Здравствуй, Шура!

17.01.1944

Жена Шура пишет мне письмо из Среднего Постола:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Шлю тебе привет. Я уже писала, что живем в деревне у Веры. Как-то не везет: был болен Эдик, после него Борик и Верочка, потом я сама, после меня обратно Борис и Лёня маленький. Сегодня заболела сама Вера и очень сильно. У Бориса высокая температура. Жить бы можно: сыты, тепло, но вот беда – нет здоровья. Писем от тебя не получаю. Тебе тоже редко пишу. Пиши, как жизнь, как работа на Родине. Думаешь ли забрать нас к весне к себе? Пиши про все. Целую, твоя Шура».

19.01.1944

Еще не зная, что мои в деревне, я пишу письмо к жене в Ижевск на улицу Азина, дом 4:

«Здравствуйте, дорогие Шура, Вера и Борик!

До сих пор нет от тебя письма. За все время, что я в Гомеле, получил одну открытку от своего старого начальника из Акмолинска. Сейчас сижу в конторе, одиннадцатый час вечера, буду ночевать тут, потому что после девяти вечера ходить нельзя. Сегодня приписали в милиции в домовую книгу, так что я теперь полноправный гомельский житель. Все мечтаю, когда, наконец, перетащу вас сюда. Теперь еще рано об этом говорить, фронт близко, и холодно вам ехать, а к весне придется хлопотать. Гомель заметно ожил: бегают школьники, бывают базары. Все кругом работают по восстановлению города. Морозов больших нет. Со Сновском связи не имею, они тоже не отвечают на мои открытки. Как вы там живете? Очень жду от вас весточку. Целую всех».

25.01.1944

Я пишу жене Шуре:

«Здравствуйте, дорогие Шура, Вера и детки! Долго не было от тебя писем, и вот сегодня получил три письма: от тебя, от Веры и от Верочки. И как я разочаровался в них! Лучше бы таких писем и не получать совсем! Известие о смерти мамы совсем меня огорошило. Всего ожидал, но только не этой печальной вести. Еще так недавно я ее видел вполне здоровой, жизнерадостной, и казалось, что ей еще жить да жить. Не хочется верить, что я ее больше никогда не увижу, и никогда больше моя заботливая теща не будет суетливо бегать по комнате, покрикивать на дочек и старательного угощать своего зятя. Никогда больше эта мудрая и хозяйственная женщина не подскажет, как лучше жить на свете. Не разопьем больше пол-литра, и не станцует и не споет она украинскую песню. Теща – это название как-то не подходило к ней, и по отношению ко мне она была скорее матерью. И вот теперь моя вторая мать ушла, так и не повидав своей Родины. А как она об этом мечтала. Ведь мы точно договорились, что я вышлю визу, и она приедет опять в Гомель. И теперь, когда это скоро должно было осуществиться, ее не стало. Да, тяжелая утрата! Я весь день хожу как очумелый, ничего не клеится по работе. Смотрю на ее карточку и не верится, что она умерла. Ну что ж, верно так уж бедной суждено. Я знаю, как вам обоим тяжело переживать это горе, но крепитесь, мои дорогие. Ты, Шура, особенно крепись, потому что тебе предстоит нелегкая дорога, и больным ездить ой как трудно! Пока еще близок фронт и виз не дают, но все может очень скоро измениться в лучшую сторону, и тогда нужно будет выезжать в путь вполне здоровой. Я живу так себе. Жизнь еще не вполне вошла в колею, и много есть недостатков. Ты спрашиваешь, что осталось у нас на старой квартире? Я уже писал: ничего не осталось, только проводка. Квартира Шляйцевых провалилась, середины дома вообще нет. А с нашей стороны дом тоже разберут. Я живу на Сортировочной улице, там, где жил Скоробогатов, наш главбух. Имею кровать, тумбочку, стул ломаный, топор и больше пока ничего. Вчера послал тебе 500 рублей. Ты, Шура, не получай большей денег, что от Василя маме шли алименты, а напишите и ему, и в Управление дороги, чтобы денег не высылали, а то, если будешь получать дальше, то подведешь почтовых работников, которые тебе доверили получать деньги. Погода гнилая, мокро, дожди идут. Ботинки расползлись совсем, а в валенках ходить невозможно. Теперь, когда наша переписка наладилась, я прошу тебя, Шура, пиши хоть открытки. Я тоже постараюсь чаще писать. Пиши твои планы насчет переезда. Думаю, что весной визы начнут давать. А самое главное – и ты, Шура, и Вера-большая, примиритесь с мыслью об утере мамы, потому что заниматься самоистязанием нет никакого смысла, и кроме вреда себе вы ничего не достигнете, против факта не пойдешь – мертвые не оживают. Жаль, хорошая женщина была Федотовна, но теперь, к сожалению, осталось только чтить ее память. Ну, пока, дорогие, пишите. Ваш А.М.».

