Монах Ордена феникса

– Это так, Великая, но смотри, я привела мужиков. Все они из Города.

– Похожи на оборванцев, – сказала Великая.

– Путь был трудный, на нас много раз нападали звери. А этот вообще в костре штаны свои спалил…

Все вокруг стоящие рассмеялись, королева улыбнулась:

– Мужики, что с них взять, – презрительно сказала она. – Сегодня у меня баня, я хочу, чтобы ты отдала мне их на ночь.

– Великая, это честь для меня, только… Кроме вот этого, – ткнула она пальцем в Альфонсо,– он отравился поганками и весь покрыт коростой. Пусть сначала придет в подобающий вид…

– Хорошо – подлечишь, и отдашь потом…

– Подождите, черт возьми! – вдруг закричал Гнилое Пузо, внимательно рассматривая землю у своих коленей, – что здесь происходит? Что значит отдашь, я что Вам- предмет, что ли? С каких пор какая то баба распоряжается мной, как… как… да как предметом?

По толпе пробежал возмущенный ропот, Лилия проскрипела, еле слышно: «Заткнись», но проскрипела поздно, звук уже врезался в уши всех вокруг.

– Что ты посмел сказать? – злобно процедила Великая, – ты назвал меня бабой?

– Прости, Великая, они из далека, и не знают наших порядков. Там, откуда они пришли, «баба» – это не оскорбление, это почти комплимент, -торопливо заговорила Лилия.

– И там это терпят? Какая дикость. Я надеюсь, ты воспитаешь их как следует, и я больше не услышу подобной дерзости. Приведи их в порядок и приведи ко мне к вечеру…

– Да иди ты к черту, вздорная стерва! – вскрикнул Гнилое Пузо и вскочил на ноги,– ни одна чертова баба не посмеет распоряжаться мной, как потаскушкой! Ваше бабье дело – детей рожать, да мужа ублажать, а не с копьями ходить…

Дикий рев сотряс деревню, сильный удар древком копья, обрушил Гнилое Пузо на колени, но следующий удар он уже парировал, откатившись в сторону, поймал дерево копья, рванул на себя, а когда баба от рывка дернулась к нему, пнул ее ногой в живот, отбросив в сторону. Две бабищи кинулись к нему, но он уже оказался у королевы, приставил ей копье к животу, крикнул:

– А ну отошли, сучки, иначе я ее как корову на копье насажу.

– Опомнись, презренный мужик, пока еще есть возможность, – сказала королева, нисколько не испугавшись, как будто ее угрожали убить каждый божий день, и она к этому привыкла. Впрочем, все королевы мира обречены скрывать свои эмоции, особенно когда на тебя смотрят подчиненные. – Еще миг, и ты со своими дружками отправишься на съедение к Зверю.

– Да я лучше к Зверю отправлюсь, чем с тобой в баню пойду, он всяко посимпатичнее будет…

И тут же он получил очень сильный удар ногой в пах от Великой. То, как самозабвенно и тщательно его били потом, он уже не чувствовал, поскольку был занят, корчась от боли с ладонями между ног. Уже синего, с разбитым глазом, опухшим лицом и множеством ссадин, его связали, потащили в избу для преступников, видимо, поскольку она была пустой, холодной и смахивала на тюрьму, с клочком сена на полу и без окон. Альфонсо и Тупое рыло тоже связали, тоже кинули в узницу, правда, не побили.

– Завтра, с утра, все трое отправитесь к Зверю, – холодно и жестко сказала королева и дверь захлопнулась с приговаривающим к смерти стуком.

– Да пошла ты, сука, – брызнул ей вслед кровью из разбитых губ Гнилое Пузо. Альфонсо думал, что сейчас вернутся бабы – костоломы, и добавят ему огонька, но этого не произошло.

– Я вот что-то не понял, а почему мы тоже пойдем к Зверю? – нарушил тишину Тупое Рыло.

