Спасение ведьмы

– Уедем, – заверил Инин. – Завтра решу все дела, а послезавтра уедем.

Аля облегчённо вздохнула.

– Спать страшно хочется. Фильм не смогу досмотреть. Пойду я.

Она зашла в спальню, и вынесла оттуда сложенные в большую стопку подушку, одеяло и простыни. «Твои постельные принадлежности, – объявила она. – Спокойной ночи!»

«Спокойной», – мрачновато ответил Инин.

Аля вернулась в спальню, закрыв за собой дверь.

Придя домой вечером следующего дня, Инин сказал с порога: «У меня две новости – хорошая и плохая. Какую рассказать первой?»

– Давай хорошую, – ответила Аля.

– Меня не замочили.

– Ну, это я вижу. А плохая?

– Шеф в отпуск не пустил. Под страхом увольнения, представляешь? Не знаю, какая муха его укусила. Говорит, отчётность закроешь, тогда поедешь. Я его и так, и эдак уламывал, объяснял, что дистанционно закрою, а он ни в какую. Не хочу я работу терять из-за твоего проклятого Архивариуса. Хоть и ненавижу её, но терять не хочу. Так что, придётся нам с тобой ещё неделю здесь перекантоваться. До следующего понедельника точно управлюсь.

– Беда случится, – тихо сказала Аля.

17

Арина сидела перед столом директора на краешке стула, сминая в потеющих ладонях влажный платок, губы сжаты, но взгляд исподлобья, как у волчонка – колкий, будто бы готовящийся бросить вызов.

«Н-да, провинившейся школьницей она явно не выглядит», – отметил он про себя.

– Вы должны понимать серьёзность произошедшего, коллега, – сурово сказал директор. – И серьёзность последствий.

– Я понимаю, – бегло ответила педагог.

– Не только для вас, но и для всего коллектива.

– Я понимаю, – повторила она.

– И я понимаю, что контингент у нас специфический, понимаю, что вы, как работник ответственный, делали всё по правилам. Я абсолютно уверен, что вы говорите мне правду, утверждая, что проверяли детей дважды за ночь и все были в койках. Но мы имеем факт, и этот факт вопиющий – погиб ребёнок! Это ЧП городского масштаба, и это, Арина – статья. Халатность должностного лица, повлекшее по неосторожности смерть человека – вот как она называется. Карается такая халатность лишением свободы на срок до пяти лет, с лишением права заниматься определённой деятельностью на срок до трёх лет. Вы в курсе?

– Я готова ответить, – сказала Арина решительно.

«Вот героиня-то, прямо Зоя Космодемьянская», – подумал директор.

– Лично я вас ни в чём не виню, – тон голоса Григория Ивановича стал помягче. – Я, как никто другой понимаю, что произошедшее – трагическая случайность. Ни вы не виноваты, ни коллектив. Но вышестоящие инстанции этого понимать не обязаны, они обязаны принять меры и наказать. А я не хочу, чтобы пострадали невинные. Вы ведь тоже этого не хотите?

– Если следствие докажет, что я виновата, я готова понести наказание.

«Вот стерва тупая! Вот дура!» – он сжал в кулаке под столом чертёнка.

– У меня другое предложение есть, – сказал он спокойно. – Вы пишете заявление об увольнении по собственному желанию, а я подписываю его задним числом. Выйдет так, что вы не дежурили той злополучной ночью. Обозначим, что в ту ночь дежурил я сам. Признаюсь, что есть у меня знакомства в прокуратуре. Знакомства серьёзные. Поэтому всё ограничится тем, что влепят мне строгача, а уголовное дело не заведут. Не думаю, что Марфе можно помочь тем, что вы отмотаете срок. Вы со мной не согласны?

– Значит, вы предлагаете мне уволиться?

– Так вас по любому уволят. Но если вы напишете заявление по собственному желанию, то избежите не только срока, но и пятна в биографии.

