Бухтарминские кладоискатели

Выйдя на улицу, друзья рассказали друг другу все свои приключения. А главное, как получилось, что все собрались в одном месте и в одно время.

– Первую ночь мы караулили тебя у избушки, – сказал Роман, – потом весь день шли до пасеки, где вы воровали гусей.

– Я не воровал! – возмутился Агафон.

– Может, ты скажешь, что и не ел его?

– Ну ел, – признался Агафон, – что ж, я умирать должен был?

– Ладно, – примирительно сказал Роман, – забудем прошлое. Главное, что мы снова вместе и все живы-здоровы.

Прошло не больше десяти дней, и в местной газете появилось сообщение о поимке бригадой из областного центра бандитов-рецидивистов, орудовавших в таёжной части Зыряновского района.

– Поймали в долине Черневой, – принёс известие из Столбоухи Пётр Иванович. – Теперь можно жить спокойно.

– Пока снова кто-нибудь не сбежит, – добавила Марфа. – Или какой свой такой же не появится. Сколько их уже было, и никак не переводятся. И ведь вырастают же эти уроды в наших семьях, здесь, в наших краях!

Арчба

Та тетрадь, что Егорка вытащил из тайника, не давала покоя Роману. Было ясно, что она могла дать ответы на многие вопросы, касающиеся и самого Максима, и его геологических изысканий. Поэтому, едва лишь улеглись волнения, связанные со столь бурными событиями последних дней, Роман со Степаном, уединившись, принялись её изучать. Это был черновой дневник, наполовину заполненный расчётами денег, продовольствия, записями погоды и событиями блужданий, путешествий и приключений Максима в последние десять лет. Что-то подсказывало о важности сведений, содержащихся в этой толстой, потёртой тетради. Конечно, в первую очередь играл роль сам образ Максима, увереннного в себе геолога и эрудита в вопросах местной истории. Что-то роднило его со Станиславом. Видимо, увлечённость, преданность делу, романтика, эмоциональность. Тут присутствовали геологические термины и химические формулы, названия геологических минералов и руд. Мелькали названия ущелий: Громотушки, Большой и Малой Логоухи, Тегерека и урочищ, часть из которых не знали даже Роман со Степаном, выросшие в этих краях. Прошедшие в школе азы химии, названия химических элементов (меди – Cu, серебра – Ag, золота – Au, свинца – Pb, цинка – Zn) они поняли сразу. Но вот как выглядят рудные минералы, они не знали, горько сожалея, что не ознакомились весной на РОРе, будучи в гостях у Бориса Васильевича и Станислава. Кое-где стояли знаки восклицания, что говорило об эмоциях и чувствах автора. Чем дальше они листали тетрадь, тем большее чувствовалось напряжение самого её автора, приближающегося к открытию чего-то важного. Это было похоже на детскую игру «тепло-холодно», и по количеству повторяющихся названий можно было судить о том, где автор вёл наблюдения, где разочаровывался в своих ожиданиях или, наоборот, обнадёживался.

– Всё сводится к верховьям Хамира, – наконец заключил Роман. – Вот, гляди, Стёпа, сколько раз тут стоит знак восклицания и повторяется слово «чудь». Значит, там он и обнаружил чудскую выработку, а её на пустом месте закладывать не будут. И слова «вернуться сюда», повторяющиеся несколько раз. Смотри, какая запись: «300 шагов вверх вдоль реки от утёса Бастион». Или ещё вот: «Древний отвал – проверить обязательно», «Чудь белоглазая – откуда ты взялась?» Эх, не успел Максим довести дело до конца!

– Значит, нам надо доводить его! – с жаром воскликнул Степан. – В общем, свистать всех наверх! Объявлять общий сбор, и айда, пока не кончились каникулы.

– Для этого надо иметь хотя бы элементарные знания по геологии, – резонно заметил Роман. – Живём в Рудном Алтае, и стыдно не иметь представление о руде, как она выглядит, как из неё получают металлы.

