90 градусов напротив Солнца

– Допустим, чисто гипотетически, если предположить, что сознание человека перемещается в другой мир, после неких происшествий. Почему у Ивана стало всё по-другому: появились новые воспоминания, он помнит события прошлых версий себя? Вот у меня был случай, я тоже чуть в ДТП не попал: под капающий дождь, как-то задремал на дороге, хорошо кто-то посигналил, когда я стал съезжать в край, к отбойнику… Но после происшествия у меня ничего не поменялось? Мой разум же должен был переместиться? Но я не ощутил никаких перемен, – пожал психиатр плечами и дополнил: – Или у других… Сколько случается катастроф, происшествий?

На что решил возразить Беспалов:

– Андреич, понимаешь… может быть и есть какие-то изменения, наш мозг оберегает нас от тревоги, чтобы мы с ума не сошли, как мозг младенца купирует память о моменте рождения, потому что мозг ребёнка не готов снова пережить этот стресс, а наш мозг, – задумался физик: – Купирует стресс перерождения!.. – А у Ивана такой феномен, он вспоминает некоторые события из других версий мира. Для него нет плавного течения времени и перехода. Кстати, вообще-то, бывают случаи, когда пациенты, после трагедии меняются в своём сознании, начинают понимать другие языки и даже говорить на них. Был один случай: молодой человек, после аварии стал видеть окружающий мир в формулах и геометрических фигурах. В итоге стал лауреатом Филдсовской премии по математике, а ведь до этого он вообще никак не был связан с этой наукой. Травма как-то раскрыла способности…

– Васильич, да, знаю я этот случай, он же задокументирован, это называется приобретённый «синдром саванта». Если так разобраться, наверное, я встречал: десять – пятнадцать подобных случаев, изменённого сознания после травм; и правда, что-то в это есть… – потом он перевёл взгляд на рядом сидящего Москалёва и добавил: – Но это, не похоже на «савантизм», – дотронулся психиатр ладонью, до лежавшего на столе отчёта. – Тут что-то другое…

– Многомировая интерпретация в действии! – улыбнулся Эдуард Васильевич.

– Ну да, ну да… Многомировая… – съёрничал, но где-то в глубине души поверил Митрофанов.

– Да, мой отчёт, что по нему? – разрядил обстановку Иван, глядя, как Алексей Андреевич поглаживает файл с бумагами на столе.

Эдуард Васильевич молча бросил взгляд на Митрофанова и немного кивнул, тот всё понял без слов и заговорил:

– Я не увидел никаких симптомов, связанных с психическими расстройствами. Ваше поведение, ответы на тест, записи с диктофона – говорят о реальности событий, которые с Вами происходили. Предлагаю исследовать активность головного мозга. Пройти Видео-ЭЭГ.

– Видео-ЭЭГ? – изумился Москалёв.

– Это электроэнцефалограмма, с видеомониторингом за всем происходящим, с полной записью обследования. Сможем обнаружить локализацию процессов и Ваше общее состояние. Может проводиться до нескольких часов, в разных состояниях человека: при бодрствовании, во сне, или вдруг… момент ваших видений получиться застать! – с заинтересованностью расшифровал Алексей Андреевич и встал с места. – Ладно, мне надо ехать в Институт!

На этом моменте Беспалов заёрзал и не сдерживаясь, заговорил:

– Андреич, подожди!.. Сразу не отнекивайся и не выпучивай на меня глаза. У нас есть такая возможность?.. Провести анализ активности мозга, в момент эксперимента с «русской рулеткой»?

– «Русской рулеткой»?! – Митрофанов всё-таки выпучил глаза, но скорее от удивления, а не для устрашения. Учёный-психиатр, чуть старше Беспалова, был высокий, под метр девяносто, крепкого телосложения, с небольшим животиком, тёмными короткими волосами и голубыми волчьими глазами, одет в тёмно-коричневый костюм, белую рубашку, коричневый с красноватым оттенком галстук и тёмно-коричневые ботинки. Его выпученные глаза и такая фактура предавала устрашающий вид. Обычно повторно лаборантам и подчинённым ничего переспрашивать не хотелось, но Беспалов, рискнул:

– Андреич, а вдруг это уникальный случай? Возможно, без аналогов в мире, такого, может, вообще не встретится в ближайшие годы, чтобы человек смог это всё осознать и сам прийти в руки к исследователям. При этом не сойти с ума или как-то самоустраниться… Давай! Подумай!