– Вы заманчивое предложение мне делаете, Григорий Иванович. Только… только, – она заморгала, – я на него не соглашусь. – При этих словах её иссиня-чёрные глаза сверкнули, и в этой искре директор увидел не страх, не надежду – гнев.

– И отчего же вы не согласитесь? – он всеми силами сохранял видимость невозмутимости.

– Думаете, я не понимаю, что происходит? – Арина откинула чёлку от покрывшегося испариной лба.

– О чём вы? – директор непонимающе поднял плечи.

– Завуч устроила мне травлю по вашей указке. – Лицо Арины стало красным, кулачки сжались.

– Какую травлю? Почему я ничего об этом не знаю? – Григорий Иванович ломал комедию очень правдоподобно.

– Всё вы знаете.

– Что за бред? И зачем мне это?

– Вы хотите, чтобы я ушла.

– Вы с ума сошли? Для чего?

– Митрофанова.

Директор на мгновение замер: худшие его опасения подтверждались.

– Что Митрофанова? – спросил он с выражением полного неразумения на лице.

– Она… с ней… – Арина замялась, подбирая слова. – С ней совершаются действия сексуального характера.

Он едва удержался от того, чтобы не запустить чертёнка ей в лоб. В её ненавистный, упрямый лоб, по которому пот сбегал струйками.

– Кто совершает? – директор изобразил изумление крайней степени.

– Взрослый мужчина.

– Кто этот мужчина?

Арина на вопрос не ответила. Сидела, глядя куда-то в сторону, до скрежета сомкнув зубы и тяжело дыша.

– Кто этот мужчина? – повторил директор.

Арина продолжала молчать.

– Постойте, вы на меня намекаете? – он привстал из-за стола.

Глаза Арины стрельнули по директору, сверкнули огнём презрительной ненависти. Вот и ответ.

– И что же Митрофанова так прямо и сказала: директор совершает со мной сексуальные действия? – он сел.

– Ребёнок стесняется. Многие вещи не может выразить правильно. Просто не знает слов. Но кто и чего с ней делает понять не сложно.

– Вы считаете, что можно всерьёз полагаться на россказни слабоумной девочки? – он криво усмехнулся.

– Не только на россказни, – Арина упрямо мотнула головой.

– А на что же ещё, позвольте вас спросить?

– На что ещё? Например, – она встала со стула, решительно подошла к зеркалу, взяла с полки расчёску, вернулась, – вот это!

Расчёска была опутана длинными белыми волосами. Любиными.

– И что это вы мне суёте? – директор играл полное непонимание.

– Чьи это волосы?

– Да откуда я знаю?

– Такие волосы, – она сняла несколько волосинок с расчески и держала их на вытянутой руке перед директором, – есть только у одной девочки в нашем доме. И вы знаете, у кого. Как они здесь оказалась? На вашей расческе!

– Да мало ли как оказались! – Григорий Иванович всеми силами пытался демонстрировать невозмутимость. – Ну, заходила Люба ко мне в кабинет, расчесаться решила.

– Вашей расчёской?

– Почему бы и нет? Ваш так называемый факт, уважаемая Арина Викторовна, ничего не доказывает.

– Есть и другие.

– Разрешите полюбопытствовать, какие?

– А об этом я скажу только следователю. И не только о Любе скажу, но и обо всём остальном, что здесь происходит.

– И что же здесь происходит, по-вашему?

– Хищения государственной собственности. Больных детей обкрадывают.

Григорий Иванович захлопал в ладоши и рассмеялся.

– Поэтому, я никуда не уйду, – она стояла напротив директора с вызывающей гордостью, как Жанна Д’Арк перед битвой. – Пусть будет расследование, а я буду давать на нём показания.