– Да, такие сведения можно было получить на РОРе и от Станислава, и от Володи Розенберга, что приезжает к нам охотиться на медведей.

– Я придумал, – вдруг вспомнил Роман. – Мы забываем, что в Столбоухе стоит геологическая партия и даже в нашем Подхозе есть её отделение. Наверняка там можно чему-то поучиться.

– А-а, там, где начальник Арчба? Так он же больше медвежатник.

– Это не имеет значения. Человек может любить животных и быть хорошим специалистом совсем в другой профессии. Вот наш отец его уважает, всегда называет по имени-отчеству.

– Знаю, Яков Иванович. А настоящее его имя такое, что и не выговоришь: Языгет Ибрагимович.

– Это даже интереснее, он ведь абхазец, а кавказцы все люди самобытные и энергичные.

Коренастый, чернявый и очень живой, Арчба производил впечатление деятельного и немного суетливого человека с типично южным темпераментом.

– А-а, Дементьевы? – узнал он сыновей Петра Ивановича. – Молодцы, орлы! Здравствуй, как говорится, племя младое, незнакомое! Как там Пётр Иванович поживает?

– Спасибо, хорошо, Яков Иванович, а мы до вас.

– Медведей смотреть? Ко мне все ходят их смотреть. Видели моих красавцев?

– Смотрели, Яков Иванович.

– Мало смотрели! Какие медведи! Лев – джигит, а медведь – ещё больше джигит. Это неправда, что лев – царь зверей.

– А кто же тогда? – робко спросил Стёпа.

– Как, ты не знаешь! – грозно и возмущённо удивился Арчба. – Живёшь на Алтае, в тайге, и не знаешь! Царь зверей вовсе не африканский лев, а русский медведь. Знаешь, что будет, если встретятся лев и медведь? Пока лев будет трясти своим… как это… воротником… гривой, медведь его кэ-эк даст лапой, тот и с копытков долой. Такие вот они богатыри, медведи.

– Мы бы хотели, чтобы вы нам рассказали про руду, что ищете.

– Руду? – удивился Арчба, но затем опомнился и заговорил по-другому: – Я как будто знал, что вы ко мне придёте, Проходите в дом, всё покажу и расскажу.

Все прошли в помещение барачного типа. В комнате со столами, заваленными бумагами, главными предметами были ящики с керном – образцами породы из пробуренных скважин.

– Нет, это всё не то, – махнул рукой в сторону керна Арчба. – У меня для вас есть другое, гораздо лучше, чем эта пустая порода. Арчба знает, что и как показать. Вот, глядите. – Он выдвинул ящик из своего стола и достал аккуратную деревянную коробочку с маленькими отделениями, в каждом из которых лежали небольшие камешки разного цвета, но в основном все тёмные, бурые, чёрные.– Это всё ваша руда, та, что добывается на зыряновских рудниках, – пояснил Яков Иванович. – Сам подбирал самые характерные образцы рудных минералов. Даже в управлении комбината в геологическом отделе не догадались так удобно придумать. Как говорится, дёшево и сердито. Одна коробочка, а двадцать четыре образца. Вот они, голубчики: галениты, сфалериты, куприты, халькозины, халькопириты. Это всё чистая руда – сульфиды, а есть ещё они же, но окисленные. Мои буровики, простые работяги учатся по ним рудничной геологии. Тут и на свинец, и на цинк, и на медь, и на всё остальное рудные образцы. А всё она, эта чертова сера везде, в каждом минерале затесалась. Все ваши металлы в соединении с серой. Из-за этой серы рудные минералы называются сульфидами. Это всё чистая руда, а есть ещё их окислы, что ближе к поверхности. Глядите, ай, красота: блестят, сверкают, как бриллианты. Вот вам брошантит, малахит, хризаколла – и это всё медь. Блестит, свистит и сверкает. Найдёте такую руду – героями станете. Вот видите, это всё ваша зыряновская руда.

