Монах Ордена феникса

Альфонсо закашлялся. Безучастный к разговору Гнилое Пузо, которому больно было открывать рот, неопределенно и опрометчиво хмыкнул, а Тупое Рыло перекрестился.

– Это еще зачем?– спросил Альфонсо.

– Ну, он животное…Самке нужен самец, вот он и хотел принести мне самца, чтобы я без самца не… хм-хм-м… осталась.

– И что, много принес самцов? – спросил Тупое Рыло. Показалось, или глаза его сверкнули злостью?

– Ну…много…Только целого ни одного не было. Он просто быстро бегает через кусты, деревья, по этому до меня доходила обычно только половина мужика…

Последнее время Альфонсо начал присматриваться к Тупому Рылу: в его отряде что-то происходило, а когда в отряде что-то происходит, это всегда не к добру. Человеческое общество, пусть даже самое маленькое, никогда не может просто довольствоваться своим статусом, выполнять свои функции, и быть простой системой, вечно начинаются какие то шевеления, брожения, споры и ссоры, стремясь неимоверно все усложнить и запутать.

А тут и так все было сложно: приближался второй месяц осени, часто лили дожди, кругом бродили огромные, голодные звери, а идти, судя по словам ведьмы, нужно было еще столько же, не говоря о том, что двое из четверых ходили кое как, а один вообще не вставал.

– Вам нельзя напрягаться еще как минимум две недели, – заявила Лилия, – иначе можно слечь с лихорадкой. А пузу так вообще еще месяц лежать надо.

– Какой месяц? Мы что здесь до зимы сидеть будем? – возмутился Альфонсо, прекрасно понимая, что ведьма права, и от этого разозлившись на нее еще сильнее, – а если снег пойдет?

– Да вы даже от подземного червя не убежите. А если зверь какой? Сейчас не нападают – костра боятся, но потом, мы что его с собой в руках понесем? Лучше пока зверей наловим, хоть одежку какую сошьем из шкур.

Альфонсо только зубами скрипнул. Решение подождать пару недель, пока Гнилое Пузо хотя бы ходить не начнет, далось нелегко. Зато Лилия, казалось, была вполне довольна, особенно когда залезала к Альфонсо под плащ, прижималась к нему, дышала в ухо нежными, и утомляющими словами.

– Я люблю тебя, – шептала она ему особосладким голосом, от слащавости которого даже подташнивало. Если бы в свое время ему так шептала на ушко Иссилаида, он бы просто умер от счастья, но Лилия…

– А я тебя нет, – брухтел Альфонсо.

– Да я знаю, – вздыхала ведьма, – скажи, а та принцесска, ну как ее, Аленка- мокрая пеленка, как она? Красивая? Говорят первая красавица Эгибетуза. А что, там за ней когорта слуг, ухаживают, вензелям, всяким учат. Грамоте… Это, если бы я в замке жила, я бы тоже белокожей неженкой бы была…

В шелестении осеннего ветерка скрипел зубами Тупое Рыло, усиленно и отчаянно молился, отчего у Альфонсо начали возникать подозрения. Он усиленно старался отогнать их от себя, но они были прилипчивей чумы, потому что постоянно находили себе подтверждение.

Через две недели, выбрав более менее погожий день, путники тронулись в путь – медленно, трудно, постоянно останавливаясь, но, по странной прихоти судьбы, никто больше на них не нападал. Раз попалась двухметровая росомаха – все звери В Лесу были намного больше, чем в лесу за Стеной.

– Смотрите по сторонам, вдруг она не одна, – проговорил Альфонсо.

– Росомахи стаями не охотятся…– начала Лилия, но Альфонсо ее оборвал:

– Ой, молчи лучше. У тебя и лисы не охотятся, и кошки мохнатые…

Но на этот раз все обошлось: росомаха связываться с псом не стала, пошла своей дорогой. Путники ответили взаимностью, и связываться с когтистым, агрессивным и ужасно ловким хищником тоже не стали, хотя шуба ушла хорошая. Дальше, какое то время, все было нормально, и кончилось все словами Лилии:

– Ой, как писилинами пахнет!