26.01.1944

Жена Шура пишет мне из Среднего Постола в Гомель:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Шлю тебе привет. Ровно месяц, как я не получаю от тебя писем, а без них скучно. Я живу в деревне, а твои письма идут на Ижевск. Ты, наверное, уже получал наше письмо, где мы сообщали о постигшем нас горе – смерти матери. Вчера было сорок дней, как она умерла. Мы ее поминали, сделали обед, звали людей, кто был на похоронах. Живем хорошо, сыты, но очень скучно. Охота скорей попасть на Родину, пожить с тобой вместе. Здоровье мое неважное, чувствую себя плохо, дня четыре совсем болела. В общем, сыта, а здоровья нет. Думаю на днях поехать в Ижевск за письмами. До свидания, дорогой, крепко целую. Твоя Шура».

28.01.1944

Я пишу письмо жене Шуре в Средний Постол:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Шура, я уже раньше просил тебя выслать мне книжки. Наверное, ты не получила того письма. Вышли, пожалуйста, очень нужны эти книги. Я знаю, что после смерти мамы вы все находитесь в удрученном состоянии, но нужно взять себя в руки и не поддаваться унынию. Все равно ничего не изменить, матери не воскресишь, а здоровье испортишь. Как живете? Какие планы насчет переезда в Гомель? Пиши, жду. Ордер на квартиру у меня уже есть, и будут брать плату. Будет комната, а может и две. Квартира неплохая, но без тех удобств, что были у нас раньше. Я от тебя получил пока только одно письмо в Гомель. От Веры имею письмо и от Верочки две открытки. Пишите. Целую все. Не горюйте».

29.01.1944

Жена Шура пишет мне открытку:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Шлю тебе свой привет! Дорогой, я попала в Ижевск, получила от тебя пачку писем, но все неутешительные. Живу я в деревне, как уже писала. Живу хорошо, все сыты. Очень спешу, на базаре ожидает лошадь. Хотела тебе выслать денег, но, к большому огорчению, деньги не принимают. Книги тебе вышлю. Шура».

30.01.1944

Я пишу жене в Средний Постол:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Шура, я послал тебе 500 рублей, напиши о получении. Получил еще две открытки от тебя. Связь налаживается. Вчера получил ордер на две комнаты, не знаю, удастся ли сохранить их за собой до вашего приезда. Визы на переезд пока не дают. Когда наши попрут немца за Жлобин, тогда, возможно, станут давать визы. Вчера получил теплую фуфайку и штаны, так что одет неплохо, а вот с ботинками ерунда – совсем рваные. Но ничего, скоро, может, тоже дадут. Сегодня купил себе буханку хлеба за 50 рублей, небольшую. Со Сновска пока известий не имею – не пишут. Пиши, как живешь? Как дети? С едой как? Пиши свое мнение насчет переезда. Решишься ли ехать сама, когда пришлю визу? Меня за вами могут не пустить. Как Эдик? Прошла свинка? Ну, пока».

31.01.1944

Жена Шура пишет мне письмо:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Съездила в Ижевск, получила от тебя пачку писем. Как я уже писала, мы живем в деревне у Веры. Когда ездила в Ижевск, то получила письмо и похоронку. Пишут, что Шурик убит около Житомира в селе Цариновка. Подумай, какое горе! Как жаль бедняжку. Он так хотел увидеться с родными. Плакали мы все по нему. Каждый день новости нехорошие. До свидания. Шура».