Арчба показал на угол комнаты, где виднелась кучка с камнями.

– Берите по образцу, я своим рабочим всем раздаю, вдруг да найдут, чем чёрт не шутит, как говорится. И вы можете найти. Здесь, в ваших краях, руда везде есть. Где больше, где меньше. Вот уже двести лет ищут и находят всё новые и новые месторождения. Найдёте – дадут свидетельство открывателя месторождения, медаль дадут, премию дадут. Джигитом будешь, все завидовать вам станут, девушки дружить будут.

– А ваша партия открыла новые месторождения? – осторожно поинтересовался Роман. – Вы же не первый год здесь бурите скважины.

– Наша партия? Как тебе сказать. Может, и открыли молочко от бешеной коровки, да не каждому это надо знать. Вот президент Рузвельт подарил нашему вождю тысячу килограммов дорого вещества, а товарищ Сталин сказал: этого мало, надо искать у себя. Раз надо – вот и ищем начинку для пирога.

– Уран ищут, – вполголоса сказал Роман Стёпе, когда они вышли.– Для атомной бомбы. Секретное дело. Потому и развернулись так широко, денег не жалеют.

– Он, конечно, молодец, этот Арчба. Дело своё знает, а вот зачем ему в клетке медведи?

– Охотиться он любит, – ответил Роман, – ещё отец об этом говорил. У каждого свои слабости, как говорят, тараканы. Теперь это называется хобби. А вот куда потом он девает этих медведей – непонятно. Съедает, что ли? Наша Надя называет его жестоким. Может, она и права.

– А что это за подарок американского президента, о котором говорил Арчба?

– Я слышал об этом от отца, так как самому в то время было всего четыре года,– отвечал Роман.– А дело было так. Американский президент Рузвельт благоволил Сталину. Больше того, он преклонялся перед ним, и многие из достижений Советского Союза стали возможны благодаря его поддержке. В 1944 году США активно вели работы по созданию атомной бомбы, не догадываясь, что и в СССР учёные тоже работают в этой области. Более того, Рузвельт даже хотел поделиться достигнутыми результатами. В то время США активно помогали Советскому Союзу вооружением и материалами и в том числе выделили тонну урана, не подозревая, на какие цели он пойдёт. Этот уран и сыграл решающую роль в создании советской атомной бомбы.

– Выходит, Сталин объегорил Америку? Бомбу-то сделали.

– Не только Америку – всю Европу. Но мы с тобой совсем отвлеклись. Начали про руду, а говорим про политику.

– Рома, а почему ты не показал Арчбе дневник? Для этого вроде как шли?

– Почему? Сам не знаю. Что-то не понравилось мне в нём. Наверное, его развязный тон. «Джигит», «девушки завидовать будут». Не поймёт он нас и Максима бы не понял. Сами будем искать.

– А где? Времени у нас немного, через месяц сентябрь.

– Вариантов немного, и это хорошо. Две Логоухи да верховья Хамира. Тегерек отпадает.

– Максим всё на Чемчедай напирал. Вскользь упомянул про найденные им следы чудских работ.

– Да, он где-то нашёл чудские отвалы. По ним и выработки надо искать. Пойдём на Хамир. Мёд откачали, на пасеке передышка – вот через неделю и двинем.

Гнев хана Алтая

Шумит и гремит Хаир-Кумин, неумолчно и летом, и весной, и осенью, замирая лишь подо льдом зимой, с декабря до апреля. Светлы и прозрачны почти всегда его струи, мутнея лишь во время сильных дождей, когда разливается он и мечется, меняя русло и отвоёвывая у суши кусок за куском. Тогда, в половодье, бесчинствуя, он смывает острова, руша деревья, нависшие над водой, несёт коряги, сучья и целые стволы, наворачивая горы лесного хлама по отмелям и перекатам, сметает со своего пути мосты и дороги. Свирепо бьётся, упираясь на поворотах в береговые скалы-приторы, и широко разливается, вырвавшись на открытый простор. На то он и горячий, даже буйный молодец, джигит, чтобы показывать свою удаль, а бывает, и свирепость. И всюду его теснят лесные дебри, нигде не оставляя луговых прогалин по берегам.