– Чем пахнет? – спросил Гнилое Пузо и зашмыгал носом, отчего закашлялся.

– Писилинами…Я не знаю, что это такое, просто знаю, что писилины…

Альфонсо принюхался: и вправду, запах шел отменный, выдавливающий в рот слюну, манящий, сладкий и незнакомый…

– Шоколаем пахнет, – сказал Гнилое Пузо.

– Адскими муками на Сарамоновом костре тут пахнет, – прорычал Тупое Рыло и перекрестился.

И тут понеслась.

– Чертова ведьма, чтобы ты сдохла, корчась в мучительной агонии!!– заорал он вдруг, на весь Лес, чем ввел в ступор всех, даже волка, – подстилка Сарамонова, ненавижу тебя, ненавижу!!!

И тут он вынул нож, и кинулся на Лилию так стремительно, что почти пырнул ее. Почти.

Альфонсо среагировал быстрее, ударил Тупое рыло в нос, остановив его импульс но не убавив пыла; Тупое Рыло закричал, нет, он просто завизжал, бросился на Альфонсо, пытаясь его прирезать, но безрезультатно. Дергаясь, как в конвульсия, он не мог себя контролировать, двигался рваными движениями, а когда, в процессе драки, лишился ножа, пытался задушить Альфонсо руками. Альфонсо и Гнилое Пузо скрутили извивающегося Тупое рыло, прижали к земле и уставились на ведьму:

– Это что это с ним? Чертополох?

– Чего то не похоже… – неуверенно проговорила ведьма.

А Тупое рыло начал плакать. Сначала тихо, булькая в грязь обиженными словами, а потом его прорвало на настоящий поток слез.

– Я ничтожество, – бился он в агонии. Для эксперимента ему освободили руки, и он начал колотить ими в землю, причитая:

– Я червь! Растопчите меня, я просто не достоин валяться в этой грязи…

И тут из этой самой грязи он поднял грязное лицо, посмотрел на всех широко, по детски вытаращенными глазами, и тоненько заверещал:

– Простите меня, пожалуйста…Ну пожалуйста, я не буду больше…

На неистовых попытках пуститься в пляс по всей поляне, решено было его связать и устроить привал. Ведьма долго выбирала какое то дерево, потом долго обжигала его на костре, а потом, общими усилиями, получившиеся угли затолкали Тупому рылу в рот. Отсутствуя, похоже, вообще в этом мире, сидел он, чмокая черными губами и с вниманием гениального мудреца созерцал первый попавшийся на глаза пень, пока не уснул, неожиданно свалившись на бок.

– Уснул, это хорошо, – сказала ведьма.

– Ты так думаешь? – спросил Гнилое Пузо, подумал, потом повторил: Ты так думаешь?

А потом его словно заклинило на этой фразе: он повторял ее не останавливаясь, с разными интонациями, в разных позах, то ложась на живот, то на бок, то начиная прыгать на месте.

– Ты так думаешь, ты так думаешь, ты так думаешь, ты так думаешь? – тараторил он не переставая, уже явно утомившись. Челюсть его сводило, слова вылетали неровные и нечленораздельные, ноги подгибались, но Гнилое Пузо не переставал прыгать, хотя это было последнее, что нужно было бы делать для его полного выздоровления.

– Да успокойся, блаженный! – вскрикнула Лилия.

– Успокойся, успокойся, успокойся, – мгновенно затараторил Гнилое Пузо, словно обрадовавшись новому выученному слову.

А потом он очень четко, твердо, с нерушимой бескомпромиссной решимостью заявил:

– Я хочу лизать костер.

Упал и уснул.

– Перкун всемогущий, что это такое? – воскликнула Лилия. – отоспятся, или это навсегда?

– Не знаю. Пойду поохочусь.

