Монах Ордена феникса

Альфонсо тяжело дышал, собираясь с мыслями, которые собираться не хотели.

– На пустом месте, черти вас разорви, на пустом месте проблему создали, – грыз он слова. А потом, вдруг, посмотрел на Лилию таким взглядом, от которого ей стало не по себе:

– Ведьма, отдай тупице свое платье.

– Нет! Не дам! Оно мое, он его растянет, испачкает, в костре сожжет…

– Платье!! И заглохни, псина!!

Утренний Лес застыл в тишине, и в ней, сквозь слезы, но беспрекословно, смотрела бедная женщина, как трещит по швам ее красивенькая обновочка на крупном мужском теле.

– Я в этом ходить не буду, – заявил Гнилое Пузо.

– Тогда иди голый. Лишних штанов у нас нет.

Сжимая зубы, надевал Гнилое Пузо платье, сверху надел свою куртку, попробовал пройтись. Платье сильно жало на попе, немного – в талии и опасно порвалось в плечах. Руки в рукава поместились кое –как.

– Что может быть унизительнее, – проскрипел Гнилое Пузо.

– А что, тебе идет, – сказала Лилия, и вдруг ее сорвало: она смеялась, как безумная, катаясь по накиданным веткам и задыхаясь от смеха, иногда захлебываясь, даже. Это напомнило Альфонсо ту ночь, когда он смеялся от голоса Черных птиц, и у него заболел живот.

– Ладно, дровосечиха, – сказало он Гнилому Пузу как можно строже, чтобы не расхохотаться самому, и протянул топорик, – нужно поскорее продираться через кусты, и ты руби первый, а мы пока погреем завтрак.

– Ничего, Пузико, – утешила Лилия несчастного Гнилое Пузо, – здесь зайцев очень много, мы тебе, потом, заячьи штаны сошьем.

Это было серьезным упущением, взять в дорогу только один топорик, который, кстати, легко было потерять. Один воевал с колючим кустарником, раздирая в кровь руки и лицо, остальные смотрели на этого несчастного, следили за костром и бурно обсуждали его манеру рубить ветки, кто бы этим в тот момент не занимался. Потом Лилия встрепенулась, со словами « чего это я расселась» пошла искать вкусные травы, а Альфонсо, последовав ее примеру, пошел охотиться на зайцев, которых оказалось и вправду очень много. Тупое рыло, оставшись следить за костром, воспользовался минуткой, чтобы помолиться за свою душу и души остальных, даже ведьмина душа, так и быть, была упомянута.

Альфонсо вернулся к костру с метровой тушей зайца, и застал всех остальных в сборе: Лилия, безумно гордившаяся откопанной ею дикой свеклой, похожей больше на дикого, дохлого червяка, Тупое рыло, заготовившего дров для костра и Гнилое Пузо, который едва мог отдышаться от борьбы с колючими растениями. Платье его было изодрано, Лилия смотрела на него тоскливо, едва не плача, но старалась не подавать вида, хотя вид прекрасно подавали ее глаза.

– Мы такими темпами здесь надолго застрянем, – изрек Тупое рыло и подкинул дров в костер. Все остальные путники подпрыгнули на месте, потом, рискуя кожей рук, Альфонсо вытащил из костра черную полешку:

– Никогда не кидай это в костер.

– Почему? Горит замечательно.

– Смотри, – Альфонсо надрезал полешку, посмотрел, как вытекает из нее прозрачный, сладковато-кислый сок, поджег от горящей веточки и кинул в заросли.

– Ну и… – громкий хлопок, похожий на гром, заглушил слова Тупого рыло, из зарослей вдалеке полетели в разные стороны ветки, облепленные пламенем, как кометы, взвился в небо дымный гриб. Волк испуганно взвизгнул.

Тупое рыло долго молчал. Трое остальных путников наслаждались произведенным на него эффектом, до тех пор, пока он не открыл рот:

– А почему, мы вместо того, чтобы рубить заросли, просто не сжигаем их этими… черными кусками?

