Сирийские каникулы

– Ну конечно нет! Во всяком случае, не всё, – опустив глаза, так же тихо сказала она.

Алиса сверкнула своими карими глазами – такой ответ её явно не устраивал.

– Ладно, пойдём, нас ждёт водитель, ещё успеем поговорить, – буркнула подруга.

На парковке девочек ожидал чёрный «Мерседес», в котором было так же холодно, как и в аэропорту.

«Не зря я курточку надела», – усаживаясь на заднее сиденье, подумала Жанна и, пока Алиса закрывала сзади багажник, сказала старому и тучному водителю-греку: – Ну, держись, «Олимпия», приехали девочки из России – принца делить!

– Olympia? Olympia is good! – Грек, видимо, не понимавший ни слова по-русски, поднял большой палец правой руки и добродушно улыбнулся.

По дороге до морского порта девочки не разговаривали. Алиса уткнулась в окошко, и казалось, что она рассматривает местные достопримечательности. Жанна тоже смотрела в своё окно. Водитель включил радио, и заунывная греческая песня наполнила ледяной салон автомобиля, разбавив напряжённую тишину.

Жанна повернула голову, чтобы снисходительно посмотреть на ревнивую подругу, но вдруг увидела, что плечи Алисы подрагивают, как будто она плачет. Жанна взяла её за локоть, но Алиса резко выдернула руку и ещё больше отвернулась к окну.

– Алиса, что с тобой? – с тревогой спросила Жанна. Та в ответ только покачала головой. Жанна дала ей неоткрытую бутылочку минералки, Алиса взяла её трясущимися руками, быстро открутила крышку и сделала большой глоток. Через пару минут она успокоилась и повернулась наконец к Жанне.

– Извини, Жан… – Она подняла заплаканные глаза и вдруг спокойно спросила: – Ты знаешь, какая я была в детстве девочка?

Жанна удивлённо и немного испуганно посмотрела на неё.

– Ну, ты рассказывала мне, что связалась с дурной компанией. – Она пожала плечами, не понимая, к чему клонит подруга.

– Когда мне было двенадцать, – опустив глаза, сказала Алиса, – родители поняли, что упустили то время, когда таких детей, как я, которых обычно называют «особенные», можно воспитать так, чтобы я стала «приличной девочкой из хорошей московской семьи» – кажется, такая формулировка устраивает всех родителей. Но тогда я не могла понять саму себя и объяснение своим поступкам и своему поведению искала в компании взрослых людей, которые с радостью объясняли мне, как и по каким принципам надо жить. Вот в двенадцать лет я и попала в первый раз в полицию. За то, что у меня нашли наркотики, которые я просто должна была передать одной гламурной даме. Дальше – больше. Семья перестала для меня существовать, и я просто заявляла родителям, что я взрослая и мне от них нужны только деньги. Жизнь была настолько интересной для меня тогда, что моё первое дело, которое рассматривала судья, осталось без приговора лишь потому, что я была ещё маленькой. Разумеется, этот случай ничему меня не научил. Потом, в тринадцать, у меня появился парень, который был старше меня на семь лет. Он-то и объяснил мне, что такое любовь и что я уже взрослая женщина. Какая глупость!

Она чуть опять не заплакала, но сдержала себя и, сжав кулачки, продолжила:

– Сейчас это называется синдром дефицита внимания с гиперактивностью и превосходно лечится, а тогда никто этого не знал – ни родители, ни я сама. Я не понимала себя, не понимала ту ситуацию, в которую попала.

Алиса подняла глаза и, увидев, что Жанна с пониманием и даже теплотой смотрит на неё, вновь заговорила:

– В четырнадцать я уже была в банде скинхедов, и эти отморозки убедили меня, что в таком возрасте мне ничего не будет даже за убийство. Они всегда выставляли меня вперёд, когда нападали на беззащитных людей с другим цветом кожи или другим разрезом глаз. Это была ложь. И второй раз я встретилась с той же самой судьёй, когда нас судили за убийство. Я не убивала, но я состояла в банде, и этого уже было достаточно. Тогда-то адвокат, который сейчас частенько мелькает на телевидении и которого за большущие деньги наняли мои родители, настоял на проведении психиатрической экспертизы, и целый консилиум врачей определил, что у меня психическое отклонение. Был суд. Мы все, двенадцать человек, сидели в клетке, а из зала мои родители смотрели на меня, плакали и ждали, наверное, чуда. Я тогда впервые сказала: «Господи, помоги мне!» Не вслух, конечно, но очень искренне. Суд шёл почти месяц, и чудо действительно случилось. Я даже не понимала, о чём говорит судья, но вдруг она замолчала и потом, глядя мне в глаза, сказала: «Алиса, ты уже не маленькая и за свои поступки должна отвечать сама». В зале наступила тишина, все смотрели то на меня, то на судью. А мы смотрели друг другу в глаза, и тишина стояла гробовая, я даже боялась моргнуть. И вдруг она сказала: «Алиса, я знаю, что ты не обычный ребёнок. Я верю тем людям, которые дали заключение о твоей болезни. Я знаю, как тяжело тебе найти себя в этом мире. Дети с таким диагнозом особенно чувствительны к поступкам окружающих, они, может быть, даже не понимают умом, но они чувствуют сердцем, чувствуют своей детской душой то, что мы, взрослые, порой не способны почувствовать. Я готова поверить тебе, что ты не знала законов, но разве твоя душа, твоё сердечко не смогли подсказать тебе, где добро, а где зло? Что ты чувствовала, когда на твоих глазах убивали человека?» – «Боль», – прошептала я почти одними губами в окутавшей меня гнетущей тишине. Это слово вырвалось откуда-то изнутри. И у меня внезапно градом полились слёзы. И этими глазами, в которых всё поплыло, я продолжала смотреть на судью.

Алиса шмыгнула носом, сделала прерывистый вдох и продолжила:

– Зал загудел. Эти упыри в клетке смотрели на меня с презрением, как на предателя. Я увидела лица своих родителей. Я никогда не видела их такими. В их глазах было отчаяние. Они понимали, что теряют меня. В это мгновение мой мир перевернулся, я как будто проснулась от долгой спячки. Это была уже другая Алиса. Мне дали условный срок, и я оказалась на свободе, но это была уже другая свобода, другой мир. Через год судимость сняли, я вернулась в школу, вернулась домой. А всё свободное время я проводила в фитнес-клубе, который был рядом с нашим домом. Вот там, в фитнес-клубе, я и познакомилась с Аллой Георгиевной – мамой Андрея. Мы часто там виделись, и я постепенно прониклась её рассказами о путешествиях, о других странах, которые я совсем не знала. Я доверила ей абсолютно все свои тайны и рассказала историю своих приключений. Она пожалела меня. Она стала для меня действительно второй мамой. Она помогла мне стать совсем другой. Потом я поступила в универ и узнала, что Андрей – наш преподаватель. Нет, у нас не было с ним никаких отношений, хотя мы часто виделись, когда я бывала у них дома. Алла Георгиевна спрашивала у меня: «Как там мой Андрюшка преподаёт?» И вдруг появляешься ты, и для меня как будто всё рухнуло, я так боялась потерять мир их семьи, этот необыкновенно добрый и милый мир, к которому я могла прикасаться.

Алиса так и не смогла сказать Жанне, что безумно влюблена в Андрея.

– Взять нас с тобой в экспедицию было спонтанным решением – просто две девочки, работавшие у них, не смогли в этом году поехать.

Жанна обняла Алису, прижала к себе и почувствовала, как её саму немного трясёт от всего услышанного.

– Что у них тут за привычка на всю катушку врубать кондиционер? – как бы оправдываясь, пробурчала Жанна и посмотрела вперёд, на водителя.

– Так что ты уж не обижайся, подруженька, – подняв на Жанну виноватый взгляд, сказала Алиса, – но как только я услышала от тебя историю о том, какие оргии вы устраиваете с Андреем, то всё рассказала Алле Георгиевне.

Жанна округлила глаза и набрала полную грудь воздуха, чтобы что-то ответить, но Алиса перебила её:

– Только она не знает, что это была именно ты.

Жанна глубоко выдохнула и почти прошептала:

– Мама дорогая…

Глава 3. «Олимпия»

Впереди уже показались белоснежные яхты, стоящие в порту Пирея, и девушки с любопытством маленьких котят, которые так и норовят приоткрыть дверь на кухню, чтобы выбрать себе самое вкусненькое, вглядывались в каждую из них и представляли, какая же она, «Олимпия». Лёгкий холодок волнения только усиливал это любопытство.

