banner banner banner
Млечные истории I
Млечные истории I
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Млечные истории I

скачать книгу бесплатно


– Так ведь и ты со своими медведями мыслей добавил, – вот тут воевода то ли схохмил, то ли всерьёз сказал. По его лицу ничегошеньки не понятно.

А непонятно, потому что лицо Шрамгана изуродовано ужасным шрамом, который протянулся посередине лица. Со лба вниз между глаз, через переносицу, которая была сломана и скривилась вправо, а в результате и нос немного повернулся, далее шрам выходил на верхнюю губу, задевал левый край рта и заканчивался вместе с подбородком на левой стороне нижней челюсти. Судя по рубцам и отсутствию одного бокового зуба, можно только представить, насколько глубоким было рассечение в тот злополучный момент, когда меч противника прошёлся по лицу. Случилось это в гладиаторской схватке три года назад, на той самой арене в Вис-Цее, где Гердэнд Пылкий закончил свои дни (кстати, Шрамган видел эту казнь, и именно он позже рассказал Фрагусту о том, как всё происходило). За три года шрам окончательно затянулся и зарос, но поначалу очень трудно заживал. Достаточно сказать, что только кровоточил он с полгода. В ходе заживления черты лица пошли бродить вкривь и вкось. Теперь, глядя на Шрамгана, трудно распознать какие-либо эмоциональные выражения мимики на его лице. Когда он улыбается, это надо ещё догадаться, что он улыбается. Казалось, шрам разделял собой два разных лица. И те, кто впервые видел Шрамгана, поначалу испытывали, конечно же, страх. Ну а Фрагуст с Сермягом настолько привыкли, что вернись сейчас Шрамгану первоначальное его лицо, то тут и дружбе конец. Для них это будет уже как бы новый человек, с которым и сдружиться придётся заново.

Те, кто видел Шрамгана не в первый раз и находился с ним в хорошем знакомстве, уже стоя рядом, могли ощущать себя в полной защищённости – настолько могуч и внушителен его вид. Высоченный, здоровенный, длиннорукий… и длинноногий тоже… мускулистый, осанистый, с всегда твёрдым взглядом. Определённо, никто в Даксарии – за исключением некоторых представительниц женского пола – не представлял, как он выглядит без меча на поясе или в руке. Беспрекословный авторитет для всех. На недругов его авторитет вкупе с внешним видом действуют угнетающе. Чемпион чемпионов всех времён и народов по гладиаторским боям. Слава о нём уже давно разлетелась по всему свету. Навечно непобеждённый! И не только по причине того, что никогда больше не выйдет на арену, а ещё и потому, что вряд ли когда-нибудь при его жизни появится тот, кто смог бы его победить.

Смуглый, кучерявый, с пепельной проседью на висках, чернобровый своими полутора бровями. С обретением свободы, воплощением которой стала для него Даксария, обзавёлся золотым кольцом в ухе. На женский пол производил искушающее воздействие. Женская душа – потёмки, истолкованиям не поддаётся. Возможно, вместе с силой и надёжностью, искушающий эффект объяснялся ещё и некой дикой харизмой, которая женщин интересовала и влекла с щекотливой боязнью.

Говорить о каких-то робостях нашего героя не будем, потому как это просто смешно.

С именем у Шрамгана своя история и в сравнении с двумя именами Сермяга, гораздо сложнее. Даже сказать, запутаннее. Поскольку на языке того лесного племени, из которого Шрамган, будучи ещё молодым юношей, был выкраден «чёрными» работорговцами, его имя имело правильное звучание – Шра Мган. Написание у этого имени отсутствовало, так как в племени ещё не дошли до письменности. «Шра» в том племени означает – рог, а «мган» – бык. Итого – Рог Быка. Или в более удобной интерпретации – Бычий Рог. Вискандцы в школе гладиаторов, куда после пленения попал Шра Мган, не стали морочиться и называли его просто Шрам. Получилось, что юношу, не имевшего где-либо на своём теле никаких шрамов, все стали звать Шрамом. То есть имя тогда не исходило из действительности. Ну а дальше, по прошествии довольно долгого времени, действительность догнала-таки имя.