Альфонсо не заметил подозрительного взгляда Лилии. Не заметил, что вел себя странно в такой ситуации; он в принципе ничего не замечал: сладкий запах проник в мысли, расплылся сахаром на языке, он манил к себе, тянул за собой. Сопротивляться? Можно, но зачем, если можно насладиться чем то божественным. Альфонсо встал на коленки, на сырую землю, прямо в лужу (какая мелочь) взял в руки нечто, вдохнул аромат. Как палкой по затылку ударил его запах, разнесся звоном по мозгу. Еще вдох…

Запах тухлятины, дружины немытых годами солдат, фекальной ямы шибанул в нос, едва не заставив желудок выпрыгнуть.

– Какого черта? – чертыхнулся Альфонсо, увидел Лилию с палкой в одной, и пучком какой то травы в другой руке. А потом он увидел в своих руках гриб, красный, в белую крапинку, пахнущий счастьем и блаженством, но, теперь его перебивала вонь ведьминой травы.

– Помогло? – спросила Лилия, – отпустило? А палка не помогла…

– Что это? – спросил Альфонсо, хотя и так было все понятно. Он выбросил гриб, с сожалением, требовавшим всей силы воли на его уничтожение, или, хотя бы, пренебрежение им.

– Мухомор, – сказала Лилия. – Пошли, охотник. Вот тебе ведьмина трава, если будет совсем тяжко, нюхни, а то отправишься в мир к червю и костролизу…

Дальше все шли хмурые, уставшие; постоянно застревали в грязи, быстро уставали. Приходилось еще и тащить на себе лисьи шкуры, надев их поверх плаща. Альфонсо время от времени то сбивал с ветки глухаря, то подстреливал зайца из арбалета, попадались также сонные, еще опасные, но ужасно вкусные и большие змеи. Но дичи становилось все меньше и меньше.

– Вот костер, полизать не хочешь? – подтрунивала Лилия над Гнилым Пузом.

– Отцепись, ведьма, – бурчал Гнилое Пузо и отворачивался. Он совершенно не помнил, как вел себя под грибами, но ему услужливо, во всех красках об этом рассказали, добавив напоследок, что если в Лесу пахнет «шоколаем» (или «писилином», что бы это не значило, вставила ведьма) то надо бежать оттуда подальше.

На стоянках Лилия упорно и мучительно пыталась сотворить Гнилому Пузу новые штаны из шкур огромных зайцев; кряхтя и тихо матерясь, протыкала она слабыми руками дырки костяной иглой, засовывала жилу, пока та не высохла, тяжело вздыхала, поднимая голову в небо.

– Скажите, а клей черного дерева крепко клеит? – спросил ни с того, ни с сего Тупое рыло, глядя на ее усилия.

– Не оторвешь, – бросила Лилия, опередив открывшего рот Альфонсо, – а чего это ты… ах, черт тебя дери!!

Оказалось, что шкуры проще склеивать соком Липкого дерева – быстро, крепко, а главное, оказалось, что оно совершенно не боится воды, чем существенно снижало риск того, что Гнилое Пузо внезапно останется голым во время дождя. Когда он одел свою обновку, Лес просто разорвало диким смехом, даже злой, почти агрессивный Тупое рыло смеялся, держась за рану на боку. Штаны сгибались непредсказуемыми складками, шерсть на них топорщилась пучками, но Гнилое Пузо довольно улыбнулся: пусть пугало в штанах-трубах, пусть посмешище, но насколько же тепло стало ногам. А потом, когда отряд углубился в поле репейника, оказалось, что к этим штанам он прилипает очень мало, немного объясняя поразительную способность огромных лесных зайцев пролетать со свистом через самые густые заросли, будь то хоть ветки, хоть кусты крыжовника.

Идти через высохший репейник оказалось еще утомительнее, чем утопать в грязи. Стебли и листья нещадно кололись, обдирали руки, цеплялись за одежду, а к тому же, среди него часто попадались кусты пожухшего, но еще немного колючего чертополоха.

