Роман без героя

Потом они долго и страстно занимались любовью. А когда Маша меняла позу, то невольно напряжённо всматривалась в глубину зала. Туда, где стоял этот резиновый человек. Ей даже показалось, что этот «Володя №2» сам развернулся и пристально теперь смотрел на их любовные утехи. Мария прищурилась – ей всегда казалось, что «таким макаром» улучшается резкость взгляда – и зажмурилась от охватившего её ужаса: девушка явственно увидела, как в чёрных глазницах Володиной копии вспыхнули красные глаза. Будто кто-то неведомый и невидимый раздувает угасшие было угольки.

Мурашки побежали по телу девушки. Она хотела сказать об этих своих видениях Владимиру, но сама себя уговорила: «Да чушь все твои фобии, Машка! Это мне показалось. А как отец говорил? Креститься, дочка, надобно, когда кажется».

Так она только подумала. Но не перекрестилась. Володя, уронив голову ей на грудь, уже мирно посапывал и видел, наверное, первый сон. Потихоньку успокоилась и уснула Мария.

12.

Рано утром в комнату, где спасли молодые, «при полном параде», то есть в свежей голубой сорочке и бордовом галстуке в полоску, давно вышедшем из моды, торжественно… нет, не вошёл – вплыл в зал, по другому и не скажешь, Игорь Васильевич. Остатки его былой роскоши на голове были смочены водой из-под крана и тщательно зачёсаны назад. Старик был выбрит, подтянут и свеж, как облупленное яичко. На вытянутых руках он держал большую репродукцию в рамке портрета гениального Энштейна. Великий учёный, словно дразня тех, кто верит, что «этого быть не может, потому что не может быть никогда» показывал свой язык.

– Благословляю вас, дети мои! – голосом церковного дьякона загудел Игорь Васильевич и символично перекрестил влюблённых портретом.

Маша, которой всю ночь снились кошмары и прожигающие насквозь душу глаза-угольки, взвизгнув, вскочила в одних трусиках, с отменной реакцией профессионального боксёра сдёрнула одеяло с ещё полусонного Владимира и в мгновение ока обернулась в него, став похожей на взлохмаченного, но симпатичного молодого трибуна в римском сенате.

Владимир, ёжась от утренней прохлады, поджал накаченные на тренажёрах ноги и жалобно протянул:

– Па-а, ну дай, пожалуйста, поспать…

– Смотри, сынок, – бережно поставив икону на книжный стеллаж, ответил Волохов-старший, – не проспи царствие Божие… Тебе – аль забыл, молодец? – сегодня с Машенькой в ЗАГС идти. Под венец, значит.

– Сходим, только дай ещё минуточку, умоляю!..

– Сходим, обязательно сходим, Игорь Васильевич, – придерживая конец одеяла на упругой груди, улыбнулась Мария. – Вы не волнуйтесь, пожалуйста.

Профессор пожал плечами.

– А я и не волнуюсь, девочка моя. А это – тебе.

Он протянул ей бархатную коробочку, перевязанную красной резинкой, какой обычно в аптеках стягивают пакет с лекарствами.

– Ой, что это?!. – всплеснула руками Маша.

– Ключ от нашего дома, – тихо сказал Волохов. – Когда-то он принадлежал Нине. В наших походах в горы, к которыми мы бредили в молодости, она вешала его на шею. Как счастливый талисман. Оберег, понимаешь?

– Ты не думай, папа мастер спорта по альпинизму, – глухо, в подушку, пробасил Владимир.

– Так вот, – продолжил профессор, – он её всегда оберегал от беды. Лишь однажды, когда она забыла его в Москве… Короче, тогда всё с ней и случилось…

– Ключ, оберег… – прошептала Маша. – Спасибо, Игорь Васильевич. Спасибо вам за всё.

Старик опять пожал худыми острыми плечами.

– Да не за что. Я тебя полюбил, девочка, всем сердцем. Будьте с Володькой счастливы!

И он, резко повернувшись на каблуках, пряча блеснувшую в газах слабую старческую слезу, взялся за ручку двери.

– Ты когда будешь дома, па? – спросил Владимир, разминая тело после сна.

– Спросите, Холмс, что-нибудь полегче, – как обычно, полушутя – полусерьёзно, ответил Игорь Владимирович. – У меня сегодня важный экзамен моему изобретению.

– Угу, – кивнул Володька, стараясь попасть ногой в одну из штанин своих узких джинсов. – Я тебе позвоню.

– До связи! – кивнул профессор.

