Монах Ордена феникса

– Черт возьми, – взорвался Альфонсо, – надо было обрубить ветки и корни снизу!

– А чего ж ты не обрубил? – огрызнулся Тупое рыло. Как то само собой разумелось, что он перестал называть Альфонсо на «Вы» и именовать «графом»; беспощадный и не цивилизованный Лес плевал на звания и титулы и слово «граф» звучало среди деревьев очень нелепо. После этих слов Альфонсо взялся за шест, попытался сдвинуть «Спасение» ближе к спасению, и на том плот плотно застрял, не желая двигаться ни на миллиметр.

Снова всплыло на обсуждение предложение идти пешком, но берега видно не было ни с той, ни с другой стороны, хотя Тупое Рыло и божился, что видит вдалеке на горизонте ветку камыша. Кроме того, ухватистое и жадное дно очень качественно засасывало в себя ноги идущего, отчего продвижение вперед даже на десять метров по пояс в ледяной воде могло затянуться на вечность. На холодную и мокрую вечность.

Пытались загнать в воду пса, используя его как буксир; ну как пытались: было предложение. Полтонны псины не смогли бы спихнуть в воду около трехста килограмм голодных людей, даже если не учитывать когти и зубы объекта спихивания. Естественно, если бы Лилия попросила пса, он бы ринулся в воду с радостью, но ведьма наотрез отказалось, мотивировав свой отказ тем, что у «щеночка слабые легкие».

– Да пошли вы все к черту! – не выдержал Альфонсо. Он разделся до гола, уже нисколько не стесняясь наготы, не обращая внимания на заблестевшие и ставшие масляными глаза ведьмы. От предчувствия будущего контакта с водой, организм сжал в комок все, что мог сжать, но вздохнув, судорожно, он мужественно схватил топорик и нырнул в воду. К черту протыкающий кожу, сжимающий голову холод, Альфонсо кое как видел в мутной воде ненавистную ветку, толщиной с две руки взрослого мужика, остервенело рубил он ее, преодолевая сопротивление воды, как вдруг, резкая боль пронзила его ногу, его уронило на дно, поволокло по глине, обдирая спину об утонувшие ветки. Впереди мелькнула чешуйчатая спина, мельтешил перед глазами хвост, взбаламучивая и так мутную воду. Рыбина отпустила ногу Альфонсо, развернулась, направилась прямо к его голове; длинная, похожая на клин голова с выпученными глазами, открыла огромную, больше всего остального тела, пасть, ринулась в атаку. Именно в голову, куда то за глаз, за торчащие во все стороны мелкие зубы воткнул Альфонсо топорик со всей силы, порядком убавленной водой, и тут же увидел вторую рыбину, побольше. И тут же вспомнил, что нужно дышать и начал задыхаться.

Рывком вскочил он на ноги, взлетел на плот, счастливо избежав еще одного укуса; следом за ним всплыла рыбина, двух метров длинной, с топориком в голове. И тут же ее начали рвать на куски две трех метровые рыбины того же вида.

– А ну пошли! – заорал Альфонсо, выдернул из головы рыбы топорик, начал рубить им воду. Одна рыбка вздумала было сопротивляться, обнажив зубки, и тут же всплыла рядом со своей коллегой, получив топориком прямо за жабрами.

– Щуки! – воскликнула ведьма, отчего Альфонсо сначала послышалось, что она сматерилась.

Выловленные туши хотели сначала разорвать голыми руками и съесть сырыми, но встряла Лилия, пообещав, что рыба от них не уплывет, а вот паразиты в желудке и понос сейчас будут совершенно ни к чему. Ничего, кроме как облизываться и трястись от голода ни Альфонсо, ни Тупое Рыло больше не могли делать, и наблюдали, захлебываясь слюной, как ведьма медленно (о-о-очень медленно), снимает с улова шкуры, рубит мясистые, жирные тушки на кусочки, жарит на прутиках в костре.

– Господи, из тебя кровища хлещет! – воскликнула Лилия и бросила рыбу.