Альфонсо сел на пол в углу, поджал связанные колени к подбородку, положил на них связанные руки. Избавиться от веревок не составило бы труда, но это делать строго настрого запретила делать охранница, стоящая за дверью, да и смысла в этом не было – как отсюда сбежать, никто не имел понятия. От волков даже на десять метров не убежишь. Да с волками даже из деревни не выйдешь. Или даже из избы. Дверь резко распахнулась, вихрем влетела Лилия, принялась кружиться по узнице и орать:

– Да что вы за идиоты такие!! Да как можно было тявкальники раззевать, то, а? Было у меня вас трое, теперь ни одного мужика не будет!!!

– Хоть тебя я придушу перед смертью, тварь! – взъярился Гнилое Пузо и вскочил на ноги. Лилия взвизгнула, вылетела за дверь, быстро ее закрыв.

– Могли бы жить нормально, я бы вас даже на цепи бы не держала, так нет, сразу все надо испортить, сволочи!! – прокричала она за дверью, а потом, судя по топоту ног, яростно убежала.

15

Солнце проснулось веселым, ярким, но холодным, а Альфонсо проснулся от смеха, рождающего страх, иногда доходящий до ужаса. Ему снились Черные птицы с горящими хвостами, и этот сон, искаженный забвением, но все равно пугающе смешной, заставил его валяться по полу от хохота. И, казалось, смех не кончится, пока не разорвет внутри все мышцы, до одной.

Гнилое Пузо, весь заплывший, синий от побоев, хмурый, злой, как собака, смотрел на него с холодным спокойствием смирившегося со всем человека.

– Чего это с ним? – спросил Тупое рыло, зябко поежился – в узнице было холодно. Очень холодно.

– Сбрендил, – хмуро процедил Гнилое Пузо.

Также подумали и все остальные женщины – вся деревня пришла их проводить к пещере, в которой обитал Зверь – страшное порождение Смаргалы. И смех Альфонсо звучал так дико и не к месту, что его даже хотели прибить, чтобы блаженный не мучился, но он, к своему счастью и облегчению, кое – как сумел успокоиться.

– Сегодня я добра, как никогда, – торжественно объявила Великая, когда узников снова связали и подвели к ее крыльцу, – если смиренно и покорно попросите прощения, то я вас прощу, так и быть. Целуйте носок сапога и можете жить дальше.

– Целуйте, убогие, – шепотом проскрежетала Лилия, где то позади.

Гнилое Пузо плюнул Великой под ноги. Альфонсо не был столь принципиален, и может, будь он один и поцеловал бы, но, почему то, впервые в жизни постеснялся быть трусом, и потом, быть трусом перед бабами страшно, ведь они не видят края в унижении, если только почувствуют слабость. Так подумал он. А еще Альфонсо подумал о Звере: его пугали Черными птицами, которые оказались просто огромными летучими мышами, потом пугал Кариизий, который оказался домашним псом. Вон он, ногу себе вылизывает, тряся бантиком на ушах. Страх все делает большим и страшным, так может и Зверь – это какой – нибудь волк переросток?

Что до Тупого Рыла, то тот вообще, похоже, не прочь был умереть. Запутавшись в своих чувствах, разрываясь между верой в Бога и неожиданной и неудачной любовью, он решил, что это перст судьбы, ниспосланный как избавление от мук.

Пещера, в которой жил Зверь, была высоко в горах удачно, словно специально, обложенная острыми, неприступными скалами и имеющая один вход и опасную для жизни тропинку к нему.

– Здесь будет стоять охрана на случай, если вы вздумаете сбежать, – сказала Великая, – и сидеть в пещере вы будете сутки, хотя Зверю хватит и пяти минут, чтобы успеть переварить вас.

– Ой, мама, – всхлипнула Лилия.

– Последний раз спрашиваю, поко…

Гнилое Пузо молча развернулся и пошел к пещере, все свои усилия направив на то, чтобы не дрожать и не показывать страха.

