Роман без героя

Он покачал головой.

– Сударыня, если подводит средняя школа и журфак, то их пробелы нужно устранять доморощенными, кустарными, так сказать, методами.

Он дружелюбно подмигнул девушке, явно провалившей экспресс-экзамен и смущённо опустившей глаза.

– Дело поправимое, голубушка.

И Волохов, растягивая слово по слогам, продиктовал «писательнице», как профессор назвал девушку, один из «кустарных методов»:

– Са-мо-об-ра-зо-ва-ние. У нас с тобой, надеюсь, ещё будет время, чтобы вывести и без химчистки эти досадные белые пятна в твоей творческой биографии.

В кармане Игоря Васильевича заверещал мобильный телефон. Он взглянул на отображение номера, включил кнопку горомкой связи и хмыкнул:

– Ну вот, на ловца и зверь бежит… Да, Владимир, слушаю тебя…

– Я за рулём, – хрипло и отрывисто послышалось из телефонного динамика, – я преследую его… Он на «Порше», но я не я, если не возьму американца!..

– Володя! Сынок! – закричал в трубку отец, медленно опускаясь на стул. – Кого ты преследуешь? Какого американца?

– Это он! – после паузы послышался хриплый голос Владимира. – Серый посланник. Я его у нашего отделения засёк. Сомнений нет, пап. Это – он! – И только треск эфира и какие-то посторонние шумы.

– Сынок! Володька! – рыкнул в трубку испуганный отец. – Сейчас же прекрати погоню! Ты меня слышишь? Алло!.. Прекрати немедленно. Слышишь?!. Это может всё очень плохо кончиться!

Но Владимир уже сбросил вызов, из динамика слышались только короткие гудки, которые старик воспринимал, как «sos», зов о помощи.

– Дурак… – прошептал Волохов, прокручивая в голове алгоритм своих будущих действий.

Мария, плохо понимавшая, о чём и о ком идёт речь, тревожно спросила:

– Это почему, Игорь Василич?..

– Конечно, дурак! Весь в отца своего.

Будто очнувшись от сна, старик неожиданно для Маши вдруг решительно принялся за доделку головы манекена, к которому начал подключать какие-то приборы.

– Почему – дурак, Игорь Василич? – повторила Мария, сердце которой заколотилась в ещё неясном, но дурном предчувствии. – Преступников ловить – это его профессия. И, кажется, он её искренне обожает свою профессию. А вы – «дурак» говорите…

– А кто же ещё, Машенька? – всплеснул руками профессор, раздражаясь на непонятливость собеседника. – Преследовать того, кого поймать невозможно. Со времён Христа, да нет – гораздо раньше! – его всё ловят, ловят и ловят, а в итоге только мировую скорбь умножают…

Он включил лазерный паяльник, провёл красным лучом по шее «Кена». В комнате запахло горелой кожей…И, как показалось Марии, – кожей человеческой, живой, а вовсе не синтетическим материалом.

– Правда, это трудно, очень трудно понять, – разговаривал Волохов сам с собой. – Понять и принять можно только то, что от Бога. А что сверх того, то от лукавого. Ему ли с лукавым Серым кардиналом тягаться? С этим посланником Люцифера, Мефистофеля, короче, всех этих чёртовых сил, стоящих на страже тайны бессмертия.

Девушка совсем растерялась, услышав это от рассерженного старика.

– Я пойду, Игорь Васильевич! – заторопилась Мария. – Поеду в отдел, подключу ребят ему в помощь… Поеду.

– Да-да, Машенька, – отозвался профессор, не оставляя своей работы. – Помощь ему очень и очень будет кстати. Хотя, думаю, кроме него самого, никто в этом деле не поможет.

Но любопытство, распиравшее представителя второй древнейшей профессии, всё-таки потянуло девушку за язык.

– В каком таком деле? Про какую тайну вы говорите?

В полуденной тишине квартиры, разогретой солнцем и страстями, повисла тягучая пауза.