– Да все равно, жарь дальше! – вскрикнул Альфонсо.

– Да, конечно, сейчас рухнешь здесь, будет два бревнообразных болезных лежать, – Лилия безжалостно оторвала от своего ненаглядного, зеленого платья, переставшего быть зеленым, целым и ненаглядным, полоску ткани, волк ее пожевал, как следует («У собак самая чистая слюна» – заявила ведьма, вытаскивая из пасти пса комочек пузырившейся слюнявой пеной ткани), и примотала к ноге Альфонсо.

Рыба таяла во рту. Костлявое, плохо очищенное от шкуры и чешуи, пахнущее тиной мясо щуки без соли и специй было самым вкусным блюдом, которое ел Альфонсо в жизни. Воистину, вкусность еды очень во многом зависит от голодности едока. Даже пес, который терпеть не мог рыбу, мужественно грыз ее хвост, сначала вяло, поморщившись обнюхав и уныло облизнув его.

– Больше я в воду больше не полезу, – заявил Альфонсо, нечеловеческим усилием воли заставивший себя не набивать желудок полным. Как приятно быть сытым (полусытым, хотя бы) лежать в тепле, под шкурой, у костра, смотреть на небо.

– Отдохнем сегодня до утра, – сказал он, – а завтра новый плот построим.

– Ага, и Гнилое Пузо, глядишь, на ноги встанет, – Лилия нырнула к Альфонсо под шкуру, прижалась всем телом и тут же уснула.

Тупое Рыло скрипнул зубами и тихо выругался. Или послышалось? Тот отвернулся к воде, подставив костру спину, но спина дергалась, словно он дрожал от…злости?

– Неужели ревнует? – подумал Альфонсо, удивляясь тому, как он, хороший, в общем то, человек, умудряется сделать так, что его все ненавидят, хотя совершенно в этом не виноват. На мысли «не виноват» он уже спал.

Далеко-далеко на горизонте, Агафенон (по версии Лилии – Перкун) снова воевал с Сарамоном (по версии Лилии ссорился с Геаей, богиней Земли): злобно и устрашающе громко грохотали молнии, распарывая черные тучи сверкающими полосками. Точнее, можно было представить, что устрашающе громко, на самом деле звук до «рекоходов» не долетал, а долетал лишь ветер, поднимающий волны и беспокойство за состояние погоды. По этому плот начали строить с энтузиазмом; всем донельзя, особенно волку, вынужденному почти постоянно лежать на брюхе, осточертела эта островная жизнь посередине реки. Работали молча, громко стукая затупившимся уже топориком по толстым веткам выбранных для нового плота стволов деревьев.

Гнилое Пузо тоже попытался было влезть и поработать, болезненно ощущая свою беспомощность, но Лилия запретила ему вставать, на что он запретил ей так с ним разговаривать, «еще баба мне будет указывать, что мне делать!», за что и был облаян ведьмой, которая в весьма эмоциональной форме привела аргумент, что «будешь напрягаться, рожа разойдется, я снова ее зашивать не стану!». После бурного обсуждения сошлись на том, что Гнилое Пузо будет рыбачить, и рыбачить будет молча.

Гнилое Пузо насадил на крюк хвост, оставшийся от одной из рыбин: он уже был не очень свежий, и есть его побоялись, закинул в воду и…все. Периодически летал хвост туда сюда, плескаясь в воде, а потом, за бесполезностью занятия, Гнилое Пузо привязал веревку к ветке плота и прилег, потому что устал.

К полудню плот был готов. При его создании были учтены все ошибки прошлой постройки плота, чтобы не повторять их, а наделать новых, и получил название «Второе пришествие», данное Тупым Рылом, ловко воспользовавшимся тем, что остальным было все равно, как его называть. Плот, он и в Степи плот.

– Все, немножко отдохнем, и будем переселяться, – сказал Альфонсо, и что то ему тут же не понравилось. Что то было не то.