Минут через десять водитель проскочил открытый шлагбаум, приветственно махнув ладонью охранникам порта, и вскоре остановил машину у роскошной яхты, а уместнее было бы сказать корабля, и даже самые смелые предположения о том, где они проведут свои каникулы, у девушек просто растаяли.

Это была самая большая и красивая яхта в порту – так им показалось в ту минуту. У трапа, на фоне золотистых букв Olympia на борту, стоял капитан – тот самый, с которым Жанна познакомилась в ресторане в Москве, только он выглядел ещё элегантнее и как-то даже задиристей, что ли. На нём были форменная белая рубашка с коротким рукавом и золотистой отделкой и белые брюки с идеальной стрелкой, дополненные тёмно-синим ремнём с сияющей пряжкой. И конечно же, капитанская фуражка! Белая, с тёмно-синим околышем в цвет ремня, с золотым плетёным ремешком и такой же золотой кокардой. А золотистое шитьё на козырьке в виде лавровых ветвей не давало его владельцу ни единого шанса остаться незамеченным даже на самом грандиозном параде любой флотилии мира!

Панико Комодромус ждал Жанну с Алисой, чтобы лично проводить их на борт вверенной ему яхты, а заодно провести экскурсию по всему судну. Ну и, конечно же, блеском своих лакированных остроносых ботинок, также тёмно-синего цвета, и идеальной чистотой в каютах дать понять этим милым созданиям, какой блестящей работы он ожидает от стюардесс на протяжении всей экспедиции. В какие бы шторма их ни заносило.

Панико искренне обрадовался их приезду и с добродушной улыбкой приветствовал ничуть не смутившихся милых леди галантным поцелуем их белоснежных ручек. Он неплохо говорил по-русски, поэтому экскурсия по каютам и салону с лакированной мебелью цвета «вишня», отделанной нежной бежевой кожей, проходила весьма оживлённо. Пол в салоне яхты устилали ковры ручной работы, отчего тишина здесь была абсолютной, а уютная обстановка так и манила ненадолго прилечь на мягкий диванчик и вздремнуть с дороги.

Затем капитан показал стюардессам их каюту. Она была рассчитана на двоих, имела душевую комнату и туалет, отделанные, как показалось Жанне, натуральным мрамором. В каюте был один, но большой иллюминатор, поэтому пространство не казалось тесным.

– Главное на яхте – это чистота и исправность всех узлов, – с довольной улыбкой произнёс капитан и многозначительно посмотрел на девушек.

На кроватях лежала аккуратно выглаженная форма стюардесс.

– Согласно предоставленным вами размерам, – всё с той же улыбкой подчеркнул Панико. – Эта форма сделает вас ещё привлекательнее, – не удержался он от комплимента.

Девушки ответили милыми жемчужными улыбками, чуть опустив глаза.

Форма была в двух вариантах. Одна парадная: тёмно-синяя, узкая, с боковым разрезом юбка чуть выше колена, белая рубашка с коротким рукавом и золотистым шитьём на погонах и тёмно-синяя пилотка с золотистой кокардой. Другая, повседневная, состояла лишь из коротких синих шортиков, белой рубашки поло с золотистой вышивкой Olympia и синей бейсболки с длинным козырьком, на которой также красовалось название яхты.

– Располагайтесь, будьте как дома, и отныне прошу вас чувствовать себя хозяйками этой яхты. От вас будет зависеть настроение команды и гостей, чуть позже я познакомлю вас с остальными членами экипажа, вечером они появятся на яхте. Завтра у нас день подготовки, ну а послезавтра мы встречаем владельца и гостей нашего судна, – уже более строго сказал Панико. – Вы не боитесь качки? – чуть склонив голову в сторону Алисы, с улыбкой спросил он. – Я знаю, что Жанна не раз выходила в море, а вот вы… Не будет ли для вас морская болезнь серьёзным испытанием?

– А что это такое? – наивно спросила Алиса.

– Я знаю, как справиться с морской болезнью, и, если что, помогу, – вступилась за подругу Жанна, всё так же мило улыбаясь.