– Эдуард Васильевич, я всё понимаю, я подумаю… А сейчас мне надо ехать в институт!

– Я надеюсь, ты примешь верное решение… – дал наставление Беспалов коллеге перед тем, как закрыл за ним дверь.

Иван с психологом ещё какое-то время обсуждали «падение дома» и его поход к Антону, как вдруг, зазвонил телефон у Беспалова, тот посмотрел на экран.

– Это Андреич, – с надеждой в голосе он сказал Ивану и поднял трубку. Молча выслушал речь звонившего и не раздумывая ответил: – В пятнадцать часов… хорошо, мы будем у тебя! – повесил трубку, посмотрел на Ивана и с едва сдерживаемой радостью, поделился: – Он пригласил нас сегодня, в пятнадцать часов, к себе в институт. Сказал, что револьвер найдёт, всё для исследования будет. – Пойдёмте! Иван, Вы понимаете… это хороший шанс, во всём разобраться!

– Вы вместе со мной?! – удивился Москалёв.

– Естественно! Это такое событие, я как физик не могу его пропустить, да и, возможно, Вам понадобится взгляд со стороны этой науки. Если, конечно… Вы не против?

– Я-я? – округлил глаза Москалёв. – Только за!

Беспалов и сам прекрасно это понимал, задавая скорее риторический вопрос. Его присутствие Ивану будет только на руку.

– Встречаемся в три часа дня, у входа в Институт Изучения Мозга. – подтвердил Иван и стал собираться домой…

Глава 6. Обследование

Митрофанов подошёл к служебному входу оружейного музея, который располагался неподалёку от его института, прошёл через рамку металлоискателя и задал вопрос охраннику, дежурившему за стойкой:

– Доброе утро! Валера у себя?

– Здравствуйте, Алексей Андреевич! Да, должен быть в сто пятом, либо в мастерской.

– Спасибо!

Митрофанов вошёл на первый этаж. Как и предполагал охранник, обнаружил приятеля в своём кабинете.

– Валера, здравствуй!

Валерий Иванович Филатов – аспирант-выпускник кафедры психиатрии, сейчас работал в музее, – экспертом. При обнаружении археологами новых раскопок, анализировал и помогал восстановить события, которые могли произойти на месте останков. Невысокий, полностью лысый мужчина, возрастом около сорока лет, стройный, спортивного телосложения.

– О-о, Алексей Андреевич! С чем пожаловали? – привстал из-за рабочего стола товарищ и протянул руку.

– Валер, мы сегодня проводим исследование активности мозга, один знакомый, учёный-физик, попросил выделить ему револьвер для эксперимента… Что скажешь?

– Интересно… Что же вы задумали?..

Митрофанов немного повернул голову и отвёл взгляд вбок, что выдавало его неловкость:

– Когда-нибудь всё обязательно расскажу, а сейчас это… «тайна клиента». Сам понимаешь…

– Так, ну-у ладно, пойдёмте посмотрим, что у нас имеется.

Они зашли в мастерскую, небольшое помещение, со стеллажами и полками полностью забитыми инструментами. Эксперт подошёл к рабочему столу, открыл один ящик, порыскал там, не найдя, что искал, открыл другой, достал оттуда револьвер, лежащий без кобуры.

– Вот! «Наган» сорок первого года выпуска, только после реставрации, – эксперт протянул пистолет.

– То, что нужно! – кивнул Митрофанов.

– Алексей Андреич, а для вашего тайного эксперимента патроны нужны?

– Один нужен…

Валера с подозрением посмотрел на Митрофанова и переспросил:

– Один? Какой странный у вас эксперимент…

– Валер, ничего странного, просто надо воссоздать события.

– Ну вот, держите коробку, там семь патронов. Только осторожно! Им около пяти лет, мало ли что… – Вы торопитесь? Может, чаю попьёте?

– Спасибо, Валер, но мне надо идти, – ответил Митрофанов, глядя на наручные часы. – Я никак до работы не доберусь, а уже десять почти. В другой раз обязательно попьём! – А, или, если хочешь, может, в обед где-нибудь пересечёмся?

– Алексей Андреевич, а смысл, когда своё тайное исследование проведёте, лучше тогда встретимся, поговорим. А то, чего сейчас сидеть, загадками говорить?.. – с улыбкой договорил Валерий.