02.02.1944

Я пишу жене в Средний Постол:

«Здравствуйте, мои дорогие!

После ваших писем о маме я больше от вас ничего не получал. Знаю, что вам не до писем, но падать духом совсем не следует. Возьмите себя в руки – у вас по паре детей, и хоть бы для них вы поберегли себя. Ты, Шура, как видно, мало моих писем получила. Виз не дают. Пиши, много ли у тебя вещей, и выйдет ли вес на 50 кг багажа? Сейчас десять часов вечера, пишу дома при коптилке. Живу в квартире на 2-ой Красной, в окнах стекол мало, больше фанеры. Обещают ремонт. Осталась со мной одна телефонистка, все уже переселились, кто куда. Вчера сушил валенки и один сжег, остался в рваных ботинках. Идут дожди, снега нет. Обещают дать ботики. Ложусь спать. Целую всех».

06.02.1944

Я пишу жене Шуре в Средний Постол:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Я все волновался, что нет от вас писем, а теперь волнуюсь, получая их. То смерть любимой бабушки, то болезнь всех вас. И все не слава Богу. Как Борик? Как Вера? Борик, видно, свинкой болел, это детская болезнь, а Вера чем? Она взрослая и свинкой, как будто, болеть не должна. Желаю вам всем выздороветь. Шура, пиши, послала ли мои служебные книги? Получила ли 500 рублей и те 300 рублей из Акмолинска? Какие мои письма получила? Цены у нас такие же, как у вас. Целую всех».

07.02.1944

Жена Шура пишет мне из Старого Постола:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Шлю тебе привет. Я тебя совсем забыла, то есть перестала часто писать, но, думаю, ты не обидишься, ведь у меня такое большое горе. Одно горе не забыла, на тебе другое: мне прислали письмо, что Шурик Гаврилов убит в Житомирской области, село Цариновка, и там же похоронен. Выслали письмом его фото и наше одно, на которой я с тобой, видимо, ты ему посылал. Очень жаль беднягу, хороший был парень, все плакали. Все письма я получила 28 января, когда ездила в Ижевск после месячного отсутствия там. Ты тоже, Саша, стал мне реже писать, чем раньше. Я получила твои с 6-го по 17-ое – это за целый месяц, седьмого я от тебя не получила. От Лёни было письмо, он жив и здоров, наше письмо он получил и рад ему. Получила от Лёли Станюнас письмо, спрашивает, когда поедем домой? От ваших почему-то писем нет, хотя я им писала. В одном из писем ты пишешь про нашу тесную квартирку. Лучше бы я жила в тесной, а не в большой, как теперь, квартире, а чтоб жива была моя мама. Живем пока хорошо: сыты, дети здоровы, хотя после смерти мамы все переболели. Но я вот заболела, у меня ангина – в горле нарыв, болею десять дней, ничего не ем – невозможно глотать, пью горячее молоко. На восьмой день прорвал вечером нарыв, но мне было так плохо, я не разговаривала, думала, задушит. А на следующий день заболело горло с другой стороны, теперь мучает. Очень похудела. Хоть бы поправиться скорее. Вера с Верочкой ушли по делу. Дети спят, а мне не спится и решила написать тебе. Плохо писать, свет плохой. Ну, о себе я написала, а как ты живешь, как здоровье, как ноги? Пиши обязательно о здоровье, питании, получаешь ли хлеб? Пиши, цел ли дом Станюнасихи, живы ли ее родичи? Пиши, где взял кровать и сковороду? Видел ли Олю Пузач? Если видел, то о чем вы говорили? Где сейчас работает твой батька? Ты писал, что выехал домой, а где он сейчас – ни слова. Пиши, как выглядит мама, наверное, постарела? Как Аня? Как их здоровье? Денег не высылай, пока я не напишу. Я сыта, ты береги себя, что-нибудь покупай. Ты спрашиваешь насчет переезда, но я не поняла, как будут везти эвакуированных, напиши более ясно. Да, я тебе от души завидую, что ты на Родине. Не знаю, как будем к тебе добираться, ведь багаж и дети. А барахла соберется порядком. Если б везли эшелоном, а так не знаю, что делать. Эшелоном хоть бы и два месяца ехали, но знали, что доедем до места без пересадок. Пиши свое мнение. А на Родину очень хочется – надоело жить врозь. В деревне скучно, радио нет, нигде не бываю, даже не знаю, что делается на фронте. Тяжело так жить, но что поделаешь, раз так пришлось. На январь на всех троих получила карточки в Ижевске, а на февраль – здесь. Дают мукой по 200 граммов на человека в день. В общем, хлеб есть, картошка, капуста, мясо и молоко тоже. Наверное, у тебя с питанием плохо? Кто из нашего дома вернулся? Кого еще встречал в Гомеле? Жив ли Авраменко с женой? Что тебе сказали в Калуге? Где ваше Управление? Пиши вашим, чтоб отвечали мне. Переписываешься ли с Иваном? А, может, Коля пишет тебе? Пиши чаще, в твоих письмах мне отрада и покой. Письмо написала, а моих еще нет. Крепко целую. Твоя Шура».