Ответа никто не предъявил, потому что никто его не знал.

– А где ты это дерево нашел? -спросила Лилия.

– Да там, целый лес таких.

Гнилое Пузо шумно вздохнул, грязно выругался. Испытания первого взрыва показало: разорванная полешка черного дерева среднего размера, оставляет за мгновение плешь из зарослей в метр диаметром, при том, что усилия на взрыв были минимальными. Огромные фонтаны грязи, вместе с несчастными лягушками, разлетались по всей поляне, но кого это волновало?

К обеду «методом подрыва», как его обозвал Гнилое Пузо, путники продвинулись метров на сто, с ужасом осознав, что конца поляне не видать. Липкая жижа, смешанная с ветками и травой, была уже по колено, выдирать из нее ноги было все труднее, и сейчас всем стало понятно, что прорубаясь одним единственным топориком, путники померли бы от усталости метров пятьдесят назад.

– Я, конечно, не знаток в походах по Лесу, – заметил за обедом Тупое Рыло, глядя на Гнилое Пузо, точнее, на его платье, – а почему у нас платье ведьма не надела, а ему бы свои штаны не отдала?

Эта мысль была настолько правильной, логичной и простой, что никто даже не подумал ее подумать. В ступор встала даже Лилия, жевать кролика перестал даже волк, хотя и не понимал ни слова, просто, все резко перестали и он напрягся.

– Да мать вашу…– выругался Гнилое Пузо. Штаны Лилии, на которой они болтались, были ему малы – чуть-чуть, но и это он принял с радостью:

– Господи, как же хорошо. А то все время снизу поддувает…

– В голове у тебя поддувает, – буркнула Лилия, – оттого у нас и такие дурацкие проблемы. Все платье мне изорвал и испачкал.

К вечеру путники прошли еще метров сто, и, наконец, увидели конец поляны. А еще они увидели огромные, непостижимые в своей мощи деревья, придавливающие человека своим могуществом, даруя ощущение ничтожности и малозначительности в это мире. Раскидистые ветки не давали солнцу пробиться через них, равно как и не давали шансов зарослям на жизнь, а значит, там можно было пройти относительно спокойно, если вероятность падения сверху шишки размером с голову человека, не особо беспокоили путника.

– Кедры, – восхищенно проговорила Лилия, задрав голову к солнцу так, что у нее хрустнула шея, – очень вкусные орехи. Сейчас как раз созрели. И для мужской силы (многозначительный взгляд на Альфонсо) полезны. Только головы берегите, ни знаю только как, одна шишка весит килограмм пять, падает метров с восьмидесяти… Да все части тела берегите, чего уж там…

11

Как привычно и умиротворяюще шуршит ветер в перьях, ползет под серым пузом серая масса обнаженных холодом деревьев, летят, пытаясь догнать, серые, низкие облака. Ничего необы… А это что такое? Трое неизвестных вороне существ, сидят рядом с жаркой смертью, не пугаясь, не убегая от нее, еще и чавкают на весь Лес. Странно и любопытно. Они издают непонятные звуки, а в конечностях… ой, какая красивая, блестящая вещь. Все три неизвестных существа имеют странные шкуры: грязные, ободранные, с пятнами засохшей крови; шерсть на двух из троих длиннющая, но только на голове, совсем другого цвета, чем на остальном теле. С ними волк, мирно дрыхнет, не нападая. Вот это уже ни в какие ворота не лезет. Нет, стоит рискнуть, уж больно сверкает штука красиво…

– Ах ты гадина! –все мужики едва успели обернуться на этот крик, и только мельком увидели ворону, которая выхватила у Лилии из рук медную ложку и уселась на ветке кедра, внимательно, черными глазами глядя на реакцию человеков. Реакция была предсказуемой: в ворону полетели камни, ветки, проклятия, ругань, и та поспешила удалиться на другое дерево, подальше.

