Монах Ордена феникса

– Аэроша будет биться до последнего, ваше сиятельство, ему что на войне погибнуть, что так мы ему голову отрубим, если он сдастся, все равно не жить. Другое дело, что он все еще надеется на помощь того монаха Ордена света, о котором гудит весь Эгибетуз.

–Что за монах? – лениво спросил Эмгарст, не столько заинтересованный монахом, сколько от безделья.

–Проходимец, явившийся из ниоткуда, и, являющийся, якобы, посланником Агафенона со всеми полномочиями оного. После своего появления, он только и делает, что совершает подвиги: говорят, он спас всю королевскую семью от смерти, изничтожил самого Кариизия, разорил гнездо Черных птиц, убил тридцать тамплей, а еще, что он летает по ночам в поисках ведьм, может одним пальцем уничтожить целую армию и проходит сквозь стену. Говорят, кстати, это, ваше сиятельство, Минитека говорил, он убил главного пособника нашим шпионам – Волка, просто зарезав кинжалом посередине его шайки. И никто из разбойников даже не шелохнулся гада покарать.

–Занятно, – усмехнулся Эмгарст. Пророков в те времена была тьма, а святые появлялись, как грибы после дождя – работа не пыльная, ходи, да проповедуй, болтай все, что в голову придет. Чем не синекура? – И где же сейчас этот святой?

–Говорят, он отправился на битву с Сарамоном. По крайней мере, сейчас он пропал.

–Как пропадают все генералы Аэрона, разбегаясь, как крысы в разные страны. Жалко, мне было бы интересно самолично прикрутить этого святошу к кресту и посмотреть, как своего посланника будет спасать Агафенон.

–Не стоит богохульствовать, Ваше сиятельство. Болтают многое, да только, ведь, не спроста идут разговоры.

–Успокойся, Мумгальд, много “пророков” повесил я на своем веку и ничего, как видишь жив…

Это было вчера. А сегодня Эмгарста поразил враг, против которого было бессильно оружие, мускулы и, судя по всему, молитвы, в принципе, тоже не помогали. Может, просто совпадение, явление это в те времена было не редким, может просто боги, которые пишут Книги жизни, решили проучить богохульника, но так, или иначе, в армии разразилась чума. И смерть, потирая руки с ехидным смехом, забирала всех подряд: и молодых и богатых, и умных и красивых даже без необходимости Сарамона организовывать битву.

Эмгарст умер.

Мумгальт перекрестился.

1

…Коль скоро голод и холод сотворили недруги Аэроновы; подступили силы черные к самой сердцевине веры праведной, и возопил тогда король Аэрон:

– Ой да смилуйся над нами, Агафенон Великий, да возверни нам посланника своего – одолевают нас силы Сарамоновы, коим сопротивляться силы нету более.

И услышал Агафенон молитвы Аэроновы, и появился снова Алеццо на четвертый день пополудни, весь в доспехах сверкающих, с мечом в одной длани и розой в другой…

Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,

святого – основателя Ордена света

Часть 245стих 115

Что же должен делать монах – пророк- избранник самого Агафенона в яростной битве с силами зла? Естественно, как и перед любой наиграндиознейшей битвой, нужно было сначала основательно покушать и хорошенько отдохнуть. Монах – основатель Ордена света, полусвятой полуколдун граф Альфонсо дэ Эстеда, в героической и упорной битве с перепелиной тушкой, обжаренной с рисом и луком, победил злой и коварный голод и сейчас продолжал побеждать усталость, проминая тюфяк с соломой своим могучим торсом. Не смотря на великую битву с ленью, он слышал, как матерится Гнилое Пузо, вернувшийся из Эгибетуза, пытаясь открыть калитку, которую сам же и сотворил. Альфонсо не пошевелился, когда грязный, уставший, обросший и ободранный напарник его ввалился в дом, тяжело дыша, не шевельнулся и тогда, когда услышал громкий крик:

– Вот это я понимаю – графская жизнь! Чего я к графьям не подался?

– Потому что там тебя, с такой рожей никто не примет, – недовольно буркнул Альфонсо стене. Едва пришел Гнилое Пузо, как сон пропал, а как пропал сон, так и тюфяк, бывший сначала нормальным, сразу стал колючим и не удобным, в какую позу не ляг – все равно болит то спина, то шея, то самоуважение.

– Фу-у-ух, есть что пожрать? – по дому загрохотали котелки, горшки, тарелки, упала ложка, Гнилое пузо с проклятиями полез за ней под стол.