– Нет, каков нахал, – восхищенно-возмущенно удивилась Великая. Именно в этот момент проницательные люди, которые хорошо знали королеву, отметили про себя блеск в ее глазах – признак зарождающейся симпатии к Гнилому Пузу.

– А вы? – спросила королева Альфонсо и Тупое Рыло.

Альфонсо посмотрел на Лилию – сколько мольбы и ужаса было в ее глазах.

– Вернись, прошу, – говорил ее взгляд, – не ходи, умоляю.

– Тогда я буду в твоих глазах трусом, – ответил Альфонсо молча.

– Мне все равно, лишь бы ты был живой…

Альфонсо тоже повернулся и полез по тропинке к пещере. Он бы может и хотел что-то сказать, но, почему то, защемило сердце – ведь он тоже любил, тоже без ответа, и тоже болел своей любовью без надежды вылечиться. А может Зверь – это и вправду решение всех проблем – мертвые не страдают, не болеют, им плевать на войны… И не любят… Зачем тогда все так хотят жить?

– Лилия я… я хочу сказать, что люблю тебя, – сказал Тупое Рыло, – и когда когти Зверя будут терзать меня, окровавленными губами я буду шептать твое имя. Я знаю, ты любишь Альфонсо, боль разрывает мое сердце, я предал ради тебя свою веру и все же… Знай, что ты была в моей жизни самым ярким лучом, моим солнцем, моей путеводной звездой и тот миг, когда мы погибали от холода вместе под одним одеялом, был самым лучшим в моей жизни… Прощай…

– О боже, – вскрикнул кто-то из толпы и всхлипнул, – не дайте ему уйти, не дайте ему умереть… Они должны быть вместе…

Лилия стояла ошеломленная, неподвижно, с таким лицом, словно вообще ничего не поняла из сказанного, и не видела откровенно завистливых глаз других фимиам, пожирающих ее глазами.

Тупое рыло повернулся и ушел, не дождавшись ответа, слыша, как за спиной рыдает кто-то навзрыд. Он догнал остальных – те стояли у входа в пещеру, ожидая третьего метрах в пятидесяти от процессии. Оружия им не дали, хотя Альфонсо и вспомнил про коготь птицы, который, почему то, никто никогда не отнимал, в отличии от кинжала, и про который он благополучно забыл.

– Ну вот, у меня коготь есть, – сказал Альфосно.

– Отлично, теперь нам все волки Леса не страшны, – буркнул Гнилое Пузо и шагнул во мрак.

Пещера была огромной, с высокими потолками, уходила далеко вглубь скалы, где разветвлялась лабиринтом, и в каждом тоннеле лабиринта хрустели под ногами кости, как человеческие, так и нет.

– Вот и я с оружием, – Гнилое Пузо поднял с пола берцовую кость с остро обломанным суставом. Тупое рыло поднял меч – ржавый, легкий – бабский, что-ли?

– Ну все, где зверушка? С таким оружием нам сам Сарамон не страшен, – нарочито бодро сказал Гнилое Пузо и пошел вперед, в один из тоннелей. Речи о том, чтобы идти скрытно, даже быть не могло – хруст костей был слышен за километр, но от этого был и положительный эффект – тогда и приближение зверя было бы слышно. Но было тихо, как в склепе. Может, он призрак и способен выпрыгивать неожиданно, может, сидит в засаде – все трое были напряжены до предела, ожидая, каждое мгновение злобного рыка и удара когтей по голове, но ничего не было, и тишина становилась все невыносимее.

– О, а тут кто- то костер разводил, – Альфонсо нащупал скелет, который и отшвырнул ногами подальше, рядом с ним пару факелов, огниво, трут, и даже дрова готовые. Он зажег факел, и, неся перед собой этот светоч, осторожно, прислушиваясь и готовясь ко всему, стал осматривать тонущие во мраке ветки лабиринта. Остальные тоже похватали палки, обшарили пещеру, и она кончилась быстро, огорошив всех пустотой.