– Браво, браво! – продолжал смеяться директор, – вы сразили меня наповал своими фантазиями. Детство кончилось, а вы всё в детектива не наигрались. Только запомните, Арина Викторовна, – он резко прервал свой смех, – если начнётся следствие, вы сядете не только по статье халатность, но ещё и по статье клевета. А теперь, пока вы ещё в штате, идите работать. Не смею вас больше задерживать.

Он закрыл за ней дверь, провернув ручку замка на два оборота. Дрожащими пальцами вынул сигарету из пачки. Закурив, маятником заходил по кабинету. Страх и гнев накатывали попеременными волнами, – как он выпутается? Про связи в прокуратуре он не наврал. Почти. Есть за городом небольшой участок с постройкой, принадлежащий детскому дому, что должен был бы использоваться как летняя дача для отдыха воспитанников. Постройку эту предприимчивый Григорий Иванович переделал под комфортабельный особнячок. Кое-кто из больших людей города любил особнячок посещать. Не столько из-за живописного леса вокруг и из-за русской баньки на дровах, сколько из любви к несовершеннолетним девочкам, коих исправно доставлял туда Григорий Иванович из своего заведения. Бывал там и депутат городской думы, и председатель земельного комитета, и глава администрации одного из районов… бывал там и Спицын – первый заместитель прокурора области. Григорий Иванович не поскупился на установку камер, что исправно снимали утехи гостей, – за три года собрался солидный архив. Нет, конечно же, он не планировал кого-нибудь шантажировать и ссориться с этими замечательными, полезными людьми, но материальчик такой, при случае мог бы сослужить хорошую службу – обезопасить, подстраховать, убедить оказать помощь… Спицин в особнячке был гостем нередким, поэтому «фильмов» с его участием скопилось в достатке – целых три флешки. Это не какая-то там расчёска с чьими-то волосами… Так что, Спицин бы точно помог. Но беда в том, что заместителя прокурора, теперь уже бывшего, полгода назад сняли с должности и посадили (не за растление малолетних, естественно, – за коррупцию). Сможет ли кто другой помочь с проблемой, что свалила Арина на директорскую голову? Большой вопрос. И немалый риск.

«Чёртова сука!»

Главная игровая комната жила своей обыденной жизнью, хаотичной и взбалмошной, шумной. Две девчонки с синдромом Дауна, вопя и хохоча дурным смехом, обкидывались пластилином. Вася «Воу-воу» сосредоточенно нарезал круги вокруг лежащего поленом на полу мальчишки с болезнью Вильямса. Идиот Вадик самозабвенно лупил обломком швабры по цветочному горшку. Толик сидел в углу, забравшись в кресло с ногами, и орудуя спицами довязывал шарфик.

Первое, что сделал директор, войдя в игровую – вырвал из рук Вадика его битку. Чувствительно шлёпнул мальчишку по заднице. Вадик пронзительно заорал. Взгляд Григория Ивановича на долю секунды задержался на цветочном горшке.

Степенным шагом он подошёл к Толику. Буркнул: «Жовнов, в кабинет ко мне зайди». Развернулся, и заложив руки за спину пошагал обратно.

Толик со вздохом, нехотя поднялся, и положив вязание со спицами на высокий шкаф (чтобы, чего доброго, Вадик не вставил спицу в глаз Васе), и понурив голову поплёлся за директором: визит в кабинет Григория Ивановича не мог сулить ничего хорошего.

Директор закрыл за ним дверь, прокрутив ручку на два оборота. Уселся в кресло.

– Садись, Жовнов, – он указал на диван.

Толик неуверенно сел.

– Ну что, поговорим, Жовнов? – директор снял очки.

В ответ Толик только пыхтел.

– Как подружку твою-то зовут? Напомни.

– Аля, – прогнусавил Толик.

– И где же это ты с ней познакомился?

– На улице, когда за пирожками для Елизаветы Петровны ходил.

– Вот, значит, как? Тебе доверяют, ответственные поручения дают, а ты вместо этого за девчонками бегаешь?

Толик покраснел.