– А чего это у нас веревка натянулась? – спросила вдруг Лилия, и Альфонсо моментально прозрел: по веревке на плот передавались вибрации, а это значит…

– Клюнула! – крикнул Гнилое Пузо, и вскочил, на ноги (поморщился от головокружения), схватился за веревку. Сильный удар дернул веревку, едва не обрезав пальцы рыбаку, она звонко запела, резко натянувшись, а потом… То, что сидело на крючке, резко дернуло за «удочку», отчего плот носом ушел под воду почти на треть; от толка все попадали с ног на бревна, зубами и ногтями вцепившись в ветки, полетел мимо висевших костер, разбрасывая угли, подлетело вверх пол тонны псины, рухнув, туша почти полностью притопила плот.

–Вот это улов! – заорал Гнилое Пузо. Улов отпустил веревку, а потом дернул с новой силой.

– Вещи! Соберите вещи!! – орал Тупое Рыло, но было поздно. Плот нырнул еще раз, потом еще, а потом, сдирая со дна ил и выковыривая застрявшие в глине палки ветками, плот поплыл вперед, причем не чувствовалось, что «улов» прилагает сколько-нибудь заметные для него усилия. Веревка потащила плот под воду, понесла по реке на бешенной скорости, отрывая потоком воды судорожно вцепившихся в свой «корабль» «моряков».

Ледяная вода, разошлась над головой, позволяя судорожно сжавшимся от холода легким глотнуть воздуха; Альфонсо крикнул « руби ветку!» и снова плот понесся в воду, демонстрируя перед глазами дикий танец бешенных пузырей.

Когда плот вынырнул снова, на нем не было ничего из вещей: ни шкур, ни котомок с вещами, ни, естественно, костра. Альфонсо, почему то, увидел пса: вода стекала потоками с его повисшей сосульками шерсти, а мощные лапы бугрились мышцами – настолько сильно вцепился он когтями в бревна плота. А потом плот снова нырнул, на этот раз, надолго, после чего всплыл и затих, дрожа мелкой дрожью. Рыбина устала.

– Рубите ветку! – заорал Альфонсо, вскочив на ноги, едва не поскользнувшись на мокрых, и скользких бревнах. Топорика не было –топорик успокоился на дне речном. Гнилое Пузо остервенело пилил ветку своим кинжалом, когда веревку снова натянулась.

– Твою мать! – вскрикнул Тупое Рыло и, выхватив у него кинжал, резанул им по веревке –от сильного удара рыбины та со звонким, почти веселым щелчком лопнула.

Тишина. Лилия вступила первая:

–К-к-к-к-аж-ж-ж-жись, п-п-п-риплыли, – простучала она зубами, не понятно выразив свою мысль: то ли она радовалась, что они оказались у берега, то ли считала потерянные вещи катастрофой. – Снова н-н-надо г-г-греться…

–К черту греться! – рыкнул Альфонсо, – до берега десять метров. Гребем и убираемся с этой чертовой реки!

В этой реке плавало много бревен, веток, пеньков, даже протухшая туша лося была, хоть в этом повезло. Гребли тем, кто что выловил, остервенело, со всей силы, пока плот не уперся в камыши и там не застрял, снова отказавшись плыть дальше. Альфонсо прыгнул в воду, оказавшись в ней по пояс, цепляясь за камыши, пошел он вперед, увязая в глине, плотно сжав зубы, задыхаясь от напряжения. Ни секунды он больше не проторчит на этой поганой деревяшке – либо выберется на сушу, наконец то, либо сдохнет в этом болоте разлившейся реки. Остальные плюхнулись за ним в воду, и путники поползли (если говорить о скорости передвижения) медленно, быстро теряя силы, задыхаясь холодным воздухом. Ноги у Альфонсо окоченели, потом заболели, потом он перестал их чувствовать, мышцы ныли, все до одной, разрываясь болью, но он упорно шел вперед, озлобленный постоянными неудачами, препятствиями на его пути к счастью. Через десять метров он провалился в яму и, казалось, уже не выберется, но все же выскребся, пошел дальше, почти падая. Позади пыхтели его спутники; упорство Альфонсо воодушевило их, тем более, они обходили те ямы, в которые он проваливался, и они шли, не смотря ни на что, хотя предел человеческих возможностей у них был давно исчерпан.