– Ты хоть помой сначала что-нибудь, – сказал Альфонсо, открывая, наконец глаза, – руки, там, морду свою.

– Ага, сейчас – Гнилое Пузо уже чавкал, – о, курочка с рисом… Мелкая какая, курица, больная, что ли была?

– Я тут в Эгибетузе был,– громко прочавкал Гнилое Пузо с набитым, под завязку, ртом. Не долго он продержался кушать молча; принесенные им вести из города рвались наружу, и если бы он не открыл рот, разорвали бы ему голову.

– Его там еще с землей не сравняли? – хмуро спросил Альфонсо. Он попытался спросить это равнодушно, но сердце екнуло, больно кольнуло воспоминанием, и хмуро получилось, потому что не получилось равнодушно. Впрочем, Гнилое Пузо был далек от различения оттенков эмоций. Он ел, и ел самозабвенно, полностью отдаваясь этому процессу.

– Нет. И все жители считают, что это твоя заслуга.

– Опа! Причем здесь я, если я вообще туда больше не совался?

– А чтобы брехня про тебя росла и развивалась, ты там и не нужен теперь. Поговаривают, что командующий армией Степи… Эграст… Пераст… Педе… в общем, не суть важно, главное, что его воевода, Муг… Мук… Господи, что за имена то такие?…в общем, его «служанка» говорил ему о тебе: мол, святой, пророк Агафенона, все дела… И командир, якобы, посмеялся над тобой. И прямо на следующий день армию начала косить чума, и сам начальник помер в первых рядах. В итоге победоносная армия, не встретившая сколько-нибудь серьезного сопротивления, бежала обратно к себе в Степь, причем на две трети сокращенная. Все люди- и наши и степейцы- уверены в том, что это ты их проклял.

– Ну да, конечно, а до меня чумы не было? Мойся чаще, и болеть не будешь, – злобно ответил Альфонсо, потом добавил, объясняя свою злость: – Как меня раздражают неправильные выводы, основанные на обычном совпадении.

А потом, подумав, снова добавил, хотя его никто и не спрашивал:

– В любом случае – плевать. Я больше туда ни ногой.

И Альфонсо отвернулся к стенке, чтобы нарочито громким храпом имитировать сон, который скрыл бы его смущение и волнение.

– А, да, если тебе интересно… Видел Иссилаиду… Теперь она продает себя за деньги…

– Плевать, – зевнул Альфонсо .– пусть хоть все в этом Эгибетузе подадутся в потаскухи, пропади он пропадом…

На следующее утро Альфонсо быстро и агрессивно, под издевательские усмешки Гнилого Пуза и постоянно натыкаясь глазами на его «противную, ехидно ухмыляющуюся рожу» засобирался в Эгибетуз.

“Посмотреть только одним глазком, ведь ничего страшного не произойдет. Только убедиться, что от чувств осталось одно горькое разочарование своей бывшей любовью" так говорил чувствующий мозг. А умный мозг, усмехаясь, заранее знал, что едва Альфонсо увидит Иссилаиду, как снова бросится к ее ногам, но умный мозг если что и говорил, то его не было слышно.

Укутавшись в плащ из грубой мешковины с ног до головы, Альфонсо шел по базарной площади, вдыхая полной грудью весь спектр ароматов: от гнилой рыбы и обвеса, до запаха грубого воровства, лошадиных “подарков” и немытых тел, пролезть через которые оказалось еще тем приключением.

ОНА была прекрасна , как никогда, она забила в его сердце огромный гвоздь трепетного волнения, болезненно сжала глупый чувственный мозг, размыв в глазах мир, заставив его кружиться. Прикоснуться к ней и умереть от блаженства, вот все, чего страшно желал Альфонсо.

Иссилаида лежала в грязи в обнимку со свиньей и, филосовски игнорирую громкую, толкающуюся вокруг суету, безмятежно спала, соревнуясь по мощности храпа со зверушкой. Как она оказалась в таком положении, Альфонсо мог только догадываться: купив себе ее на ночь, клиенты напоили Иссилаиду, а потом, попользовавшись, по велению пьяного угара, просто выбросили туда, куда выбросили. Либо она куда то шла очень навеселе, и не все, что она задумала, у нее получилось.

–Бедная моя девочка, – молча страдал Альфонсо. Попав в руки гнусных ублюдков, она молила о помощи всем своим грязным и оборванным видом, даже складки жира уменьшились в количестве (или так кажется?) от жестокой несправедливости жизни, схватившей ее своими щупальцами.