– Целовались уже? – строго спросил директор.

– Нет, нет! – Толик покраснел ещё больше. – Она просто мой друг.

– Друг, говоришь? – Григорий Иванович усмехнулся. – Небось по ночам письку свою теребишь, представляя такого друга!

Толик стал просто пунцовым, огнём горели даже его большущие лопухи-уши.

– Я письку вообще не трогаю, – виновато промямлил он. – Только, когда писаю в туалете…

– Ну, врать ты мастак, Анатолий. Я знаю тебя. Ладно. Расскажи мне про эту Алю свою. Где живёт? В каком классе учится?

– Живёт там, – Толик махнул рукой влево, – в старых домах. А учится в восьмом классе.

– И чего ж она связалась с тобой? Что, у неё своих друзей нет?

– Нет. В школе её не любят.

– И за что же? – заинтересовался директор.

– Не знаю, – пожал плечами Толик.

– Ну, если не любят, наверное, есть за что.

– Нет. Она хорошая, – вступился Жовнов за подружку.

– И что же в ней хорошего?

– М-м-м… – Толик собирался с мыслями. – Она всякие истории знает интересные. Она весёлая, добрая. А ещё она кошку убила…

– Чего? – директор чуть ли не поперхнулся. – Добрая и кошку убила?! Что ты плетёшь?

– Так она за дело её убила. Кошка её любимого хомяка съела. А теперь… теперь… – Толик вздохнул, – ей эту кошку жалко. Говорит, что никогда так больше делать не будет.

Директор покачал головой.

– И ещё у неё бабушка умерла недавно, – зачем-то добавил Толик.

– Печально, – сказал директор. – А родители Али в курсе, что вы с ней общаетесь?

– Не знаю.

– А что ты знаешь?

– У Али мама пьёт много – вино всякое, водку…

– Плохо дело, – директор опять покачал головой. – А папа-то куда смотрит?

– Папы у неё нет, – сказал Толик.

– Значит, она одна с мамой живёт? – уточнил Григорий Иванович.

– Угу.

Директор вышел из-за стола и сел на диван рядом с Толиком.

– Слушай, Анатолий, – он пристально глядел ему прямо в глаза, – а хочешь, я позволю тебе общаться с Алей?

– Да, да! – едва ли не прокричал Толик, не верящий своему счастью.

– Правда, только через забор.

– Да!

– Тогда давай договоримся с тобой, – директор перешёл на тихий тон голоса. – Ты поступишь ко мне на службу. На тайную службу. Будешь моим секретным агентом, ну, как в кино, видел?

Толик кивнул головой.

– Будешь выполнять боевые задания, а взамен, я разрешу тебе разговаривать с Алей. Согласен?

– Да! Да! – без колебаний согласился Жовнов.

– Но, если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о нашем договоре или о моих заданиях, – директор сделал страшные глаза, – я тебя в холодном боксе сгною. – При этих словах он схватил Толика за плечо и сжал так больно, что паренёк взвыл. – Ты понял меня?

– Да.

– По рукам? – директор протянул ладонь. Толик осторожно взял её.

– Теперь ты агент. Теперь ты на секретной службе, Жовнов, – сказал директор, завершая рукопожатие.

Ошеломлённый Толик хлопал глазами, не зная стесняться ему или гордиться.

– И ещё одно условие, – продолжил новоявленный шеф, – получив задание, ты никогда не спрашиваешь, зачем это нужно. Просто выполняешь его, и всё. Только так поступает солдат, получивший приказ. Ты понял, агент Жовнов?

– Да.

– Не да, а так точно.

– Так точно! – поправился Толик.

– Готов к получению первого задания, агент Жовнов?

– Да! Ой… Так точно!

– Слушай внимательно. Ты машину Арины Викторовны знаешь?

– Конечно.

– Какая она?

– Красненькая.

