Бухтарминские кладоискатели

– Неприятно брать, но надо приобщать в качестве возможного свидетельства преступления,– сказал Роман, засовывая заточку в рюкзак.

И чем дальше они продвигались, тем больше обнаруживались следы человека и тем больше росла уверенность в том, что предполагаемая избушка может быть обитаема.

– Судя по примятой траве, тропа явно хоженая, хотя и нечасто, – сообщил Роман Егорке со Степаном, когда все собрались вместе. – Пихтач редеет, где-то уже близко кедровник, а значит, и зимовье вот-вот будет. До охотничьего сезона далеко, так что там явно не соболятник, а кто – мотайте себе на ус. Что будем делать?

– Как что?! – с некоторым возмущением отозвался Агафон. – Для чего же мы сюда пёрлись, если не для того, чтобы осмотреть хижину?!

– Есть план, – сообщил Егор, – мы с Агафоном, парни деревенские, идём за шишками, просимся на ночлег, а вы вдвоём нас страхуете, спрятавшись в кустах.

Риск явно был, но, скрепя сердце, братья согласились, и обе партии снова разделились, теперь уже по другому принципу.

Здесь уже росли кедры. Ах, какие красивые это были деревья! Старые, но ещё могучие великаны, причудливые, как сказка, напоминающие лесных чудищ. Корни и комель в наплывах, напоминающих лица бородатых великанов, а в одном из них дупло, где мог спрятаться человек и сидя, например, переждать непогоду. Другой великан, уже обломленный, почти пень, никак не сдавался и пустил новые ветви почти от комля, хотя внутри ствол был пустой и в дупле могли укрыться не менее трёх человек.

– Вот, а говорили, что дупел здесь не найти, – торжествовал Егор, – и в кедрах есть удобные ухоронки для тайника.

Все сели передохнуть —подъём был тяжёл.

«Да, действительно, Егор прав», – подумал про себя Стёпа, но сказал совсем другое:

– Говорят, если похоронить человека в кедровом гробу, то он не гниёт и лежит там мумифицированный.

– Ну, если кедр свежий, пропитанный смолами, тогда, может, и мертвец забальзамируется, – предположил Роман, а Агафон тут же рассказал историю из прошлого своей семьи:

– Мой дед, он жил в Александровке – знаете такую деревню за Зыряновском? Так вот, когда ему исполнилось семьдесят пять лет, стал готовиться к смерти. Выдолбил гробовину из кедра, поставил её на чердаке и говорит родным: «Положите, когда помру, иначе хлопот с покойником не оберётесь». Те молчат – значит, так и надо. А он живёт себе, поживает, а тут прибегает кто-то из деревни: «Дед Емельян, Христа ради, одолжи домовину, бабка Лукерья померла. Хоронить надо – не будет же она ждать, когда кто-то изладит». Деду делать нечего – отдал гроб, себе новый издолбил. И так делал шесть гробовин, пока в седьмой самого не положили на девяносто пятом году, – закончил Агафон.

– Хорошо пожил твой дедушка, – отозвался Стёпа, а Роман добавил:

– Да, был такой обычай у русских – вроде бы жутковатый, но практичный. Где ж его, гроб в деревне срочно сделать, покойник ждать не может. А так и родным хлопот меньше.

Прошли ещё немного, и вскоре показалась избушка – низенький примитивный сруб, сложенный из брёвен и крытый корьём и насыпной землёй, поросшей густым бурьяном.

Т-с-с! – Роман, шедший первым, приложил палец к губам. – Кажется, мы пришли.

Спрятавшись за толстыми деревьями, Степан с Романом наблюдали за действиями друзей. Слышно было, как те громко окликнули хозяев, а затем зашли в избушку. Некоторое время их не было. Томительное ожидание продолжалось совсем недолго. Вскоре оба присоединились к товарищам.

– Избушка действительно обитаема, – запыхавшись, сообщил Егор,– но сейчас там никого нет. Две постели из тряпья, какая-то грязная посуда.

– Пепел в печке ещё тёплый, ушли недавно, – перебивая Егора, добавил Агафон.