К Иссилаиде подошли двое мужиков: бородатые, в грязных и порванных рубахах, с испитыми, рябыми лицами и красными глазами, не достойные дышать с богиней даже одним воздухом, грубо начали ее пинать, пытаясь разбудить (о, наивные, ее трезвую то не добудишься). Этого Альфонсо не выдержал:

–Уберите от нее свои грязные грабли, пока я их не повыдергивал, убогие ублюдки! – зарычала кипящая в нем злость, опрометчиво не учитывая ни их число, ни большие фигуры.

Двое “убогих” тупо и недоуменно замерли на месте, словно не доверяя слуху, потом посмотрели на Альфонсо, сжали кулаки.

–Что ты протявкал, монашка? – спросил один, и оба двинулись на Альфонсо явно не с дружественными намерениями.

–Я сказал оставьте мою жену в покое, пока не захлебнулись своими воплями.

Кровью, надо было сказать "пока не захлебнулись своей кровью”, так было бы эффектней! Но что сказано, то сказано .

–Это баба нашего хозяина Плута. Если хочешь взять ее себе, то плати пятьсот песедов в час, если денег нет, проваливай, пока не огреб…

Крича от дикой боли, окровавленными губами жрали эти двое свои языки, посмевшие произвести звук так дерзновенно оскорбляющий ангела, закусывая грязью из под свиньи. То есть, жрали бы, наверняка, если бы к ним, нутром почуяв свару, не подошла патрулирующая базар стража. А, выслушав обе стороны конфликта, посудили, что Альфонсо не прав и, “шел бы он, пока его в тюрьме не сгноили за хулиганку”.

–Да вы знаете, кто я такой?!! – взорвался Альфонсо, с этого момента потеряв управление и своими эмоциями, и своими словами и ситуацией в целом. – Я граф Альфонсо дэ Эстэда, победитель Черных птиц, основатель Ордена света…!

–Слышь ты, основатель, пятый на этой неделе граф Альфонсо, – зарычал один из стражников, и его копье, намекая на проблемы, прикоснулось острием к шее Альфонсо.

В этот момент базар дрогнул, затих, люди расступились, толкая друг друга, перед королевской каретой, осветившей своим появлением базар. Двадцать конников в сверкающих на солнце доспехах, окружили карету, расчистили перед ней площадь, убрав из нее не достойных, то есть всех. Какой то мужик в черном, расшитом золотом камзоле, в шляпе с перьями, выскочил из кареты, открыл дверцу, и на покрытую рыбьими потрохами, давленными овощами и грязью землю ступила хрупкая ножка принцессы Алены в сверкающей бриллиантовой пряжкой туфельке. Это был шанс, шанс получить удар копьем от ее стражи прежде, чем его узнают, шанс отправиться на костер за ересь, быть казненным не понятно за что, или шанс получить назад титул и земли, предстать перед Иссилаидой не жалким ходоком, но настоящим графом, а там и выкупить ее. Мысль Альфонсо металась между казнью и графством, не зная, как поступить, но судьба решила все за него: вслед за хрупкой ножкой принцессы, на землю ступила и вся принцесса целиком, мельком осмотрела базар и, сквозь могучие торсы своей охраны, среди сотен людей, сразу повернула голову в сторону Альфонсо, уперлась в него взглядом. Дыхание ее остановилось, кровь отхлынула от лица, и все, казалось, она упадет в обморок, но нет, наоборот, пренебрегая королевским достоинством, она вскрикнула:

–Граф Альфонсо! – растолкала свою опешившую стражу, не обращая внимания на изумленную безмолвную толпу, бросилась к Альфонсо на грудь, роняя слезы:

–Я знала, знала, что вы живы! Я знала! Даже когда мы Вас хоронили, я все равно верила, что Вы вернётесь…

Она всхлипнула.

–Безумно рад Вас видеть, Ваше величество, – пробормотал Альфонсо, почти даже не лицемеря. Впервые в жизни появление принцессы было как нельзя кстати.

То есть как, похоронили?

Я знала, я чувствовала, что это ангелы зовут меня сюда, пусть папенька отпустил меня на рынок с жутким скандалом. Ах, какое счастье! Пойдемте скорее в карету, папенька так обрадуется, увидев Вас, ему сейчас так тяжело…

Сию же минуту, Ваше величество, только позвольте уладить кое что…

Где найти Плута? – спросил он двоих мужиков, которые, поклонившись принцессе, так и стояли в позе виселицы, не смея выпрямиться.