…Друзья с удовольствием уплетали рыбу и продолжали беседовать.

– Мы когда где-нибудь за кувшином сидим… в городе иль ещё где… – с довольным видом говорил Фрагуст, – у нас разговор вечно строится, как по накатанной дорожке: политика, мироустройство и в конце о девках. Предлагаю на рыбалке с этого раза политику не трогать.

Друзья не возражали.

– У… леший! – царь шлёпнул себя по шее. – Вот и комары появились. Комары – отъявленные сволочи. Это самый большой недостаток тёплой половины года. Не пойму, для чего богам взбрело создавать этих тварей кровососущих? Неужели просто так, без особой надобности?

– Зашли на мироустройство, – засвидетельствовал Сермяг.

Разлили ещё. Чарки поднялись, сплотились, опрокинулись. Носы нюхнули хлеба. И вновь за рыбу.

– В каждодневных заботах, в богов-создателей не очень-то и верится, – продолжил Фрагуст и провёл рукой по небу. – Но кто-то ведь это всё придумал. Не само же оно. А если кто-то… то мог бы и не останавливаться. Здесь хорошо вышло, а тут не очень. Получилось: вот вам лето с комарами и вот вам время без комаров, но это зима. Я бы зиму убрал, к чертям лысым. Пускай бы и круглый год с комарами. И Светило пусть посреди неба всегда висит. Чего оно ходит из края в край.

– А как же ночь, звёзды? Сны? – поддел друга замечанием Сермяг.

– Пожалуй, про Светило, это лишнее. Последние слова беру обратно.

– Правильно, забирай, – теперь Сермяг чуть с укором глянул на царя. – Как бы ты тогда во времени ориентировался? А по дням в году? Тут всё очень даже умно устроено. И красиво. Скрылось Светило – день закончился. Поспали. Утром с противоположной стороны взойдёт – и опять новый день.

– Меня вот что удивляет, – вступил в разговор Шрамган. – Как оно под нами проходит? Ведь с другой стороны утром оно же самое встаёт. Получается, земля имеет края не только там… и там, – указательный палец поочерёдно показал по сторонам заката и восхода, – но и там! – палец воеводы теперь был направлен вниз.

Фрагуст встал. Обошёл лавку. Достал изо рта застрявшую меж зубов мелкую рыбью косточку и отщелкнул её пальцем в сторону. Облокотился на жердь между столбами навеса.

– Невозможно поверить в оба расклада, – развивал свою мысль воевода. – Ни в то, что земная твердь вниз бесконечна, ни в то, что где-то там она заканчивается. Вариант с бесконечной твердью отпадает из-за проходящего под нами Светила. Начинаешь думать о том, о чём остаётся, разум выворачивается. Значит, если копать вниз долго-долго… копать, копать… то когда-нибудь ты провалишься! Куда?!

– В ад, – совсем не в утвердительной форме отреагировал Фрагуст.

– То есть земля висит над адом и Светило каждую ночь в него погружается? Сам-то веришь в такое? – парировал Шрамган.

– За счёт чего-то оно должно гореть, – аргументировал в ответ Фрагуст, одновременно достав из-за пазухи трубку и кисет с табаком. – Рассказывают же, что есть на земле места, где огненная жижа наружу выпирает.

– А что тогда зимой? Ад остывает? Раз Светило не греет. Полгода остывание и полгода разогрев? Получается, помирать лучше зимой?

– Получается так, – Фрагуст забил в трубку первую щепотку табака. – У зимних покойников, считай, похороны два раза. Сначала замороженными под еловыми ветками и снегом лежат. А как земля весной отойдёт, к ним ещё раз приходят, чтоб окончательно закопать.

– Давай дальше, – продолжал Шрамган. – Брат с Сестрой приблизительно оттуда же, откуда и Светило поднимаются, однако не горят. Холодные они.

