Здравствуй, Шура!

06.04.1944

Шура пишет свое 27-е письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша. Вчера получила твое 39-е письмо, из чего видно, что нечасто ты нам пишешь. Пиши чаще и больше про свою жизнь. Насчет переезда я еще ничего не решила, еще холодно. Вот потеплеет, тогда можно будет решиться на переезд. А ты проси отпуск и приезжай за нами, и поедем как пассажиры, будем стоять в очередях и караулить вещи, а то на детей надежда плохая. Спишемся, я соберу вещи и поедем, я сама боюсь в такой далекий путь. Еще раз прошу, Саша, приезжай за нами. Из твоих писем видно, что ты скучаешь по нас и хочешь скорее увидеть у себя. Так вот, когда потеплеет, приезжай скорее за нами. Посади побольше картошки, а то приедь сейчас к тебе, а у тебя есть нечего. Дети тут привыкли много кушать и заметно поправились, да и сама я себя чувствую лучше и поправлюсь, проживши здесь весну. Вере помогу посадить огород, ей хочется посадить побольше. Ей дадут еще земли и на нас столько, сколько она сейчас имеет. И нехорошо будет, если мы уедем сейчас. Зиму нас кормила, а как работать, то мы сели и поехали. Вот я поеду в Ижевск 8-го числа и все разузнаю, как там отправляют эвакуированных, и тебе напишу подробно про все, какое там положение. Пишу у Веры в конторе. Принесли Лёню ставить прививку от оспы, он спит, и я решила тебе писать. Саша, пиши, далеко ли от вас фронт. Кого ты в Сновске видел из знакомых? Ну, пока. Целуем все тебя крепко».

08.04.1944

Жена Шура пишет свое 28-е письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Шлю свой горячий привет. Очень рада, что ты живешь хорошо, одет, обут и сыт, а это главное в жизни. Я работаю дома, работаю за няньку и домашнюю работницу. Куда уж мне ходить в колхоз на работу, если и дома ее полно: сварить, убрать, подшить и прочее. В общем, целый день занята и все никак всей работы не переделаю. Но вот беда – руки болят, пальцы, кожа трескается и чешется. Кажется, до крови бы расчесала, особенно когда руки мокрые. Была у врача в деревне, сказала – экзема. Лекарства нет. Дала направление в Ижевск к врачу по кожным заболеваниям, посоветовала меньше мочить руки, но без воды в хозяйстве не обойдешься. Завтра думаю поехать в Ижевск, зайду к врачу, да узнаю насчет отправки эвакуированных. Нужно кое-что купить на рынке, пошлю это письмо из Ижевска. А потом еще в Ижевске напишу обо всем, что узнала. Пишу, а хочется спать. Всегда поздно ложимся, встаем рано, так что не высыпаюсь. Но это все чепуха. Вера ушла в контору на собрание, а я решила написать тебе. Три дня тебе писала: 5-го, 6-го и 7-го апреля. Сегодня получила твою 40-ю открытку и теперь отвечаю на нее. Насчет вселения к тебе в квартиру семьи – я этого и ожидала, потому что нас нет, а квартира «гуляет». Пускай себе живут, но что за люди? Работают ли они? Вот только плохо, что, когда мы приедем, у нас не будет квартиры, и их трудно будет выселить. Вот, чего я боюсь. А жить вместе нехорошо. Пиши все о них подробно, что они из себя представляют. И живет ли еще твоя малая, варит ли тебе супы? Ты почему-то пишешь все открытки, а в них нечего читать, а хочется почитать большое письмо. Ты пишешь, что не просил еще визы, я тоже еще не узнавала, как увозят эвакуированных на свои места. Вещей у меня много и все нужно. У меня и ведро есть хорошее, а ты пишешь, что не имеешь. Вещи у меня и в деревне, и в Ижевске, в общем, все разбросано. Хорошо, что не высылаешь мне деньги, я живу на всем готовом и так. Вот, покачала Леню, и сон прошел. Вера, твоя дочка, тоже писала тебе, но захотела спать. И оба – Вера и Борик, уже спят. Одна я сижу, пишу. Саша, ты обещал писать часто, а из твоих последних номеров видно, что пишешь редко, с промежутком в пять дней № 39 и № 40, а я не прочь получать ежедневно. Очень скучаю по тебе, кажется, годы прошли, как виделись последний раз. Как хорошо мы жили до войны и как хочется этого теперь. Хорошо бы съездить к моим родным и распить пол-литра. Ведь я теперь сирота».