Пройдя двадцать метров Альфонсо понял: это конец. Дальше он уже не сможет ступить ни шагу, не сможет даже двинуть ватными, бесчувственными ногами. Тяжело дыша в воздух облачками пара, его спутники остановились рядом, безнадежно глядя в горизонт, до конца залитый водой.

– Господи, наконец пришли, – прошелестела синими губами Лилия. Она не могла идти, висела на волке, вцепившись побелевшими руками ему в шерсть, ноги ее волочились по воде.

– Куда пришли? Вода кругом, – в отчаянии прохрипел Альфонсо. Было жутко холодно, жутко не хотелось умирать.

– Калина…красная… не растет в болоте, – прошипела Лилия. Она засыпала и уже почти не тряслась.

Альфонсо растерянно оглянулся: он подумал, что ведьма спятила, и, что ей повезло умереть в забытьи, в отличии от всех остальных, но они бросились в глаза красными пятнами, не смотря на мутное, плавающее в судорогах биения сердца изображение в глазах. Ягоды. Они сверкали, как маяк, дарующий кораблям спасение от рифов, только не отталкивал от себя, а наоборот, манил к себе, на островок твердой земли.

Десять метров до заветных кустов – непреодолимое расстояние. Пришлось идти не прямо, а вбок, до чего бы никогда не додумался обессиленный, отупевший мозг – искать сушу не перед собой. Но с каждым шагом уровень воды все опускался, становилось идти все легче и легче, и вот грязь, наконец то, отпустила, вода осталась позади, ноги уверенно попирали твердую поверхность. Альфонсо упал. Жутко хотелось уснуть, избавиться от чудовищной боли в мышцах, но мозг зудел, мозг знал то, чего не знали остальные органы – если сейчас уснуть, то уже не проснешься никогда. Он с жутким скрипом зубов оторвал себя от земли, сел – на большее он просто не был способен. Гнилое Пузо, весь сине – белый, сдирал с себя мокрую, а потому бесполезную одежду, Тупое рыло ломал ветки деревьев, хрустел камышами, дергая сухие листья, обрезая об них руки. Трясущимися руками достал Альфонсо свой кинжал – трут в нем и кресало были единственными источниками огня, притом, не намокаемыми. Камыши, растертые в труху, загорелись сразу, занялись ветки, сначала тонкие, потом потолще, и вот костер горит в полную силу, обливая жаром кожу, которая почти трещала от тепла, но требовала его еще больше.

Последним усилием оттащили костер к поваленному дереву, раздели и поднесли к огню Лилию; сердце ее билось едва-едва.

Потом все, вместе с псом, сгрудились в кучку, и Альфонсо выкинуло из реальности.

На четверых людей осталось два кинжала, и пес, который в ноже не нуждался, таская свое оружие всегда с собой. Альфонсо все время кашлял, стараясь, похоже, выплюнуть свои легкие, Лилия все время дрожала, хотя и сидела почти в костре, закутавшись в свою черную курточку (заячью шубку унесло вместе с рюкзаком). Гнилое Пузо то ли спал, то ли дремал, иногда открывая глаза, которые явно ничего не видели и смотрел взором, который явно ничего не понимал. Тупое Рыло молился какому то кусту.

Именно по этому пес выглядел особо раздражающе, когда, едва просохла его шкура, начал весело бегать по земле за всем подряд: листьями, ветром, своим хвостом, скуля от счастья размять лапы. Потом пропал («наверное, сдох, где-нибудь», – злобно подумал Альфонсо) и притащил косулю, настолько свежую, что та была еще живой, и мигом, по итогам единодушного голосования искренне стал лучшим псом на свете.