День Игорю Васильевичу, и верно, предстоял нелёгкий. В тот день он наметил испытание своего атманоприёмника на существе более высокого, чем лабораторная мышка, порядка. Тремя днями раньше, проезжая на своей «Волге» у Кузнецкого моста, он подобрал чуть живую дворнягу, попавшую какому-то лихачу под колёса. Пёс, которого он уложил на пассажирское сидение, жалобно-виновато посматривал на него и чуть слышно поскуливал. Волохов понимал, что часы бедного животного сочтены и никакой ветеринар-кудесник, ни за какие деньги тут уже не помощник. Профессор отвёз умирающую собаку в лабораторию и вручил жизнь пса младшему научному сотруднику Чуркину, попросив того, использовав оставшийся от «Вовскиного клона» искусственный «биоматериал», сделать на трёхмерном принтере точную копию внешней оболочки бедного пса, собачьего тела, другими словами.

В день, когда профессор благословил молодых «на венчание», под которым подразумевал формальную и довольно серую во всех отношениях поездку в регистрационное госучреждение, ни свет ни заря позвонил Саша, ночевавший в лаборатории у «отходящего в мир иной» пса.

– Игорь Василич, Игорь Василич! – горячо зашептал он в трубку. – Информирую, как вы и просили. Наш подопечный вот-вот испустит дух. Всё, кончается, кажется…

– Еду! – коротко бросил в ответ Волохов и, напялив неизменную шляпу, бросился к лифту. Старый лифт работал по требованию своих клиентов, но по утрам, в час пик, его пассажиры давали старику такие пиковые нагрузки, что он, не понимая, куда ехать, просто останавливался между этажами. Так, передохнуть малость от своего долгого и тяжкого шныряния между этажами.

Профессор нажал на кнопку вызова. Автоматика молчала. Тогда Волохов, забыв про свой почтенный возраст, со всех ног бросился вниз по мраморным ступенькам, отполированным равнодушным временем и подошвами обуви всех фасонов и калибров.

– Ишь носятся, хулиганы проклятые! – приподняла голову с подушки чуткая в утреннем сне неугомонная баба Дуся. – Шо б тебе, паразит, башку сломать на наших ступеньках!

Старуха отвернулась носом к стенке, чтобы не дышать стойким утренним перегаром, который исходил из волосатых ноздрей и приоткрытого рта её гражданского мужа, лодыря и альфонса-пропойцы Василия. «У-у, паразит проспиртованный!.. – выругалась про себя дворничиха. – Этому быку пьяному, хучь кол на голове теши, не моргнёть даже… Ща, гадость такая, проснётся и давай канючить: «Дай на жидкий хлебушек!..». Пиво, гад ползучий, так прозвал, дай да дай!. А давалка – пустая, пенсия токмо десятого будет, падла недорезанная!»

Старушка в сердцах лягнула своего сожителя ещё резвой ногой – словно молодая кобылица взбрыкнула! – и чуть было не заплакала над своей судьбой – так она сама себя разжалобила. Но сдержала слезу. Переключившись на шум в подъезде, сокращённая из штата консьержка сосредоточенно раздумывала, кто бы это мог спозаранку так топотать на их тихой лестнице?

Волохов прилетел в лабораторию, трижды нарушив ПДД – один раз проехал на красный и дважды пересёк сплошную линию.

– Ну, как? – только и спросил он, глядя на неподвижное тельце собаки, обвешенное датчиками.

– Всё, отходит… – тихо сказал Чуркин, глядя на показания приборов. – Давление почти на нуле…

Профессор достал свою серебряную коробочку, подключил её к какому-то прибору и замер.

– Игорь Вас…

– Тс-с! – остановил своего верного оруженосца профессор. – Ни слова. Самый ответственный момент. Атманоприёмник настраивается на волну кармы бедного пса… Так, так… Готово!

– Что? – захлопал длинными пушистыми ресницами Сашка, глупо улыбаясь. – Ловушка захлопнулась, да?

– Поймал! – не спуская глаз с приборов, фиксировавших показания датчиков, с охотничьем азартом воскликнул учёный. – Теперь второй, самый ответственный шаг, друг мой Сашка!.. Где твой клон?

– Мой? – не понял Чуркин.

– Да не твой, а клон пса, который ещё вчера был готов.

– А-а! – хлопнул себя по лбу Александр. – Я его подальше от чужих глаз спрятал. Бережёного, сами понимаете… И тема наша шефом не санкционирована…

– Молодец, молодец, конспиратор! Прямо Ильич в разливе! – скороговоркой похвалил Волохов. – Тащи давай сюда новую собачью оболочку!