И снова Шура пишет о рано ушедшей матери, которой жить бы да жить, а она ушла, не сказав ни слова.

«…Никак не могу примириться, зачем так рано умерла моя мама. Отец тоже у меня умер без времени в тяжелые 20-е годы. И мама умерла в нелегкое время в возрасте 56-ти лет, а отцу было 54 года. Теперь ты у меня один остался, и то приходится жить в разлуке. А годы уходят, еще хочется пожить и увидеть хорошую жизнь. Борик по тебе скучает. Иногда шлепну его за дело, так он говорит: «Приедем в Гомель, расскажу папе, как ты меня обижаешь. Я папу люблю, и он меня тоже, вот он тебя набьет за это». Очень был доволен присланной ему твоей открыткой. Спрашивает, почему еще не шлешь и не пишешь отдельно. Ну, до свидания, мой дорогой. Целуем тебя все крепко: Боря, Вера, Лёня и большая Вера, жена твоя Шура. Пиши чаще нам письма».

10.04.1944

Жена Шура пишет мне из Ижевска:

«Здравствуй, мой дорогой Саша!

Шлю привет из Ижевска, куда, наконец, добралась. Хотела купить Вере большой галоши, но дамских не было, только мужские. Вчера вышла из дома в обед на второй разъезд, и только утром кое-как доехали до Ижевска. Всю ночь не спала, очень хочу спать, но некогда, много дел. Буду сегодня ночевать в Ижевске и высплюсь. Сейчас 10 часов утра, поем и снова пойду в поход. Нужно побывать на старой квартире. Сегодня послала тебе две твоих книги. Мою просьбу прислать их тебе не выполнили, и они ждали моего приезда. Я еще раньше, когда уезжала в деревню, оставила вещи и попросила одну нашу работницу переслать тебе книги. А у этой работницы случилось горе, ей было не до книг, а я была уверена, что они пересланы. О переезде узнала, что ехать можно тем, у кого нет детей, потому что близко фронт, и тебе на нас визу не дадут. Придется здесь еще пожить. Пока еще кормят и не гонят. Вечер, 11 часов, хочу спать. Завтра закончу писать, пишу на почте. Послала тебе два пакета писем – сохрани их как ценность. Саша, еще я послала тебе 300 рублей к 1 Мая в качестве гостинца, только ты про деньги в письме не пиши, чтобы Вера не знала. У меня еще есть 800 рублей, и Вера тоже про них не знает. Когда получишь деньги, то в письме «Здравствуй» подчеркни двумя линиями. Деньги используй на себя как хочешь, но только меня не подводи и в письме про них не пиши. Вера все письма читает. Пока. До свидания. Крепко целую, Шура. Иду в поликлинику к врачу с руками».