– Молодец. Слушай ещё внимательнее. Сейчас ты получишь боевое оружие. – Директор подошёл к сейфу, открыл его и достал оттуда охотничий нож (подарок бывшего прокурора Спицина), вернулся к Толику и протянул нож ему.

Толик, с трепетом в сердце, принял оружие в руки.

– Спрячь под куртку, – распорядился директор. – И запомни: ни одна живая душа не должна увидеть его у тебя!

Толик мелко закивал головой.

– Сегодня, сразу же после ужина, ты выйдешь за ворота, калитка будет открыта. Подойдёшь к машине Арины Викторовны… Внимательно гляди, чтобы тебя никто не увидел! И проткнёшь этим ножом колёса. Все четыре колеса, понял?

– Так точно!

– После этого зайдёшь ко мне в кабинет, вернёшь нож, и доложишь о том, что задание выполнено. Ты понял, агент Жовнов?

– Так точно!

– А теперь повтори.

Толик повторил всё сказанное без запинки и без ошибки.

«Слава Вселенной, что у дебилов отменная память!» – воздал мысленную хвалу директор.

– Отлично, агент Жовнов! Приказываю приступить к выполнению.

К концу рабочего дня директор зашёл в учительскую. Встал напротив стола, за которым сидела склонившаяся над тетрадкой Арина.

– Арина Викторовна! Извините, что отвлекаю, но у меня срочное для вас поручение.

Она молча подняла наверх уставшие глаза.

– Требуется срочно переписать ваш учебный план.

Арина в ответ вздохнула.

– Не подумайте, что я к вам придираюсь, – продолжил Григорий Иванович, – но план ваш действительно нуждается в переработке – сложноват он для нашего контингента. Комиссия не утвердит.

Арина отвела глаза в сторону. (Она уже переписывала этот план после того, как Аделаида Васильевна объявила, что он слишком прост).

– Арина Викторовна, – директор перешёл на вкрадчивый тон, – я понимаю, что между нами, так сказать, трения, но они не должны сказываться на учебном процессе. Поэтому, прошу вас, пожалуйста, переделайте план.

– Хорошо. Завтра будет готово, – ответила Арина, всё также глядя не на директора – в сторону.

– Нет, Арина Викторовна, это нужно сделать сегодня, сейчас. Мне завтра с утра в управление образования ехать, по планам отчитываться.

– Ну когда я успею? – она, наконец, бросила сердитый взгляд на директора. – Шестой час уже.

– Задержитесь и сделайте. До девяти управитесь. А я вас подожду.

– Фух! – Арина надула щёки.

– Ну вы же на своём транспорте, Арина Викторовна! Вам же не на автобусе домой ехать. Переделайте план. Считайте, что это приказ.

– Хорошо, – недовольно буркнула девушка, и уткнулась глазами в тетрадь.

Вернувшись в кабинет, директор высыпал землю из цветочного горшка в целлофановый пакет, добавил в него воды из-под крана, размял, спрятал пакет за стол.

На часах было 20.30, когда в дверь постучали. Вошёл, раскрасневшийся с мороза Толик.

– Ты выполнил задание? – строго спросил директор.

– Так точно!

– Всё колёса проколол?

– Все.

– Тебя никто не видел?

Толик отрицательно помотал головой.

– Никак нет, надо отвечать.

– Никак нет!

– Нож давай.

Толик вытащил из-под куртки нож, вернул директору.

– Агент Жовнов! – в руке Григория Ивановича появился батончик «Сникерс». – Объявляю тебе благодарность! – он протянул конфету Толику.

– Спасибо, – сказал Толик, беря «награду».

– Служу России, надо отвечать.

– Служу России! – гаркнул Толик, светясь от гордости.

– И да, завтра со своей подружкой можешь пообщаться, коли захочешь.

– Если она придёт, – ответил со вздохом Толик.

– Придёт-придёт, никуда не денется, – заверил Григорий Иванович. – Она часто мимо забора шастает, я из окошка всё вижу.