– Ну что ж, надеюсь, с вами всё будет в порядке. Тем более что на нашей яхте есть система стабилизации, так называемый успокоитель качки, поэтому, если даже и будет волнение, мы пройдём его плавно и почти незаметно, – всё так же учтиво склонив голову в сторону Алисы, уточнил Панико.

Как только дверь за капитаном закрылась, Жанна с Алисой принялись примерять свою новую одежду. К их удивлению, она была подобрана словно специально под их точёные фигуры. Надев парадную форму и взглянув в зеркало, Жанна даже вскрикнула:

– Ах, как же мне идёт форма стюардессы и эта пилотка!

Алиса примерила повседневные обтягивающие шорты, поло и бейсболку, вывела свои гладко причёсанные локоны через её заднюю часть и стала похожа на милого мальчугана.

– Ха, а ничего так я выгляжу! – улыбнулась она, а потом задумчиво сказала: – А я даже и не подумала об этой… о морской болезни.

– Не бери в голову, всё будет хорошо! – с задором ответила ей Жанна. – Ну что, пойдём познакомимся с нашим рабочим местом?

Она тоже надела чертовски элегантные шортики, и её длинные и ещё свободные от загара ножки стали особенно привлекательными.

– Пойдём! – с горящими глазами поддержала её Алиса.

Едва они открыли дверь и поднялись в салон, как навстречу им выплыла, словно в танце, широко раскрыв руки и с грациозной улыбкой на лице, гречанка лет тридцати пяти.

– Милые русские красавицы! Добро пожаловать! – почти пропела она с заметным акцентом.

– Алкеста! – воскликнула Жанна, сразу поняв по рассказу Андрея, что только она, кок «Олимпии», может быть такой гостеприимной.

– Да! – воскликнула та в ответ и, в восторге оттого, что её имя знают даже незнакомые русские девушки, крепко обняла Жанну.

– А это Алиса! – так же громко сказала Жанна, представив улыбающуюся подругу.

– Алиса! – Алкеста обернулась к девушке и так же радостно обняла её. – Пойдёмте скорее ко мне – я буду вас угощать, и мы поднимем бокалы за встречу!

Приобняв уже сразу обеих девушек, Алкеста повела их на камбуз. Небольшой стол, стоявший у иллюминатора, был уставлен аппетитными закусками из морепродуктов, названия которых Жанна и Алиса даже не пытались отгадать, а в центре красовался небольшой изящный графин домашнего вина, которое Алкеста принесла из дома. Она чуть приподняла графин, посмотрела в глаза девушкам и с доброй улыбкой сказала:

– Глоток чудесного вина, которое делает мой муж, мы выпьем за встречу и наше знакомство.

Девушки не заставили себя уговаривать и вскоре все уже сидели за столом, оживлённо беседуя. Алкеста посчитала своей обязанностью рассказать обо всех членах экипажа и делала это весело и с юмором, дополняя характеристику каждого богатой мимикой и жестами, показывая, как умеет надувать щёки капитан, как серьёзен в своей работе Фёдор Петрович, моторист, и как умело исполняет свои обязанности помощник капитана Сергей.

Алкеста действительно оказалась не просто удивительным коком, но и очень компанейским, жизнерадостным человеком, время с ней летело быстро и непринуждённо. Когда ближе к вечеру на яхте стали появляться другие члены экипажа и представляться новичкам, Жанна с Алисой встречали их уже как старых добрых приятелей, тем более что деликатесы и приятное лёгкое вино настроили их на дружеский лад, а комплименты, которыми так и сыпали мужчины в адрес девушек, принимались ими весело и любезно.

На следующий день вся команда приводила яхту в идеальный порядок. Каждый уголок открытых палуб и внутренних помещений, даже самых маленьких, был пройден с чистящими средствами так тщательно, что капитан выразил благодарность всему экипажу после того, как лично проинспектировал всё судно.

Жанна из любопытства заглянула в машинное отделение и была поражена мощью двигателей и тем, с какой любовью Фёдор Петрович, мужчина лет пятидесяти с густыми седоватыми усами, настоящий морской волк, содержит своё хозяйство. Когда Жанна стала внимательно разглядывать двигатели, Фёдор Петрович не выдержал и спросил:

– Интересуетесь?

– Да, интересно. Есть с чем сравнить. Мой дедушка был капитаном сейнера, и я помню, как громко да ещё с дымком и запахом горелого масла работал там двигатель.