Он владелец кабака “Три свиньи” здесь, за углом, ваше превосходительство, – ответил тот, который до этого разговаривал с Альфонсо. Не понятно почему, но его манера выражения своих мыслей (когда таковые присутствовали) сразу сменилась с откровенно угрожающей на откровенно раболепную.

Отлично, – сам себе сказал Альфонсо. Если Аэрон будет рад его видеть, то возможно, ему вернут титул, а значит, он вернется к Иссилаиде и выкупит ее уже в титуле графа. И это будет неимоверное счастье.

Поздравляю, – усмехнулся умный мозг, – сейчас ты опять, медленно, но верно, куда то вляпаешься.

Дэ Эсген погиб. Король все же отпустил его на войну, и в первой и последней же более-менее серьезной битве, он отдал жизнь, пав смертью храбрых (но тупых, внутренне хмыкнул Альфонсо). Минитека получил титул при дворе в Степи, в которой, кстати, свирепствует чума, которая, кстати, спасла Эгибетуз от гибели. Все это, глотая от нервного возбуждения слова, рассказала Альфонсо принцесса, громким для нее, и обычным для нормального человека, голосом.

–Скажите, граф, – покраснев, смущенно глядя в пол, спросила Алена, когда поток ее слов иссяк и воцарилось долгожданное для Альфонсо молчание, – это же вы просили Агафенона помочь Эгибетузу и прокляли Степейцев?

Манеры принцессы, особы королевской крови, обращаться к какому то графу на “Вы” смущала всех, кто об этом знал, и Алене частенько попадало от матери за такое нарушение регламента общения, но принцесса не могла ничего с собой поделать. В ее голове Альфонсо был грозным, могучим воином, загадочным и явно связанным с высшими силами, и рядом с ним она в полной мере чувствовала себя маленькой, напуганной жизнью девочкой, а не власть имущей особой. И ощущение своей слабости рядом с Альфонсо приносило Алене болезненное, но очень сладкое удовольствие.

–Нет, это не я, – сказал Альфонсо, но потом, подумав, решил что зря отказывается от лишней легенды про себя и таинственно добавил:

–Высшие силы настолько могущественны, что наивысшим благом считают скромность и…

И все, дальше он не придумал, что сказать. Если бы он услышал эти слова от кого то другого, он бы не понял, что этим хотел сказать автор. Эта фраза отменно напустила тумана, а в тумане каждый видит то, что хочет. И принцесса увидела, что Альфонсо и есть спаситель, но своими вопросами она касается таких сфер, которых простой смертный знать не должен, и, испугавшись, мысленно попросила у Агафенона прощения за свою дерзость.

Аэрон и вправду обрадовался появлению Альфонсо. Часть его знати, что была ему верна, как, например, дэ Эсген, погибла на войне, часть – большая часть, предала и просто бросила своего короля, едва запахло жареным. Бурлидо подался в Лагу, королева Эгетелина сбежала в Степь, оставив своего мужа с обескровленным, голодным и злым народом один на один. Новый первый советник оказался верен, но туп, тупее даже, самого короля, и все его советы считал глупыми даже Аэрон. Все, на что способна была фантазия Аэрона при управлении государством, это были казни, дополнительные налоги и репрессии, но проблема была в том, что репрессировать было некого: народ был изможден настолько, что это дошло даже до опытного в притеснении народа монарха. Даже в его монархической голове, всю жизнь считавшей свою челядь просто источником дохода, чуть ли не скотом, появилась дикая мысль, что придется придумывать что-то другое, помимо новых репрессий. Тут нужно было думать, а Аэрон этого делать не умел.

–Степь отступила, но это не надолго, граф, – король ходил по приемному покою, сейчас пустому, как желудок Альфонсо. Как намекнуть королю, что он голоден, и плевал на проблемы Эгибетуза с высокой башни? Ну, наверное, никак не стоило сейчас этого делать.

–Казна пуста. Впереди уборочная страда, а из мужиков остались одни калеки и старики. Урожай убирать некому. Степь вот-вот снова пойдет войной, а армии почти нет.

–Единственный путь спасения Эгибетуза-это союз с крупной страной, например…

Альфонсо почему то решил, что король спрашивает его мнения, но ошибся. Аэрон его перебил:

–Граф, своим новым указом, присуждаю тебе титул герцога и дарую во владение земли Левании, также, даю тебе отряд в пятьдесят копий, и двадцать миллионов песедов серебром. Левания на грани бунта, люди недовольны, и бузу нужно пресечь. Отправляйся немедленно.