Близ устья Тегерека приютилась крохотная деревушка Масляха. Всего-то не больше двадцати избушек по обеим сторонам дороги, но есть лавка, где продают вкусный хлеб домашней выпечки, и есть слипшиеся карамельки, получившие у детишек название «подушечки». Улица вымершая, ни души, и только одна кощёнка с взлохмаченной шерстью перебежала дорогу.

– Кыш! – словно на курёнка, прицыкнул на неё Агафон. – Благо, что не чёрная. А бывает, что вот так здесь по дороге прогуливаются медведи.

– Ты откуда знаешь, видел, что ли? – усомнился Егор.

– Так он же тут недавно с двумя Упырями прогуливался, – съязвил Стёпа.

– Сам ты упырь! – добродушно огрызнулся Агафон. – Не видел, а батька мой рассказывал про медведя. Народ кино смотрел вечером. Вышли из избы, а навстречу косолапый.

– А чего ж ему не бродить, их тут в тайге навалом!

У Романа своя забота:

– Запасёмся хлебом на пару дней, – решил он, – давай, Стёпа, действуй.

Но только Стёпа вышел с тремя буханками хлеба, как откуда-то выскочила старушонка довольно страшноватого вида. Одетая в рубище, с космами развевающихся седых волос, она набросилась на мальчишек с нечленораздельными криками, в которых нельзя было разобрать ни слова. Вцепившись в рубашку Романа, она пыталась отобрать у него кирку, перекинутую за спину.

– Бабушка, что ты, мы тебе ничего плохого не сделали! – опешил Роман, а остальные в испуге смотрели на происходящее.

Безумная старуха, не реагируя ни на что, то ли плакала, то ли визжала, и её хриплый крик был похож на стон. Теперь уже можно было разобрать некоторые слова:

– Воры, воры! Золото, хан Алтай разгневается, накажет вас! – кричала она.

– Она сумасшедшая, бежим! – сообразил Агафон, но не успела ватага кладоискателей разбежаться, как из лавки выскочила продавец.

– Марьюшка, что с тобой! – почти ласково обратилась она к старухе. – Отпусти мальчиков, они ничего плохого не сделают. И к ребятам: – Вы на неё не обижайтесь, больной человек. Пошумит и успокоится. Она у нас здесь заместо охранника. Говорит: «Буду стеречь сокровища хана Алтая». Что с неё возьмешь, божий человек.

– А что это за хан Алтай? – притворно удивился Роман.

– А кто его знает, вроде как хозяин Алтайских гор. Да сказки всё это. Вы идите своей дорогой, не гневите старуху. А для чего это вы кирку прихватили? Уж не золото ли идёте мыть?

– За орехами идём, – соврал Стёпа, – за кедровыми шишками.

– Ну и с богом! – Явно продавщица не поверила им, оставшись глядеть, как они не торопясь удалялись по дороге.

Некоторое время шли молча. Сцена со старухой оставила у мальчишек неприятное чувство, словно они сделали что-то нехорошее.

– Шаманка она, – словно пытаясь оправдаться, сказал Егор. – Как она почуяла, что мы замышляем делать?

У Стёпы своё мнение:

– Говорил же я: не бери, Рома, кирку. Она и выдала нас.

– А чего вы все так забеспокоились? – в свою очередь удивился Роман. – Мы ничего плохого не делаем, идём себе своей дорогой. – Сам же осмысливал одну думу: «Опять этот Алтай-хан!»