11.02.1944

Я пишу жене Шуре в Средний Постол:

«Здравствуй, Шура и детки!

Получил твое четвертое письмо. Не радует, что ты пишешь. То мама умерла, то у Борика температура 40. Жду следующего письма и все гадаю, как он там? В квартире делают ремонт. За две комнаты в 22 кв. метра плачу 35 рублей в месяц. Живу пока с оной телефонисткой Высоцкой, может, ты ее знаешь, такая невысокая. Насчет переезда вас пока неизвестно, виз не дают. Фронт близко, слышны артобстрелы. Жду твое мнение о переезде. Меня за вами, как видно, не отпустят. А твои вещи уложатся в 50 кг багажа? В Сновске не был, и от них почему-то ничего нет. Поезда до Сновска ходят, но из-за работы не могу съездить. Целую всех».

13.02.1944

Я пишу жене в Средний Постол:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Получил сегодня от вас три письма, спасибо, что не забываете. Очень волновался за Борика, но оказалось, что и он, и вы – все уже здоровы. Но зато какую печальную новость ты мне сообщила. Не успел оправиться и примириться со смертью мамы, как ты сообщаешь о гибели моего брата Шурика. Бедный Шурик! А как он хотел увидеть свою мать, а она его. Пишу, а у самого слезы. И почему сразу так много напастей на нашу голову? Мне из Сновска не отвечают. Может, узнав о смерти Шуры, убиваются, а, может, еще какая беда? Напиши подробно, кто и как сообщил тебе о гибели Шурика? Пишет ли вам Толик? Передо мной фотокарточки Шурика, его письма. Часть писем, кажется, я оставил у тебя, храни их как единственную о нем память. Я тебе послал 500 рублей, получила ли? И, пожалуйста, не шли мне денег, а то будем только гонять их туда-сюда и тратиться на почтовые расходы. Я-то один проживу, у меня про вас голова болит: как вы там? Так что прошу – не шли. Я по 50 рублей пуд картошки достану и не пропаду. Мне обещали привезти из Репок. Виз не дают, фронт близко, и вам еще рановато ехать сюда. Тут еще слышна стрельба, и не дело мешать фронту перевозками семей. Потерпите еще. Уже недолго осталось распроклятым фрицам до погибели. Скоро их наша Красная армия сметет с лица земли. Сволочи, убили нашего Шурика! Сегодня выходной. Сижу весь день дома, только сходил на базар и купил стакан махорки и книжку Чехова, а то без книг скучно. Сделали ремонт и побелку. Осталась на квартире телефонистка Высоцкая, и живем пока вместе. Она варит супы и вообще хозяйничает. Трудновато с дровами. Погода мокрая. Ботинки развалились совсем, валенок один сгорел. На днях обещают дать ботинки. Получил новую фуфайку, штаны и шапку. Имею тюфяк. Вши никак не пропадают, как я с ними не борюсь. Был в бане несколько раз, но пройдет день-два, и их опять полно. К тому же, мешает эта моя квартирантка, при ней бить не будешь, а она дома почти всегда. Недавно получил письмо от нашего Ивана, он едет за Киев, адрес не дает. В Гомеле его квартира сгорела. Пиши чаще, как живете? Как малые? Верочка все спрашивает, когда заберу вас? Сегодня я ей пишу тоже. Хорошо, что вы все снова здоровы. Пока. Целую всех вас».