– Да, возможно, они где-то совсем недалеко, – согласился Егор. – Возможно, сейчас наблюдают за нами. Кто их знает, почему-то ушли и не откликнулись. Мы тоже не стали рыться – неудобно как-то, раз здесь живут.

– Правильно сделали, – одобрил Роман.

– Вижу дупло! – вдруг воскликнул Егор, и не успели друзья откликнуться, как он подбежал к развесистому кедру и засунул руку в чернеющее отверстие.

– Есть, что-то есть! – крикнул он, и вдруг гулко, одновременно с этим откуда-то со стороны ударил выстрел. Слышно было, как жакан шлёпнулся в дерево, отколов изрядный кусок древесины.

– Ложись! – крикнул Роман.

Все упали, испуганные, но всё было по-прежнему тихо. Нигде никого не видно, и он вполголоса отдал другой приказ:

– Уходим!

Врассыпную все кинулись в лог, заросший высоченной травяной чащей. Среди топота ног и шума травяных дебрей еле слышен был приглушённый то ли возглас, то ли вскрик, которому никто не придал значения. Мало ли кто споткнулся или упал. Пробежав довольно много, стали собираться в кучку, и тут обнаружилось, что нет Агафона.

– Ребята, кто видел Гошу?

– Да где там углядеть в такой травище! Он всегда отстаёт, вечная тихуша, – сказал Егор. – Надо подождать, он сейчас подойдёт.

– Ладно, подведём пока итоги нашей разведки, – сказал Роман, когда все отдышались. – Избушка обитаема, и я предполагаю, что там живут люди, причастные к гибели Максима. Стреляли, я думаю, для острастки, чтобы нас напугать. Чтобы убирались побыстрее. А больше сказать-то мне и нечего. Разве что решить вопрос: молчать или сообщить, куда надо, в сельсовет о том, что мы разузнали.

– Погодите, – прервал Романа Егор, – вот, глядите, что я вытащил из дупла!

И показал свёрток, обёрнутый в клеёнчатую ткань.

– Ну ты просто молодчина! – удивился Стёпа. – И выстрела не испугался! Давай, скорее показывай, что там!

Быстренько развернули свёрток. Там были тетради, исписанные геологическими выкладками, и теперь не оставалось никаких сомнений, что это дневник Максима.

– Дома попробуем разобраться, что к чему, а если не разберёмся, отдадим Арчбе, возможно, геологам эти записи пригодятся, – так решил Роман, и все с этим согласились.

Конечно, волнения ещё не улеглись.

– Меня вот что удивляет, – начал Роман, – если это бандиты, зачем они выдали себя выстрелом? Не лучше ли было тихо отсидеться, дождавшись, когда мы уйдём?

– Испугались, что мы что-то можем найти, например, в дупле, – предположил Стёпа.

– Хотели нас спугнуть и прогнать, – добавил Егор.– Погодите, я ещё не всё сказал, – вспомнил он, – там, в дупле, ещё что-то есть. Похоже, там мелкашка.

– А-а, тогда понятно, – подвёл итог Роман. – В любом случае, теперь этим уркам остаётся только одно: уходить с этого места и искать себе другое убежище. А нам, кстати, тоже не стоит здесь задерживаться. Кто его знает, что на уме у этих бандитов. Да, но где же Агафон?

– Ребята! Мы тут разглагольствуем, а ведь его, наверное, захватили бандиты, – вдруг догадался Степан.

– Выходит, это он крикнул?

– Да, и я слышал что-то вроде вскрика.

– И я.

– Значит, Агафона взяли в плен? Что же тогда будем делать? – спросил Роман, оглядывая свою поредевшую команду.

Все молчали, и каждый чувствовал свою вину.

– Конечно, можно идти в Столбоуху и докладывать в милицию, – вслух рассуждал Роман. – Кажется, не наше дело вступать в боевые действия против бандитов. Теперь нет сомнения, что эти люди убили Максима.