Из королевского дворца граф Альфонсо дэ Эстэда вышел голодным, сбитым с толку резким переходом от нытья к его назначению, герцогом Альфонсо дэ Эстэда.

Алена нашла новоявленного герцога в королевском саду, на королевских качелях, перед королевским фонтаном в совсем не королевской позе, раскинувшей ноги и руки в стороны. Увидев принцессу, Альфонсо, нехотя, но быстро, принял подобающий вид, и даже выпрямил спину, приготовился к какой-нибудь болтовне о чувствах, как это всегда бывало, но на этот раз Алена тащила какую то книгу, сгибаясь под тяжестью знаний.

– Герцог Альфонсо, позвольте поздравить вас с новым титулом, – книга упала на качельку рядом с Альфонсо и тот закачался.

–Вы слишком добры ко мне, Ваше величество, – поклонился Альфонсо, с опаской косясь на стопку исписанной березовой бересты.

– Я хочу показать вам вот это.

– А что, это?

Книга, ясно же, что это книга, чего спрашивать?-тут же подумал Альфонсо.

– Это летопись ваших подвигов.

Оказалось, королевские писцы вели жизнеописание деяний великого монаха Ордена света, о чем самого монаха предупредить не соизволили. С болезненной гордостью и детским, трепещущим восторгом перевернул скрепленную конским волосом страницу книги Альфонсо и уперся взглядом в набор черточек и кругляшков. Читать он не умел.

– Хотите, я вам почитаю? – деликатно спросила Алена, увидев замешательство Альфонсо.

– Вы слишком добры…

Алена улыбалась той блаженной улыбкой, которой улыбаются дурачки и влюбленные, что суть одного и того же. Она смотрела на Альфонсо неотрывно, потом, вдруг, очнулась, и смущённо опустив глаза, начала читать, почему то с середины:

…И молвил тогда Алеццо: – Доколе люд честной эти Птицы адовы будут тиранить? Есть ли управа на злодеев?

– Простите, Ваше величество,– перебил Алену Альфонсо, – а почему Алеццо? Это же мое жизнеописание?

– При дворе посчитали, что это имя красивее звучит. Слушайте дальше, это моя любимая часть:

И взял он тогда, меч свой громовой, поднялся на Стену, и был бой великий, с Черными Птицами не на жизнь, а на смерть. Три ночи бился с Черными Птицами Алеццо, покуда не убил он всех, проклятых Черных птиц.

Славили люди православные подвиг Алеццо, да только говорил им на это он:

– Славьте Агафенона Великого, ибо я всего лишь орудие Его, да поклоняйтесь Ему.

И стали правоверные воздавать молитвы Агафенону Великому, а Сарамону злобному – сулить хулу и погибель…

– Скажите здорово, да? – начиная читать, Алена говорила тихо, но по мере чтения проникалась действием, в конце же она просто светилась восторгом ровно настолько, насколько Альфонсо светился разочарованием. Нужно было лицемерить:

– Так там же не так было, -слицемерить он не смог, – я не говорил, что я орудие! Да и этот современный стиль написания мне что-то не нравится…

–Ну, может чуть приукрасили, что страшного? Ой, да кому нужна правда, – махнула рукой Алена, – людям нужен герой- спаситель, и здесь он есть. Правда, мурашки бегут по коже?

– Правда, ваше величество, – сказал Альфонсо, а потом подумал: а что, действительно, дает людям правда? Во что бы верили люди, если бы видели, как он, задыхаясь от ужаса и крови, бил ножом прицепившегося к нему человека на Стене в лицо, пока того разрывали на куски Черные птицы, пытаясь спасти свою жизнь? Или купался в дерьме. Или про свои множественные предательства.

Правда тяжела, правда губительна, так ее еще и нужно умудриться обнаружить.

Нет, но Алеццо? Почему Алеццо?

2

Ярко светило солнышко, обволакивая жаркими объятиями. Мелодично пели птички, выводя заковыристые трели. Дорога была долбанной Сарамоной теркой для белья, но карета была королевской, мягкой, еще и – о чудо цивилизации, колеса ее были приделаны не прямиком к геморрою, а к полоскам пружинящего металла, которые в узких кругах специалистов назывались рессорами. А еще тешила взор и раздувала самолюбие небольшая армия из пятидесяти копий, королевская, а потому сильная, профессиональная, и пугающая для разбойников. Даже тампли, наверное, не посмели бы на нее напасть, тем более они дали деру из страны вместе с Бурлидо.