– Ну и подавись!– крикнула ей вслед ведьма.

– Ну ты лапоть липовый, – вскрикнул Гнилое Пузо, хотя бы и должен был молчать в тряпочку, – теперь суп руками будешь хлебать, когда остынет.

– Молчал бы, девка в платьице, – огрызнулась Лилия, – я себе новую, вон, с кедра выстрогаю, а ты попробуй, штаны себе выстрогай.

Гнилое Пузо вскочил еще на словах «девка в платьице», дабы показать ведьме «девку», но волк оскалился, едва подняв свою верхнюю губу, показал всем, чем будет грызть каждого, кто обидит его хозяйку, и на словах «штаны себе выстрогай» Гнилое Пузо уже сидел, злобно облизывая свою ложку.

Идти между деревьями было невыразимо проще, чем хлюпать через заросли по непролазной грязи, и несмотря на то, что снова начался мелкий, противный дождик, настроение у всех улучшилось, ведь даже с костром, под огромными ветками раскидистых деревьев проблем не было. Раз встретили кабанью семью, решили не воевать с голодными зверями, отсиделись на кедре, почти с комфортом. Кабаны – вепрь и его подружка, караулить их не стали, погоняли волка вокруг дерева, что тот воспринял больше как игру, чем как опасность и отправились дальше, готовиться к зиме.

Жалко только, что кедры быстро кончились, и начался лес, заросший Амалиной.

–Эх, видел бы ты свою рожу, когда в платье был, – Лилия совершенно не желала отставать от Гнилого Пуза, который не мог ей ничем ответить, кроме грозного, униженного молчания: – Фтопопарапы не было.

– Чего не было? – спросил Альфонсо

– Фтопопарапы.

– А что это?

– А я не знаю. Что –то на языке древних. (Господи, прости, – перекрестился Тупое Рыло) Так наша старая бабка – отшельница говорила, каждый раз как меня первый раз за день видела. «Ну и рожа у тебя» – говорит, «страшная, фтопопарапы нет»

– Даже она заметила, – брякнул Гнилое Пузо.

– Заткнись, сам урод! – аж подпрыгнула Лилия, – я у нас самая красивая!

– Тогда понятно, чего у вас в деревне мужиков нет. Лучше уж с собой покончить, чем с такой рожей…

– Ах ты гад, заткнись, тебе сказали!

– Все заткнитесь! – грозно крикнул Альфонсо. Перед ними стояла лиса – большая полутораметровая рыжая туша, не проявляя агрессии, смотрела на спорящих путников, навострив уши. Коричневые глаза ее с вертикальным, по кошачьи, зрачком светились любопытством. Просто любопытством, и все же что-то в ней Альфонсо не нравилось.

– По сторонам смотрите, – тихо сказал он, – может она не одна.

– Лисы стаями не охотятся, – фыркнула Лилия.

– Про мохнатых кошек ты так же говорила.

– Это да…

Лилия впервые в жизни с кем то согласилась, и это было самое жуткое в этой ситуации. Пока сбоку от ведьмы не раздался звук:

– А пуф –пыф –пыф- пыф!

Лилия набрала воздуха, раздув щеки настолько, насколько можно их надуть не порвав, крикнула «помогайте», выпустив запасенный воздух, и надула их снова.

– А что ты делаешь? – поинтересовался Тупое рыло, уже потеряв интерес к лисе.

– Пугаю лису.

Лиса сделала шаг назад, и, похоже, немного испугалась. Но только немного.