… Через полчаса надежд и сомнений, тревог и радости от первой трепыхнувшейся приборной стрелочки, пойманный Волоховым в нужном волновом диапазоне Атман собаки, успешно перешёл в новую для себя оболочку. Искусственное тело пса, которое не намётанный на клон глаз вряд ли бы отличил от природного, дёрнулось, как в конвульсии. Потом открылись глаза, собака пугливо вскочила на ноги, будто очнулась от глубокого сна, и гавкнула на своих спасителей.

– Живая! – заорал Сашка и сам же закрыл себе рот рукой. – Живая, мать честная! От настоящей не отличишь!

– Так она и есть – настоящая, – улыбнулся профессор. – Атман, индивидуальная сущность погибшего Тузика, реинкарнировался в новую, устраивающую его во всём, оболочку. Теперь Тузик в ней будет жить лет сто, а то и больше.

И профессор по своему обыкновению быстро-быстро потёр рука об руку.

– Вы гений, профессор!.. – восторженно прошептал Саша Чуркин.

Игорь Васильевич, достав платок, вытер вспотевший крутой лоб, промокнул мокрое лицо.

– Да брось ты упражняться в дифирамбах… Не твой научный профиль, парень.

– Да я бы, если смог бы, вас так прославил, так прославил… – Саша стал подбирать нужное слово, отвечавшему бы прилагательному в самой высокой превосходной степени, но из-за того, что мало читал художественной литературы, так и не нашёл его.

– Помните, Игорь Василич, – любовно глядя на дружелюбно вилявшего хвостом «Тузика», как окрестил их собаку профессор, – в Гималаях, в монастыре, вырубленном прямо в скале, вы рассказывали мне, что в молодости мечтали покорить пик Победы.

– Мечтал, Саша, – вздохнул Волохов.

– Так вот, вы этот пик сегодня покорили.

– Ты так считаешь?

– Однозначно! Слово «пик», насколько я помню, с французского переводится как «высшая точка». Это высшая точка в вашей научной карьере! Пик Победы!

Спортивный Чуркин по-кошачьи мягко запрыгнул на стул, как на трибуну, пьедестал для оратора, и продлжил своё торжественное вещание:

– Пройдёт лет этак…Неважно сколько пройдёт, только обязательно благодарные потомки, которые, благодаря вашему гению…

Волохов запротестовал, маша руками, как ветряная мельница.

– Не перебивайте меня, пожалуйста! – взмолился Саша. – Именно так – благодаря вашему гениальному открытию, получат путёвку в желанное долголетие. И смогут продлевать свою жизнь практически до бесконечности.

– Ну, загнул…

– Да-да, моя научная интуиция меня никогда не подводит. А без интуиции, как вы сами говорили, настоящего учёного не бывает.

– Ну, предположим…

– Так вот, господин гений… Благодарные потомки обязательно назовут пока ещё безымянную вершину пиком Волохова. Мы с вами можем и не дожить до этого светлого часа, но пику Волохова – быть!

– Ну вот, – улыбнулся Игорь Васильевич. – Начал за здравие, а кончил за упокой. Как же нам не дожить до того светлого часа, имея такую коробочку?

Профессор отключил атманоприёмник и спрятал своё изобретение во внутренний карман.

– Я по делам поехал, а ты наведи в лаборатории порядок и Отведи Тузика в наш питомник.

Собака, услышав кличку, радостно завиляла хвостом.

– Это собаке Павлова памятник поставили? – задал Чуркин риторический вопрос самому себе. – Хороший памятник. Я видел. Но собаке Волохова памятник будет лучше.

– Иди, иди, а то сейчас уже сотрудники в лабораторию нагрянут, – напуская на себя начальственный вид, сказал профессор. – Я уехал. На связи!

Волохов уже было взялся за ручку двери, но вспомнил самое важное:

– Да, друг мой, сегодня ночью тебе вновь придётся потрудиться во славу отечественной науки…

– Что там ещё? – без особого энтузиазма, спросил уставший от свалившейся радости Чуркин. – Я эту ночь не спал…

– Ещё только одну ночь, – мягко попросил Игорь Васильевич помощника. – Надо, Саша… Последний штрих к нашей основной работе.

Чуркин откровенно зевнул, сон валил его с ног.

– Нужно доделать лицо Вовкиного клона, а то люди нашей болванки пугаются. Фото сына не посеял?