– Похоже, так, – отозвался Степан. – Больше некому. Своими действиями они себя выдали. А товарища бросать нельзя. Это самое подлое дело. Я даже представить себе не могу, как буду смотреть в глаза его родителям. Вот что. Надо дождаться, когда стемнеет. Когда они заснут, попробуем вызволить Агафона. Не может быть, чтобы он нас не ждал.

– Да, пожалуй, так и поступим, – согласился Роман.

Долго выжидали они, тайно расположившись вокруг избушки уже в темноте. Всё было слишком подозрительно тихо. Когда же Роман потихоньку приоткрыл дверь, стало понятно, что в избушке никого нет.

Агафон в плену

– Поймался, щенок! Ещё пикнешь – крышка тебе! Понял?

Мужик зажал Агафону рот.

– Понял, дяденька! Руку больно!

– Ему руку больно, а это видишь? – Страшный дядька показал Агафону здоровенный кулак. – Молчи, иначе задушу.

В эту угрозу можно было поверить, и Агафон в страхе умолк. От мужика противно воняло пóтом и грязным телом. Волосатая рука крепко сжимала его запястье.

– Живо шагай вместе со мной! – вполголоса прохрипел он и потащил мальчонку за собой.

Путь был совсем недалёк. Пихнув ногой дверь избушки, он втолкнул туда Агафона.

– Вот, одного голубчика поймал, – запыхавшись, злобно сказал он сидящему на топчане, обросшему волосами и в обтрёпанной одежде мужику.

Тот хмуро взглянул на вошедших и сказал безразличным тоном:

– На кой чёрт он тебе сдался? Что ты с ним собираешься делать?

– Как что! Будет заложником. Прикроемся, когда будет надо.

– Чушь говоришь, – злобно огрызнулся его товарищ, – лишний повод, чтобы устроили на нас загон. А насчёт заложника – ты, наверное, американских книг начитался. Нашим ментам заложник не помеха – убьют, не моргнув. Мы уже засветились, надо сегодня же уходить. Сейчас, немедля. Собираем шмотки, и ходу, не дожидаясь утра. Ладно, пацан нам пригодится, когда по пасекам будем побираться.

– Ну, так уж и сегодня. Легавые раньше, чем дня через три, не соберутся.

– А мы их, по-твоему, будем сидеть и ждать? Да даже эти пацаны могут взять нас тёпленьких, если мы не передислоцируемся.

– Ого, ты уже как полководец начал говорить! Смотри-ка, Георгий Жуков нашёлся!

– Жуков – не Жуков, а уходить надо. И что теперь с этим пацанёнком прикажешь делать? Кормить его надо, а нам и самим жрать нечего. А он всё равно по дороге сбежит и нас же и выдаст. А на мокрое дело я больше не хочу идти. Ещё один труп – и нам вышка обеспечена. Нам теперь один путь – в Уймон. Там другая милиция, пока получат донесение – это тоже не меньше трёх дней. А мы опять переметнёмся на эту сторону. Так и будем дурачить то наших, то российских легавых.

– Ладно, я согласен, твой план мне нравится. Вот только со жратвой и, верно, туговато, а я голоден как волк.

– Мы и есть волки, а волки всегда голодные. Сегодня ночью дойдём до верхней пасеки в Логоухе – там нас и накормят. Ночью можно идти по дороге без опаски, а днём только тайгой надо проламываться и прятаться. Далеко не уйдёшь.

– Накормить накормят, но мы опять засветимся.

– Ну, раз боишься – будем голодать или какого курёнка из стайки взаймы возьмём.

– Хы-хы! Это мне больше нравится. Только надо не курёнка, а пару гусей. Ух, зажарить бы!

– Ладно, хватит болтать. Бери то ружьё, что пацан хотел у нас утащить из дупла, и ходу. Собирай свою котомку, да побыстрее!

