Здравствуй, Шура!

Эта открытка после странствий вернулась ко мне обратно с пометками: «уехали в Гомель» и «возвращается».

21.02.1945

Брат Лёня пишет мне:

«Германия-Померания.

Здравствуй, дорогой брат Саша!

Не взыщи за долгое молчание, но хочу тебе сообщить, что в боях, при том наступательных, не особенно располагаю временем, приходится не смотреть ни на день, ни на ночь, не считаясь с погодой и местностью двигаться вперед – поближе к Берлину, к победе! Сейчас нахожусь в гитлеровской Германии, ты не можешь себе представить, как поспешно бежали фрицы и фрау. Весь скот, лошади и мелкая птица оставлены в поместьях. В домах полный беспорядок, очевидно, спешно собирались, все в узлах, но захватить не успели и убежали, в чем стояли. По-моему, для них наступил 1941 год, пусть подумают, ежели они на это способны. Не правда ли, брат? Пару слов о своей жизни. По правде сказать, скучновато, долго не виделся с родными и знакомыми, а знаешь, как хочется встретиться и поговорить. Много пережил за это время, много увидел того, о чем раньше не знал, с большим удовольствием, коли жив останусь, приеду и поведаю тебе обо всем виденном и пережитом. Сейчас имею несколько дней отдыха. В нашем смысле это значит, что я почти всю ночь могу спать и днем кушать вовремя и что захочу. Между прочим, в питании я себе не отказываю, мне иногда приходит в голову такая мысль – а как мои родные, братья, сыты ли? Поверь, Саша, что я питаюсь по потребности и по желанию, хотел бы, чтобы и вы хоть часть имели того, что я в этом отношении. В данный момент нахожусь в германском городишке вроде Сновска в уютной комнатке, пианино и патефон играют попеременно, на других инструментах, к сожалению, я плоховато играю. Я, кажется, тебе писал, дорогой братыш, что за бои в Прибалтике меня наградили орденом Красного Знамени, можешь меня поздравить! Чувствую себя прекрасно, здоровье неплохое, только одно – тоска по Родине здесь, на чужбине, острее ощущается, хочется, как никогда, побыть в нашем захолустном городишке, и он мне представляется красивее и лучше всех городов Германии. Саша! Ты был недавно у наших родных, напиши, пожалуйста, реальную обстановку, в которой живут старики наши, не украшая и не скрывая действительности. Напиши, как ты живешь, здоровье твое, Шуры и детей? Может, в чем нуждаешься, по силе возможности буду помогать, не прими это за шутку и не обижайся, я понимаю, каково положение в Гомеле и других городах, разрушенных гитлеровскими варварами. Хочу на этом закончить и посылаю тебе открытку с видами Германии. Передавай дорогой привет жене Шуре, дочурке Вере и сыну Борису. Будешь у наших – передавай привет. Твой брат Лёня».

В этом письмо были две открытки с видами городов. На одной Лёня написал: «22-II-45 г. Саша! Дорогой брат, будучи в Германии, никогда не забываю о своей Родине и родном городишке, где я провел детство и юность. Лёня».

28.03.1945

Брат Лёня пишет мне из Германии:

«Здравствуй, дорогой Саша!