– -Однако втихаря ведь идём. – Это опять Стёпа. – Будто тайком.

– И это ничего не меняет. Тайком, чтобы лишних разговоров не было, чтобы не мешали. А пусть что хотят, то и думают.

– А я вот что думаю, – заявил Агафон, – раз шаманка так забеспокоилась, значит, мы на верном пути.

Степа его поддержал:

– Похоже, алтайцы что-то знают о подземных сокровищах. Тут какая-то тайна.

– Тайнами окутан весь наш Алтай, – с некоторым пафосом подтвердил Рома. – Хотя всё это на уровне легенд и сказаний. В общем, народный фольклор.

– Легенды-то легенды, но они не лишены смысла. На пустом месте ничего не бывает.

Так, не торопясь, они дошли до места, где Хамир, делая крутой поворот, вырывается из узкой долины. Своего рода тупик со стоящей перед путниками стеной Холзуна, здесь ещё в виде зелёного и вовсе не такого уж крутого склона, заросшего лесом. Хамир, мощный в половодье или в осеннее ненастье, сейчас был тих и спокоен. Младший брат Бухтармы, а скорее её сын, Хамир в верхнем течении был настоящей горной рекой, с бурунами волн, с серебристо-голубыми струями чистейшей воды, с искорками и разноцветными звёздочками, вспыхивающими от солнечных бликов. «Нарзан, чистейший нарзан, пей, не хочу, – думал Роман, глядя на реку. – Своя, родная река, такая же дорогая мне, как Большая».

Холоден и мрачен каньон верховий Хамира в любое время года, даже летом, когда солнце заглядывает в узкую щель не больше чем на полтора часа. Но перед входом в каньон долина не столь сурова, и здесь стоит лес из пихты, берёзы и кедра. Именно сюда направлялась ватага большереченских кладоискателей. Они сами приняли решение, где искать клад, потерянный Максимом. То же советовал Станислав, напирая на соседство железорудного месторождения на горе Чемчедай и на открытие недавно геолого-разведчиками полиметаллических залежей в верховьях Талового Тургусуна, что был по соседству. С Арчбой мальчишки не поделились и даже не рассказывали о своих планах родителям. Чего раньше времени болтать, а таинственность придавала интерес, романтику и значимость.

Тропа привела их к броду, через который они переходили не раз. Переправившись, они оказались в той части поймы Хамира, которую заранее назвали Золотой долиной. Оставив на месте свой багаж, всю оставшуюся часть дня они рыскали, обшаривая светлеющие среди дикого разнотравья каменные осыпи. Где-то здесь, по их предположениям, Максим обнаружил древние рудные отвалы.

В преддверии осени молчаливый лес оглашали стонущими криками молодые коршуны, кружащиеся меж макушками пихт, стучала желна, круша засохшие пихты. День стоял жаркий, даже душный. Далеко на востоке, за отрогами Холзуна громоздились чёрные тучи и даже погромыхивал гром. Перекликаясь, мальчишки объедались малиной и к вечеру набрели на осыпь, по многим признакам похожую на рудный отвал.

– Глядите, рыжие камни с явной охрой! – рассуждал Роман, пытаясь найти подтверждение у своих друзей. – Явно та самая шляпа – то ли железная, то ли медная, о которой рассказывал Арчба. А вот и камень с прозеленью, явной родственницей медному купоросу.

– Да, но где же подземный город, о котором говорил Максим? Есть отвал, но нет чудских выработок – они как в землю провалились. Откуда-то ведь добывались эти рудные камни?

Примыкая к отвалу, рядом крутой склон, заросший высокой травой. Его обшарили самым тщательным образом – никаких следов ни разработок, ни закопушек.

Лагерь разбили подальше от Хамира на высокой речной террасе под большущим кедром. Теперь у них вместо самодельных палаток где-то раздобытый Петром Ивановичем большой холщовый тент. Неплохая защита от непогоды, но оставался открытым широкий вход.