– Ну, сравнила! Там, наверное, был дизель от трактора, а здесь два «Катерпиллера» по тысяче восемьсот лошадок каждый. Мощь! – с довольной улыбкой сказал Фёдор Петрович.

– И какая крейсерская скорость? – со знанием дела спросила девушка.

– Двенадцать узлов, максимальная – тринадцать.

– Это где-то двадцать четыре километра в час, – быстро перевела Жанна.

– Хм, молодец, разбираешься, – с уважением отметил Фёдор Петрович.

День пролетел быстро, все порядком устали и поэтому после ужина разбрелись по своим каютам, чтобы пролистать странички в интернете, созвониться с родственниками и пораньше лечь спать. Подъём предполагался ранний, в ожидании гостей и владельца яхты все немного волновались.

Глава 4. Последнее письмо Александра Великого

6 апреля 2003 года, 06:00. Ирак, Багдад,

российское посольство

– Они знают, что архив с письмами Александра Македонского у вас, и просто так не выпустят из Багдада, они пойдут на крайние меры. У меня складывается впечатление, что американцы только для того и затеяли войну, чтобы полностью вычистить Национальный музей Ирака, – озабоченно сказал старший советник посла.

– У нас приказ – обеспечить безопасность Одинцова и вывезти его и его груз как минимум в безопасное место, – чётко доложил полковник Мезенцев.

– Сколько вас?

– Я и подполковник Рубцов.

– Сергей тоже здесь?

– Так точно.

– Негусто, – грустно выдохнул советник. – И ещё гражданский профессор с архивом. Ну а может быть, это даже и лучше – вы сможете встроиться в нашу колонну со своей машиной, и попробуем выскочить. У нас семь машин, ваша будет восьмой. Мы выдвигаемся на Дамаск самой короткой дорогой – через Иордан, этот маршрут согласован с американским командованием. Что они предпримут, я не могу сказать, но вполне можно ожидать провокации с целью захвата дипломатической почты и архива, а значит, возможен силовой захват и проведение досмотра. Этого исключать нельзя. – Советник смотрел на карту и просчитывал возможные варианты.

– Мы не можем идти на такой риск, – покачал головой Мезенцев.

– Понимаю. Если мы доедем до Эль-Фаллуджи свободно, – ткнул карандашом в карту советник, – то будет возможность уйти вот с этой развилки к северу, на Эль-Кайм, к границе с Сирией. Сейчас на границах неразбериха, возможно, вам удастся проскочить. Получится, конечно, большой крюк, но дорога не основная, и, скорее всего, постов там нет или их немного. Во всяком случае, это один из вариантов. Хотя не думаю, что они обнаглеют до такой степени, что начнут блокировать дипломатическую колонну. Если вы вообще не сможете проехать – будет возможность вернуться в посольство. Здесь остаются двенадцать сотрудников, – подвёл итог советник.

– Профессор Одинцов сказал мне, что хранитель архива тоже предлагал ему пройти через Эль-Кайм, – ткнул в карту Мезенцев. – Его сын – заместитель начальника этого погранперехода. Но соглашусь с вами: это крюк, и американцы смогут заподозрить неладное, если вся колонна пойдёт таким длинным маршрутом – на юг страны через север.

– Ну что ж, будем рассчитывать на худшее и верить в лучшее, – чуть улыбнувшись, произнёс советник. – Выезжаем сегодня в одиннадцать тридцать.

– Есть.

Подполковник Сергей Рубцов, так же как и полковник Олег Мезенцев, был сотрудником одной из спецслужб России. Их главной задачей было обеспечить безопасность профессора Одинцова, доставить его живым и невредимым в Москву. Такими же невредимыми должны были быть доставлены уникальные документы, над которыми в последние полгода работал профессор в Национальном архиве Ирака. А самым ценным в этом архиве было предсмертное письмо Александра Македонского своему учителю и близкому другу, человеку, которого в юности ему так хотелось назвать отцом, – великому философу Аристотелю.