Он оглядел избушонку, освещённую восковой свечой, признавшись, что так не хочется её покидать, а потом обратился к пленнику:

– А тебя, пацан, как звать? Агафон? Вот что, Агафон: будешь нас слушаться – вырастешь настоящим бандитом. Работать не надо, будешь жить, как король. А пока подойди-ка сюда. Привяжем тебя на верёвочку, чтобы не сбежал. Вижу, что ты так и норовишь стрекача дать. Зря! У нас свобода, в школу ходить не надо, подворовывай и лежи себе, покуривая трубочку. Курить любишь? Не пробовал? Так это мы быстро научим. Будешь нас слушаться – всё будет хорошо, а если не будешь… – Мужик показал пальцем на горло. Понял? Да, а чего это вы вздумали шариться по чужим домам? Грабите честных людей, это как называется? Что? Шишки, ягоды собирать? Так их все медведь давно поел. Хе-хе, и вас, дураков, съел бы, если бы мы не погнали. Считай, что мы вас спасли. Вы ещё благодарить нас должны. Эй, Прыщ! – громко позвал он своего товарища.– Ты чего там копаешься?

– Так надо же кое-что взять в дорогу, – отозвался тот,– вот и собираю.

– Прыщ, ты и есть прыщ на голом месте.

– А ты Упырь – это что, лучше? – огрызнулся Прыщ. – Не трогали бы геолога – сидели бы сейчас спокойно.

– Молчи, болван. Ещё благодарить будешь, если к ментам, дурак, не попадёшься. Собрался? Топаем короткой дорогой, чтобы с пацанами не пересекаться, и на тракт быстрее выйдем.

Часа три они шли заброшенной скотоперегонной тропой, проламывались через гущу трав. Когда вышли на лесовозную дорогу, Прыщ, державший верёвочку с Агафоном, сказал:

– Ох, и надоело мне тебя тащить, иди впереди, а я за тобой. А если вздумаешь бежать – гляди, у меня в руках ружьё! Так что дурака не валяй.

И Упырь добавил:

– Скоро придём на пасеку, ты, я вижу, мальчонка смышлёный. Если поведёшь себя неправильно – считай, что тебя нету. Запоминай: я твой папа, Прыщ – твой дядя Коля. Идём из Самарки в Усть-Коксу на похороны моего отца, твоего деда. Запомнил? Разговаривай жалостливо, притворись больным.

Агафону, привыкшему еженедельно ходить пешком из Подхоза в Столбоуху, идти по каменистой и пыльной дороге было вовсе не трудно. Но Упырь и Прыщ постоянно спотыкались о торчащие камни и ругались трёхэтажным матом. Несмотря на ночь, Агафон узнавал дорогу, по которой шли. Рядом тускло серебрились воды Хамира, река была безмятежной, и это успокоило мальчонку. «Как-нибудь вывернусь», – эта мысль не покидала его.

Ещё не рассвело, как в темноте на опушке леса чёрным контуром вырисовались строения пасеки.

– Ну вот и пришли, – сказал Упырь, – давай, Прыщ, действуй!

Но едва Прыщ сделал несколько шагов с дороги, как на него с бешеным лаем набросился здоровенный волкодав.

– Чего встал, как пень? – подзуживал Упырь. – Кобелишку испугался?

– Пристрелить бы надо, – предложил Прыщ. – Вот ведь дьявол!

– Я тебе пристрелю! – грозно огрызнулся его подельник. – Всю операцию сорвёшь. Сейчас проявится.

И верно, заскрипела дверь, и в темноте раздался голос:

– Кто там бродит, чего надо? Отзовись!

– Да это мы, путники с больным ребенком. Помоги, добрый хозяин! – отозвался Упырь просящим голосом.

– Нормальные люди по ночам не шатаются. Идите с богом отсюда!

– Мальчику нашему плохо, только для него помощи просим!

– Ты мне голову не морочь, – снова раздалось из избы. – Много вас тут, шарамыг, шляется! Чего вам нужно?

– Нам бы чуток перекусить. Идём с самой Самарки, на похороны торопимся в Усть-Коксу.

С минуту стояла тишина, затем голос более спокойно предложил:

– Ладно, пусть ваш мальчик подойдёт, а вы ни шагу. У меня двустволка картечью заряжена, имейте это в виду.