13.02.1944

Жена Шура писала мне письмо:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Вчера получила твое 21-е письмо, написанное на деревню. Итак, ты наши письма получил, узнал о нашем большом горе. И как я теперь сама доберусь до Родины, дорога такая длинная, просто не знаю, что делать. А на Родину охота, чтобы пожить спокойно. Я же теперь не живу, все в зависимости от кого-то, сама себе не хозяйка. Охота пожить, как раньше жили, и жизнь у нас была хорошая: здоровы, сыты, в комнате тепло, обуты-одеты, что еще нужно? Саша, пиши, как здоровье, как твои ноги? Почему-то об этом ни звука, а ты уехал от нас совсем больным. Пиши все подробно. Сейчас, когда пишу тебе, все спят. Как у вас с хлебом, где обедаешь, какие цены? Сколько получаешь зарплату? Зачем так много послал мне денег, а сам с чем остался? Ты больше мне деньги не шли, я напишу, когда высылать. Поддерживай свое здоровье. Из Акмолинска 300 рублей я не получила, наверное, пропали. А 500 рублей получила. Хочу съездить в Ижевск, есть дела и мыло нужно купить. Вот беда – морозы большие. После болезни уже оправилась, только слабость и большой аппетит. Я уже тебе писала, что Шурик ваш убит 21 ноября. Подумай только – погиб, бедняга. Мама узнает – будет очень плакать. Свет плохой, пойду спать. Привет от Веры. Все целуем крепко».

15.02.1944

Из Среднего Постола пишет мне жена:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Получила твои письма, спасибо. Пиши чаще, я в твоих письмах нахожу покой, а то после смерти мамы на душе так тяжело. Только тогда я маму забываю, когда усну, а так все время думаю, как это все случилось неожиданно. Мама была такая здоровая, казалось, ей можно было жить да жить еще. Мы много плакали по ней и сейчас еще плачем. Всего обиднее, что, умирая, она не сказала ни одного слова, не дала никакого совета. Ты верно пишешь, Саша, что мертвые не воскресают, и я маму утеряла навсегда. Жаль маму, пусть бы еще пожила. Итак, наша переписка с тобой наладилась. А где тебе дают квартиру? Есть ли сарай? Постарайся достать дров, вообще обзаведись всем нужным, у нас же ничего не осталось. Будет ли огород около квартиры? Неплохо, если ты посадишь огород, как делал это в Акмолинске. Какие у тебя планы в этом году? Может, ты приедешь за нами? Я думаю, что мне самой не доехать, много барахла наберется, а если все оставить, то сами будем ходить голые. Не знаю, что и делать: на Родину охота и страшно, боюсь ехать. Посоветуй, как быть, может, тебе дадут отпуск, и ты нас привезешь? Ты мужчина и с тобой было бы лучше ехать. Вера тебе писала, но не знаю о чем. Лукашевична узнала про смерть моей мамы и очень жалеет. Вот проснулся Лёня. Пишу, а он на руках. Когда я была в Ижевске 28 января, то просила, чтобы выслали тебе книги, обещали это сделать. Может, в конце месяца я поеду в Ижевск, и если не выслали, то отправлю тебе книги сама. Письмо начала днем, а заканчиваю вечером. Вера на собрании, я всех уложила спать и пишу. Напрасно послал нам деньги, лучше бы купил себе обувь. Береги свое здоровье для нас. Мы живем хорошо, сыты. Из Челябинска пишет Толик, что плохо живет. А те деньги, что ты выслал, я думаю послать Толику. Из Щорса писем нет. Стоят морозы. Вера ходит в школу, Борик играет во дворе. Я нигде не бываю, все время дома. Пиши почаще, я постараюсь отвечать на твои письма. Крепко целуем тебя все».

18.02.1944

Я пишу жене Шуре в Средний Постол:

«Здравствуйте, мои дорогие!