– Долго объяснять, душа моя, – сказал Волохов, на минуту прекращая начатый демонтаж головы. – Нынешние умники, академики-лауреаты, больше заботящиеся о своём кармане, кресле и звании, чем о самой науке, пользуются старым приёмом рэдукцио ад абсурдум, что в переводе с латыни – доведение до нелепости. Есть такой способ доказательства. Происхождение человека от обезьяны и прочий, прочий абсурд. И с таким абсурдом в башке людей Он, управляя жизненным процессом из Ноосферы, и близко не подпустит нас к главной тайне круговорота жизни и смерти на Земле. Не в ту, увы, колею съехали, а выбраться на целину, чтобы торить истинную дорогу, элементарной смелости, свободной воли, которой Он нас так щедро наделил, не хватает…

Мария неожиданно стало обидно за «академиков-лауреатов», без которых, как она считала, не было бы ни компьютеров, ни смартфонов, планшетов, социальных сетей и самого Интернета – нынешней бы цивилизации просто не было бы! – почувствовала, как в ней просыпается раздражение к этому сумасшедшему «судии». Голосом научного оппонента непонятной ей теории (непонятное всегда раздражает) она холодно проговорила, не спрашивая своим вопросом, а скорее утверждая то, о чём спрашивала:

– А вы, конечно, именно тот, кто этот путь знаете?

Волохов удивлённо посмотрел на девушку и улыбнулся.

– Знаю, милая, знаю. Всё не так сложно, как запутывают эти абсурдисты, мои научные и не очень, оппоненты. Этот путь называется носцэ тэ ипсум. Я его в Гималаях, у подножия священной для Брахманов горы Джомолунгмы нащупал. Познай самого себя, называется. Познаешь – тогда поймёшь и вселенскую тайну, к которой без этого знания лучше близко не подходить. Её, как и кота за хвост, без самопознания не поймаешь.

Мария пожала плечами (мол, у каждого своя правда), схватила сумочку и, не попрощавшись, поспешила к машине.

Волохов тоже пожал плечами, неприятно удивившись такому уходу по-английски (мол, немногое, но много), и вновь углубился в прерванную работу.

– Ах, Мария, Мария… – бубнил старик себе под нос. – Древние говорили, с Востока идёт свет, а не с Запада… Но что с красивой молодой женщины спрашивать? Вся женская журналистика сейчас гроссо модо – в общих чертах, приблизительно. Вовка вот аспирантуру закончил, без пяти минут кандидатом наук был, но тоже ничего не понял. Ни-че-го-шень-ки… А я, старый дурак, не смог ему объяснить. Плохой, видно, из меня учитель… Будем надеяться, что всё как-нибудь да обойдётся…

14.

Владимир мёртвой хваткой профессионального гонщика вцепился в руль своего обрусевшего «француза». Уже четверть часа он висел на хвосте тёмно-серого «Порше Кайена». Машина старшего оперуполномоченного Волохова то чуть не тыкалась носом в бампер скоростного «американца», то отставал от «Порше» так, что Волохов растерянно крутил головой, отыскивая «объект преследования».

На Большой Лубянке «американец», будто играя в салочки с более слабым соперником, подпустил машину Волохова к себе так близко, что Владимир через заднее стекло «Порше» увидел презрительный прищур чёрных глаз водителя, одетого в серый летний костюм, рубашку стального цвета и серый галстук с сочную чёрную полоску. На лице человека в сером старший лейтенант даже подметил снисходительную улыбку человека, уверенного на все сто в своей победе. Но на Ильинке, нагло проехав на красный свет светофора, «американец» смог оторваться так далеко, что Волохов в очередной раз догнал его только на Остоженке.

В Столешниковом переулке обе машины попали в пробку, которая еле тянулась со скоростью неторопливого странника. У Владимира даже мелькнула мысль съехать на тротуар и добежать до рычащего «Порше», который на минуту застыл у пешеходного перехода. И только он прижался к бровке, как человек в сером, будто прочитав его мысли, резво выскочил на пешеходный тротуар, прямо перед носом машины ДПС, в которой дремали два равнодушных к нарушителю гаишника. Присев после прыжка на упругие амортизаторы, и, по хамски развернувшись, распугивая прохожих, тёмно-серый «американец» сломя голову понесся по встречке в сторону Кузнецкого моста, откуда и началась эта головокружительная погоня.

– Врёшь, не уйдёшь, – как заклинание, цедил сквозь зубы Владимир киношную фразу, запавшую в память ещё в детстве. – Я тебе не мышка, а ты, чёрт рычащий, не кошка…Ты у меня, Серый засланец, доиграешься!..

Несколько раз он пытался зафиксировать профессиональным взглядом номер шикарной скоростной машины, но странное дело – даже с близкого расстояния номер не читался. Он не был заляпан грязью, не было на нём ни бумажки, ни листика, которые бы прикрывали часть цифр на регистрационном номере дорогого автомобиля… Номер был в полном порядке. Но цифры, буквы и даже регион, где был зарегистрирован «Порше», как ни напрягал Волохов своё стопроцентное зрение, странным образом не фокусировались и расплывались в глазах полицейского.