– Пусто, – сказал Тупое Рыло, – значит Зверь на охоте и еще не пришел.

– Он, похоже, и не придет, – отозвался из темноты Гнилое Пузо. Озадаченно и внимательно осматривал он лежащий скелет – большой, пятиметровый зверь, чем то похожий костями на собаку, только с более плоской мордой, почил в бозе. Если бы он был жив, шансов бы было ничтожно мало – лапой, шириной равной двум мужским ладоням, зверь легко бы мог разорвать пополам даже тигра, о чем свидетельствовали многочисленные покалеченные скелеты разных животных вокруг, но смерть – самый справедливый и беспристрастный судья, не щадит никого, сколь выдающимся бы он не был.

– Может, это не Зверь? Может, Зверь еще больше? – предположил Альфонсо, глядя на скелет. Если это правда, то волноваться вообще не о чем – они трупы в любом случае.

– Вряд ли, – сказал Тупое Рыло задумчиво, – видимо, просто сдох от старости, наверное, давненько никого сюда не посылали.

–Я эту черепушку Великой сучке под ноги кину, – злобно вскрикнул Гнилое Пузо,– пускай познакомится со своим Зверем.

– Нет, – Альфонсо наблюдал зарождение мысли в своей голове и всеми силами старался не потушить ее, оберегая от внешних воздействий, – так не похоже, что мы его убили – ни крови, ни шкуры, ни клочков мяса, если мы принесем просто черепушку сдохшего от старости зверя, это не будет эффектно…

– Правильно, надо его кровью хоть испачкать, – сказал Тупое Рыло, – а спросят, почему голову целиком не принесли, скажем… Скажем что у нас так не принято. Главное, чтобы они сюда проверять не пришли.

Эта идея понравилась всем, но никто не хотел делиться своей кровью и кожей для подготовки бутафории, и все бы сорвалось, пока Гнилое Пузо, вдруг, не вспомнил про летучих мышей – их в пещере было в избытке. Долгое время «обреченные на смерть» мужики занимались тем, что сбивали костями спящих летучих мышей с потолка, обмазывали кровью череп, полы, стены пещеры, имитируя великую битву, лепили лоскутки черной шкурки, догадались, потом, спрятать остальной скелет Зверя, чтобы его не нашли.

Затем развели костер, уселись вокруг и поняли, что жутко хотят есть: отправили на смерть голодными, и еды с собой не дали, не допуская мысли даже, что оттуда кто то выйдет живым, не говоря уже о том, что кто то будет там обедать. Хотели лечь спать прямо на голом камне, как вдруг, Тупое Рыло спросил:

– А нам здесь сутки в любом случае сидеть, или, если мы, как будто прикончили Зверя, можно слезать?

– Хм…– задумался Альфонсо, а Гнилое Пузо сказал:

– Пошли, отнесем черепушку, может, хоть пожрать дадут, а если что, придем и досидим до конца.

– Точно, – сказал Альфонсо, поднимаясь. А потом он достал коготь, поцарапал себе руку, улыбнулся, глядя на недоуменные взгляды спутников:

– С таким зверюгой дрался и не повредился –неправдоподобно.

Было холодно, но, поскольку череп весил килограммов двадцать, было жарко всем по очереди.

– Зачем мы череп понесли? – спросил Тупое Рыло, глядя на прихваченные когти Зверя, которые он взял на память, – а чего лапу не взяли?

Великая сошла с крыльца сонная, но при параде – накрашенная, причесанная и удивленно – раздраженная.

– Я же сказала – сутки. Какого вы позволили им спусти…

Поставленные охранять наказанных, опустили головы, расступились, открыв пришедших из пещеры. К ногам Великой, хлюпнув в грязи, грохнулся череп, облитый кровью, облепленный, кое –как, черными шкурками, кое-где даже с жиденькими волосиками.