Толик хотел что-то сказать в ответ, но не смог: счастье переполняло его.

– Теперь ступай, и телек смотри со всеми. И гляди у меня, – директор погрозил пальцем, – чтоб рот на замке был!

– Так точно!

В 21.05 в дверь постучали снова. На пороге стояла Арина. Она молча протянула папку с учебным планом. Директор взял её. Арина, так и не сказав ни слова, пошла по коридору прочь.

– Спасибо, Арина Викторовна! Родина вас не забудет! – крикнул он ей вслед.

Теперь нужно засечь время и считать минуты. Минут пять-шесть на то, чтобы она могла одеться-собраться. Директор глядел в окно. Вот она! Вышла из здания, идёт к воротам. Ещё минут пять она будет думать, что делать с проколотыми колёсами. Возможно, будет кому-то звонить. Дай Вселенная, чтобы ей сказали, что лучшее решение – это добираться домой своим ходом. Здесь, на улочке, где стоит детский дом, в такое время машины почти не ездят – такси не поймать. Нужно идти до Ивановской – там и на автобус сесть можно. На часах 21.17. Если всё идёт по плану, она сейчас, оставив машину, пустилась в дорогу пешком. 21.19. Должна дойти до поворота и свернуть за угол. Пора!

Он наскоро влез в аляску, и захватив с собой пакет с глиной, вышел во двор. Оказавшись за воротами, глянул на машину Арины – все четыре колеса были спущены, – браво Толик! Оглядевшись по сторонам (улочка, как и ожидалась была пустынна), наляпал на номера своей «Лады» грязь – сначала на передний, потом на задний.

21.23. Она уже должна быть у второго поворота, свернуть за угол. Улочка, по которой ей предстоит пройти, ещё более глухая, чем та на которую выходят ворота детского дома. Более глухая и узкая, без тротуаров. С одной стороны её – забор неработающей промзоны, с другой – сетка-рабица, за сеткой – задний двор детского дома. Здесь и днём-то народу немного ходит, а сейчас и подавно не должно быть ни души. (По крайней мере, ему очень хотелось на это надеяться).

21.24. Он завёл машину и тронулся с места. (Эх, прогреть бы мотор, но сейчас не до этого). Поворот направо. Ещё один поворот направо. Вот и цель – в свете фар замаячила одинокая фигурка девушки на обледенелой пустой узкой улице. Самое главное, что пустой!

«Как там Коэльо сказал? Когда чего-нибудь сильно захочешь, вся вселенная будет идти навстречу? Верно сказал!» – он выжал газ до отказа.

Удар был страшным. Тело девушки подбросило кверху метра на три, перевернув и раскрутив в воздухе, как тряпичную куклу.

«Если не насмерть, то до утра на морозе не выживет», – повторял он, как заклинание, пока петлял по кварталам, что застроены одноэтажными домиками. Остановился на пустыре, осмотрел машину – на переднем бампере образовалась солидная вмятина. Оттёр тряпкой грязь с номеров. Осталось съездить в круглосуточный автосервис – выправить бампер.

Арина не умерла за ночь. Она скончалась на третьи сутки в реанимации, не приходя в сознание.

Григорий Иванович получил это известие, находясь в своём кабинете. Он откупорил бутылку виски, налил себе полный стакан, и осушил его залпом.

«Нет человека, нет и проблемы. Всё-таки прав был Иосиф Виссарионович!» – сказал он вполголоса самому себе.

А Арина должна быть ему благодарна. Он отправил её в вечность без боли и страха. Ведь все мы когда-то умрём! Так лучше уж так, как она…

18

В эти дни Инин ходил на работу, соблюдая все возможные меры предосторожности. Добирался на метро. Благо станция располагалась совсем близко от офиса, да ещё на той же стороне улицы так, что дорогу переходить не требовалось. Обедал едой, приготовленной Алей, которую она исправно и аккуратно раскладывала в пищевые контейнеры.