Странного человека старший лейтенант Волохов встретил у дверей своего кабинета, когда после оперативного совещания возвращался в свой отдел. Человек, одетый в серый летний костюм, в тёмных очках на носу, перебирая тонкими пальцами чётки, сидел на лавке для посетителей. Коллеги старшего лейтенанта Волохова ещё рано утром выехали в подмосковный коттеджный посёлок, где банда гастарбайтеров ночью ограбила семью предпринимателей. Ключ от опустевшего кабинета был у Волохова. Этот проклятущий замок китайского производства легко закрывалсяНо плохо открывался. По крайней мере, открыть себя он позволял далеко не каждому. Этот «сувальный запор» явно недолюбливал Володю, который столько раз давал себе слово купить за свои деньги новый дверной замок «без заскоков», но всякий раз забывал о китайском механизме с характером.

– Вы ко мне? – спросил Волохов вставшего с лавки посетителя полицейского участка, безуспешно прокручивая в личине ключ от проклятущего замка.

Вместо ответа худощавый мужчина в сером летнем костюме, похожий на мелкого чиновника какой-нибудь управляющей компании, протянул руку в серой перчатке и ровным, каким-то механическим голосом сказал:

– Позвольте, я помогу.

– Ради Бога! – протянул ключ мужичку ключ Волохов, неожиданно обрадованный этим предложением.

– Не поминайте Его в суе, – сказал человек и с пол оборота ключа открыл дверь. – Прошу.

– Простите, но это я, как хозяин кабинета, прошу вас…

Владимир кивнул головой, приглашая посетителя войти.

– Присаживайтесь.

– Премного благодарен, Владимир Игоревич. Вы сама любезность. Знаете, и голосом, и сложением и приятными манерами вы напоминаете мне Бенкендорфа, с которым я сошёлся на дружеской ноге в один из своих приездов в Россию.

«Странный какой-то мужичок, – мелькнуло у Волохова. – Но, честное слово, дежавю какое-то! Во сне я его, что ли видел? И разговор этот, точно, был… И замок он мне также помогал открывать, и потом были какие-то сумасшедшие гонки…».

– Это какого Бенкендорфа? – поинтересовался Владимир. – Уж не того ли, которого в мэрии коллеги взяли с астрономической взяткой в синем чемодане на колёсиках?

Посетитель хрипло засмеялся. Причём, его «ха-ха-ха», звучали раздельно, будто по слогам. Как смех у бездарного породиста на отборочном туре телеконкурса.

– Шутить изволите, господин полицейский? – сказал посетитель. – Вас ведь в школе учили, что тот ваш коллега был гонителем гения чистой красоты… Ай запамятовали? Только всё врут учебники, потому как пишутся сообразно политической ситуации в стране. По заказу властей. А власть, как и потакание ей – грех смертный. И уж любая власть в бедной России совсем не от Бога.

Владимир, пытаясь сквозь очки разглядеть глаза говорившего, спросил:

– Вы, просите, школьный учитель?

– Учитель. Только не школьный.

– Знаете что, давайте только без загадок. У меня очень мало времени.

Волохов поудобнее уселся в своём рабочем кресле, положил локти на стол.

– Скажите, а мы, случайно, не знакомы?

А про себя подумал: «Сделаю втык дежурному. Пускает всяких городских сумасшедших, даже не предупреждая по трубке».

– Дежурного на месте не было, – будто прочитал Володины мысли серый человек. – А мы, действительно, знакомы. Хотя пока только шапочно. Или точнее – зрительно, визуально, как сейчас говорят в Московии. Я, скажем так, хороший знакомый вашего отца.

– И что вас привело ко мне? Э…э, простите, не знаю, как вас зовут, гражданин… – поинтересовался Волохов, начиная припоминать что-то очень важное для себя.

– Вот! – чуть окрасил свой механический голос посетитель. – Это любимое имя всех полицейских мира. Гражданин. Высокое имя. Но за последние лет двести его сильно опошлили…

Волохов демонстративно посмотрел на часы.

– Простите, нельзя ли покороче. У меня совершенно нет времени.

– У вас – да, время уже истекает… А у меня его, как говорится, навалом. Не знаю, право, куда его девать.

– Излагайте суть вопроса! – повысил голос Волохов.