– Это вам на память, черепушка вашего зверька, – насмешливо проговорил Гнилое Пузо, потом все трое повернулись и молча, твердой геройской походкой пошли. Куда они пошли никто не знал, даже они сами, но как бы то ни было, они туда не дошли: их связали, заковали в цепи и передали на руки Лилии.

Деревенька Аббусино (так она называлась) была одной из множества Лесных деревенек, рассыпанных, соответственно, по Лесу, и у всех у них была общая черта – полное и удивительное для Альфонсо властвование женщин- фимиам. Особи мужского у фимиам делились на два типа – мужики, практически рабы, и мужчины – практически равные женщинам в правах. Мужики обязаны были выполнять любое желание хозяйки, которой они принадлежали; их могли дарить, давать на время за плату, убивать (но этого никто не делал, потому что мужиков было катастрофически мало) ну или бить, за непослушание или просто так. Мужчины были вольными – они сами выбирали себе жену, могли охотиться наравне с женщинами, в принципе, были свободными, только не могли участвовать в собраниях и занимать руководящие посты. Разговаривать с мужиком для мужчины было зазорно, и они, по этому, этого и не делали, чем очень сильно бесили Гнилое Пузо. Он долго не мог смириться с положением раба (Лилия утверждала, что они не рабы, но в чем разница между ними и рабами объяснить толком не смогла: не рабы и все – вот был ее аргумент), и его часто колотили. Вскоре всем стало ясно, что Великая положила на него глаз, часто забирала его к себе, попользоваться, отчего Лилия из простой знахарки, питающейся объедками со стола нормальных охотниц, превратилась в чуть ли не первую подругу королевы, а там и понеслись всякие блага: маленькую полуразвалившуюся избу ей поменяли на хоромы с пристройкой, мясо теперь не выводилось у нее со стола, да и курносый нос ниже глаз не опускался никогда. Именитые охотницы, швеи, мастера по изготовлению причесок, не снисходившие раньше до разговора с Лилией, теперь постоянно забредали к ней в избу, выпрашивая победителей Зверя на ночь за хорошую плату.

В одну из холодных (настолько холодных, что даже вода в лужах замерзла) ночей, Гнилое Пузо снова притащили от Великой, Тупое рыло пришел сам от Кабанихи с ее подругами (естественно, под конвоем), но упал на тюфяк с соломой и больше вечером не вставал. Жили все трое в отдельной, маленькой пристройке, что было неимоверной роскошью для мужиков, которые ютились, обычно, на чердаках и в подвалах, прикованные цепями. Дверь пристройки расхлебенилась, в проеме показалась Лилия, прислонилась к косяку, повисла на нем.

– А-а-а-альфонси-и—и-и-ик, – пропела она, и икнула, затем рассмеялась. Лилия была пьяна, и Альфонсо понял – пришла его очередь. Она редко давала фимиамам попользоваться Альфонсо – точнее, никогда, предпочитая пользоваться им самой. Много побоев назад мужское начало Альфонсо бунтовало против противоестественного насилия, но оно быстро закончилось – непослушание мужиков в деревне каралось строго. Но сегодня он был зол. Очень зол.

– Ты предала нас, ведьма, – прорычал он.

– Не –не- не, хозяйка. Называй меня хозя –ик-а, непослушный муж…ж…ик.

– А что если я тебя придушу сейчас, а?

– Тогда ты умрешь. Тебя отдадут собакам, не охотничьим, а маленьким, которые будут рвать тебя на куски… Или засунут в червя наполовину… По кускам начнут резать… Ну, придумают что- нибудь…

И тут Лилия подошла, совсем трезвым шагом, вплотную к Альфонсо, дыхнула в лицо вином, сказала, очень четко и прочувствованно:

– Альфонсо, оставайся со мной. Зачем тебе Волшебный город, у нас у самих будет Волшебный город, мы сами себе создадим Волшебный Город. Идти туда – самоубийство, даже для меня. Оставайся… Я сделаю тебя мужчиной, вместе мы будем счастливы…

– Сделаешь мужчиной? А если я сбегу?

– Тогда станешь опять мужиком.