Лилия встрепенулась. Она встала, качаясь, как молодая осина на ветру, и понеслась заботиться обо всех подряд, при этом создавалось ощущение, что выдернуть из лап смерти своих «папицентов», как она их называла, было важнее ее собственной жизни. Лилия заставила всех по очереди выпить полную кружку крови косули, потом надергала ягод калины, и все это ели, морщась на горькую, красную дрянь. Мало помалу, все оживились – жизнь течет, а если не течет, то это не жизнь. Тупое рыло делал себе лук, выдернув жилы из несчастной косули, стрелы из камешков и веток, Альфонсо снимал шкуру, а Лилия жарила мясо на прутиках. Гнилое Пузо сооружал себе копье: корявая палка с острым камнем на конце, затачивать который было тяжко, муторно и утомительно.

– Удочку сделай, порыбачь, сходи, – злобно проговорил Альфонсо.

– Обязательно, как найдем город, которого не существует. Обратно, я полагаю, мы на этой же рыбине и поплывем, – огрызнулся Гнилое Пузо.

Чтобы сделать так, чтобы человеку было хорошо, нужно сделать ему так, чтобы стало хуже, а потом все вернуть обратно, как было. Пусть болит все тело, пусть нестерпимый кашель раздирает горло, пусть хмурится небо, обещая облить холодным дождиком, но под ногами – твердая земля, которая не засасывает по колено, не делает каждый шаг победой над усталостью, не провалится, неожиданно, вниз.

– Долго нам еще топать, ведьма, – брякнул Тупое Рыло. Он был не в таком хорошем настроении, как остальные, срывался на грубость, особенно доставалось Лилии.

–Топай. Чего, перетопать боишься?

– Каждый шаг в этой клоаке Сарамона разрушают мне душу…

– А по мне, так Лес – это прекрасно! Вот смотрите, какой он красивый! – сказала Лилия и обвела вокруг хлысты голых веток с редкими, и оттого более жалкими, коричневыми листиками на них, – а воздух какой…

И тут же, как это постоянно с ней происходило, развернулась в настроении на 360 градусов.

– Все, дальше прямо нельзя. Там Мертвый лес начинается.

– Мертвый лес?– это синхронно спросили три ее спутника. – А о том, что придется идти через Мертвый лес, не нужно было говорить перед началом путешествия? – добавил Тупое Рыло.

– А почему он Мертвый? – добавил Гнилое Пузо.

– Потому что мертвый! Чего не понятного? Там нет зверей, все деревья сухие и безжизненные, а все, кто туда попадает, умирают. Ну, или, болеют, как организм согласится.

– И мы туда не пойдем, – добавила она, – его мы будем обходить.

– Глупости, – сказал Альфонсо. – Терять время на ваши дурацкие суеверия.

– Это не суеверия, это правда! – горячо заговорила Лилия, – в этом Лесу была главная битва Богов за Мир, здесь Перкун дрался с Ярдилой, грохотали громы, метались вихри, умирало все живое… Нельзя туда ходить, там воздух – смерть!

– Чушь. Быстро пройдем и все, – отрезал Альфонсо. – А ваши сказки про пердуна и пердилу я даже слушать не хочу.

– Я не пойду. И ты не ходи.

– Ну тогда шлепай в обход и догоняй нас.

Альфонсо упрямо пошагал вперед – какие то досужие россказни, которых он наслушался уже по самое горлышко не станут препятствием на пути в Волшебный город. Он залез на холм, и, посмотрев вниз, получил сильный удар по упрямству. Перед ним открывалось огромное поле испаханной, словно огромным плугом земли, с горелыми, переломанными стволами деревьев; ни единой травинки не было тут, видимо, сотни лет и местность и вправду выглядела устрашающей. Идти туда было не охота даже на уровне инстинктов, но рядом встала Лилия, сказала:

– Видишь? Страшное место…

И эта фраза решила все.

– Пошли, – бросил Альфонсо остальным и решительно, чтобы не передумать, шагнул вниз, в долину.

– Вернитесь, – жалобно, совсем по детски, сказала тоненькая фигурка Лилии, стоящая на холме. Но никто не вернулся, хотя и очень хотелось повернуть назад, обойти это место.