Серый человек скривил рот в едва заметной улыбке:

– У меня, собственно, не вопрос. У меня к вам деловое предложение.

– Так.. – напряжённо протянул оперативник, решив что странный посетитель – рядовой взяткодатель.

– Вы – мне, я – вам. Это универсальная формула отношений между деловыми людьми. Короче, вы мне передаёте серебряную коробочку вашего отца, невзрачную такую штучку, за которой меня, собственно говоря, и послали в ваш растущий как на дрожжах город, в ваше, друг мой, жестокое время… А я вам за это подарю… – Он задумался, будто подсчитывая что-то в уме. – Подарю я вам за эту незначительную услугу к вашим двадцати семи годам, уже прожитым вами на грешной земле, ни много ни мало – век. То есть целых сто лет жизни. Совсем скоро вы станете капитаном, потом майором и, прыгая через ступеньки, к сорока годам доберётесь до генерала. О чём ещё может мечтать человек в погонах, а?

– Что-о? – привстал из-за стола, удивляясь даже не абсурдному предложению сумасшедшего учителя, а совершенно другому факту. Его поразило, что этот серый невзрачный мужичонка, у которого явно поехала крыша, знал о совершенно секретном изобретении отца.

– Ну что? – странно улыбнулся серый человек. – По рукам, Владимир сын Игоря?

– Подумайте хорошенько, – встал со стула посетитель. – Если откажитесь, то ваше время, – он достал из узких брюк старинный золотой хронометр, – ваше время почти истекло. Считанные часы, господин полицейский остались.

С этими словами он направился к двери, а когда взялся за ручку, обернулся и снял очки. Владимира обжёг взгляд чёрных глаз, буравивших его насквозь. И Волохов увидел, как красные искры посыпались из его воспалённых глаз.

– До свидания, – глухо донеслось до Владимира, хотя посетитель не сказал ни слова. – До очень скорого свидания, душа моя.

И только когда он вышел из кабинета, до старлея дошло то, что так настойчиво стучалось в его черепную коробку.

– Да это же Серый посланник!..

Он тут же набрал номер дежурного прапорщика, чтобы тот задержал человека в сером. Но в телефоне раздался механический голос автоответчика, робот произнёс странное сообщение: «Человек, которого вы пытаетесь догнать, будет вам недоступен, недоступен, недоступен…».

Владимир, удивлённый, мягко говоря, странным текстом автоответчика телефонной станции, подбежал к окну. Серый посланец садился в сияющий автокар «Порше Кайен», на котором в столице ездят весьма состоятельные vip-персоны и баловни судьбы. Человек в сером высунулся из открытого окна своей шикарной машины и помахал рукой Владимиру.

– Ну, я не я буду, если тебя не возьму, упырь проклятый! – процедил сквозь зубы опер, у которого проснулся охотничий инстинкт.

И старший лейтенант Волохов опрометью бросился к своему скромному бюджетному «Рено». Но на повороте Владимир резко затормозил – под колёса с дуру бросилась чья-то чёрная собака, величиной с новорожденного телёнка. Пёс, злобно сверкнув жёлтыми глазами, жалобно взвыл, и, хромая, затрусил в переулок, примыкавший к улице со старым московским названием – Варварка.

15.

В 15 часов 37 минут, когда Игорь Васильевич, дав указания Чуркину, садился в свой «таз с болтами», ему позвонил дежурный прапорщик.

– Товарищ Волохов? – представившись по уставу, начал он.

– Да.

– Игорь Васильевич?

– Да-да.

– Товарищ Волохов, старший лейтенант Владимир Игоревич, кем вам являлся?

– Сыном… А что случилось?..

– Машина старшего оперуполномоченного Волохова на улице Варварка совершила лобовое столкновение с автомобилем с красным номером, принадлежащем какому-то иностранному посольству.

– Что с моим сыном?!. – закричал в трубку профессор.

– А вот нервничать так не надо, – после паузы раздалось в трубке.

– Жив?

– В коме. Его и атташе «скорая» в «склиф» доставила. Оба водителя, сын ваш и тот атташе, были в тяжёлом состоянии. В данный момент оба в коме.

Волохов дрожащей рукой вставил в замок зажигания ключ, повернул его – стартер, надсадно подвывая, прокрутил вал, но старая «Волга» не завелась.