После получения твоей седьмой открытки вот уже дней пять ничего от вас нет. У нас похолодало, ветер, в комнате холодно, дров мало. В дополнение к фуфайке и штанам получил вчера ботинки. Так что одет тепло. Достал два пуда картошки по 50 рублей за пуд, так что сыт. По-прежнему из Сновска не имею вестей, хотя писал им. Почему не пишут – не пойму. Не шли мне деньги, пожалуйста, лучше побереги их для своего переезда, будут нужны. Да и вообще для обзаведения хозяйством нам будут нужны деньги. Рад, что вы уже выздоровели. Пиши, жду. Целую вас всех».

19.02.1944

Шура пишет мне свое 15-ое письмо из Среднего Постола, колхоз «Луч»:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Уже несколько дней нет от тебя писем, скучно. Вера ушла на собрание уже давно. Лёня часто просыпается, так что спать нельзя. Вчера Вера и Борик ходили в кино, пришли поздно, я не спала – ждала их, поэтому сегодня хочу спать. Живем хорошо: сыты, тепло, но на Родину хочется. Как-то тяжело жить тут, мама не выходит из головы, никак не примирюсь с мыслью, что ее больше нет. Все жду, будто она должна вернуться. Каждый день вижу маму во сне. Как твое здоровье? Пиши мне чаще, пиши о всех новостях. Кто тебе пишет? Целую, Шура».

21.02.1944

Я пишу жене письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие!

Давно не получал от вас писем: или редко пишете, или опять какое несчастье. Вчера получил письмо из Сновска. Они послали первого февраля, а я получил 20-го февраля. Пишут, что все переболели гриппом. Хочу к ним проскочить, да все не получается – работы много. Как я писал, я уже одет полностью. Вот только вшей никак не выведу, кусаются проклятые. Как вы живете? Визы пока не дают, фронт близко. Следите за сводками, когда наши возьмут Жлобин, тогда, возможно, дадут визу. Записался на землю под картошку. У нас морозы, а недавно были оттепели. Жду с нетерпением ответа. Целую всех».

22.02.1944

Я снова напоминаю почте о розыске 300 рублей, посланных Шуре в Ижевск из Акмолинска.

23.02.1944

Я пишу жене в Средний Постол:

«Сижу в комнате один. Моя квартирантка на дежурстве, она сварила мне суп и ушла. Я только что привез две шпалы на отопление. Очень трудно вытягивать их из мерзлой земли, но отапливаться надо, ничего не поделаешь. Сегодня день Красной армии, у нас был салют из 220 орудий. И в-первые прогудел гудок на завод. Писем от вас нет, не знаю, почему. Как живете, здоровы ли? В Сновск нашим я написал о смерти мамы и Шурика. Вроде и близко до Сновска, а все не удается съездить из-за перегруженности работой. Желаю вам здоровья. Пиши. Целую всех».

24.02.1944

Жена Шура пишет мне из Среднего Постола:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Получила сегодня твою 25-ую открытку. Спасибо, что часто пишешь. Я твои письма все получаю. Борик наш уже выздоровел и Вера тоже. Сейчас все здоровы. Книги я тебе выслала. Насчет переезда: я бы хотела, чтобы ты за нами приехал, потому что у меня много вещей и одной будет тяжело таскаться, и в поезде не сядешь, а там, смотри, еще обворуют. Прошу тебя, Саша, проси отпуск и приезжай, пожалуйста, за нами, вместе может и доедем. Живем пока хорошо: сыты, одеты, тепло. Новостей особых нет. Газеты читаю редко. Пиши, как твои ноги? Крепко целую, твоя жена Шура».

В этот день мне выдали постоянное удостоверение личности НКПС как главному бухгалтеру первой дистанции сигнализации и связи станции Гомель. Подписал его Жарин Д.Е.

26.02.1944

Я пишу жене Шуре в Средний Постол:

«Здравствуйте, Шура, Вера и детки!

До сих пор нет писем от вас. Почему молчишь? Я только что закончил большую работу. Получила моя квартирантка дров полкубометра, и пришлось мне их возить на саночках со склада. Сделал четыре рейса и привез. Дрова длинные и тяжелые. Возчик просил 350 рублей за перевозку, так что я был за коня и заработал эти деньги. Да еще втащил их на второй этаж. Устал здорово. Сейчас допишу и спать лягу. Работаю без выходных. Сегодня, по сводке, наши взяли Рогачев. Шли книги. Целую всех».