– Собаку придержи, он боится.

– Дружок, ко мне! – раздалась команда, и собачий лай смолк.

– Иди, Гоша, да помни наши слова, – подтолкнул Агафона Упырь.

– Правду они говорят? – спросил хозяин, когда Агафон подошёл. – Говори, не бойся.

– Пожалей, хозяин, идём не жрамши почти неделю, – громко, почти закричав, жалобно проговорил Агафон и тут же шёпотом скороговоркой добавил: – Не верьте им, они бандиты, и не пускайте – убьют. Я у них в плену.

– А ты сам как? – так же шёпотом спросил хозяин и громко закричал в избу: – Марья, отрежь им от каравая хлеба и сала кусок добрым путникам.

– За меня не беспокойтесь, – шёпотом и опять скороговоркой ответил Агафон. – Я не сегодня-завтра убегу от них.

– С богом идите и на меня не серчайте, – заорал хозяин в темноту, передавая Агафону мешок с едой. – Перекусить я вам положил, а на меня обиду не имейте и остерегайтесь. Бродят тут двое убийц, как бы вам они не попались на дороге!

– Спасибо, хозяин, за доброту, – ответил Упырь. – Век тебя не забудем! – И тихо про себя добавил: – Попадись мне на узенькой дорожке – горло перегрызу. Поджечь бы неплохо этого мерзавца, да самим в тайге укрываться. – Ну-ка, Агафон, показывай, чем тебя наградили. Ага, сало – это добре. Хорошим бандитом, Агафон, будешь.

– Хы-хы! – как чёрт, выскочил из темноты сияющий Прыщ.– Глядите, чего я раздобыл! Еле допёр.

В обеих руках у него было что-то большое, белое.

– Пока вы там переговоры вели, я тут оприходовал пару гусей.

– Ну и жук ты, Прыщ! – похвалил его Упырь. – И когда успел, урка?

– Как собаку убрали, я сразу по воркотне гусей к ним в стайку. Шеи двум свернул, а они даже ни гу-гу. Вот они, голубчики. Как и замышлял.

К рассвету они забрались в сторону от дороги и тропы в таёжные дебри и остановились на отдых.

– Живо ощипай одного гуся, – приказал Упырь Агафону. – А ты, Прыщ, разводи огонь. Я тут сосну, и как проснусь, чтобы жаркое было готово.

Прыщ свежевал гуся, готовил вертел, а у самого была одна мысль: прикончить бы сейчас спящего Упыря, и весь золотой песок, что забрали у москвича, был бы его. Пожалуй, и домок можно было бы купить, и пожить по-человечески.

После жирного обеда сытый и довольный Упырь разглагольствовал:

– Ну вот, Агафон, можно поздравить тебя с боевым крещением! Теперь считай, что ты наш подельник. Вместе в тюряге будем сидеть. А правда, неплохо мы этого дурака, пчеловода, объегорили! Представляю его рожу, когда он в своём хлеву обнаружит пропажу! Так что ты, Агафон, нас держись. Работать не надо – дураки пусть работают за нас. А мы свободные люди, живём, как хотим. Даже поэты воспевали свободу.

– Свобода, свобода! – передразнил его Прыщ. – Тюрьма по нам плачет. А Агафон подумал: «Дудки, всё равно вас перехитрю и убегу!»

– Ты его, дурака, Прыща не слушай, – продолжал Упырь, – он мелкоплавающий воришка, к тому же трус.

Потом они долго продирались сквозь травяные дебри, без передыха шли и лезли по тропам и без них на какую-то известную Упырю верхотуру. Лишь раз на короткой остановке довольный Упырь поделился с Прыщом:

– За нами погонятся в Уймон, а мы отсидимся в другом месте.

Всё же Прыщ улучил минутку и, оставшись наедине с Агафоном, вкрадчиво сказал ему вполголоса:

– Знаю, что ты всё равно убежишь, и я тебе помогу. Может, сегодня ночью. А ты там скажи в милиции, что не виновен я в убийстве. Он, он, варначина всё совершил ради этого золотого песка проклятого. А то, может, повяжем его сегодня ночью, а? В милицию сдадим. А?