Где то после десяти метров мучений, вдруг раздался визг Лилии. Примечательно, что пока Альфонсо еще только собирался отражать атаки страшного зверя, Тупое рыло уже подскочил к ведьме, заслонил своим телом, вытащил кинжал и проткнул им воздух.

– Где, кто? – крикнул он, готовый к драке.

– Там, внизу, – фальцетом взвизгнула Лилия и затопала ногами. – Мышь!!

– Чего? Ты боишься мышей?

– А чего они…противные. Фу!

– Тогда тебе это не понравится, – проговорил Альфонсо. Он уже смотрел на огромную крысу, размером с двухмесячного поросенка, мелькнувшую толстым задом среди кустов репейника.

Всю оставшуюся дорогу по высохшей траве Лилия ехала на волке, тщательно рассматривая землю под его ногами. А волк, довольный такой честью, ловил полуметровых крыс, рвал на куски и ел прямо на ходу, потом скалился, довольный, окровавленной пастью. Вид его пасти одновременно был и жутким, и восхищал.

– Поаккуратней, псина, – недовольно буркнул Альфонсо, когда в него прилетел крысиный хвост, и тут поле репейника кончилось. Обрывом, который на этот раз удалось вовремя увидеть.

– Чего, и не свалится туда никто, что ли? – спросила ведьма, восседая на волке, – а то вы, я вижу, любители покататься по горам на попе.

На дне оврага текла речка, мелкая, но очень широкая.

– Вот, а за ней болота, – сказал ведьма.

– Я думал, мы по ним шли все это время, – ответил Тупое рыло угрюмо глядя на то место, где его надежды на сухие ноги снова растаяли, как дым.

– И как ты здесь прошла? – спросил Альфонсо.

– Легко. По тропинке.

– По какой тропинке? Где эта тропинка?

– Здесь, у ваших ног. Весной здесь было сухо.

Форсировать реку решили поутру, предварительно отдохнув и хорошенько покушав. Воды в реке было по колено, и она была ледяной; хотелось пройти ее быстро, но дно было ужасно липкое, ноги в нем вязли, тем более они очень быстро окоченели.

– Только в воду не упадите, а то конец, замерзнете- выстучала зубами Лилия, выдергивая ногу из жидкого рта дна. Грязными брызгами обдало всех.

– Ой, спасибо что сказала, я как раз поплавать хотел, – огрызнулся Тупое Рыло. Гнилое Пузо шел молча, тяжело дыша. Он уже был весь белый, шел, видимо, из последних сил, остановившись как раз посередине речки, чтобы отдышаться, замер, глядя на исполинские горы, в которые, далеко-далеко, прятался речкин хвост.

– Хорошо хоть по горам лазить не пришлось, – просипел он тяжело, и закашлялся. И горы ответили ему.

Гул был сначала угрожающим, но потом сменился грохотом, треском и шипением воды, слышимым отчетливо и здесь, хоть горы были и в километре отсюда.

– Что это? – спросила Лилия. Ей никто не ответил, но все моментально двинулись вперед, шлепая по реке со всей возможной скоростью. Что бы это ни было, ничего хорошего это не предвещает.

– Волна!! – закричал Гнилое Пузо и все разом остановились, остолбенев в жутком восхищении. Грязное, высокое дитя грязевой сели, быстро неслось по реке, подминая под себя пятидесятиметровые деревья, кувыркая их, как палочки, ломая тугими вихрями воды. Ощущение неизбежной смерти, полная невозможность что либо сделать, чтобы спастись, сделали путников простыми наблюдателями мощной стихии, которая на них надвигалась. Шум уже вдавливал барабанные перепонки в череп, треск уже, казалось, был в самом мозгу, а они все стояли и смотрели, завороженно, как на них надвигается смерть.