– И то, правда! – согласился бывший наставник.

Митрофанов убрал оружие и коробку с патронами в портфель и вышел из мастерской.

– Я провожу Вас! – поспешил за ним Филатов.

При выходе из здания на проходной предательски зазвенели рамки, говоря о том, что в портфеле явно появились металлические предметы.

– Что у Вас? Откройте сумку! – распорядился охранник и встал из-за стойки, наклонившись к турникетам.

Митрофанов послушно открыл портфель и указал на револьвер.

Вдруг вступился Валерий:

– Это я дал, на экспертизу после реставрации. Мне некогда везти, сам знаешь нашу загруженность, вот коллега пообещал доставить…

– Понял, я должен записать в журнале.

– Пишите! – уверенно произнёс Филатов.

Охранник поднял на стойку журнал и что-то начеркал.

– Так, вот, распишитесь! – указал секьюрити пальцем на графу справа, соседствующую с записью: «„Наган М1895“ – передан Митрофанову А. А.»

В начале четвёртого часа, Беспалов и Москалёв стояли на пороге главного корпуса института, в ожидании учёного-психиатра. Монументальное, четырёхэтажное здание пятидесятых годов; перед входом в которое, располагались шесть внушительных колонн, выполненных из камня, высотой до самой кровли. Под кровлей были сделаны капители, украшенные узорами лепнины, соединяющие верхнюю часть колонн с крышей здания.

Митрофанов показался в дверях проходной, увидел партнёров, стоявших рядом с одной из центральных колонн, и подошёл:

– Мы рискуем… бесспорно! – волновался психиатр. – По теории «Квантового бессмертия»… Вы-то выживете, а меня посадят, – пытался пошутить тот, глядя на Москалёва.

– Не посадят, вот объяснительная записка, – протянул Иван файл с листом бумаги. – Плюс я Эдуарду Васильевичу, всё рассказал на камеру! – убеждал Москалёв.

– Да, это так! – подтвердил Беспалов.

– А, что мне ваша объяснительная, сами эксперименты такие… с оружием… разве законны?!

Иван, раздумывая, потрепал свою причёску:

– Нужно ещё какое-то разрешение? Но, где мы его достанем…

– Ладно, будем считать… ради науки! – помявшись, в итоге согласился Митрофанов. – Зря, что ли, собирались, пройдёмте в лабораторию! – И да, ещё… там лаборант, не пугайтесь, я ему всё объяснил.

В помещении площадью примерно пятнадцать квадратных метров: рядом с окном стояли вплотную два рабочих стола, один для врача, другой для техника-лаборанта; с простыми офисными креслами, и дополнительным стулом для пациента, сбоку. На столах было по два монитора, на которых можно было отслеживать состояние испытуемого. На большом мониторе просматривали: данные ЭЭГ, записи с видеокамеры и другие изображения, которые требовалось вывести на экран компьютера. Рядом с большими мониторами, размещались экраны, где-то в два раза поменьше, для наблюдения за состоянием здоровья пациента. Такие были требования, так как Видео-ЭЭГ могло занимать несколько часов.

Москалёв стоял возле кушетки, на которой лежал револьвер, а рядом текстильный чёрный шлем, напичканный разноцветными электродами, похожими на присоски, от них расходились провода, соединяющиеся в пучок и подключённые к блоку-контроллеру у стены. От рук, ног и груди тоже отходили провода, которые техник Егор уже успел нацепить на испытуемого, подключённые к соседнему блоку-контроллеру, передающему данные на мониторы состояния здоровья.

Егор Липчук – рыжий, относительно молодой, техник-лаборант, который обычно ассистировал врачу-неврологу в этом процедурном кабинете. Но сейчас помещение было оккупировано группой во главе с заведующим кафедрой – Митрофановым. Которому пришлось ввести в курс дела техника, так как при этом исследовании, необходим контроль специалиста за оборудованием.

– Присядете! – скомандовал техник-лаборант.

Москалёв послушно сел. Егор намазал его голову токопроводящим гелем и плотно закрепил шлем.

– А теперь встаньте!

Иван встал. Техник его осмотрел, слегка подёргал шлем, потом проверил провода, идущие к контроллерам и системным блокам.

– Всё готово! – отчитался лаборант заведующему, сидевшему на кресле за столом слева.

Беспалов всё это время стоял у стены напротив и внимательно наблюдал, как идёт процесс, услышав о готовности, он взял стул и придвинулся рядом к Митрофанову.