И, видя, что Агафон молчит, согласился:

– Нет, не одолеть нам его, бычину. А ты ещё совсем мальчонка.

Тут затрещали, зашатались кусты, и Прыщ прокомментировал вполголоса:

– Идёт. Обожрался гуся-то, варнак! Чтобы сдох!

Почти в темноте набрели на заброшенную охотничью избушку и остановились на ночлег. Агафон всё время думал о побеге, тем более что теперь его уже не охраняли. Однако, вместе со всеми перекусив остатками гуся, он не смог пересилить себя и повалился спать на кучу старого сена. Очень уж устал он за день от беспрерывной ходьбы, да и бессонная прошлая ночь сказывалась.

Проснулся – было уже светло, и солнце било в открытую дверь избушки. «Неужели проспал?» – с ужасом вспомнил он о том, что собирался ночью бежать. Но оглянулся: где же его разбойники? Их нигде не было. «Сбежали! – понял Агафон. – Я свободен». Ещё не веря в это, Агафон вышел из избушки. Постоял, прислушиваясь, – всё тихо, лишь дятел сосредоточенно долбил старый кедр. Одиночество, незнакомое место, тайга Агафона не пугали. Теперь надо было определиться, куда идти. Агафон не видел карты своего края, но догадался, что идти надо вниз по ручью, по любой встреченной по пути речке. Любая из них приведёт или к Бухтарме, или к Катуни. Бухтарма на западе – значит, туда и надо идти. Во всяком случае, так он выйдет к людям, а значит, не пропадёт. Хотелось есть, ему сбежавшие уголовники не оставили ни крошки хлеба. Но и это не сильно его расстроило. «И то хлеб, что оставили в живых и даже не избили», – подумал Агафон и оглянулся. Вокруг стояли кедры с нетронутыми шишками, кое-где они росли довольно низко. Уже начинала спеть малина, кое-где можно было найти полевую клубнику. Кедровые шишки, хотя и не созрели, но были уже съедобны. Набив карманы шишками, Агафон пошёл по логу вниз, благо здесь, в высокогорье, травы не были высоки и так густы, как ниже, в пихтачах и березняках. Встреча с медведями его не пугала, да он о них и не думал. Ручей оказался «правильным», так как вёл на запад, а это означало, что рано или поздно он выйдет на приток Бухтармы. Вокруг стояла седоватая тайга с обомшелыми пихтами, увешенными плетями и бородами сизых лишайников. С громким порханьем крыльев то и дело взлетали рябчики. Пёстрая глухарка-копалуха с сердитым квохтаньем торопливо увела из-под ног Агафона выводок уже почти взрослых глухарят. Действительно, вскоре Агафон вышел к большой реке, и он догадался, что это не Хамир.

Ещё не стемнело, но две совы кружились над поляной. Хлопая крыльями и издавая хриплые крики, они будто преследовали Агафона. Бесшумно одна из них пролетела над головой, обдав его струёй воздуха. «Уф-ф! – машинально Агафон пригнулся. – Чего доброго, ещё вцепится в волосы». Мальчишка вспомнил небывальщины, рассказываемые ребятами о том, что в волосы вцепляются летучие мыши. «Пришельцы с того света. Одна рожа чего стоит!» – вспомнил Агафон физиономии ночного зверька, которого видел всего один раз в выгнившем дупле старого тополя. Крохотная мордочка, похожая на поросячью, и большие полупрозрачные уши. Чёртик, да и только!

Вскоре появилась тропинка, приведшая Агафона к крохотному посёлку с несколькими избушками. Встреченная женщина несказанно удивилась Агафону. Оглядев его с ног до головы, она спросила:

– Мальчик, а ты откуда взялся? Вроде бы не наш.

В свою очередь Агафон на вопрос ответил вопросом:

– А как называется эта деревня?

– Ага, значит, ты сбежал из дома и бредёшь не зная куда?– сказала женщина и добавила: – А посёлок наш называется Берёзов Мыс.