– Как можно, Игорь Василич…

– Значит, договорились. Да… – Волохов достал портмоне и, не глядя, вытащил оттуда несколько пятитысячных купюр. – Это твой гонорар.

– Бу сделано! – шутливо козырнул Чуркин, пряча деньги, в которых всегда нуждался, в карман. – По-царски, прям…

– Тогда, как охранник спать завалится, я тебе Вовкину голову привезу.

– Бр-р!.. – передёрнул плечами Саша. – Жутковато звучит, шеф.

Волохов смерил молодого геронтолога оценивающим взглядом.

– А тебе бы, брат, тоже не помешало бы заняться альпинизмом. Или самбо, дзюдо, как Володька. Это, понимаешь ли, характер воспитывает. А без характера, увы, тоже нет учёного. Как и без интуиции. Ладно, поздно читать лекции, когда ребёнок уже не вдоль, а поперёк лавки лежит.

Профессор, заглянув в глаза оруженосца, полные незаслуженной, по мнению Александра, обиды, и ободряюще похлопал младшего коллегу по плечу:

– На обиженных не только науку нельзя делать, воду возить и то опасно – выльют в лужу по дороге. Ладно, друг мой, я поехал, а ты всё приготовь к копированию.

Когда за профессором закрылась дверь, Чуркин, всё ещё обиженно сопя, пристегнул поводок к шее «Неотузика», как он сам окрестил воскресшую в новом теле собачонку, и тут вспомнил, о чём хотел спросить профессора.

– А кормить-то Тузика этого как надо? – крикнул он вслед вылетевшему из лаборатории, как на крыльях, выросших у гениального старика после удачного научного эксперимента.

Но Игорь Васильевич уже не слышал своего верного оруженосца. Мавр сделал своё дело. Мавр может уходить. А может и остаться. Как ему, мавру, захочется.

13.

После подачи заявления в районный отдел регистрации актов гражданского состояния, Маша и Володя зашли в ювелирный магазинчик на углу Зелёного переулка, и выбрали два обручальных кольца. Владимир опаздывал на планёрку, поэтому, назвав продавщице размер пальца, на всех газах улетел на работу на своей французской «ласточке» – надёжной и неприхотливой, но главное – недорогой машине «Рено» нашей, отечественной, сборки.

Мария как представительница второй древнейшей профессии имела б0льшую, чем старший оперуполномоченный, степень личной свободы. Специалист по связям с общественностью отдела полиции Северо-Западного административного округа решила объявиться в своём малюсеньком кабинете после обеда. На всякий случай Маша подстраховалась, позвонив дежурному и соврав ему, что до трёх часов будет занята в редакции «Милицейской волны», с лёгкой душой отправилась домой, на съёмную квартиру в Марьину рощу.

Она уже завела своего «немца», как рядом с изящной коробочкой, в которой лежали обручальные кольца, нащупала ещё одну коробочку побольше.

– Ба! – воскликнула она, разворачивая «немца» под запрещающий знак. – Да это же ключ от квартиры, где Вовки живут! И коль Вовка №2, как сказал профессор, совершенно идентичная копия Вовки №1, то и примерю кольцо на палец резинового манекена. Не подойдёт – обменяю.

Маша невольно улыбнулась, вспоминая утреннее «благословение», весёлый домашний капустник, который устроил её будущий тесть. Большой чудак и оригинал. Личность. А личность. А это, считала Мария, обязательное качество мужчины. Личность, характер, и чувство юмора, которое помогает и жить, и сглаживать в отношениях даже с самим собой любые острые углы.

Она подтопила к полу педаль газа, но впереди мешала чья-то нахально медленная белая «Волга». Марии так и пришлось плестись у этого старого «таза» в хвосте. Но какого же было её удивление, когда «Волга» въехала во двор дома, откуда она утром с Владимиром отправилась в ЗАГС, а потом за кольцами.

«Таз», ювелирно вырулив из узкой арки, замер у стены, заняв своё коронное место. Из «Волги» вышел профессор Волохов, крякнул автоматикой, запирая при помощи брелка двери автомобиля. Старый водитель подёргал одну из них, проверяя хорошо ли работает центральный замок, и направился к подъезду.

На лавочке, как вечный постовой, которого ещё до войны с немцами забыл сменить разводящий караула, сидела баба Дуся. Каменным гостем, который пришёл и никак не уходит, застыла её монументальная фигура.

– Здравствуйте, – буркнул Волохов, недолюбливавший соглядатаев любого ранга.