11.04.1944

А в этот день, когда жена Шура писала в Ижевске свое «заговорщицкое» письмо насчет посланных ею мне денег, я писал ей свое 42-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Сегодня получил твою 22-ю открытку, а ранее 23-ю. Вообще, получил все с 1 по 23, кроме 5,6 и 16. Погода у нас теплая, весенняя, снег тает. Сегодня утром у нас был Василий (это условно о фашистских налетах). Вообще-то, Василий бывает у нас довольно редко, но сегодня заглянул. Как мои ноги? Все было хорошо, а теперь, когда стало сыро – хуже. Но, конечно, не так, как при последнем нашем свидании. Батька работает в Сновске на электростанции, часто болеет. Я у них был в марте. Бываю там не часто. Когда приехал был, да после того через три месяца один раз. Думаю, приехать к 1 Мая. Плохое расписание поездов – за день не смотаешься, а отпрашиваться неохота, да и работы много. Когда был у них в марте, то хоть на день почувствовал домашний уют и семейную обстановку. У них тепло, светло (электричество). Мать была особенно рада моему приезду. Просмотрела, да прогладила утюгом всю мою одежду, дали чистое белье, и я сразу почувствовал облегчение. Вшей стало меньше, и теперь их у меня столько, сколько положено. Но вот беда – по телу пошли какие-то нарывы. Может от того, что я надел батькино белье, а у него есть эта болезнь. Хоть ты пишешь, что послала книги, а их нет. Может, не послала? Приятно читать, что вы хорошо живете. Я тоже живу неплохо, только подходит тепло, а у меня все ватное. Как летом буду ходить – не знаю. Но, может, к тому времени что-нибудь дадут. Гомель постепенно оживает. Уже по утрам слышны гудки, и до разрушенного вокзала проложен один путь. На Советской, в центре, никто не живет, развалины стоят. Тебе, Шура, как приедешь, придется поступать на работу, поскольку дети у нас старше четырех лет. Работаю я много: ухожу в шесть утра, прихожу в десять-двенадцать часов ночи. Дома только сплю, а днем и не вижу, что там делается. У нас на базаре картошка 190 рублей за пуд, а в Сновске 40 рублей пуд. Мука у нас 700 рублей пуд, молоко 40 рублей литр. Я на базаре ничего не покупаю, только изредка прикупаю хлеба. По карточке хлеб получаю 650 граммов, и это мне маловато. Ты мне, Шура, писала не посылать тебе денег, и я не посылаю. Может, обижаешься на это? Насчет посева картошки пока неясно, но землю дадут где-то далеко. Придется садить по частям после работы под лопатку и, наверное, без навоза. Через несколько дней Пасха. Моя малая квартирантка все готовится, она, оказывается, очень религиозная. Я иногда подтруниваю над ней – она злится. Ходит в церковь. Ты уже тоже, может, ходишь молиться? Малая наготовила яичек к Пасхе, значит, и мне перепадет. Она все хотела достать белой муки, да дорого очень. Наверное, обойдется без нее. Ты пишешь, что Борик много гуляет во дворе и пилит дрова – молодец! Недавно из Сновска писали, что ты им не отвечаешь на письма. Получили они письмо из части о смерти Шурика. Да, нет наших дорогих близких: нашей бабушки и Шуры, так и не дождались они лучших дней. Пиши, были ли на могилке у бабушки и сколько это километров от вас? Я тебе, Шура, реже пишу, чем из Акмолинска, но мне это простительно – много работы. Так что не обижайся. Целую вас всех».

12.04.1944

Жена Шура пишет мне:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Поздравляю тебя с 1 Мая! Жаль, что не пришлось праздновать вместе, но не падай духом, скоро мы будем вместе и тогда устроим праздник. Пишу письмо в Ижевске. Ходила сегодня к врачу по поводу моих рук. Врач признала заболевание – экзема. Сказала не стирать, полов не мыть, поменьше иметь дело с водой. Выписала мазь, микстуру пить. Это, говорит, у вас на нервной почве, нужно лечить нервы. Но теперь мне только бы руки вылечить. Сегодня я должна была домой уехать, а из-за лекарства не уехала, Вера будет ругать меня. Ну да как-нибудь дело устроим, и все будет хорошо. Вот беда – спать хочу, время 12 часов ночи, а завтра еще надо кое-куда сходить. Домой ехать – погода ужасная, очень грязно. До свидания. Крепко целую, твоя Шура».