(Тут Шрамган имел в виду две луны, что тоже сами по себе ходят по небу.)

– Так вон и камень в огне не горит. Короче, понятно, что ничего непонятно. Сермяг, ты-то чего сейчас молчишь? – царь даже стукнул ладонью по жерди, вопрошая.

– Боюсь, если что-то скажу, вы меня завтра на «остров сумасшедших» отправите, – еле заметно улыбаясь, ответил Сермяг.

– Да ну брось. Это уж надо что-то сказануть такое… несусветное. Тебе, Сермяг, размеры своего ума не нужно доказывать.

– Говори, не бойся, – резко подшутил Шрамган.

– Тогда лучше всем сесть и разлить ещё, – предложил Сермяг.

Фрагуст сел обратно за стол, отложив пока трубку и кисет в сторону.

Подняли, сплотили, опрокинули, занюхали, заели.

– Почти всё находит свои объяснения, если предположить, что земля круглая, – с таинственной интонацией произнёс Сермяг и стал внимательно наблюдать за реакцией друзей.

Царь с воеводой замерли в ошеломлении.

– Надо понимать, ты сейчас не про блин. Шар? – уточнил Шрамган.

– Про невообразимо большой шар, – утвердительно кивнул Сермяг.

Фрагуст, вместо каких-нибудь слов, издал ртом протяжный и неприличный звук, который больше подходит для отхожего места, нежели для стола. И тут же оба ошарашенных в два голоса залились молодецким смехом.

Прибежал Колб, запрыгнул на лавку рядом с хозяином и стал смотреть на смеющихся, тем же взглядом, что и Сермяг. Собака и человек сидели парочкой, с идентичными выражениями морды и лица. А всем известно, что собака, сильно любящая своего хозяина, начинает мордой на него походить.

Смех усилился втрое, когда Фрагуст указал Шрамгану на эту картину. Видимо, давно хорошенько оба не смеялись и вот прорвало. Загибаясь от смеха, ещё что-то жестикулировали друг другу, что добавляло мощи. Иногда уже просто давились смехом. Шрамган с его несоответствующей мимикой выглядел страшновато.

Звонко, пышно, без стесненья хохот разлетался по округе. Улетал по реке до того берега, сквозил по лесу, заскакивал на угор.

– Это они там без баб так смеются?

– Да, с бабами-то, может, чуть и поскромнее было бы.

Обменялись несколькими словами двое сотников, шедших по краю угора.

На небольшом спаде своего смеха Фрагуст, вытирая слёзы с глаз, смог выдавить из себя:

– Слушай, вы с Колбом, когда рядом, весьма похожи! Умереть, не встать.

– Естественно, – согласился Сермяг. – Столько лет не расстаёмся. Всё время вместе. Так ведь, Колб. Скажи им.

Пёс лизнул щеку хозяина, после чего они нежно прижались головами, ухо к уху.

– Сила любви что вытворяет. Твои черты перенял, – тоже прослезившись от смеха, смог изречь Шрамган. – А умел бы говорить, сейчас бы следом за тобой про шар нам с Фрагом впарил!

Очередной приступ смеха.

Через некоторое время, немного наконец-то успокоившись, Фрагуст снова взял в руки трубку и продолжил набивать её табаком. Вернул себе способность к рассуждениям:

– Да-а, дружище. Ты, конечно, не раз удивлял, но сегодня это что-то особенное. Земля – шар! А мы сверху ходим, значит, по этому шару, и нам повезло, что мы сверху. А то ходили бы под наклоном. И что, если нам идти в какую-нибудь сторону, то земля под ногами станет загибаться под уклон? А ещё дальше пойдёшь, вообще скатишься?

– Тут я пока промолчу. Вижу, вам сейчас и этого хватит, – ответил Сермяг. – Скажу лишь: спрашивал я у людей, которые очень далеко ходили. Ничего такого там они не замечали.