На удивленный взгляд шефа ответил: «Да вот, с дамой теперь живу, поэтому – только домашнее».

Шеф одобрительно похлопал его по плечу: «Остепеняешься, Виталий Григорьевич? Молодцом! А то я уже на тебя в этом плане рукой махнул».

Возвращался домой, опять-таки, только лишь на метро, теряясь в толпе часа пик, переходил с одной линии на другую, запутывая вероятного соглядатая. Ничего не происходило все эти дни, так что уже к четвергу, всё случившееся накануне начинало казаться ему чьей-то дурацкой выдумкой, вчерашним нелепым сном. Аля же, напротив, заметно нервничала, постоянно считая дни, оставшиеся до понедельника.

– А может, успокоились твои Архивариус с Исполнителем? Забыли о нас? Может, и не стоит никуда уезжать? – в шутку спросил её Инин.

Аля шутку не оценила.

– Ты с ума сошёл? – спросила она взвинчено. – Тебе жизнь совсем не мила?

– Если честно, то нет, – подлил в огонь масла Инин.

Ответ Инина Аля проигнорировала начисто.

– Держаться за работу, когда твоя жизнь на волоске висит! – заводилась она. – Давным-давно уехать надо было! Жизнь тебе не мила, а работа мила?

– Да я её терпеть ненавижу, – Инин издевательски улыбался.

– Так какого чёрта тогда?

– Работа даёт мне комфорт. Видишь ли, жизнь мне не дорога, а комфорт мне дорог. Привык я к нему. Жизнь бессмысленна. А если она бессмысленна, то пусть будет хотя бы комфортна.

– Достал ты своей философией идиотской! – Аля зло махнула рукой.

– Ладно, не заводись, – Инин, все эти дни не оставляющий безответных попыток пофлиртовать, ласково взял её за руку, – шучу я. Опасность осознаю, к отъезду морально готов. Что на ужин у нас сегодня?

– Голубцы сделала, – ответила Аля, смягчаясь, но руку свою аккуратно высвободила.

От подогретых голубцов дух на кухне стоял до умопомрачения вкусный. Инин ел и нахваливал.

– Классно готовишь! И где научилась только?

– От бабушки, наверное. Вот она действительно это умела.

– Моя тоже отменно кухарит, – похвастался Инин. – Если бы ты знала, какие борщи она делает! С сальцем, с фасолью, всё, как положено.

Отодвинув от себя пустую чашку, он закурил.

– Я тут такую вещь в интернете вычитал. Оказывается, бывают особые яды – пролонгированные. Они действуют не сразу, а, скажем, через неделю, или через месяц даже. Теперь у меня есть версия об убийстве Тобика. Твой Архивариус же спец по ядам, я так понимаю?

– Не мой, – уточнила Аля.

– Неважно. Итак, ещё месяц назад ты, или твоя мама могла гулять с Тобиком, а Исполнитель подсунул собачке яд. Как думаешь, теоретически такое возможно?

– Возможно, но только теоретически.

– Но, согласись, такая версия более правдоподобна, чем то, что они магией собаку убили?

– Не отравили они её, – стояла на своём Аля, – я так чувствую.

– То, что ты чувствуешь, это не факт, Алечка.

– Твоё предположение тоже не факт, – отпарировала Алевтина.

– Ну и упрямая ты оказывается! – он усмехнулся. – Да. Хочу предупредить, что завтра поздно приду. Так что, ты не волнуйся.

– Почему? – насторожилась Аля.

– Потому что завтра пятница. А по пятницам у меня ритуал. Я встречаюсь со Светлаковым. Уже сто лет подряд. И менять это из-за какого-то сраного Архивариуса не собираюсь. Тем более, – Инин затушил сигарету о донышко пепельницы, – теперь неизвестно, когда я ещё с Юркой увижусь.