Впрочем, волна быстро уменьшалась; Альфонсо хлебнул напоследок холодного воздуха, и ледяные руки воды ударили по его телу со всех сторон, сбили с ног, перевернули вверх ногами, протащили затылком по дну реки, снова перевернули. Уже не в силах удержать выдох, крутясь в взбалмошных потоках воды, решил он что захлебнется, как, судорожно вздохнув, неожиданно оказался головой в воздухе. С огромной скоростью неслось на него дерево кедра, но поток снова спрятал Альфонсо на дно; дерево пронеслось над головой, раздирая дно ветками в метре от него. Альфонсо снова вынырнул, уже по своему желанию, получил по затылку каким то поленцем, потерял сознание, а очнувшись тут же, вцепился в огромное, с метр в диаметре, шершавое дерево сосны. Кто то схватил его за штаны, едва их с него не сдернув; появилась на поверхности голова Тупого рыла – грязная, исцарапанная, соответственно, мокрая, но живая. Судорожно задыхаясь, полез он на бревно, цепляясь за корни дерева. Альфонсо вылез из воды тоже, оседлал ствол, тяжело дыша и начал мерзнуть так, как никогда раньше не мерз. Воздух сжал тело острыми иглами холода, пронзающими до самой кости, и попытки организма разогреться, тряся тело и зубы в ознобе, были смехотворно бесполезными.

– Смотри, – просвистел Тупое Рыло. Посреди успокоившегося, почти, потока, прямо посередине речки, корнями вверх торчало здоровое дерево, воткнутое верхушкой в дно под острым углом. На самой верхушке этого дерева, словно замерзшая, посиневшая от холода и усталости русалка, дрожала ведьма, рядом с ней бултыхался волк. Гнилое пузо врезался в корни дерева тут же, застрял в них, повиснув, словно носок на вешалке; признаков жизни он не подавал, но и признаков смерти увидеть отсюда было нельзя.

– Быстрей, к ним, – проскрежетал Альфонсо, и, внутренне содрогаясь, снова нырнул в ледяную воду. И моментально начал тонуть: намокшая шкура придавила его с неимоверной силой, и, кормить бы лихому монаху рыб на дне реки, если бы его ноги вдруг не коснулись дна. После того, как волна ушла, воды оказалось по пояс.

– Все в сборе? – продребезжал он зубами, когда влез на кедр – остров. Тупое рыло пришел – приплыл следом, вместе они втащили бесчувственного, но дышавшего, вопреки всему, Гнилое Пузо, разделись, сбились в кучу, накрывшись мокрыми лисьими шкурами. Дерево покачнулось, приблизившись к воде: это на него влез волк, едва его не уронив. Накрыть его всего лисьими шкурами не получилось, но и морда зверя, оказавшись в относительном тепле вместе со всеми была этому благодарна.

– Мы сд…д…д…д…д…о…о…хнем, от…т…т…т холо…д…д…да, – отстучала Лилия зубами. Тело ее было холодным, почти ледяным, и мало согревало, также как и тела остальных. Тепло уходило стремительно, несмотря на издевательски выглянувшее из каши облаков солнце. Мимо проплывали бревна, ветки, кусты, грязь – поток ослаб, но течение никуда не делось.

– Камыш! – воскликнул Тупое Рыло так, словно перед смертью только и мечтал его увидеть. Он выскочил наружу – голый, прыгнул в воду, куда то пошел, а потом вернулся, волоча за собой дерево, корни которого были облеплены сухим (СУХИМ, о чудо!) камышом.

Альфонсо моментально все понял. А потом понял еще кое – что: вода забрала у него котомку, вместе с огнивом, кресалом, арбалетом, плащом и стрелами. Кресало и кремень остались еще у Гнилого Пуза, чудом не потерявшего свой заплечный мешок. В агонии, растрачивая последние остатки тепла тела, молотил он по сырым инструментам, пытаясь высечь искру.

–Высушить, надо, – прохрипел Тупое Рыло.