– А я думал мужчины вольны идти куда угодно.

– Ага, вольны… Если возвращаются. А если нет, то их ловят и делают мужиками. Хочешь стать мужчиной? Пообещай, что женишься на мне и будешь только со мной.

– Обещаю…

То ли Альфонсо сказал это слишком быстро, то ли все это был обман, только ведьма треснула его маленьким кулачком по груди, крикнула:

– Не верю! Врешь, только и мечтаешь, что к своей принцессе сбежать, скотина! Ненавижу, тебя, ненавижу, всю душу мне вымотал, гад, лучше б ты тогда в чертополохе сдох!!

И Лилия резко кинулась на Альфонсо, вцепилась зубами ему в губы с яростью голодной кошки, и ярость мужика, забитая древками копий глубоко в самооценку, вскипела, как расплавленный метал. Он со всей силы оттолкнул Лилию от себя, припечатав спиной об стол, разлив и уронив все, что на нем стояло на пол, заорал, проснувшимся мужским ором:

– Иди к черту, тварь!! Ты предала нас, хотя мы спасли тебе жизнь!!

Лилия схватила кочергу, бросилась на Альфонсо, но тот перехватил ее руку, треснул ладонью по щеке наотмашь, почти выкинув ее из избы на улицу. По деревне полетел пронзительный визг, как огонь, вспыхнул оглушительный лай собак, ворвались фимиамы, штук от пяти до девяти – Альфонсо наконец то признался себе, что считать не умеет, с дубинками, копьями и веревками. И тут же, по отлаженной уже тактике, в них полетели бутылки – первые попавшиеся с полок Лилии, как у знахарки, у нее было много разных трав. Теперь визг звучал, как целый оркестр, в избе завоняло попеременно то шалфеем, то спиртом, то еще неопределенного состава дрянью, а потом в воздухе повисло красное облако. У Альфонсо заслезились глаза, в нос ударил резкий запах, горечь осыпалась даже во рту, обжигая горло, выдирая из легких кашель.

– Придурок, перец то зачем?!! – завопила Лилия и выскочила из избы. Она знала, что это, успела сбежать на воздух. А остальные нет.

Резь в глазах, боль в горле, пожаром доходящая до самых кишок, безудержный кашель – все это заиграло Сарамоновым оркестром, когда все синхронно начали чихать и кашлять, параллельно вываливаясь из избы на улицу. Долго потом всем табором вымывали избу, проветривали комнату, а затем привязали Альфонсо к столу, и теперь уже Лилия не пользовалась Альфонсо самолично – ей помогли усмирить непослушного мужика и ей этим мужиком пришлось делиться. А на утро, в качестве наказания, привязали бунтаря к столбу возле «дворца» на сутки. Веревки резали руки и ноги, тело онемело и жутко ныло, но в голове Альфонсо уже зрел план побега, основанный на том, что он абсолютно не чувствовал запахов и не очень четко видел окружающий мир.

16

План зрел три месяца и вот, наконец, обсужденный со всех сторон до мельчайших подробностей, он предстал в головах заговорщиков во всей своей красе – взрослый и безупречный. Осталось только подождать лета – никто не хотел снова шкрябать по болотам по пояс в ледяной воде и отбиваться от голодного зверья, впрочем…

– Наберем Крови богов, тогда к нам ни один зверь не пристанет, – предложил Тупое Рыло.

Настал праздник Первого дня Лета – праздник, во время которого всех мужиков заставили рубить дрова для огромного костра – подарку Ярдиле, богу – солнцу, и нашим заговорщикам. Они пытались подговорить других мужиков на побег, но встречали испуганные, удивленные взгляды – привыкшие к такой жизни с детства (а многих воровали с других поселков в детстве), они не могли понять, что есть другая жизнь, где мужиков не используют, как рабов. Решили бежать втроем, ни в коем случае никого не убивать – чтобы не казнили в случае провала операции; пронесли под рубахами полешки черного дерева, спрятали в ветках костра. За несколько ночей добровольной любви с Лилией, Альфонсо натаскал перца, его разложили по мешочкам, напихали в карманы, чтобы отбиваться от волков в случае чего.