– Сзади! – крикнул Тупое рыло. Из кустов выпрыгнуло пять (а по версии Лилии, семь) лис, надеясь застать жертвы врасплох, но, увидев, что их заметили, остановились в нерешительности. А потом рыжее племя кинулось на путников со всех сторон, выпрыгивая из кустов. В первую очередь накинулись они, конечно, на самую слабую жертву – на Лилию, и конец бы был ведьме, но черная мощная волчья пасть волка появилась перед ней, превращаясь в мясорубку. Тяжелые удары мощных лап дробили лисам головы, зубы ломали хребты и отбрасывали покалеченных, умирающих животных в сторону, однако когти у лис оказались тоже острыми: мгновенно и морда и лапы волка покрылись кровоточащими порезами. Одна из лис кинулась на Альфонсо, гавкнув, по собачьи, уронила на землю, прокусила плечо, но тот умудрился проткнуть ее кинжалом, попав в шею; потекшей за воротник куртки лисьей крови он не заметил; еще две твари хотели достать его из-под навалившейся на него туши, пытаясь скинуть ее с него. Прямо перед лицом щелкнула лисья пасть, Альфонсо ударил туда кинжалом наугад на звук, похоже, попал куда то. Задыхаясь, выполз он из-под лисы, ударил одну из нападающих зверушек в морду, очень удачно выбив ей глаз, быстро вскочил на ноги, схватил арбалет, выстрелил в сторону Гнилого Пуза, отбивающегося от двух лисиц. Первая, услышав звук выстрела, повернула голову, и стрела пронзила ей, бок. Вторая, резко отскочив, скрылась в зарослях.

И Лес снова стал тихим и спокойным, являя собой разительные и моментальные перемены настроения: вот он хотел всех уничтожить, а вот, через какой то миг, уже обнял своей ласковой, шуршащей на ветру тишиной.

– Все живы? – крикнул Альфонсо, пытаясь отдышаться.

– Тупое рыло провалился в яму, – прохрипел Гнилое Пузо. Весь правый бок его был залит кровью, дыхание стало хриплым и прерывистым. Ноги его подогнулись, уронив тело на землю, где он и сел, тяжело дыша, отрешенно глядя на кровь, которая струилась у него между пальцами.

– Не ложись на землю, уснешь, – крикнула ему Лилия, подбежала к Альфонсо, бегло (слишком даже, на взгляд Альфонсо бегло) осмотрела его рану, – выживешь, приложи руку к ране и держи пока.

Потом она бросилась к Гнилому Пузу – зубами лиса вырвала у него кусок мяса из груди, когтями порезала лицо, едва не вытянув глаза.

– А черт, это плохо, – проговорила она, разорвав одежду, обнажив кровоточащую рану, – ты теперь не только без штанов остался, но и курточке твоей конец.

– Сука, – выхрипел Гнилое Пузо, но даже через такую адскую боль улыбнулся.

Лилия нарвала какой то засохшей травы, помыла в первой же попавшейся луже, дала пожевать волку. Гнилое Пузо может и попытался бы сопротивляться слюнявой траве, но так ослаб от потери крови, что даже не смог поднять руку. Однако у него хватило сил заорать на весь Лес, когда жеванную слюнявую траву Лилия сунула ему в рану а затем, безжалостно разорвав плащ, на котором всю дорогу спала, завязала рану полоской ткани.

– А-а-а-а (матершина, матершина, матершина) Как больно!! А-а-а-а.

– Больно, да, но если не умрешь от боли, то выживешь.

И тут вопль резко оборвался: Гнилое Пузо упал, стукнувшись головой о землю.

– Умер? – спросил Альфонсо, трясясь от боли, прижимая мокрую от крови руку к плечу.

– Дышит, – выстрелила словом Лилия, – где Тупой?

Тупое рыло лежал на дне одной из многочисленных ям на спине; обычно, провалившиеся в яму тонкошкурые животные (такие, как человек), были пронзены множеством тонких, острых веток без шансов выжить, но Тупое Рыло упал на лисий труп, и был пронзен одной, здоровой веткой сбоку.

– Жив, – сказала Лилия, посмотрев на него с края ямы, – но бочина хорошо продырявлена. Нужно его вытащить оттуда.