– Сермяг, ну вот я родился очень далеко отсюда, – Шрамган тоже оправился от смеха. – Ещё дальше, чем те, у которых ты спрашивал. Отлично всё помню. Ходили прямо. Давай как-нибудь снарядим корабль, поплывём! Может и сможем отыскать мои родные места. Уж тебе ли не будет интересно. Фрагу диковин всяких заморских привезём. Тигра, например.

Понятное дело, про путешествие было сказано не всерьёз.

– Э-э! Ну-ка, ну-ка! Устроили тут! – возмутился Фрагуст. – Я здесь царь или кто? Засобирались! Не будет такого. Одного меня оставить?! Что, с дерева упали? Шиш там вас вискандские галеры мимо себя пропустят. Размечтались. Захватят, всё отнимут вместе с кораблём. А потом, вон как батю.

– Это я так, Фраг, в мечтах. Не гоняй. Хотя очень хочется в родной деревне оказаться. Мать увидеть… может быть. Да много кого повидать. Меня вот только признать теперь сложно. По знакомым местам прогуляться. Каждое дерево, каждый камень, речка рядом – всё в памяти. Эх! Даже примерно не представляю, где свою родину искать. Правда, шансы узнать ещё имеются… Но с этим шаром, Сермяг, ты перегнул неслабо.

– Конечно! – Фрагуст поспешил вернуть тему о шаре, чтоб поскорей уйти от темы морских путешествий. – Тогда бы и горизонт закруглялся.

– А ты залезь на гору и оттуда посмотри, – возразил Сермяг.

– И что? Это вот ты прошлым годом, в конце лета, в горы уходил, восемь дней где-то шастал… Так ты до самого верха залезал что ли?

– Ну не до самого. Мне хватило того, докуда долез. Взбираться ещё выше – становилось уже трудно дышать.

– Сейчас скажет, что закругляется, – Шрамган внимательно смотрел на Сермяга.

– Мне показалось, что да. Еле заметно, но закругляется. Жаль, линейки с собой не было. У меня есть такая, на маховую сажень. Ещё раз говорю: если иметь в виду невообразимо большой шар, многие вопросы отпадают. И я вам тут сейчас ничего не доказываю. У меня у самого вопросов столько, что башки не хватает.

– Ну, сам посуди, Сермяг, – решил привести кое-какие свои толкования воевода. – Есть верх, есть низ. Вот если яблоко на стол положить, оно кататься будет. С края скатится, упадёт. А шар твой, он где? В воздухе висит? И что на той стороне шара, снизу? Деревья вверх корнями, верхушками вниз растут? И птицы спиной к земле летают?

– Бред какой-то, – присоединился Фрагуст. – Реки, моря… вся вода утекла бы. А без воды и деревья не растут, и вообще ничего не может быть.

– Ладно! Уломали. Сейчас буду содержимое ваших голов дальше плющить. Приготовьтесь, – с заманчивой хитрецой Сермяг посмотрел на друзей.

– Так, подожди! Сбегаю ещё за кувшином. Чувствую, надо будет сразу внутренности-то наших голов смазать, – царь, словно мальчик на побегушках, быстро сгонял до избы. На обратном пути, ещё не добежав до стола, громко сказал: – Теперь давай!

– Так вот, вопросы верха и низа тоже более-менее находят ответы, если вообразить, что всё, где бы оно ни находилось, падает в сторону центра этого шара. То есть низ со всех сторон сходится в одну точку, а верх, наоборот, расходится во все стороны.

Фрагуст повернул взгляд на Шрамгана:

– Ты всё понял?

Тот лишь присвистнул.

А Сермяг ещё добавил:

– Там, на другой стороне шара, птицы летают так же, как и у нас. Переверните шар. Сейчас кто-то там сидит и думает, что это он наверху, а мы снизу.

– Ещё не легче, – Фрагуст разлил по чаркам остатки прежнего кувшина и доразлил из нового. – Слушай, твоя разумность иногда доходит до сумасшествия. Может, там, на горе, к тебе иноземцы прилетали? На лодке с крыльями. На-ка лучше нашего!