–Сдохнем раньше, – выдохнул Альфонсо. Он уже не чувствовал рук. Не чувствовал холода, и не боялся смерти – просто хотелось спать. Стало даже тепло, не смотря на то, что от его кожи, еще теплой, шел пар.

Спать…

– Дай, – Тупое рыло выхватил у Альфонсо его любимый кинжал из пояса штанов.

– Опять спереть хочет, -подумал Альфонсо, но Тупое рыло был загадочен: он раскрутил ручку кинжала и достал оттуда кресало и огниво, сухие. Содрав с дерева кусок коры, собрал он его в трубочку, накрошил туда камыша, и принялся чиркать: сноп искр ослеплял своим сиянием. Дым, потом угольки, потом огонек – маленький, как надежда на жизнь, но он был, а Тупое рыло все молотил по кремня, пока и у него не отказали руки. Тогда он в изнеможении бросил нож, к счастью, тот не упал в реку.

Альфонсо кидал в огонек камыш и наслаждался крохами тепла. Огонек облизывал сырые веточки, пока еще тонкие, фыркал и жаловался, но он рос, рос посередине реки в корнях воткнутого в дно дерева. А потом он окреп, набрал силу, и уже полыхал во всю мощь, грозя спалить весь островок, на котором гнездились путники. Подтащили Гнилое Пузо, подтянули полусонную Лилию. Казалось, она не проснется уже, не разомкнет синие губы, но она открыла глаза, посмотрела на костер. Одежда висела на ветках, исходила паром, избавляясь от воды, пока голые путники, прижавшись друг к другу, жмурились на огонь, иногда выныривая из под шкур для того, чтобы выловить проплывающее мимо полено, благо их было много.

– Это уже за гранью фантастики, – проговорила Лилия. – Между веток огонь развести. Посередине реки.

Альфонсо зауважал птиц. Птицы ели, сидя на ветках, птицы спали, сидя на ветках, птицы строили на ветках дома.

Птицы жили на ветках.

Путники сгрудились на неудобных, грязных, тесных корнях огромного кедра в неудобных позах (иные там и не получались), любое шевеление кого либо грозило падением дерева. Совершенно не хотелось ни двигаться, не думать, только спать, спать, а поспав – еще раз поспать. И все же, разрушив пленку теплой дремоты, нужно было выплывать из нее, что то делать, так говорил неуемный мозг, часть него, отвечающая за построение планов на будущее. Костер не мог гореть вечно – скоро он прожжет корни и провалится в воду, путники тоже не смогут сидеть вечно, по крайней мере у Альфонсо уже болело все: от лодыжек ног до самой макушки головы. Попытка встать с первого раза позорно провалилась: каждая мышца напомнила о себе жуткой, затекшей болью, дерево опасно наклонилось, Тупое рыло, едва разлепив глаза, чуть не грохнулся в воду. Гнилое Пузо замычал, отчего встрепенулась и Лилия.

– У него жар, – она потрогала лоб мычащего, и выдала эту фразу. А потом она очнулась полностью; натянула на себя почти высохшую одежду, взяла котелок, зачерпнула из реки коричнево – мутной, жижеобразной воды, принялась кипятить на остатках костра.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал Альфонсо и посмотрел вниз. – Воды по пояс, нужно выходить на берег.

– Мы не дойдем, мы окоченеем, – сказал Тупое рыло, натягивая на себя одежду. Он хотел сказать что-то еще, но закашлялся хрипом.

– Тебе нужно больше всех кипятка выпить, – заметила Лилия.

– Отстань от меня, ведьма!

– Ты чего на нее крысишься? – спросил Альфонсо, совершенно не интересуясь этим вопросом. Он витал в других проблемных областях их положения, и ответ его не интересовал, хотя, не смотря на это, он зачем то добавил:

– Ты что, влюбился в нее что ли?

Это был детский вопрос, однако Тупое рыло почернел от нахлынувших на него эмоций.

– Да упаси Бог связаться с этой Сарамоновой подстилкой! – сказал он слишком резко, после долгого онемения и замешательства с видом человека, которого застали за самым страшным на его взгляд преступлением, – я человек божий, я предан вере в Бога.