– И черт с ним, пусть дохнет, – проскрипел зубами Альфонсо, но все равно, шатаясь, поднялся на ноги. Порезанный, изорванный когтями и зубами волк тоже был не в лучшей форме: тяжело дышал, качался, рискуя упасть, тихонько скулил. И все же, без него операция вытаскивания бы не удалась: осторожно Лилия, единственный невредимый член отряда, спустилась в яму, зацепила крюками Тупое рыло за куртку и штаны, аккуратно отрезала ветку, на которую он был насажен, и Альфонсо с волком, почти падая от напряжения и усталости, зеленея от боли и усилий вытащили тело стонущего в беспамятстве Тупое рыло.

Лилия осмотрела его рану, замотала слюнявой (волчьей слюной) тряпкой вместе с веткой, потом сказала фразу, которая могла убить почище ран:

– Нужно срочно уходить отсюда. Лисы вернутся, увидят нас, покалеченных, и тогда мы уже не отобьемся.

Странное создание, организм: вроде бы казалось уже все, нет больше сил и лучше умереть, чем бороться дальше, но всегда оказывается, что силы есть, и кончаются они тогда, когда обстоятельства позволяют им кончаться. Нечеловеческими усилиями волка, Лилии и Альфонсо, вытащили они бессознательные тела своих товарищей из леса амалины на поляну, где Альфонсо и рухнул без памяти.

12

Через три дня, отсрочившие и так затянувшийся поход, Гнилое Пузо очнулся, по крайней мере, подал голос, сказав что-то типа:

– Мама…мамочка…

На большее его сил не хватило.

Лилия подскочила к нему, наклонилась над ним. Альфонсо думал, что она посмеется над ним, прищучит острым словцом, но ведьма аккуратно, не задевая вспухшие красные раны, погладила его по голове:

– Мамочка здесь, все хорошо.

Сначала Альфонсо подумал, что Лилия просто издевается на Гнилым Пузом, но та, зачем то, пояснила свое поведение, хоть ее никто ни о чем и не спрашивал:

– Пускай думает, что я его мама, какая разница, главное, чтобы спокойнее себя чувствовал. Хорошо хоть из беспамятства вылез.

– Вылез, только не весь, – подумал Альфонсо, слушая горячечный бред больного, но вслух, по этическим соображениям, этого не сказал. Рана его болела так, что темнело в глазах при каждом движении, и уже начинало серьезно подташнивать от нескончаемой нудной рези в плече, дошедшей до самой головы. Как будет болеть Гнилое Пузо страшно было даже себе представить.

– На, ешь, – Лилия сунула под нос Альфонсо ложку какого то дурно пахнущего отвара, – только не выплевывай.

Если сунуть в рот старую, ношенную по очереди в непрерывном годичном походе дружиной солдат портянку, и сказать «не выплевывай», то толку от этих слов не будет вообще, едва вкус дойдет до языка. Скрутило живот тугим узлом, он чуть сам не вылез через горло, чтобы помочь языку вытолкать эту дрянь изо рта.

– Глотай сразу! – кричала Лилия, – ну куда ж ты…– крикнула она, когда все потекло по груди наружу. Судорожно сглотнув, Альфонсо, со второй попытки, мужественно проглотил эту дрянь, мужественно сдержал рвоту, а потом у него онемела челюсть. Это было странно, пугающе, ему на секунду показалось, что ведьма решила его отравить, но немота пошла по телу, сковала не проходящую боль в плече, и мир без боли расцвел яркими красками, не смотря на хмурую погоду.

– Боже, у меня ничего не болит. Как же здорово, что у меня ничего не болит, – думал он. – Всем, кто рвется к власти, хочет море денег или недоволен жизнью, нужно, чтобы у него что нибудь сильно и долго болело. А потом прошло, и тогда он будет счастлив.

– Я не буду есть травы из Леса, особенно из рук ведьмы, – кричал (хотел кричать, но по факту, хрипел) Тупое Рыло. – Бог исцелит меня и без демонических произведений…

– Здесь, в Лесу, только один Бог: травы, крепкий сон и собственное здоровье… Жри, давай!