Александр Македонский был великим завоевателем, и радостью от побед в военных походах он непременно делился со своим «милым другом и любимым учителем», как называл его Александр в своих письмах. После каждого такого похода Аристотелю доставляли интересующие его образцы горных пород из далёких мест, растения и даже животных. Учёного интересовали и археологические находки, и артефакты древних цивилизаций, с таким трепетом охранявшиеся их потомками. Захватив Вавилон, Александр был удивлён богатствами этой страны, хранившей как бесчисленные ценности уже далёкой шумерской цивилизации, таинственно исчезнувшей за пять тысяч лет до нашей эры, так и чудеса самого Вавилона, которые угодливо демонстрировали Александру местные правители, удивляя и порой шокируя его.

Его приветствовали огненными ручьями, которые вдруг загорались ночью и стремительно летели, казалось, со всех концов города к подножию дворца царя Азии, стоявшего на самом высоком месте. Затем Александру показали чёрное озеро близ города и вязкую чёрную воду, источающую резкий запах, но обладающую свойством гореть. На глазах у македонского царя этой жижей обмазали с головы до ног мальчика лет двенадцати, и, как только к нему поднесли факел, вокруг него вспыхнуло голубое пламя. Крики ужаса юноши вывели Александра из оцепенения, и он приказал немедленно погасить огонь.

Нетрудно догадаться, что великому полководцу продемонстрировали нефть, которой так богаты эти места. Она выступала из-под земли, и местные жители пользовались ею как источником света в своих домах или для ночных забав, напоминавших, по сути, современный фейерверк.

Изучая чудом сохранившиеся старые письма, профессор Одинцов обратил внимание на одно из них. Многие признаки указывали на то, что оно принадлежит руке самого Александра Македонского. Анатолий Николаевич смотрел на него и не мог поверить своей удаче. Судя по первым строкам, оно было прощальным, но перевести его полностью учёный не смог. Понял только, что Александр описывает какие-то чудесные предметы, сохранившиеся, по его словам, от загадочно исчезнувшей цивилизации шумеров.

Это были два артефакта, свойства которых никто не мог описать обычными словами, а их названия из поколения в поколение передавались как шумерские клинописные символы, не поддающиеся переводу. Один из них Александр назвал железной змеёй, «с которой можно играть, как с живой, но каким бы узлом ты ни завязал её – утром она проснётся прямой, как меч». А второй – стрелой, сделанной из стали, которую невозможно перековать, и «нет такого пламени, в котором бы стрела поддалась молоту, и всё, чем она может удивить, – это превратиться наконец в огненный шар, который наутро окажется всё той же стрелой».

Профессор Одинцов выдвинул гипотезу, что описание этих артефактов как-то связано с металлом, имеющим свойство памяти. Принадлежность их к шумерской цивилизации была весьма сомнительна, скорее сами шумеры получили их в дар от неизвестного народа или они имеют внеземное происхождение. Письмо Аристотелю, описывающее эти предметы, было датировано 323 годом до нашей эры, годом смерти Александра, и больше об этих загадочных предметах нигде не упоминалось. Они исчезли. Более того, никто не видел последнего, предсмертного письма Александра, а ведь умирал он, по свидетельству придворных и близких друзей, около трёх недель. Иногда ему становилось лучше и он мог ходить, пить вино и выглядел относительно здоровым, хоть и предчувствовал, что смерть близка, и «произносил речи, похожие на прощальные», – так описывали его последние дни историки.

И вот это последнее письмо, адресованное Аристотелю, казалось, было в руках у профессора Одинцова, но события уже начали развиваться по худшему сценарию.

Глава 5. Под дипломатическим прикрытием

6 апреля 2003 года, 11:30. Ирак, Багдад

Багдад бомбили уже неделю. Временами бомбёжки затихали, и небольшие группы американских солдат при поддержке бронетехники проникали всё глубже в кварталы древнего города. Автоколонна с российскими дипломатами начала движение из Багдада в сирийский Дамаск. В последней, восьмой машине, внедорожнике «Тойота», находились Мезенцев, Рубцов и профессор Одинцов. За рулём был Мезенцев. Оружие – а это два автомата АКС-74У, ручной пулемёт Калашникова и несколько гранат – прикрыли в салоне одеждой, и при беглом осмотре оно не было заметно. Архив расположили в багажнике между другими коробками, набитыми с целью маскировки всякого рода национальными сувенирами и книгами из посольской библиотеки. Кроме того, всё это могло прикрыть спины пассажиров в случае обстрела из лёгкого стрелкового оружия.

Пока обстановка казалась спокойной и дорога была свободна.