Царь пододвинул чарку.

– Ага! Значит, вспомнилось как-никак про тот остров, – посмеялся Сермяг.

– Не-не, ты что! Тебя, даже если ты сдвинешься умом, мы никуда не отправим.

– И на том спасибо.

Ритуал потребления горлодёрки повторился, нисколько не отличаясь от всех предыдущих разов. После чего у царя дошло-таки дело до раскуривания трубки и он подошёл к костровищу зажечь приготовленную лучину.

– По твоим суждениям, если я пойду, допустим, вон туда, – сказал Шрамган и наобум махнул рукой, – буду идти, идти, идти… то когда-нибудь я появлюсь здесь с обратной стороны?

– О как! Ну, белибердень же полная, Сермяг! – воскликнул Фрагуст, разогнувшись с зажжённой лучиной в руке.

– Возможно. Но я же не утверждаю, что так и есть на самом деле. Я лишь предполагаю. Но вопросы-то и в самом деле хоть как-то по полочкам начинают раскладываться. При этом самому не верится. Столько уже всего передумано.

– Может, у тебя и раскладывается, а у меня сейчас полная каша, – Фрагуст вернулся к столу, раскуривая трубку. – Колб, а у тебя? – потрепал пса за ушами.

Колб прижмурился, сложил уши и задрал нос.

День давно уже перевалил за половину и двинулся в сторону вечера. Полуденное тепло пошло на спад. Светило над краем угора подбиралось к гребню западных гор. Костёр потрескивал поленьями. Дым, не шарахаясь по сторонам, уходил вверх. Над берегом резвилась пернатая мелочь. Иногда слышалось, как шальная рыбина плеснётся в реке.

Фрагуст стоял молча, почти без движений, лишь струйками выпускал дым в небо, взгляд тоже был направлен вверх.

Вместе с дымом выскочило короткое:

– М-да.

Двинулся в сторону берега. Пройдя костровище, остановился и повернулся, посмотрев на Сермяга:

– Послушай, друг мой премногодумный. Твои эти догадки, они непонятное только дальше отодвигают. Было непонятно тут, недалеко… А теперь, как ты говоришь, у тебя тут разложилось. Так, леший задери, теперь стало непонятно там дальше. Да ещё сложнее, ещё невообразимее. Без твоего этого шара… вот оно, здесь, плоское… смотри и не понимай. И это проще. А ты нагородил нам, и теперь не понимай дальше и больше, чем было.

– Фраг, ты уже сам говоришь непонятно. Повторить то сможешь, чего наплёл? – прозвучало очередное подшучивание от Шрамгана.

– Смогу. Наверное. Да ну вас! Пойду ловушки проверю.

Царь пошёл к реке, туда, где мостки над водой. Колб увязался за ним. Воевода и будоражитель умов остались сидеть друг напротив друга.

– Слышь, Сермяг, ты сегодня сам себя превзошёл. Правильно, хоть и запутанно, Фраг сказал – нагородил ты нам чего-то запредельного. Может, это и есть то самое, неправильное, что наконец-то довелось от тебя услышать? – криво улыбнулся Шрамган. – Что и думать, не знаю. Нужно время.

Сермяг, подавшись вперёд, вытянул правую руку. Положил её на плечо товарища. Тот сделал тоже самое, зеркально.

– Мне не с кем поделиться думами, кроме вас двоих, – сказал Сермяг, глядя другу прямо в глаза. – Терпите. У меня ещё много чего есть. На разные темы.

Тут донёсся короткий и не совсем уверенный рык Колба. Друзья повернули головы. Пёс сейчас не бежал рядом с Фрагустом, а, остановившись на полпути, сидел с ушами торчком и вытянутым носом, взгляд был устремлён на лес, в сторону по течению реки. Фрагуст продолжал идти к берегу, дымя трубкой и опустив глаза в землю.

– Твой меч где? – спросил Шрамган.

– Рядом, на лавке.

Оба продолжали смотреть на Колба.