– Это три Бога получается, глупая ведьма. Отстань от праведного…

– Ах ты…Да что ж я с тобой нянчусь…

Лилия заботилась о своих больных больше, чем о себе самой, вне зависимости от верований и отношения больного к ней, и эта забота носила насильственный характер. Попытка сопротивления была чревата и каралась по законам болезненного времени.

Она нажала Тупому Рыло на рану, а пока тот орал, извиваясь в судорогах, натолкала ему полный рот травы, сменив дикий вопль на болезненное мычание. Впрочем, вскоре Тупое рыло уснул.

– Вот и поспи, праведник хренов, – тяжело вздохнула Лилия.

И только сейчас Альфонсо заметил, как сильно она похудела и побледнела. Три дня носилась она по поляне, выкапывала какие то травы, одна горше другой, варила вонючие отвары, следила за костром, рубила дрова, носила в котелке воду, выгребала из под больных испражнения, в конце концов, умудрилась снять шкуры с четырех лис, кое как, слабыми ручонками, очистить их от жира. Теперь больные лежали на дурно пахнущих, плохо очищенных, но потрясающе мягких и теплых лисьих шкурах. Надергав из своего плаща, приходившего к концу, ниток, зашила она лицо Гнилого Пуза, превратив его раны из пугающе страшных, в пугающе очень страшные.

Кроме того, бедняжке приходилось каждый день осматривать три раны, и просыпаться ночью по несколько раз, не давая Гнилому Пузу ворочаться во сне, успокаивая его, словно и вправду была его матерью.

То ли ослабленный потерей крови, то ли от собственной беспомощности, а может, от нескончаемой боли, но Альфонсо стал сентиментальным, и теперь он увидел ведьму с другой стороны: он видел заботливую, какой может быть заботливой только женщина, умелую знахарку с несгибаемой волей, всеми правдами и неправдами вытаскивающей из могилы их троих, обреченных без нее на смерть. Дрожащими от усталости руками, с сочащимся по ним желтом гное, разматывала она раны больных, не морщась принюхивалась к нестерпимому запаху тухлятины, снова прикладывала травы, снова рвала на полосы свой плащ, пока он совсем не кончился. Спала она теперь вместе с Альфонсо под одним плащом, прижавшись к нему всем телом, положив голову на здоровое плечо; от этого сильно к утру немела рука, и волосы постоянно попадали то в нос, то в рот, Альфонсо, в зависимости от того, чем тот вздумал было дышать, но Альфонсо терпел – он то днем выспится.

Оправившийся быстрее всех пес – волк принес глухаря, заслужив премию «лучший хороший мальчик года», отчего совершенно не скрывал своих эмоций, раскапывая землю когтями задних лап от восторга. Лилия принялась его потрошить (глухаря, конечно же) , но нож выпал у нее из рук, и она упала прямо в грязь. Волк всполошился, гавкнул в испуге, лизнул ей лицо, сел и заскулил.

– Черт, подери, – подумал Альфонсо, – умотали девку. Так и сама, не дай Бог, кони двинет.

Лилия попыталась встать, но попытка получилась слабой, безрезультатной. Бледное, тонкое до каждой косточки тело Лилии дышало слабо, прерывисто, словно у нее и на это не было сил. Боль будет адской, но выхода не было: Альфонсо попытался встать, нещадно воюя с головокружением, стараясь не двигать правой рукой; ему казалось, что его протыкают раскаленными прутьями в награду за каждое движение, которое он делает. Шаг – мир стал темным, мутным, тошнотворно шатающимся. Где то, в котелке, вонючий отвар; Альфонсо выпил его весь, до капли, стоял неподвижно, дожидаясь блаженного онемения; без отвара он бы просто даже не дошел до Лилии. А так, кое как приподняв верхнюю ее часть, волоча по грязи ее синие ноги в стоптанных и разорванных сапогах, он уложил ее на лисью шкуру, сам упал рядом, тяжело дыша. Отвыкшие от работы мышцы болели, хотя весила Лилия, наверное, килограмм сорок.