Техник же расположился за соседним столом, чтобы контролировать процесс и работу оборудования.

Учёный-психиатр на большом мониторе открыл окно контроля электрической активности. В программе показывался серый силуэт мозга, на котором отображались жёлто-оранжевые импульсы.

– Фу-ух… ну что ж, начинайте эксперимент! – скомандовал заведующий.

Все трое вжались в кресла, инстинктивно опасаясь последствий.

– Можно попить? – прервал их ожидания Иван. Он не столько нервничал, сколько был в напряжении из-за обстановки. Ему было сложно сосредоточиться, ведь первый раз он проводил эксперимент один, в своей квартире, а теперь надо было направить свой разум на нужный момент времени, абстрагируясь от того, что за тобой наблюдают сразу три специалиста.

Эдуард Васильевич поднёс бутылочку воды Москалёву. Пока тот пил, поинтересовался у него:

– Вы определились, в какой момент времени хотели бы вернуться?

Иван кивал, пив воду из бутылки в это время. Потом, отдавая бутылку, выдохнул:

– Да… определился.

Беспалов отошёл обратно на стул. Все находились в сидячем положении, участники группы вжались, приняв максимально защитные позы, Митрофанов один глаз прищурил, Беспалов прикрыл рот рукой и одобрительно кивнул в сторону Москалёва.

Иван, посчитав это знаком к началу, раскрутил об плечо барабан, поднёс к виску револьвер и немного дрожащей рукой нажал на спусковой крючок…

Выстрела не последовало, а только щелчок курка…

В этот момент на экране большого монитора закончилась вообще вся деятельность. Митрофанов начал водить мышкой по окну, на котором теперь изображалось только серое очертание мозга, и ни одного жёлто-оранжевого импульса. Психиатру, кроме курсора мышки, больше ничего не удавалось обнаружить на силуэте…

«Как так», – подумал учёный. И перестав тщетно двигать мышкой, перевёл взгляд на монитор контроля здоровья. – Этого не может быть!..

– Что это значит? – уставившись поочерёдно в оба монитора, поинтересовался Беспалов.

– Сокращения сердца в норме, ритм… – ещё раз посмотрел на большой монитор Митрофанов, увидя там опять просто серый силуэт мозга, привстал и обратился к технику: – Подключения точно все в порядке?

Тот покачал головой, пытаясь сказать: то ли – «да», то ли – «не знаю», недоумевая, что происходит. Так ничего не ответив, стал бегло осматривать оборудование; а потом Москалёва, стоявшего в шлеме с пистолетом в опустившейся руке, и открытыми «стеклянными» глазами, направленными в стену, которые при этом совсем не шевелились, казалось, он даже не моргал.

Митрофанов повернулся к Беспалову:

– Из него будто пропало сознание, но при этом показатели жизни в норме. Ничего не понимаю…

Вдруг, на мониторе контролирующем мозг, показались всплески, Иван стал очень медленно водить глазами и повернул голову в сторону Алексея Андреевича.

– Зафиксировали? – тихо, неразборчиво спросил «подопытный».

– Зафиксировали… – услышал он в ответ. – Точнее, ничего не зафиксировали… – Невероятно! Я никогда такого не видел. По крайней мере, у живого человека. Жизнь будто вышла из Вас на эту минуту, а потом вернулась обратно, сама, без посторонней помощи. Во сне под снотворным идут импульсы, и в коме, да даже при клинической смерти приходилось наблюдать хоть какие-то импульсы ещё с десяток минут. А тут, по данным мониторинга, сознание будто исчезло! – Митрофанов посмотрел на экран и продолжил: – На сорок шесть секунд, потом опять начали появляться импульсы, сначала в затылочной доле, потом в гиппокампе, а далее по остальным участкам мозга.

– Значит, я правда посещаю другие миры?

– Не знаю… ничего не могу сказать… – Васильич, ты чего скажешь про миры?

– Что я скажу?! Надо подумать!.. – А это мог быть какой-то сбой? – усомнился Беспалов.

– Егор встал, начал ходить по периметру кабинета и проверять соединения проводов, кабелей и целостность щупов, потом сказал:

– Всё цело, никакого внешнего вмешательства в эксперимент не вижу, неисправностей не обнаружено.