– Господи! – взмолился старик, глядя на «торпеду», где липучкой был приклеен триптих – иконки Создателя, Богоматери и Николая Чудотворца в одной пластмассовой рамочке. – Господи! Умоляю тебя, Создатель! Только не его… Не забирая последнее… Лучше – меня! Но его оставь жить. Ты ведь всё можешь… Поменяй нас местами, Ты, управляющий круговоротом жизни и смерти! Я отрекусь от своего проклятого изобретения, я готов к неминуемой встрече с Тобой, к Твоему Страшному Суду, только пусть живёт сын! Умоляю!..

Он ещё раз повернул ключ зажигания. Машина вздрогнула, будто очнулась от забытья, мотор заработал ровно и уверенно. Волохов, включив «аварийку», погнал «Волгу» с места в карьер, распугивая по сторонам престижные иномарки, не ожидавшие такой прыти и нахальства от старого белого «корыта».

В знаменитой столичной больнице, которую все коренные москвичи и москвичи временные называли коротким словом «склиф», он, накинув белый халат на плечи, бегом, не дождавшись лифта, бросился вверх по лестнице. Длинные полы халата развевались за спиной старика, как крылья белого ангела. В реанимацию путь преградил охранник самого сурового вида.

– Куда, батя, разогнался? – развернул старика охранник, взяв Волохова в крутой оборот. – Туда нельзя!

– Сын у меня, понимаете? Сын там, в коме!..

– У кого сын, у кого отец, мать, – пожал плечами больничный цербер. – Сколько их лежит тут, знаешь? Ежели к каждому допускать, то девки замучаются тележки со жмуриками вперёд ногами выкатывать…

– Сын, понимаешь, ты, цербер… Единственный…

Волохов, взявшись за сердце, стал медленно оседать на пол, застланный сероватым линолеумом.

– Ты, батя, не шути… Реанимация не резиновая, – пробасил охранник, подхватывая старика под мышки и усаживая его на коридорный диванчик. – Аня! Тут старичку плоховато стало, дуй сюда, Анка!

Неспешно приплыла толстая медсестра, долго и раздражённо вылезавшая из-за стола, стоявшего перед ординаторской.

Волохов предупредительно поднял руку, останавливая сестру милосердия в исполнении её священного долга.

– Не беспокойтесь, девушка, – бросая таблетку нитроглицерина под язык, сказал профессор, пришедший в себя. – Всё нормально… Со мной всё нормально. А вот как с сыном? Больной Волохов, его после автокатастрофы недавно сюда доставили…

– Волохов? – переспросил проходивший мимо молодой врач в модных дорогих очках. – Это тот, кого эмчеэсники из сплюснутой машины около часа доставали?

– Очевидно, – свистящим шёпотом сказал профессор. – Мне позвонили, страшная авария на Варварке… Сын он мне, сотрудник полиции Владимир Игоревич Волохов…

Врач закивал головой, подтверждая, что понимает, о ком идёт речь.

– Да-да, понимаю, понимаю… Сочувствую. И сын ваш, и этот, с кем он столкнулся лоб в лоб, оба в коме. Пройдёмте в ординаторскую, пожалуйста. Только успокойтесь, ради Бога! Зачем нам два трупа? Успокойтесь. Положение очень серьёзное… Вам правду можно говорить?

Волохов, постаревший за последний час ещё лет на десять-пятнадцать, еле заметно кивнул:

– Говорите, доктор…

В ординаторской было пусто. Молодой врач показал глазами на стул.

– Присаживайтесь, отец.

Волохов нащупал в кармане пачку денег, из которой он ещё утром вытаскивал несколько купюр для вознаграждения Саши Чуркина. Пальцы не слушались старика и почти не гнулись. Дрожащей рукой вытащил всё, что лежало в кармане брюк.

– Вот, возьмите, пожалуйста… Лекарства нынче дороги…И всё дорожают, дорожают… Но жизнь дороже любых пилюль и инъекций.

– Золотые слова, э-э…, простите, не знаю, как вас там…

– «Нас там» Игорь Васильевич, – по привычке не удержался профессор от лёгкого укола, про себя отмечая, что и этот молодой и, в общем-то, симпатичный молодой доктор, отучившись не менее семи лет в медицинском вузе, так и не стал русским интеллигентом в том глубинном смысле этого слова, как его понимал старый профессор. Нет, интеллигентность – это не модные дорогие очки в тонкой оправе и заветный диплом в кармане. Это, уверен был Волохов, генетическая память всех клеток организма. И, само собой, состояние души человека.

– А вас, уважаемый, как величать?

– Альберт Иванович, – протянул руку врач-реаниматолог. – Вам можно просто Алик.