Где-то громыхала гроза, Роману не спалось. Перед глазами стояла то разгневанная старуха, то шаман из детских сновидений. Наконец он заснул, но сон его был недолог – страшный грохот обрушился на их лагерь. Казалось, само небо рухнуло на землю, вслед за чем сверху полились потоки воды, хлынув и в открытый вход их импровизированной палатки. Роман вскочил, наблюдая странное и пугающее видение: стройными рядами со стороны гор, с верховий Хамира двигалась армада каменных изваяний. Тех самых балбалов, что они видели на вершине Холзуна. Серые воины из гранита сомкнутыми рядами молча шагали в их сторону, и была в этой тяжёлой поступи неумолимая решимость и устрашающая суровость. От таких каменных людей не жди пощады – у них нет ни чувств, ни жалости, никаких сомнений в их жестоких помыслах. «Как же они проникли через непроходимый каньон?» – мелькнула у Романа мысль, а стоявший рядом Степан ответил:

– У каменных людей нет никаких каменных преград.

И тут же яркая вспышка осветила ущелье, ослепив их, но оба успели заметить в огненном всполохе шамана с бубном и искажённым безобразной гримасой лицом. В дикой пляске шаман ударил в бубен – он загрохотал, оглушая так, что разговаривать стало невозможно. Захлёстывая в палатку водяные потоки, гроза пыталась потопить пришельцев. «Хан Алтай!» – где и когда Роман впервые слышал эти звонкие и почему-то пугающие слова? В сознании его смутно всплыла картина раннего детства. Ему три или четыре года. Вечер. На берегу реки стоят калмыцкие чумы, и из их остроконечных макушек вьются струйки дыма. Вокруг горящих костров сидят люди, одетые в меховые одежды, а в середине круга пляшет страшный колдун. Подпрыгивая, он бьёт в бубен, лицо его обезображено дьявольской ужимкой, клочки звериных шкур развеваются в такт движений бесноватого старика. Испуганного Рому отец берёт на руки и торопится поскорее уйти от пугающей сцены. «Да, это он, это тот же страшный колдун!» – пришло осознание к Роману.

В злобном экстазе, выкрикивая непонятные слова и подпрыгивая, кружится шаман, ударяя в свой бубен, и с каждым его ударом хлещет новый заряд града и дождя. Словно гигантская коса взмахами бьёт по тайге, сечёт листья лопухов, не хуже шрапнели стучит по галечнику и голой земле. И пламя полыхает вспышками, хотя и не в такт с ливневыми потоками, а грохот шаманского бубна перешёл в ровный, но мощный и грозный рёв, заглушающий все посторонние звуки.

– Рома, что-то уж больно страшно грохочет? Не Хамир ли это так рассвирепел? Что там, на реке, делается?– забеспокоился Егор.

– Что ты хочешь, Хан Алтай разбушевался.

– Вот оно, старца проклятье! – продекламировал Стёпа. – У меня уже всё одеяло мокрое.

– Терпи, казак, атаманом будешь. А вы как там, Егор с Агафоном? Притихли, как мыши.

– Мы ничего, и не такое видали! – расхрабрился Агафон.

– Герои! А я, признаться, что-то не припомню такой страшной грозы.

Медленно гроза удалялась, стихал и грохот реки.

Ядро всему голова

К рассвету гроза ушла грохотать куда-то к востоку. Лес стоял притихший, присмиревший, словно побитый зверь. Ни стука дятла, ни крика карагуша, ни пробежки бурундука. И Хамир поумерил свой рёв и теперь рокотал размеренно и даже мирно.

Рудознатцы вышли на берег и не узнали реку. Хамир бежал по безобразному рву с навороченными по сторонам валами из камней, перемешанными с землёй и стволами вывороченных деревьев.