– Тебе нельзя вставать, – отчетливо, но, не открывая глаз, сказала ведьма. Даже попыталась приподняться, но не смогла.

– Спи, – выдохнул болью Альфонсо. Он знал, что нужно будет рубить дрова, думал об этом с содроганием, готовясь к аду, но… После того, как пес поделился пищей с Лилией, а получив от нее косточку от добычи, которую сам же и добыл, разлаялся от счастья, Альфонсо думал, что его больше ничем нельзя удивить. Но пес удивил. Он ломал своей лапой ветки, выдергивал из земли мощными челюстями, приносил к костру деревца, складывал в кучу. Пес, конечно, не особо различал сырое дерево и сухостой, выдергивая все подряд, отчего костер стал дымным, но разве можно много требовать от животного, которое просто копирует поведение людей, не зная толком, для чего нужны эти действия?

– Какой хороший пес, – в приливе восторга проговорил Альфонсо. Он бы его даже погладил, но побоялся.

Лес жил. Появлялись хищники: росомахи, лисы, мелькнула и пропала в кустах рысь, но, к счастью, звери боялись огня, и близко не подходили.

Пес снова притащил целое дерево, с листьями и хорошей корневой системой, облепленной грязью. Его стараниям угодить Лилии можно было только подивиться, а над гордостью и осторожностью, с которой носил порванный красный бант между ушами, можно было бы посмеяться. Прошла неделя, в течении которой Альфонсо начал потихоньку вставать, морщась от боли; он воткнул четыре ветки в грязь, положил на них перекладины. Сверху набросали сухой травы, придавив ее глиной, и теперь затяжные дожди обтекали своими мокрыми руками – струями этот навес и больных в нем, вместе с костром по сторонам. Делал он его долго, постоянно отдыхая, но Лилии помогать запретил, пытаясь как то облегчить ей жизнь. Пес в навес не помещался, влезала только голова, которая ложилась на колени ведьме, заставляя ее ноги хрустеть суставами.

– Почему ты лис не заколдовала, ведьма? Чтобы они нас не тронули?– спросил Тупое рыло. С того момента, как он стал более менее мобильным, он воспылал к Лилии странной ненавистью, стараясь нагрубить ей на каждом шагу, не позволял к себе прикоснуться (дождавшись, правда, пока не затянется рана), постоянно ее поддевал. Лилия относилась к этому спокойно: «постдраматический скирдом» говорила она. А на вопрос, что это значит, отвечала – это язык древних для знахарей, и нечего лезть своим тупым рылом в ту область, в которой ничего не понимаешь. Короче, она сама не знала, что это значит.

– Это как это? – удивилась ведьма.

– Как то же ты заколдовала пса. Он от тебя не отходит.

– Ты чего, дурак? Пса я с детства знаю, я его еще щенком к себе забрала, когда его из помета выбросили, поскольку самый слабый был. Тряпочку мочила молоком и поила его, потом учила охотиться, на коленках у меня спал… До определенного момента. Да он мой самый лучший друг.

– Твой лучший друг караулил меня в Лесу и пытался убить, – сказал Альфонсо.

– Хотел бы убить, убил бы, – пожала плечами Лилия, – а караулил он не тебя, а меня. И я каждый вечер слышала его призывный вой, сердце прям из груди выскакивало от тоски, я думала, не увижу больше моего Песико…

Лилия гладила пса по мокрой, огромной голове и плакала. Пес посмотрел на нее снизу вверх, сочувствующе выпучив глаза, лизнул руку, проскулил, что-то на своем, щенячьем, мол, не плачь.

– А чего он тогда за мной гонялся? – спросил Альфонсо.

– Он видел тебя со мной…

– Тебя на нем, – злобно вставил Тупое Рыло.

– А еще он хотел притащить тебя ко мне в деревню…