16.04.1944

Жена Шура пишет свое 33-е письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Получила твое 41-е письмо, где ты пишешь насчет супов, телефонистки и верности. Да, может я была неправа, что укоряла тебя телефонисткой, но как-то сердце болит, и невольно пишешь глупости. Конечно, я тебе верю, но вместе с тем думаю, что лучше б я сама тебе варила супы. Конечно хорошо, что ты не голодаешь, это мне приятно слышать. Отвечаю на твои вопросы. Насчет того, как к тебе пробраться – дело довольно сложное. Нужна виза, потом пропуск, имея визу. Вагоны дают только военным чинам на несколько семей. Сейчас больше едут на Украину: Киев, Харьков. В наши края труднее попасть, туда едут только те, у кого нет детей. Из Ижевска в Гомель уехал большой начальник, он сам оттуда, ему дали пропуск, а его жене и ребенку не дали, и семья осталась в Ижевске. Я ездила в Ижевск, но в эвакопункт не ходила, услышала слухи. В наши края едут те, кто вербуется на работу, и только несемейные, одинокие. Я говорила с одним начальником на почте, он сам из Гомеля. Я его спросила, как можно попасть в Гомель, он ответил: «Еще близок фронт, и никто вас туда не пустит с детьми и пропуск не дадут. Ждите, пока отдалится фронт. Я думаю, ехать в этом году». Он одиночка, у него семья погибла. Насчет моих болезней головы и сердца – сейчас я совсем здорова и чувствую себя хорошо. А с ногами ты ходи на лечение, я хочу, чтобы к моему приезду ты был совсем здоров. Здоровье – главное для человека. Пишешь, что была метель. У нас по ночам морозы, но днем тает, снега еще много. Плохо, Саша, что на тебя напали вши, жаль, но как помочь тебе, не знаю. Представляю, какое у тебя настроение, когда эти паразиты не дают покоя ни днем, ни ночью. Из Щорса Аня пишет, обижается, что не пишу им подробностей про смерть Шурика. Но я им писала, видимо, они не все мои письма получили. Обижаются, зачем я взяла похоронную, а я похоронную получила в письме, и вот ее, Саша, я как-нибудь перешлю, а также вышлю письмо, которое сестра пишет из госпиталя. А больше нет никаких бумаг. И еще, Аня сердится за то, что я тебя, Саша, забыла, что не еду к тебе, что тебя вши заели. Пишет, что, будучи у них, ты был очень скучный, и когда она белье постирала, да прогладила, то ты даже повеселел. Ты, Шура, – пишет Аня, – как-нибудь пробирайся к Саше, и ему будет лучше с тобой. Хорошо советовать – пробирайся, а как пробираться – это другой вопрос. Они думают, что им тебя жалко, а мне нет. Напрасно они такого мнения. Мне тебя более жаль, чем они думают. Я все время про тебя вспоминаю. И вот пишут, что я забыла о тебе. Я даже плакала, когда читала их письмо. Будешь дома – передавай им привет. Наверное, будешь у них на 1-е Мая, будете выпивать. Как я вам завидую! И хотя меня не будет с вами вместе, но в душе я с вами. Пишу, а Лёня на руках плачет, мешает писать. Сейчас буду топить грубу, варить обед, покушаем, Лёню уложу спать и напишу вашим письмо в Сновск и Лёне в армию. Ну, пока. Целую, Шура».

19.04.1944

Жена Шура пишет мне 35-е письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Вчера послала вашим в Сновск письмо и Лёне вашему в армию. Писала ему, что его брат Шура убит, чтобы он отомстил паразитам за брата. Борику купила маленькие лапти, и он все время гуляет во дворе и пилит мне дрова. Борик наш поправился и вырос, стал большой. Ты, когда приедешь, то не узнаешь его. Все спрашивает, скоро ли папа мне напишет отдельное письмо. Живем хорошо. Пиши, как дела с огородом и почему его дают далеко? Разве ближе нет земли? Целую крепко, Шура. Пиши чаще. Письмам будем очень рады».

А я в этот же день пишу открытку сыну Боре:

«Здравствуй, сынок Боря!

Пишу тебе отдельно, как ты просишь. Получил твое письмо, которое за тебя писала мама. Учись, чтобы ты сам мог писать письма. Не знаю, приеду ли я за вами, но в конце мая буду хлопотать насчет отпуска. Молодец, Боря, что помогаешь маме пилить дрова. У нас уже снега нет. Когда получишь это письмо, то, наверно, и у вас его не будет. Поцелуй за меня всех и скажи Верочке, чтобы писала мне, а то она, наверное, ленится. Ну, пока. Твой папа».