Этот Лес был и вправду мертвым, ни птиц, ни зверей, ни травы, ни даже насекомых, которые хоть и должны были спать уже, но хотя бы оставили бы следы своей жизнедеятельности. Даже ветер, казалось, боялся здесь гулять.

Путники шли тихо; «хотя бы звери здесь на нас не нападут» – попытался было убить напряженное молчание Гнилое Пузо, но осекся – таким несуразным и нелепым казался здесь голос живого человека. Потом они добрались да валуна странной формы, словно маленький камень с торчащей из него гнутой палкой, которая на поверку оказалась полой, положили на камень побольше. Камень был рыжим от покрывающего его мха; Тупое рыло зачем то подошел к валуну, провел по нему пальцем:

– Мужики, он железный. И это не мох, это ржавчина.

– Не может быть, – ответил Гнилое Пузо, тоже подошел. Валун оказался полностью сделан из железа, при том еще имел и колеса, обмотанные странной формы лентой, наполовину закопанные в землю.

– Это колесница богов, – прошептал Тупое рыло. – А там, вдалеке, еще одна…

Однако вдалеке оказалась не одна колесница, а сотни. Все поле было усеяно изуродованными, словно помятыми огромной рукой каретами, телегами, и еще чем то, вообще не поддающемуся описанию, железными корявыми палками, колотушками и скелетами. Скелетов было море, кости их, разрозненные, валялись везде, черепа, с дырявыми лбами, с котелками на головах, щерились отовсюду, словно усмехаясь над живыми, нелепо попавшими в этот мир Смерти. Путники остановились перед пещерой, черным провалом уходящей в землю; на входе, перед пещерой, валялись груды костей и черепов, стояли гнилые, железные ящики, из которых высыпались железные цилиндрики, похожие на ягоды…

– Все железное. Откуда вообще в мире столько железа? – тихо проговорил Альфонсо.

– Это творения Богов, не иначе, – уверенно сказал Гнилое Пузо, – ведьма была права. Он хотел что-то добавить, но его вдруг начало рвать.

– Ладно тебе, просто скелеты, – проговорил Альфонсо. Ему припомнилось подземелье замка – целый мертвый город, задушенный затхлостью старинных, каменных стен. Здесь все не так страшно, здесь хотя бы видно небо. Однако ему вдруг стало нехорошо; появился противный привкус крови на губах, захотелось пить, закружилась голова. А потом и его желудок не стал все в себе сдерживать.

– Нужно отсюда бежать, как можно скорее, это – проклятое место, – сказал Тупое Рыло, и все развернулись назад. Никакая гордость не заставила бы их идти вперед, в гущу разрушенных карет, скелетов, телег и прочих не понятных вещей. Лилия сидела на том же месте, откуда их и провожала; прошло час или два, когда бледные, кашляющие и блюющие спутники ее взобрались на холм и рухнули ей под ноги.

– Говорила вам, придурки! – укорила их ведьма, протянула кружку с родниковой водой, – быстро пейте. Нужно убираться отсюда. У меня здесь уже голова болит стоять…

У Альфонсо носом хлынула кровь, тело разбила слабость и боль. Однако он шел.

Три луны увидели путники, пока обошли Мертвый лес, причем настолько мертвый, что даже на расстоянии ста метров от края поляны не появлялись звери, не пели последние осенние птицы, даже вороны не каркали, хотя, казалось бы, вороны каркали вообще везде.

– Дальше, – сказала ведьма на одном из привалов, – будет Озеро крови.

Альфонсо поперхнулся – он пил кипяток и обжег себе область паха, пролив напиток на штаны.

– Озеро крови? – то ли спросил, то ли подтвердил Тупое рыло.

– Озеро крови Богов. Здесь был ранен Ярдило, прежде чем Перкун сослал его в Бесконечную пустоту, разжигать свет Солнца…

– Скажи еще, что после Поля брани Богов, за Озером крови Богов, следует Гора трупов Богов, – сказал Гнилое Пузо.