А потом он отвернулся.

– Да твою ж мать, – подумал Альфонсо, чуть не сказав все это вслух. – Этого еще не хватало.

Воды по пояс, но речка словно издевалась над бедолагами, застрявшими на дереве. Возможность дойти до берега, которого, кстати, залило водой, превратив в болото, была где то в пределах от очень опасного, до невозможного. Тут еще пошевелился свернувшийся клубком пес, отчего всех на дереве зашатало, а Лилия прикрикнула на волка, чтобы тот не шевелился.

– Нам в любом случае придется строить плот, – задумчиво проговорил Альфонсо.

– Причем большой, чтобы Песико тоже влез, -сказала Лилия.

– По воде дошлендрает, ничего ему не будет, у него шкура, – ответил Альфонсо.

– У тебя тоже шкура, шлендрай давай, по воде. А как через двадцать метров конечности перестанешь чувствовать, так может и мозги заработают. Песико не шевелись! Вот, лежи, хороший мальчик.

По очереди с Тупым Рылом, бросали они крюк в воду. Подтаскивая к себе бревна; чтобы пол тонны «псины» не утопили их «корабль», деревья пришлось вылавливать большие, примерно полуметровые в диаметре, отчего иногда казалось, что скорее оторвется «островок», и поплывет к бревну, чем бревно приплывет к «островку». Уставали быстро, стало тепло, даже жарко, однако дал о себе знать голод, который становился все сильнее, параллельно тому, как организмы, в которых он рос и развивался, становились все слабее. Когда два почти целых дерева с ветками и корнями, оказались у «островка», Альфонсо просто упал на корни, обессилев от усталости и голода. Тут еще начало постепенно темнеть. Тупое Рыло тоже задыхался в изнеможении, но все же влез на эти бревна, подтащил одно к другому, сцепил корнями и ветвями, связал их ивовыми прутьями. А потом тоже упал на сотворенное им плавательное средство.

– Еще пару бревен, и можно плыть, – сказал Альфонсо, хлебнув из глиняной кружки (которая сохранилась чудом одна на всех) бодрящей, очень вкусной и сытной кипяченой воды из речки, от которой захотелось есть еще больше.

На новом плоту организовали кучу дров, перенесли туда костер и на ночь расположились там: на четверых людей там места хватало, а вот пес, грустно глядя большими, коричневыми глазами на отделившуюся компанию, остался сидеть на дереве, поскольку плот из двух свежевырванных бревен его не выдерживал, точнее, все подумали, что не выдержит и не пустили на борт.

– А как мы эту чушку будем двигать? – спросил Тупое Рыло, – парус поставим?

– Шестами будем волочить, – ответил Альфонсо. Течение реки было не сильным, однако предстоящие трудности его беспокоили – предстоит титанически тяжелый, мокрый, а, самое главное, голодный и холодный труд.

Но это будет завтра.

13

На следующий день, до обеда (обеда, как такового, конечно же, не было) плот был готов. Торжественно и осторожно, ступил пес на шаткое дерево, недоверчиво его обнюхивая («ну ползи давай, че ты там вынюхиваешь!» крикнул ему Альфонсо), улегся у корней, вытянув лапы. Сначала показалось, что хруст скрепляющих плот веточек и лыка – нарезанной полосками ивовой коры, осевшая в воду корма, не предвещали ничего хорошего, однако плот под названием «Спасение», не развалился, не утонул, был относительно комфортен, но абсолютно не управляем, цеплялся ветками за дно, постоянно застревал. Ценой долгих, упорных, болезненных трудов судно «Спасение», принадлежащее к классу «не плот, а ублюдочный кусок дерьма» прочертило десять метров дна, взбаламутив воду. Альфонсо и Гнилое Пузо выдохлись по полной, отчего голод снова схватил их за желудки, которые, казалось, уже начали переваривать сами себя.