21.04.1944

Я пишу жене Шуре 43-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Вера получил твои письма №№ 24, 26, 27. Спасибо. Прости, что долго не писал – некогда. Я теперь хожу на работу в шесть утра, прихожу в 11–12 ночи. Устал здорово. Сегодня пришел в девять вечера и пишу письмо при коптилке. Вчера и позавчера был Василь (это условно про налеты). Ты спрашиваешь, далеко ли фронт от нас? Нет, недалеко. Жлобин еще у немца. Насчет земли – у нас уже начинают раскачиваться. Картошки два пуда я уже имею. Не знаю, как удастся посадить. Ты говоришь под плуг, а у меня даже лопаты нет. Насчет приезда к вам не знаю, как это получится. Узнавай, Шура, нет ли в Ижевске кого из белорусов-железнодорожников. Тогда можно было бы просить наряд на вагон. А пассажирским ехать очень трудно. Книжки я не получил до сих пор. Со своими квартирантами живу мирно. Да и меня почти никогда нет, только ночую, так что некогда ругаться. Малая варит супы. Вот, дрова кончаются, и где достать – не знаем. У нас уже нет снега, но прохладно. Лед на реке давно прошел. Я уже писал, что с наступлением тепла у меня будет неважно с одеждой: придется все ватное скидывать, а вместо него надевать те латаные черные штаны, на которых «латка на латке, а в латке дырка». Но ничего, может где и достану новый костюм. От наших из Сновска получил письмо и все никак не отвечу. На этом заканчиваю. Коптилка уже чуть светит, и хочется спать. Целую вас всех».

В это же день жена Шура строчила мне свое 36-е письмо:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Вот уже целую неделю от тебя нет писем. Последнее № 41 я получила 15 апреля и больше нет. Скучно без писем, и я решила тебе написать. Живы, здоровы. Живем хорошо, новостей особых нет. Погода холодная, два дня дуют сильные ветры. Скоро 1 Мая, а у нас еще много снега. Май, наверное, будет холодный и грязный. Думаю, еще до первого мая съездить в Ижевск. Не знаю, как удастся, малого Лёню нельзя оставить. Какая у вас погода? Саша, ты свое слово не сдержал: обещал писать часто, а сам не пишешь. Я, когда была в Ижевске, купила себе 40 открыток, так что есть на чем писать. Борик сегодня гулял во дворе, но скоро вернулся домой, говорит, очень замерз. Пока. До свидания. Целуем тебя все крепко».

22.04.1944

Да, фронт был недалеко, и хождение по ночам без пропуска не разрешалось. Мне был выдан такой пропуск:

«Без предъявления паспорта пропуск недействителен. Паспорт II НУ № 670 706. Постоянный пропуск № 1912 для гражданских лиц. Гражданину Мороз А.А. разрешается хождение по г. Гомель в ночное время до шести часов утра. За передачу пропуска другому лицу виновные подлежат ответственности по закону военного времени».

Подписал военный комендант г. Гомель майор Михайлов.

Так что я из конторы домой в ночное время ходил беспрепятственно.

24.04.1944

Я пишу Шуре свое 44-е письмо. Условие, которое мне поставила Шура насчет получения денег от нее я в этом письме выполнил и слово «здравствуй» подчеркнул двумя линиями. Деньги я, конечно, получил. Когда я начал писать это письмо в конторе, то свет погас, и вот я продолжаю дома при коптилке:

«…За последние три дня я от тебя, Шура, столько писем и посылок получил, что они меня просто ошеломили. Все твои письма до 32-го я получил. Старые письма в двух пачках получил, две книги тоже. Спасибо. В одном из писем ты поздравляешь с 1 Мая, но я его получил гораздо раньше праздника. Очень рад, что живете вы неплохо. Нехорошо, что у тебя экзема на руках, как и то, что у меня нарывы пошли по всему телу. Вот сейчас пишу, а они болят и чешутся. Как видно, простуда, а может от нервности, не знаю. Василь у нас бывает каждый день (это о налетах) и начинает надоедать. А зимой бывал очень редко. Как я уже писал, у меня много работы, и это тоже большая помеха, чтобы писать тебе чаще. Спрашиваешь, как живут мои квартиранты, но я дома только ночую. Прихожу – они спят, ухожу – они спят. Малая варит супы. Картошка пока есть, достал по 50 рублей пуд. Не знаю, как на посев, удастся или нет достать по этой цене, а то придется на базаре брать по 150–200 рублей за пуд. Спрашиваешь, далеко ли фронт от нас – нет, не очень далеко. Из Ижевска ты писала, что есть эвакуированные из наших краев. Меня интересует, кто из железнодорожников и их фамилии. Ты узнай фамилии и напиши. Говоришь, что давно не виделись. Да, уже полгода прошло, как я заезжал к вам, и я тоже хочу увидеться. Часто под утро просыпаюсь и не сплю до утра, в голову приходят всякие воспоминания – и как мы жили на Черниговской в Сновске, и на Сортировке в Гомеле… Хорошее было время. Придется ли еще так пожить – не знаю. Ну, пока. Сейчас нужно тушить свет по некоторым причинам. Завтра докончу (возможно, прекратил из-за воздушной тревоги, они в последнее время участились). Продолжаю 25 апреля. Сейчас иду мимо почты. Решил отправить, как есть. Иду в Управление, нет времени писать, а если отложу, то уже написанное будет лежать в кармане. Целую вас всех».

27.04.1944

Жена Шура пишет мне 37-е письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Вечер, Вера ушла на собрание, я всех уложила спать. Сидела, читала Жюль Верна «Дети капитана Гранта», очень понравилось. Саша, почему не пишешь? Последнее от тебя 41-е от 31 марта, а получила я его 15 апреля. Скоро две недели как нет писем, а знаешь, как скучно без них. Жду каждый день, а их нет. Пишу плохо – перо плохое. У нас дожди, грязь. Охота спать, а Веры нет еще, придется пока не спать. До свидания. Твоя Шура».

28.04.1944

Я пишу свое 45-е письмо жене Шуре:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Сейчас иду из банка. По дороге на базаре купил кусок хлеба 500 граммов за 25 рублей. Хлеба мне не хватает, и я по карточке забрал наперед, так что вчера и сегодня без хлеба. Зашел на почту, ни от кого ничего нет. Живу ничего, только мучают чирьи по всему телу, да, наверное, чесотка. Временами нет терпения, до чего зудит и чешется. У нас уже тепло. Распределяют огороды, но земли мало дадут. Пиши мне фамилии, кто из семей железнодорожников есть в Ижевске и где их мужья? Я с ними свяжусь, чтобы вместе ехать. Ну, пока. Целую всех. Пиши».

29.04.1944

Пишу жене Шуре 46-е письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Сижу на вокзале в Новобелице, жду поезда на Сновск. Поеду на праздники 1 Мая. Билет у меня уже закомпостирован и осталось дело за поездом. Сегодня 29-е, а 1 мая в час дня мне уже надо ехать обратно, потому что отпросился на 30 апреля с тем, чтобы отработать 2-го мая. И это все из-за того, что расписание поездов плохое. Думаю в Сновске кое-что купить, завтра базар. Да свезу белье постирать, а то уже очень грязное. Нарывы на теле не дают покоя, портят все настроение. Земли пять соток мне уже выделили. Картошки на посадку немного имею. Только беда – много работы, и не знаю, когда садить. Ну да ладно, как-нибудь устроюсь. Ну, пока. Пиши. Целую всех».

Сохранилось командировочное удостоверение № 27 от 29.04.1944:

«Выдано Мороз А.А., главбуху первой Дистанции Связи, командированному в Сновскую ШЧ-12 по спецзаданию на три дня, сроком по 3 мая 1944 г. Билет разовый № 934342 от ст. Новобелица о ст. Сновская».