Иссилаиду Плут подарил сразу, как только прознал, что грозный маг и волшебник Альфонсо дэ Эстеда вернулся, хотя и не без сожаления – любимая женщина такого человека (если он человек) пользовалась бешеным спросом у низших слоев населения, к тому же оказалась совершенно не требовательна к клиентам. Сама Иссилаида, когда протрезвела, уже в королевском замке, увидев Альфонсо обрадовалась, моментально превратилась снова в графиню, нагло полезла в карету, но, от удара по щеке наотмашь, отлетела и упала задницей в грязь, изумленно таращась на старого- нового хозяина. Ударить свое солнышко было страшно и болезненно, Альфонсо легче было бы отрезать себе руку, но, внезапно, вспомнилась деревня фимиам, это бабское рабство, и рука вылетела сама собой, раз мозг решил все расставить по своим местам раз и навсегда, здесь и сейчас. И то, что впоследствии Иссилаида стала покорной и даже чуть зашуганной, несказанно обрадовало и удивило Альфонсо, и чем грубее он с ней обращался, тем ласковей она становилась. Это было сказочно. И странно. Невыносимо было смотреть, как трясется по дорожным ухабам самое дорогое для него существо на свете в телеге с багажом, но результат воспитания был просто прекрасен.

Левания была большим городом, столицей целого региона с тремя городами поменьше, двумя сотнями деревень и поселков, необозримыми лесами, реками и полями. Многообещающе красиво колосились бескрайние поля рожью, овсом, просом, серели загнувшимися в них буквой «Г» крестьянами. В Левании даже был замок, огромный, страшный и мрачный, как нахмуренный злой дед, как все замки Эгибетуза, с десятиметровой стеной и рвом вокруг, правда, без воды, но зато обильно заросший камышом. Враг не пройдет.

Но до замка еще надо было доехать; может быть, Альфонсо и оставил бы без внимания какое то собрание на дороге, но настроение его, благодушно хорошее, приказало кучеру остановиться – его светлости приспичило познакомиться с местным населением. Он вышел из кареты и моментально стал объектом беззастенчивого разглядывания толстого мужика в красном камзоле, черных, кожаных сапогах, черных штанах. Шестеро солдат с мечами неподалеку от него, скрутили мужика, по виду, крестьянина, точнее, продолжали скручивать, остановившись в тот момент, когда остановилась королевская карета. Неподалеку, запряженная тройкой лошадей, на обочине дороги стояла богатая повозка с мягкими сидениями.

– Что у вас здесь? – по герцогски лаконично и строго спросил Альфонсо, и увидев вопрос в глазах человека, несомненно, сановитого, поспешно (слишком поспешно для герцога) добавил:

– Я герцог Альфонсо дэ Эстеда, прислан указом короля владеть…э-э-э владениями… этими. Вот грамота.

Но грамота не понадобилась: королевская карета и мощная королевская охрана говорили сами за себя и мужик в камзоле нижайше поклонился:

– Премного рады видеть Вас, Ваше сиятельство (боже, как приятно звучит: спина сама собой выпрямилась от важности). Вот, крестьянина поймали – без разрешения охотился в лесу вашего сиятельства.

– Почему без разрешения охотился? – обратился он к крестьянину. Альфонсо только потом понял, почему на него тогда все смотрели изумленно и ошеломленно: герцог никогда не снизойдет до разговора с простым крестьянином. Это все равно, что разговаривать с грязью. Фраза « повесить» – вот максимум того внимания, на которое мог рассчитывать несчастный, и то, это было честью для него. А тут…

Крестьянин смотрел на Альфонсо как на приближающуюся ходячую виселицу и молчал; он сначала и не подумал, что герцог соизволил обратиться к нему.

– Потому что жаден до халявы, Ваше…– начал было вельможа, но Альфонсо его оборвал:

– Да обожди, не тебя спрашиваю. Скажи, холоп, чего в моем лесу охотился без разрешения?

Мужик молчал, пока его не ткнули копьем в спину.

– Деньгов нету, Ваше сиятельство, на разрешение.

– Раз нет «деньгов», так нечего охотиться, дома сиди…

– Доколе сидеть, Ваше сиятельство, – угрюмо сказал крестьянин, – дети мал мала меньше, жрати нечего… С голоду пухнут, воем воют… Жена с проказой не расстается от голоду…