– А, знаю, – обрадовался Агафон, – это на реке Черневой.

– Да, на Черневой, – подтвердила тётка, ещё более удивившись, – так ты не ответил, откуда и куда идёшь и почему один?

– Я сбежал из плена, – ответил Агафон и, понимая, что это звучит нелепо, добавил: – Меня захватили разбойники и не выпускали. А потом отпустили – вот я и иду домой.

– Что-то ты городишь, хотя вроде бы не дурак, а говоришь какие-то сказки, – сердито сказала тётка. – А ну отвечай, где ты живёшь и где твои родители?

– Я живу в Подхозе, что за Столбоухой, там и родители.

– Так, это уже что-то, – сказала тётка. – А что за разбойники, про которых ты бормочешь?

– Два мужика, они скрываются от милиции и прячутся в тайге.

– А ты не врёшь? – И тут же добавила:– А что ты сегодня ел?

– Орехи и малину.

– За целый день он ел орехи и малину! – саркастически заметила тётка. – Вот что значит самовольно болтаться в тайге! А что теперь должны думать о тебе родители? Небось, мать все слёзы выплакала? Давай-ка заворачивай ко мне в избу. Я тебя накормлю, а там посмотрим, что с тобой делать.

Вскоре в избе собрались едва ли не все жители деревушки. Сытый и отдохнувший Агафон отвечал на вопросы, а народ живо обсуждал происшедшее с ним. Вспомнили все случаи разбоя в тайге, возмущались бездействию властей и милиции. Агафону же сказали:

– Ты ночь здесь переспи, а утром придёт лесовоз, загрузится и тебя отвезёт в Столбоуху. Ты там зайдёшь в сельсовет и всё обскажешь, как всё было. Надо этих варнаков изловить, а так нам и в тайгу страшно ходить.

На следующий день накормленный на дорогу Агафон, сидя в замасленной кабине «КрАЗа», снова и снова рассказывал о своём приключении шофёру дяде Макару. Пропахший соляркой дядька сердито ругал тунеядцев, возмущаясь тем, что народ распустился, работать не хочет.

– И как, говоришь, гусей-то они стянули? Неужто за пару минут сориентировались и башки свернули? А говорят, гуси гогочут, – как не услыхали хозяева-то?

– Так там собака гавкала, и всё это в такой спешке.

– Профессионалы они, значит, эти Упыри и Прыщи. Но уж теперь-то их изловят!

В Столбоухе, остановив машину, дядя Макар сказал:

– Мне край некогда, а ты беги в сельсовет и там всё как следует расскажи. Наш председатель Иван Иванович мужик толковый, он даст ход делу. Помяни моё слово, этих Упырей изловят! Ну давай, беги, да больше не попадайся бандюгам!

Агафон шёл и думал о своих друзьях. Вспоминал о доме, и было ему нерадостно возвращение: «Где сейчас ребята и что думают о нём? Конечно, рассказали моим родителям, и вот уж мамка теперь убивается!» В не очень хорошем расположении духа открыл он дверь сельсовета и остановился поражённый: там, стоя у окна, о чём-то переговаривались его друзья.

Все кинулись разглядывать, расспрашивать Агафона, а Роман сказал:

– Живой, здоровый? Идем скорее к Иван Ивановичу, а то он уже звонит по телефону, организовывает поиски тебя. Народ собирается поднимать.

– Что там ещё у вас, ребята? – удивился председатель, увидев входящую толпу мальчишек.

– Так вот он, Иван Иванович, пропавший, – сказал Роман, подталкивая Агафона, – только что вернулся, привезли на лесовозе.

– Ах, вон он, каков герой! – удивился председатель. – Давай рассказывай. Целый, живой, не били?

И снова, в который раз Агафон повторил свою историю, а Иван Иванович напоследок сказал:

– Вот что, ребята, бегите домой, родители вас уж заждались. А мы тут со всеми этими делами разберёмся сами. В Зыряновск я уже позвонил, и, думаю, в область оттуда тоже сообщат. Так что всё будет в порядке.