– Здрасте, здрасте, – интригующе процедило «государево око» бывшего элитного дома. – Сегодня какой-то осёл на рассвете с вашего этажа громыхал по лестничной клетке. Слыхали, Пан профессор?

– Нет, не слышал, – сухо ответил Волохов, раздражаясь, как всегда, на свою дворовую кличку – Пан профессор.

Баба Дуся ещё помнила «Пана профессора» в его лихие годы – с рюкзаком величиной с рослого подростка за спиной, в высоко зашнурованных ботинках на подошве, которая тогда называлась «трактор».

– А это не вы ли, случайно, были? – прищурив глаза, никогда не знавшие очков, ехидно спросила вредная старуха.

– Вы мне льстите, мадам! – бросил дворничихе профессор и вошёл в подъезд. На первом этаже, у квартиры №1, которую так и не приватизировала бывшая консьержка, в нос ударил аммиачный запах мочи бабыдусиных кошек и винного перегара её непросыхающего сожителя. «Нет, – подумалось профессору, – таким стервам незачем продлевать их бесценную жизнь. У них другое предназначение в земной биосфере – сами, кому захотят, жизнь укоротят».

– Игорь Васильевич! – окликнула Мария профессора. – Подождите, пожалуйста.

Она пропорхнула мимо любопытных глаз бабы Дуси, которая, покачав головой, смачно сплюнула на цветочную клумбу.

– Седина, блин, в бороду, – ядовито прошипела старая филёрша, – а бес в ребро.

– А-а, – оглянулся Волохов. – Это вы, девочка моя! Ну как, всё путём, как любит говорить Володька?

– Путём, путём, – улыбнулась Маша. – Я к вам на минутку, кольцо примерить Володино…

– Не «к вам», а к себе. Домой.

– Хорошо, – смутилась девушка, – домой.

Они поднялись пешком на профессорский этаж.

– Ну-тес, – остановился около своей двери Волохов. – Открывайте своим ключом свой дом. Я подстрахую. Как в связке.

Маша достала коробочку с ключом, подаренную будущим тестем, уверенно вставила ключ в замочную скважину и легко открыла массивную железную дверь.

– Оковы тяжкие падут… Нет преград для русской женщины!

– Коня на скаку не умею останавливать.

– Да сейчас и кони перевелись.

Профессор вспомнил слова ядовитой на язык бабы Дуси и добавил:

– Одни ослы старые остались.

Они вместе, будто заранее сговорились, прошли в большую комнату, где одиноким перстом, устремлённым к потолку, стояла фигура «Вовки №2».

– У манекена пальцы того же размера, что и у Владимира? – спросила Маша, доставая синюю бархатную коробочку с кольцами.

– Абсолютно идентичны оригиналу.

Девушка подняла глаза и опять невольно вздрогнула.

– А почему у него такая, простите, рожа… страшная?

– Сегодня исправим, – улыбнулся профессор. – Такого красавца сделаю, что залюбуешься! Ладно, ты свои дела делай, я на кухню чайник поставлю.

Маша открыла коробочку, достала кольца. Одно, которое поменьше, надела на свой безымянный палец. Полюбовалась и вязла Володино кольцо. Взяв холодную ладонь манекена для профессорских опытов в свою тёплую руку, она легко надела обручальное кольцо на палец «Володи №2», изготовленного из удивительно пластичного, совершенно незнакомого девушке материала.

– Как для тебя и сделано! – сказала она пластмассовой ростовой кукле. – Ладно, поносил малость, теперь снимем…

Она попыталась снять кольцо с пальца куклы, да не тут-то было – кольцо будто не хотело сниматься. Маша покрутила колечко вокруг своей оси и, приложив некоторую силу, стала медленно свинчивать его с искусственного пальца манекена. И вдруг – это ей не приснилось, не привиделось! – манекен согнул палец.

От неожиданности Мария вскрикнула и села на пол.

– Что там у тебя, девочка? – с кухни крикнул профессор.

– Да кольцо никак не снимается, – отозвалась Мария. – Маловато, должно быть…

– Ничего-ничего, – не выходя из кухни, успокоил Игорь Васильевич. – Разносится.

Маша поднялась с пола и снова потянула за кольцо, глядя в чёрные глазницы манекена.

– Отдай, что не твоё! – твёрдо сказала девушка. – Кому сказала, Кощей!

В прорезях для глазах ярко загорелись жаркие огоньки, но стоило войти Волохову, как они тут же погасли.