– Ого, да тут прошло наводнение! – заметил Стёпа, разглядывая каменные завалы вдоль русла реки. – То-то ночью грохотало.

– Не наводнение, а настоящий сель, – поправил его Роман, – так разворотило наш Хамир, будто совсем другая река. Вот тебе и хан Алтай.

– А что это такое – сель? – спросил Егорка.

– А это наводнение в горах, когда вода тащит с собой камни и всё, что попадётся на её пути, – пояснил Рома. – Не дай бог попасть под сель. Он, бывает, несётся со скоростью и силой тяжело гружённого поезда. Настоящая молотилка, грязекаменный поток. Какая была река, а теперь что?

– Ну да, похоронит заживо, даже страшно себе это представить. Тут не только камни, но и грязь – всё перемешалось. Странно всё это, – не унимался Егор, – то не было никакого наводнения, а тут вдруг так попёрло. И надо же, как раз перед тем, как нам прийти.

– Мистика, – подтвердил Агафон. – А вы верите в мистику?

Стёпа усмехнулся:

– Детский лепет и бабушкины сказки.

– А я верю, – признался Агафон. – От судьбы не уйдёшь – что предназначено, то и исполнится. И сыч тот чёртов накаркал – Максим погиб.

– Максима не трогай, – коротко отрезал Стёпа.

Сам Хамир, хотя на этот раз он и был более полноводен, чем обычно, они всё же перешли. Тропа здесь терялась, но сель не выплеснулся на высокий правый берег, разместившись в каменном ложе реки, поэтому путь не отличался от прежнего, хорошо им знакомого. На обезображенную реку не хотелось смотреть, но волей-неволей делать это приходилось.

– Ничего, ребята, пройдёт лет пять-десять – и река восстановится в прежнем виде, – пытался успокоить не только товарищей, но и самого себя Роман. – Стихия природы, всё это естественное явление. Тем более горы – здесь всё проявляется резче и грубее.

А горы и лес по сторонам стояли прежние. Крутые склоны, поросшие густым пихтачом вперемешку с берёзами, ступенчатые скалы, куполами вздымающиеся к небу. Кудрявые кедры свешивались над самой рекой, и даже старые и могучие тополя, казалось, не были затронуты каменным наводнением.

Всех интересовал вопрос, что с водопадами, как их преодолел этот сель, прыгая с уступа на уступ. Но до водопадов они не дошли. Сразу за рудным отвалом на склоне зияла свежая проплешина обнажённой земли.

– Во как! – присвистнул Роман, – как корова языком слизнула! Это же оползень, та же оплывина, только земляная.

Подошли ближе и тут увидели, что в реку обрушился целый кусок склона. Стало ясно, что поднявшаяся вода подмыла берег и он обвалился в Хамир, увлекая сверху пласты земли. Свежая рана горы казалась живой; с откоса ещё сыпались камешки и мелкая дресва, каменные плиты были мокры от струек стекающей воды.

– Смотрите, а выше по реке никакого завала и нет! – Это заметил не только Егор, но и все обратили на это внимание.

– Значит, из-за этого обвала и образовался сель. Вода размывала и уносила всё, что обрушилось в Хамир. А могло бы и озеро образоваться.

– Ты, Егор, молоток, – похвалил Роман, – правильно мыслишь. А я вот думаю, что здесь на склоне когда-то уже был оползень. Лет тысячу назад ползла земля и остановилась на полдороге. Лежал, дремал этот древний оползень, зарос травами и деревьями, и ничто о нём не напоминало. А тут земля размокла, вода в реке поднялась, подмыла – склон и рухнул. И понеслась вся эта масса по реке.

– Тебе, пожалуй, можно присудить звание главного геолога, – похвалил брата Стёпа. – А вон там, гляньте, какая-то дыра чернеет.

– Камень, наверное, вывалился. Такое часто бывает. Вроде пещера, а там всего-навсего небольшая ниша.