Митрофанов выслушал и перевёл взор на Беспалова:

– Даже если это был бы сбой… Повторять такой эксперимент очень опасно, пусть нам повезло, и мы вошли в восемьдесят три процента, что пистолет не выстрелит; хотя вероятность и высокая, но так всегда везти не будет…

– А можно посмотреть записи вместе с вами? – спросил Иван.

– Хорошо! – Егор, сними всё с него!

Техник подошёл, снял все щупы и шлем с Ивана, и сказал, что можно смыть гель под тёплой водой над раковиной, указав на хозяйственную зону в углу помещения.

Иван, приведя себя в порядок, подошёл к мониторам и встал за спинами сидящих учёных.

– Вот, смотрите! – указал Алексей Андреевич на большой монитор, экран которого был разделён на два окна: видеозапись с поведением Ивана, а второе окно – с серым силуэтом мозга, показывающим его активность. – Тут видно, как Вы нажимаете на спуск, так-так… в этот момент вся деятельность прекращается, – указал психиатр пальцем сначала на время, а потом на силуэт мозга, который стал полностью серым. – Смотрите, смотрите!.. Спуск курка и полный исход всех импульсов в этот момент! На обоих экранах зафиксировано одинаковое время. Ваша рука опускается быстро вниз, вместе с пистолетом, и Вы стоите, словно… пустая болванка… – водил Митрофанов рукой, указывая то на одно окно, то на другое. Иван в этот момент следил за ней, пытаясь что-либо понять, а Беспалов просто смотрел с открытым ртом. – При этом жизненные показатели никак не меняются, но… спустя ровно сорок шесть секунд у Вас начинают шевелиться зрачки, потом руки, и-и… Вы поворачиваетесь на меня. – Эти сорок шесть секунд не было никакой активности в голове… А что Вы вообще ощущали в этот момент?

– Знаете… почти ничего! Нажал на револьвер, пытаясь попасть в момент, когда распорол ногу на речке. Чтобы увидеть, что тогда произошло, так как совсем этого не помнил. Голова закружилась, всё в комнате закрутилось в сферу: кушетки, столы, техника. Я опять оказался в месте, похожем на туннель… И вот я подбежал нырять с мостика… а потом уже смотрю на Вас.

Митрофанов нахмурился и спросил техника:

– Есть какие-то соображения на этот счёт?

– Возможно, именно сорок шесть секунд, столько может обходиться тело Ивана автономно, без импульсов мозга, для поддержания вегетативных рефлексов. Потом для нормальной жизнедеятельности, сознание какими-то силами выдёргивается обратно… – высказал лаборант свои предположения.

– Обратно?.. В смысле обратно… То есть Вы все, что… действительно полагаете, его сознание куда-то перемещалось? – выпучил глаза Митрофанов и посмотрел на всех вокруг.

– А как ещё это объяснить? – задал встречный вопрос Егор.

– Молодой человек, я не представляю, как бреши в пространстве, для гипотетического перемещения сознания в параллельную вселенную, может осуществить мозг… – ответил лаборанту Беспалов, почёсывая бровь, при этом закрываясь рукой, словно на подсознании опасаясь ещё встречных вопросов от публики.

А публика в лице трёх человек, в этот момент как раз внимательно смотрела на Эдуарда Васильевича, именно от учёного-физика ожидая ответов…

– Хотя-я… может быть, сам факт измерения мешает зафиксировать импульсы?.. – всё-таки выдвинул предположение физик.

– Почему? – поинтересовался Митрофанов.

– Возможно, мы пытаемся измерить базовые фундаментальные частицы, другими базовыми частицами. Если учесть, что другие пространства могут быть свёрнуты на квантовом уровне, то чтобы наше сознание могло переместиться через эти пространства, оно должно состоять из базовых частиц, не имеющих массы, либо вообще с отрицательной массой, какой в теории может обладать экзотическая материя.

– А такая существует? – усомнился Егор, выглядывая из-за мониторов со своего места.

Беспалов, смотря на него, продолжил:

Так называют любую частицу, которая может обладать нестандартными физическими свойствами, допустим, такими как: отрицательная масса, отрицательная плотность энергии или избегать влияние гравитации. Возможно, из-за этого измерительные приборы не могут ничего зафиксировать. Вот мы и видим серый силуэт. К тому же если это элементарные частицы, прибор не сможет их передать с квантового поля. – Вижу на ваших лицах ещё ряд немых вопросов…

– Интересно, продолжайте!.. – махнул Митрофанов.

