больше демонстрировала ее величину.
Матисс запрокинул голову, высматривая что-то в воздухе, а затем легонько прикоснулся к стене. Та в ответ колыхнулась, а затем рассыпалась на куски, улетающие куда-то в бездонную пропасть. Осталась только длинная лестница, ведущая вниз. Матисс двинулся по ней первым, затем – Лора, и затем только – Хейан. Очертания галереи за спиной окончательно растворились, но он знал, что, вернувшись, увидит все тот же целый и невредимый угол.
Они спускались в полутьме по огромной лестнице без перил, а сверху и сбоку нависло нагромождение многоэтажных зданий, обращённых основанием к невидимому небу, словно этот мир когда-то перевернули вниз головой. В сумраке метались очертания то ли птиц, то ли крупных летучих мышей. Иногда где-то далеко по воздуху двигались призрачные силуэты.
– Смотрите! – вдруг выкрикнул Матисс, указывая рукой вбок. – Матушка… Матушка, это вы?
Там была только темнота. Но Хейану показалось, что на мгновение он увидел фигуру маленькой девочки верхом на жеребёнке.
Наконец из мрака, окутывающего продолжение лестницы, выплыла огромная белая стена. Ступени вели к небольшой двери. Возле нее Матисс задержался, перебирая в руках магические узоры, окружающие замок. Отсюда можно было попасть в разные места внутренней стороны, и если ты не понимал, как сладить с дверью, то никогда не знал, куда она приведет на этот раз.
Хейан, как обычно, протянул Матиссу несколько самых примитивных, зато пульсирующих силой плетений. Тот сосредоточенно кивнул, наполняя ею свое заклинание и аккуратно присоединяя его к замку. Раздался громкий щелчок.
– Ну что, сегодня у нас особенная ночь? – Матисс повернулся к своим спутникам. – Я становлюсь на шаг ближе к великому будущему, да что я – мы все. Если вы согласны пройти вместе со мной коронацию на внутренней стороне, – он упорно избегал слова «конкордат», – наши пути сойдутся в один навсегда. И порукой тому будет не только наша дружба, но и сама изнанка мира. Моя слава – ваша слава, мои поражения – ваши поражения, моя жизнь – ваша жизнь. Вы уверены, что хотите этого?
– Уверены, – ответили Лора и Хейан в один голос. Белая птица, пролетающая возле самой стены, отозвалась им полукриком, полуплачем.
Матисс Киневард толкнул дверь, и она открылась.
Примечания
Здесь и далее эпиграфы и соответствующие им названия глав взяты из «Реквиема» Моцарта.
Глава 1. По чьей-то милости
Kyrie eleison. Christe eleison,
Kyrie eleison.
(Господи, помилуй. Христе, помилуй;
Господи, помилуй).
<I>
Пригороды Каны рассыпались вдоль западного тракта на неприлично большое расстояние. В детстве они с отцом много раз проезжали здесь, возвращаясь из горных княжеств. Так что Хейан отлично помнил: вот дорога идет мимо холмистых берегов Семеры, вот сворачивает от нее, а где-то спустя час появляется что-то, кроме бесконечных полей и придорожных трактиров. А сейчас каменные дома и оживленные мещанские рынки можно было встретить ещё до реки.
Золотистый Факел, самый выносливый конь из дворцовой конюшни, при виде проезжающих мимо телег повеселел и уже не норовил дремать на ходу. Но его хозяин мрачнел с каждым путевым столбом. За прошедшие девять лет он привык к изменившейся до неузнаваемости столице, а вот распоясавшиеся пригороды ударили по больному месту неожиданно ощутимо.
– В бездну бы это время, – заявил Хейан Камт воробью на кривой ветке каштана. – Идет и идет, и хоть бы ему что.
Воробей не ответил. Ему не приходилось спать сотню лет, а затем привыкать к новому миру, каждый раз надеясь, что на следующее утро он проснется по-настоящему. В своем родном 3090 году.
Мимо тащилась телега с сеном, и сидящая на ней девочка помахала Хейану рукой. У нее были грубо остриженные волосы и любопытные глаза с длинными ресницами, и она болтала ногами так, что, казалось, вот-вот свалится на пыльную дорогу. Женщина, которая правила тощей лошадью, даже не смотрела в сторону дочери. Хейан ответил кривой полуусмешкой, а потом по-настоящему улыбнулся, подумав, что такое приветствие от Каны его устраивает. Факел громко фыркнул. Докучливое солнце спряталось за набежавшими облаками, и жить стало как-то легче и приятнее.
Хейан Камт возвращался в столицу после полугода отсутствия. Он долго предвкушал этот день, и вот на тебе – разочароваться на пороге Каны. Наверное, просто усталость: слишком много было ранних подъемов и бессонных ночей. А все ж плевать на усталость! В этот раз Хейан возвращался из карадильских гор с триумфом, и скоро во дворце и на поле боя увидят, что такое настоящая магия.
В двадцать четыре года он стал рисдреном: заслужил высшее магическое звание Гафельда. В таком возрасте мало кто становился хотя бы аллереном, занимая предпоследнюю ступень в иерархии магов. Впрочем, Хейан знал, что многие случившееся не примут. Посчитают его недостойным и будут с нетерпением ожидать, когда он не справится с приобретенным могуществом. Не дождутся. На фоне полного дефицита энергии Гафельд располагал лишь четырьмя рисдренами, и почти все они были древними старцами и старицами, затаившимися в орденских норах. Неудивительно, что империя вела войны с переменным успехом и не могла вернуть заснувшие сто лет назад источники энергии.