В этот же день жена Шура пишет мне из Среднего Постола:

«Здравствуй, дорогой мой Саша!

Шлю тебе горячий привет. Вчера получила твое письмо. Вечером долго не могла уснуть и вот почему: как-то мне не понравилось, что с тобой живет какая-то телефонистка. Что она из себя представляет и откуда она, главное, супы варит и хозяйничает. Ты, я знаю, и сам хорошо можешь варить суп. А может еще и вместе обедаете? Пиши все подробно, и почему ей не дают квартиру, как всем вашим служащим. Плохо спала и сны нехорошие видела. Чувствую себя сегодня плохо, как-то душа болит и сердце ноет. Но довольно, оставим эту тему. Живу пока хорошо. Все здоровы, сыты, обуты. Вера ходит в школу, Борик играет дома. Часто Борик помогает кое-что делать, что сможет: возится с маленьким Лёней, качает, на руках держит. С Верой дело хуже. Она, конечно, тоже кое-что сделает, но не рад будешь от ее работы. Любит огрызаться как со мной, так и с Верой. В общем, Вера у нас нехорошая и грубая, она каждого обговорит и с каждым спорит. Хотя живу сейчас хорошо, но мне обидно на свою судьбу, что я осталась без матери, некому больше рассказать про свою жизнь, про свое горе. Ты тоже уехал от нас далеко, когда мы теперь сможем увидеться? Ты пишешь: приехать к тебе, а я просто боюсь пускаться в такой далекий путь одна. Ведь дети, багаж большой, некому смотреть за вещами, а на детей доверяться плохо, и вот поездка эта не выходит у меня из головы. Часть барахла у меня в Ижевске, а часть со мной, и как все собрать и к тебе доехать? Так еще хочется вместе пожить, как жили раньше. Не знаю, дождусь ли я того счастливого дня, когда свидимся, и я сама наварю тебе супа, а не какая-то телефонистка. Мой суп, Саша, будет намного вкуснее. Думаю, что уже не за горами это время, тем более что у тебя и квартира готовая: приезжай и живи на здоровье. Пиши, сделали ли ремонт, есть ли грубка или русская печь? Какой дом и где, сколько этажей? Ты писал, что на втором этаже, и улицу указал, но я не знаю, где это, уже все забыла, потому что много пережила за это время. Пиши подробно о квартире: какие вещи имеешь, где стираешь белье? Ты пишешь о вшах – это очень плохо. Ты постарайся выгнать свою квартирантку, а потом примись за вшей. Каждый день будешь их гонять, белье нужно постирать, одеяло и тюфяк выбросить на мороз, пусть померзнут. Но постарайся вывести. Ты ни в одном письме не пишешь, болят ли ноги? Получил ли ты ботинки? Я тебе уже писала про Шурика. Ой, как жаль беднягу. Молодой парень, здоровый, добрый, пусть жил бы, так нет, убили, проклятая немчура. Скоро ли их всех, паразитов, перебьют! Просто не верится, что он мне больше не напишет, и его мечта собраться всем вместе за чаркой белого вина, рассказать о пережитом, так и не сбудется. Он и к нам хотел заехать, и мимо своего дома, в 90 километрах, проезжал, и так ему и не удалось ни то, ни другое. Раз и навсегда ушел он от нас… Сейчас вечер. Лампа без стекла, плохо светит. Вера на собрании в колхозе, дети спят. Я думаю, что ты сейчас делаешь? Наверное, спишь. Только что поила Лёню молоком, и он снова спит. Я тоже хочу спать, но нет Веры. Погода холодная, мороз, снег, но в доме тепло, и сейчас топится печь. Где у вас сейчас контора? Кто начальник? Кого из жильцов нашего дома видел? Как питаешься, как у вас с картошкой? Пишет ли тебе Иван, Лёня, а может и Николай? Где работает батька? Напиши, не приехала ли Захарова Лёля и Данилович с женой? Живы ли родные Лёли Станюнас? Ты пишешь, что нет конвертов и нельзя послать письмо, но конверт можно сделать из газеты. Целую крепко, Шура».