Фундаментальные частицы, например: фотоны или кварки, мы не можем зафиксировать приборами из-за их суперпозиции, – это значит, что до момента измерения их место неопределенно.

– Васильич, давай поподробнее про суперпозицию! Только попроще, чтобы всем было более-менее понятно.

– Хорошо. Вот, представьте: частица одновременно находится в нескольких точках, а в момент измерения происходит коллапс – она словно меняется, из волны в частицу, и её можно зафиксировать в определённом положении, но на самом деле это не истинное положение частицы, а то место, в котором частица оказалась из-за самого факта измерения.

– А, то есть прибор не может, а мозг Ивана её определить может? – скептически буркнул Митрофанов.

– Ну… наш мозг много чего может! – заступился Беспалов. – Он фотоны преобразует, в изображение допустим, награждая нас зрением. Почему бы ему не справится с другими фундаментальными частицами, преобразуя их в сознание… Если так подумать, ничего прям невероятного, в этом нет. Вопрос в другом, почему у Ивана это получается? Он может зафиксировать переходы сознания, как-то сам принимать и отправлять частицы, да ещё и запоминать, что меняется и как-то влиять на ход событий прошлого… Ещё интересно – это разовая акция, или в будущем у всех людей так эволюционирует разум… Так сказать… вдруг это следующая ступень эволюции, нечто после разума?! Возможно, существуют какие-то высшие создания, которые именно так сейчас и видят наш мир – одновременно разные возможные варианты, все виртуальные направления, выбирая желаемое развитие событий. Как мы идём по дороге и размышляем, куда свернуть, так они передвигаются во времени и пространстве.

– Так… стоп, Васильич! Какие высшие создания… Расскажи лучше, как нам измерить эти фундаментальные частицы?

– Нужны сверхчувствительные детекторы! Если нам удастся их заполучить, пусть истинное положение мы не обнаружим, но сможем зафиксировать и открыть эту элементарную частицу.

– Если это всё получится, то мы сможем обнаружить, как появляется сознание у человека? Я правильно понимаю? – возбудился Егор.

– Правильно… – подтвердил Беспалов.

И здесь слово взял Иван:

– А почему же раньше не проверяли мозг человека такими детекторами?

– Ну раньше… когда раньше? Вы думаете, это так просто?.. Во-первых – у других людей сознание никогда не уходило в параллельный мир, чтобы потом вернуться. Молодой человек… это уникальный случай всё-таки, а не гулящая женщина!

– А во-вторых? – полюбопытствовал Егор.

– Что, во-вторых? – удивился Беспалов.

– Ну Вы сказали: «во-первых», а во-вторых, что тогда?

– Ой, не обращай внимание, у него так всегда, «во-первых» – и понесло, а там пойди разберись, где уже «во-вторых», – улыбнулся Алексей Андреевич.

– На них влияет какая-то короткодействующая сила, – вот вам, во-вторых. Можно продолжать и, в-третьих, и в-четвёртых. Сейчас не это главное… Надо думать, в какой момент и как зафиксировать нашу гипотетическую частицу.

– Может, как-нибудь назовём эту частицу? – предложил Иван.

Беспалов окатил всех взглядом, заметив вдумчивые лица. Участники группы размышляли… Потом физик немного подумал и предложил:

– С древнегреческого, – сознание можно перевести, как «дианойя». – Предлагаю назвать частицу «Дианон»!

– А почему бы не назвать её «Психон»? – выдвинул свой вариант в ответ, учёный-психиатр.

Беспалов отрицательно покачал головой:

– Похожее название уже есть в физике. «Психион» – так именуется гипотетическая частица в «теории поля сознания Вселенной». – А у нас всё-таки мы пока не знаем, с чем имеем дело. Общее поле Вселенной это или нет, сейчас сказать невозможно. Если при появлении сознания будет обнаружена частица, это будет значить, что она как-то связана с мозгом человека, а потом уже будем исследовать её природу.

– Название «Дианон» ни у каких частиц не фигурирует, – подчеркнул Иван, копаясь в телефоне.

– Ну тогда, логично!.. – подхватил Митрофанов. – Пусть будет её экспериментальным названием. – Что мы имеем? Подведём промежуточный итог: Возможно сознание неуловимое, так как состоит из фундаментальных частиц дианонов, которые мы в перспективе попробуем обнаружить.