– Возьмите, «просто Алик», – грустно улыбнулся старик. – Спонсорская помощь вашему отделению. Вон, потолок облупился, линолеум нужно заменить.

Доктор Алик всё ещё колебался.

– Бери, говорю, смело, – протягивая руку дающего, сказал Игорь Васильевич. – Это ведь даже не тебе… Это – ему нужно. Лекарства-то нынче как подорожали!..

Молодой врач уже намётанным профессиональным взглядом заглянул в глаза убитого горем отца, убеждаясь, что это не полицейская подстава и не «живец», на которого так любят ловить свою рыбку сыскари из отделов по экономическим преступлениям. Нет, так горе сыграть невозможно. «Живца» в роли подставы всегда глаза выдают. Зеркало души обмануть нельзя. Он, отбросив сомнения, неуловимым движением фокусника выхватил солидную пачку из дрожащих пальцев профессора. Деньги, как у опытного иллюзиониста, незаметно провалились в широкий карман докторского халата, будто их и не было вовсе.

– Всё будет хорошо, – повеселев, сказал он, но, очевидно, вспомнив, о ком идёт речь, добавил уже не так оптимистично: – Надеюсь. А надежда, как известно, умирает последней…

– А можно мне к нему, а? – перебил реаниматора профессор.

– Вообще-то это категорически запрещено, – начал было врач унылым голосом.

Волохов полез в другой карман и удвоил сумму гуманитарной помощи.

– Категорически нельзя, – уже как-то неуверенно повторил доктор. – Но ведь не бессердечные мы роботы… Мы – представители самой гуманной профессии. Поэтому, думаю, можно. Это ведь так по-человечески попрощаться с умирающим…

– С умирающим? –чуть слышно пролепетал Волохов и опять, взявшись правой рукой за сердце и жадно ловя воздух ртом, стал сползать со стула, будто из него кто-то невидимый стравливал из лёгких воздух.

– С больным, я хотел сказать, – поспешил поправиться врач реанимации, возвращая тело старика в прежнее положение. – У вас валидол, – или что вы там употребляете в таких случаях, – есть?

Волохов забросил в рот ещё таблетку нитроглицерина. Кровь ударила ему в лицо.

– А может, не надо, папаша, вам в реанимацию? – осторожно вставил доктор, глядя, как кожа на щеках, лбу принимает нездоровый кирпичный оттенок.

– Надо, – приходя в себя, кивнул профессор, доставая свою заветную серебряную коробочку. – Это моя последняя надежда. И она умёрт последней.

– Запасец медикаментозных средств есть, вижу, – улыбнулся молодой врач, показывая глазами на атманоприёмник. – Только злоупотреблять нитратами не советую – организм ко всему привыкает. И к ним – тоже.

Альберт Иванович поправил полы своего подогнанного по стройной фигуре ординатора халата, беглым движением руки заодно пригладил карман, оттопырившийся от двух пачек «спонсорской помощи» несчастного старика.

Ну, Игорь Васильевич, пойдёмте к уми…, к нашему больному.

Володя лежал на спине, густо увешанный датчиками. Тонкие провода шли к приборам, которыми был заставлен небольшой металлический стол на колёсиках. У стола, сидя спиной к вошедшим, читала книгу молоденькая медицинская сестричка. Волохов даже разглядел намалёванную рыжую бестию и небритого мачо на мягкой обложке любовного романа. Девушка не отрывала глаз от чужой, насквозь фальшивой жизни, придуманной «серийным писателем» для процветающего коммерческого издательства.

– Лариса! – вскричал Альберт Иванович, забывая про режим тишины в небольшой реанимационной палате. – Опять? Ты за пульсом, давлением следи, а не за сюжетными изворотами!

– Ой! – вскрикнула девушка и от неожиданности уронила бестселлер на пол.

– А как второй?

Сестричка нырнула за ширму, где, как понял Волохов, лежал водитель «Порше Кайена», судя по красным номерам, принадлежавшего какому-то посольству в Москве.

– Тоже еле тикает, – вздохнула девушка. – Удивительно, что после такой аварии они вообще ещё дышат… Я по ящику видела, что от их машин две лепёшки на асфальте остались. Пьяные, небось, были… Хотя алкоголем ни от одного, ни от другого не пахнет.

Альберт Иванович, порывавшийся знаками призвать словоохотливую медицинскую сестру к «режиму тишины», но та из-за ширмы не видела его сурдоперевода.