И уже одно то, что удостоверение написано моей рукой и осталось у меня, свидетельствует о фиктивности этой командировки. Конечно же, это мой начальник Жарин Д.Е. пошел мне навстречу и устроил эту поездку со «спецзаданием» для моего свидания с родными в Сновске.

01.05.1944

Я пишу жене Шуре уже из Гомеля:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Поздравляю вас с 1 Мая. Полчаса назад я пришел с Новобелицы, ездил в Сновск. Как выехал в десять часов вечера 29 апреля, так в Сновск приехал 30 апреля в шесть часов утра. Долго стояли в Тереховке. 30 апреля был общий рабочий день, и никого из наших дома не было. Собрались после восьми вечера, распили пол-литра самогона и легли спать. День был холодный, дождливый. Я, приехав, сходил в баню, а потом поспал. После бани в чистом белье мне стало немного легче с моими нарывами. Анька постирала все мое белье и верхнюю одежду. Перед вечером сходил к Оле Пузач, но ни ее, ни Петра не застал. Была только ее мать. Я их не дождался и ушел. Они живут на Костельной улице, там, где они когда-то жили. В этот раз ни к кому не ходил: ни к Лукашевичам, ни к Заикам. Аня купила мне круп, да пол-литра подсолнечного масла. Первого мая я встал часов в восемь и пошел в «Казенный лес». До чего же его проклятая немчура попортила. От старой школы (которая сгорела) и до большой поляны – только пеньки. Дубняк стал такой редкий, нет просек, весь лес изрыт окопами. Говорят, тут много похоронено советских граждан, убитых немцами. В лесу никого не было, не то, что раньше на 1 Мая! Правда, день был прохладный. Из леса я пошел по Луговой на базар, а оттуда к почте. Послушал первомайский приказ по радио. В приказе сказано, что будет салют в Москве, Ленинграде и в Гомеле, и вот сейчас, когда я пишу эти строки, я слушаю салют из орудий. Правда, бьют не очень сильно. Итак, продолжаю. От почты пошел на станцию, узнал насчет поезда. Поезд в час дня. Хотел забежать к тетке, но раздумал и пошел к своим. Там до поезда мать чинила мне белье, поговорили обо всем. Их мнение, что вам еще ехать не следует. Приехали Аниськины и тоже жалеют, что приехали. Их Лушку, Шуркиного товарища, тоже убили на войне. Моя мать обижается, что ты им не пишешь. Все журится по Шурику. Не знает, как картошку посадить. Здоровье неважное, все время с двумя малыми. Батька и Анька всегда заняты на работе. Такая же трудная задача с посадкой картошки и у меня. Землю дали – пять соток в конце Батарейной улицы. Семена тоже имею, а вот времени, чтобы под лопату посадить, нет. Завтра 2-е мая – день нерабочий, но я буду отрабатывать за 30-е. Как я тебе уже, Шура, писал, я часто теперь встречаюсь с Василем (условное). Когда ехал, то в Зябровке встретил его. Так вот, мамино и Анькино мнение, что вам пока ехать рано. Пришли мне по почте две книжки алгебры, которые я у вас оставил. Как я уже писал, все, что ты мне посылала, я получил. Нашим пришло письмо от Петра из Улан-Уде. Лёня тоже пишет довольно часто. Он имеет две награды и был три раза ранен. О Николае ни слуху, ни духу, наверное, погиб. Итак, зажигаю коптилку, завешиваю окна, уже потемнело. Так прошло 1 Мая. Невесело, в общем, даже пьян не был. Закончу письмо, почитаю немного и спать, завтра на работу. В Сновск теперь поеду нескоро. Пиши, как у вас с посевом? Когда будете садить картошку? Много кому нужно отвечать на письма, но я сегодня ограничусь только этим, а те подождут. Сегодня, пока шел с Новобелицы в Гомель, я лишний раз убедился, как много пострадал наш город. Везде идешь напрямик, кругом развалины. Особенно пусто в районе конного базара. Начинает зеленеть травка, и почки распускаются на деревьях. Может, хоть зелень скрасит эту тяжелую картину опустошения. Ложусь спать. Пиши чаще. Целую вас всех».