– Кого это ты Кощеем обозвала? – засмеялся профессор. – Этого вот?

– Его, – кивнула Маша. – У меня в детстве книжка была про Кощея Бессмертного, так на картинке такой же урод был нарисован. Особенно взгляд – точь-в-точь. Дежавю какое-то…

Волохов, улыбаясь, разогнул манекену палец и легко снял обручальное кольцо.

– У него, как видишь, уже и без подачи биотоков суставы начинают работать… Хорошая модель. Надеюсь, что я не ошибся в своих расчётах и предположениях.

Маша, пряча коробку с кольцами в сумочку, бросила, прежде чем попрощаться:

– Милая, в общем-то, кукла. Этакий Кен с фигурой терминатора. Только, профессор… – Маша сделала шаг назад и оценивающе окинула фигуру «Вовы №2», – умоляю: сделайте ему человеческое лицо, пожалуйста. Лицо нормального мужчины.

Она с опаской взглянула на палец, который так запросто разогнул профессор и погрозила манекену своим розовым пальчиком.

– Кощей! Особенно загорающиеся глаза…Как с книжной картинки из моего детства.

Игорь Васильевич, уже приготовивший инструмент для демонтажа головы с искусственного человеческого тела, спросил, включая в сеть портативный лазер.

– Красавчика сделать?

Мария покачала головой.

– Зачем красавчика? Просто настоящего мужчину. С лицом, ну, как у моего Володи, к примеру.

Волохову явно понравилась, что без пяти минут невестка сказала «как у моего Володи». «Если это не женское лицемерие, – подумал профессор, – значит, это любовь».

– Бу сделано! – неожиданно для себя ответил Игорь Васильевич, копируя интонацией Сашу Чуркина. Он шутливо козырнул девушке, как это делают солдаты в несмешных военных комедиях, и добавил:

– Два Володи в хозяйстве не помешают… Не так ли, душа моя?

Мария рассмеялась:

– Мой отец в таких случая всегда говорил: «Запас свой карман не оттягивает».

Старик приподнял шляпу, которую так и не снял в квартире, задумчиво поскрёб длинным худым пальцем жидкую шевелюру.

– М-да… – протянул он. – Бергман бы сказал в таком случае, что неэтично проводить научный эксперимент с точной копией близкого родственника…

Мария тут же замахала руками:

– Что вы, что вы, профессор!.. Это всё предрассудки старых формалистов и, как их там в Библии называют?.. фарисеев.

Девушка сделала паузу и заглянула в глаза отцу человека, которого она полюбила всей душой.

– Ведь ваш эксперимент – добрый? – тихо спросила она.

– Гуманный, во всяком случае, – ответил Игорь Васильевич. И добавил так же тихо:

– Очень надеюсь, душа моя, что он не прибавит мировой скорби…

– Вот и ладушки! – захлопала в ладоши Маша. – Значит, этический вопрос мы решили.

Мария, уже подпортившая свой лексикон расхожими журналистскими штампами, заключила своё импровизированное интервью с тестем:

– Остаётся получить разрешение у оригинала этого Кена, и вперёд, к новым научным вершинам!.. Я всегда была уверена, что российские геронтологи ещё утрут нос своим американским и западно-европейским коллегам в деле продления жизни человека…

Профессор, слушая эту высокопарную тираду, всё больше округлял глаза, карикатурно изображая крайнюю степень мимического восхищения.

– Мария, – не удержался и перебил девушку Волохов, – никогда не говори красиво. Этому ещё Базаров учил.

– Базаров? – спросила Маша. – Какой Базаров? Это с канала НТВ?

Профессор театрально снял шляпу, что называется, «обнажил голову» и воскликнул, надев теперь на лицо печальную маску трагика:

– Передо мной типичная жертва российской образовательной реформы. Господа, снимите, шляпы. И почтите её минутой молчания…

И тут же, будто переменив роль на сцене, с лёгкой, родственной, укоризной:

– Тургенева читала, голубушка?

– А-а, – протянула Мария. – Это из «Записок охотника».

Морщинки вокруг глаз старика стянулись в пучки, он вздохнул, водружая свой неизменный головной убор на законное и давно привычное для всех место. (Бергман как-то сказал Волохову в ресторане, что в русском языке есть такое присловье – два сапога пара, в научном мире давно знают, что две шляпы – пара; это, мол, шляпы актёра Боярского и профессора Волохова).

Услышав про «Записки охотника», профессор грустно улыбнулся:

– А уж не из записок ли сумасшедшего, госпожа писательница?