– И дай угадаю,– влез Альфонсо в разговор, вытирая штаны ладонью, – его мы тоже будем обходить?

– Конечно! Это же кровь Богов, для простого смертного она – чистый яд, к ней прикасаться даже нельзя! Сразу смерть!

На этот раз решили ведьму послушать и сразу Озеро крови обойти, но мало ли что они решили? Солнце светило, но не грело, листья шуршали под ногами, а куцые заросли травы и кустов пели о приходящей к ним смерти скорбную, шелестящую песню. Путники были оборваны, куртки во многих местах порезаны, лица поцарапаны, грязь свисала комьями с одежды. У мужской части экспедиции лица заросли густой бородой, волосы отросли до плеч, свисая тонкими сосульками; даже у Лилии, склонной к чистоте, волосы сбились в колтун на голове, а ее силы воли человека, привыкшего с детства умываться даже в ледяной воде, хватило только на то, чтобы помыть лицо – долго еще холодная вода вызывала у нее приступ страха и учащенное сердцебиение. Не изменился только пес – как блестел черной, шелковистой шерстью, таким и остался, разве что она стала еще гуще и длиннее.

– Мы как чухонцы, – огорченно проговорила Лилия, критически осмотрев своих спутников, – нет, нам определенно надо помыться и постричься.

– Мойся и стригись, – буркнул Альфонсо, – я лично в речке намылся на всю жизнь.

И тут зарычал пес, и это не сулило ничего хорошего. Кинжалы, самодельные копья с каменными наконечниками, луки и стрелы – всем этим мгновенно ощетинился отряд, инстинктивно сбившись в кучу, глядя сразу во все стороны. Из кустов выпрыгнул большой, трехметровый, полосатый кот, начавший полет в прыжке для нападения, но приземлился передумав, неуверенно зарычал.

– Тигр, – прошептала Лилия.

Тигр заходил вокруг замершей компании: он любитель нападать сзади, не мог найти у странной добычи зад – везде ему попадались лица, нападать на которые зверь не любил. А может просто…

– Сзади, еще один! – услышал Альфонсо голос Тупого рыла, который, почему то, всегда смотрел в другую сторону от находящегося в непосредственной близости врага, и тут же понял его слова, как слова «нам конец».

Еще два тигра уже бросились в атаку: один кинулся на волка, другой на замерших путников – когти его большой лапы уже рассекли воздух с мерзким свистом, задев пышную шевелюру Тупого рыла; сама жизнь в стенках бьющегося сердца его среагировала молниеносно, отчего тигру прилетело каменным топором прямо по полосатой морде. Трехметровые (плюс–минус полметра) кошки кинулись все сразу, когтистые лапы замелькали в воздухе, рык оглушал и приводил в ступор. Прыгнувший на Альфонсо тигр оскалил пасть; копье Альфонсо воткнулось ему в шею, не давая подойти ближе, при этом Лилия обрушила на зверя удар толстой веткой дерева; тигр дернул головой в ее сторону, ударил ее тыльной стороной лапы, отбросив от себя как мягкую игрушку. За эти сверхкороткие мгновения Альфонсо ударил тигра копьем еще раз, брызнула звериная кровь, копье разлетелось на куски, перекушенное клыкастой мордой, туша поднялась на задние лапы, оказавшись почти в два раза выше Альфонсо, обнажив мягкое, розовое пузико (черт, это оказалась самочка), и со всей своей мощью обрушилась на землю. Если бы Альфонсо попал под эти лапы, его ребра сломались бы как стебельки травы, а раздавленные легкие брызнули бы в стороны, перестав быть органом, но размер животного сыграл против него самого; Альфонсо скукожился, передние ноги тигра взрезали когтями землю, а Альфонсо, оказавшись между передних и задних лап, не преминул всадить кинжал в живот тигру. Но расширить рану не смог, едва успев выпрыгнуть из под зверя, пока тот его не задавил задними лапами.