В праздник Первого дня Лета Лилия была особо веселой, поскольку вообще ничего не подозревала, и, не смотря на то, что с утра чем то отравилась и ее тошнило. Был погожий летний день, солнце подбадривало беглецов жаркими руками –лучиками, облачка плыли по небу, звали за собой на свободу.

– Нам главное до Озера крови добежать, чуть –чуть испачкаться и они за нами не погонятся, – прошептал Альфонсо.

– Если, конечно, не пристрелят, – пробурчал Тупое Рыло.

– Помнится, три месяца назад ты хотел умереть у ее ног, – усмехнулся Гнилое Пузо и Тупое Рыло поморщился: ему было до сих пор стыдно за ту пафосную речь, которую он тогда сказал. Если бы он потом умер – она была бы милой, но поскольку он вернулся, то получилось глупо. Странно, что после этого Лилия стала как то отстраняться от него, не заговаривая с ним лишний раз, стараясь не замечать, и, вроде даже с радостью, отдавала его кому ни попадя при первом удобном случае. Но иногда, когда она думала, что он не видит, Тупое Рыло краем глаза замечал на себе ее пристальный, словно изучающий взгляд со странным блеском- безусловно, такое признание в любви не получала ни одна фимиама от своего мужика, да и от мужчины тоже. И все Лилии завидовали до судорогах в скулах.

– Может, еще представится случай, псина у нее подросла, так то, – хмуро проговорил Тупое Рыло.

Праздник начинался с первых лучей солнца. На площади собрались все фимиамы: в присутствии своих мужчин, мужиков, мужей – все, кто мог похвастаться их наличием, и те, кто одиноко и завистливо наблюдал такую роскошь со стороны. Королева вышла на трибуну: безупречно одетая, в белом платье, в белых сапожках, с безумно сложной прической и во всех местах сверкая бриллиантами, она славила Ярдилу, бога тепла, света, жизни и жениха богини Земли Агеи – тоже богини жизни, но по женской части.

– Этот костер мы зажигаем в честь тебя, Ярдило, – крикнула она и пламя взлетело вверх стремительно, видимо, не без помощи хорошей порции спирта. К костру понесли туши кабанов, косуль, оленей, зайцев, собрав вокруг себя всех истекающих слюной собак. Такой удачи быть не могло.

– Язычники, – брезгливо прошептал Тупое Рыло и быстро перекрестился.

– Сейчас будет вам Пердило, – злорадно проговорил Гнилое Пузо.

– Приготовились, – сказал Альфонсо.

И раздался грохот. Костер словно подлетел вверх на пол метра, и уже там, в воздухе, разлетелся фонтаном огненных струй, поливая визжащую женскую толпу липучим огнем. Собаки повскакивали, да нет, повзлетали со своих мест, рванули кто куда, сталкиваясь между собой, врезаясь в избы сбивая людей.

– Бежим, – крикнул Альфонсо и не услышал себя, поскольку с удовлетворением понял, что оглох. Что стало с чувствительным слухом собачек, даже представлять не хотелось. Заготовленные заранее и тщательно спрятанные вещи, нужные в лесу, они прихватили с собой, также Альфонсо с огромным удовольствием забрал у Лилии с полки свой любимый кинжал –кинжал, который она так ненавидела. И мир с этим кинжалом сразу стал безопаснее, а Альфонсо увереннее в себе.

Последнее, что увидел Гнилое Пузо – это жалкое, грустно – тоскливое лицо королевы с всклокоченной прической и прожженным пятном на подоле красивейшего платья. Он специально взглянул на нее, поймал ее взгляд, показал средний палец – зачем, не зная. Может, в будущем, он сделает это своим оскорбляющим жестом, чтобы не тратить слова, особенно когда их и не слышно.