В трактирах и маленьких городках, где он останавливался на ночь, торговцы и солдаты судачили о последних военных успехах Гафельда. Это немного уязвляло Хейана. Словно он опоздал, полгода прошли зря и колоссальный объем заклинаний, доступный рисдрену, не пригодится в войне. К тому же в связи с победами звучало имя Раймонда Эрраго, слишком молодого и осторожного для таких подвигов генерала, а вдобавок давнего друга Хейана. Вот уж от кого он не ожидал такой подлости: взять и переломить исход провальной кампании. Раймонд был образцовым командиром дивизии {?}[Дивизия (здесь) – армейское подразделение численностью около 10 000 человек, обычно представлена одним родом войск] и самым надёжным человеком из военных, но слава спасителя империи? Ему это даже не шло. Впрочем, воодушевление было слишком велико, чтобы Хейан позволил этой детской обиде захлестнуть себя. Война не кончилась, и, как бы стране ни повезло с полководческими талантами Эрраго, их недостаточно, чтобы добить Корлент. А значит, эрцгерцог Камт приедет вовремя и внесёт свой вклад в победу.
Факел был умным и послушным конем, поэтому всадник мог едва придерживать повод, занимая руки созданием бесконечных цепочек из магических нитей. Это были самые простые элементы заклинаний: потом цепочки сворачивались в спирали, соединялись друг с другом узелками, укладывались причудливыми петлями. Получалось более сложное плетение, напоминающее невесомую сетку или кружево. В таком виде существовали многие заклинания, но более серьезные требовали обьемности, трехмерной структуры. Выглядело они как мерцающие облака из искусно переплетенных нитей. Но это требовало времени и сил, а вот цепочки создавались бессознательно. Ещё в прошлом веке его учитель Роджер выговаривал юному Хейану за то, что он «развлекает руки» на людях и во время разговора. За сто лет традиции не изменились. Сейчас эту его привычку считали плохими манерами и неуважением к собеседнику. Впрочем, не изменился и сам Хейан, все так же поступая по собственному усмотрению.
Привычка ему нравилась: она, как ни странно, позволяла не отвлекаться от беседы, а заодно давала сырые наработки. Правда, их надо было куда-то девать. В тонкие свечи с жемчужным блеском – обычный запас мага – Хейан помещал готовые плетения, а простыми кусочками забивал вытатуированные узоры на руках либо распускал их в маленькие светящиеся искорки, которые грели кожу. Второй вариант окончательно повергал в ужас магов: к транжирству дефицитной энергии они не привыкли. Такое мог себе позволить только Хейан Камт. Сейчас, благодаря званию рисдрена, сырые фрагменты нашли себе место. Его «порфира», дополнительная энергетическая оболочка, застывшая где-то на полотне между внешней и внутренней сторонами, позволяла накопить огромный запас плетений. В ней предусматривался специальный кармашек и для такой ерунды.
Соединяя несколько магических ниточек изящными узлами, Хейан подумал, что все же надо будет потом покататься по западному тракту, чтобы окончательно приглушить болезненное недоумение. Хватит шарахаться от собственной родины. Даже если он имеет на это полное право.
Девять лет назад Хейан проснулся. Последний раз сонно перевернулся с боку на бок и наконец решил открыть глаза. В комнате царил сумрак, и лишь слабая полоска света, выбивавшегося из-под массивных штор, расчерчивала противоположную стену на две части. Это Хейана удивило. Он не терпел штор в своей комнате, и вся прислуга это знала.
Потолок оказался непривычно высоким, сама комната – наоборот, узкой. Очередной старый замок из тех, где Райнсворт Камт вместе с сыном любил останавливаться во время путешествий? Хейан поднялся с незнакомой высокой кровати, окончательно утвердившись в этой мысли, и прошагал к окну, чтобы отдернуть штору. Свет ударил ему в глаза. Комната была совсем небольшой, одну половину ее занимала кровать, а другую – расстеленное на полу огромное полотнище красного бархата. В его углу одиноко лежал цветок розы, срезанный под самую головку. Хейан почему-то поднял его, и цветок рассыпался разноцветной пылью прямо в руках.
Почему-то, когда он вспоминал об этом дне, то перед глазами вставала именно роза. Прочие воспоминания скомкались: как он орал на людей с чужими лицами, требуя, чтоб его прекратили разыгрывать, как отказывался вернуться в комнату, пока ему не покажут могилы отца и Матисса. Как стоял перед величественным надгробием Его Величества Райнсворта Первого и все равно не мог поверить, что это правда. Как слушал о событиях, произошедших за последние сто лет, – и не слышал.
Это был мир сбывшейся отцовской мечты, но мир чужой и неправильный, как кривое зеркало. Хейану повезло, что им занялся граф Сегард, человек из старой аристократии, ценящий династию Киневардов. С ним можно было говорить, не срывая голос от гневного крика. В первые дни Хейана постоянно трясло от злости.
Сегард рассказал, что случилось тогда, жарким летом 3090 года. Вскоре после похорон Карнатион умер и Его Величество. Последними указами он ограничил власть императора за счет расширения полномочий Национальной ассамблеи, а вдобавок до двадцатипятилетия Матисса страна передавалась в руки опекунского совета. О натянутых отношениях Гарланда Киневарда с сыном знали все, но никто не думал, что он предпочтет ему своих советников из Бурого ордена, возглавлявших ассамблею.
Матисс, с нетерпением ожидавший восшествия на трон и полноты власти, был взбешён. Он убежал в дальние комнаты дворца, к старой фреске богини луны и бросился на колени, моля ее о восстановлении справедливости.