Вполне заслуживаю упрек за невнимательность, но постараюсь исправиться. Сейчас имею больше возможности уделить время письмам. До сих пор жив и полностью здоров. Повоевали в последние дни неплохо, и остатки немчуры столкнули на противоположный берег Одера. Одер (река) велик, в некоторых местах километр и более, имеет разветвление – рукава, которые называются Западный Одер и Восточный Одер. Рыбы в реке много, а посему уха получается наваристая, да и жарить тоже неплохо для закуски. Погода стоит замечательная, хоть купайся, правда, утром и вечером еще прохладно. Трава уже зеленая и деревья начинают покрываться листвой. Живу в неплохом домике немецкого происхождения. Учусь иногда играть на пианино. Хожу периодически на охоту за козами дикими с мелкокалиберной, хоть и редко. Один раз удалось застрелить козочку, а ее «супруг» убежал, но, думаю, выбрать еще свободный часок и за ним сходить, по-моему, далеко не уйдет, где-то здесь в лесу. В отношении здоровья не жалуюсь, но иногда чирьи выходят на не совсем приятных местах: то на шее, то на «тылах». Но это пережить можно, плохо то, что иногда повторяются. Читать ничего, кроме газет, нет, а хочется иногда хотя бы классиков почитать, чтобы забыть на время об этой проклятой войне. Письма получаю редко, да и переписку имею с тобой, Ваней, родными и все, правда, чуть не скрыл, еще с Шурой С., но она что-то забастовала и в последнее время не пишет. Отчасти и понятно, ведь письма не всякого и не всегда могут удовлетворить, а сейчас весна… Мне уже не привыкать в лесу пням Богу молиться, а там-то войны нет. Недавно получил письмо от Вани, у него дела неважные – сам болеет, да и с женой неладно что-то, обокрали ее что ли. От папаши письмо получил, пишет, что слабоваты они стали с мамашей и обижается, что никто не пишет. Вот вкратце о себе. Да, чуть не забыл, я, кажется, тебе и не похвалился, что вторично награжден, и теперь дважды орденоносец, правда, это давненько было, но мне сдается, я тебе не сообщал. Вот, кажется, все вопросы, коих хотел сегодня коснуться. Пиши, Саша, о своей жизни, о здоровье, как Шура живет и здравствует, здорова ли Верочка и как учится, как сын? Передавай горячий фронтовой привет женушке и детям. С приветом, целую тебя, Лёня».

Это последнее письмо моего брата Леонида, больше от него писем не было. Он погиб вдали от Родины, на которую так мечтал вернуться. Погиб в самом конце войны. Пройдя ее всю и не дожив до долгожданной Победы всего несколько дней. Вечная ему память.

07.05.1945

Война подходила к концу, приближался торжественный день, когда репродукторы возвестят о конце этой небывало ужасной войны. И мы с нетерпением ждали этого для.

И с неменьшим нетерпением мы ждали своей семейной радости – рождения третьего ребенка. Шура часто болела малярией. Седьмого мая утром она пожаловалась на приступ малярии, но это была не она. Это были предродовые схватки. Вызвали «скорую помощь» и к дому на Второй Красной подъехала обыкновенная телега, на которую положили Шуру и привезли в приемный покой на Полесской улице около Полесского переезда. Ребенок родился 7-го мая 1945 года в пять часов утра, и из приемного покоя Шуру с ребенком на этой же подводе повезли во вторую узловую больницу на Гомель хозяйственный.

Я успел мельком увидеть глазки безымянной дочки: они были коричневые, слегка раскосые, такие, как у ее мамочки. И если Веру и Бориса многие находят схожими со мной, особенно по глазам, то эта дочка была похожа на мамочку.

08.05.1945

В этот день в больнице мне объявили, что жена чувствует себя хорошо, а дочка плохо.

09.05.1945

Торжественный день Победы, 9 мая, для нас с Шурой был опечален смертью крошки-дочки…

Утром девятого мая я, как все, пришел на работу в дистанцию. Была среда – день рабочий, но вскоре нас всех распустили, объявив этот день праздником Победы. А в больнице, куда я примчался с радостной вестью, мне объявили, что положение девочки безнадежное. В 15 часов 9-го мая она умерла. По-видимому, перевозка на подводе в прохладное утро простудила малютку, и она не выдержала.

Потом Шура вышла из больницы. Ей отдали тело безымянной дочки в небольшой картонной коробке.

Война ожесточила нравы, спутала понятия, каноны и обряды. И мы, без соблюдения общепринятых правил, похоронили свою дочку, не оформив ее в ЗАГСе. Сбоку какой-то могилы на Крестьянском кладбище, озираясь, чтобы никто не увидел, выкопали неглубокую ямку и положили туда останки дочки в картонной коробке, как ее нам выдали в больнице.

Это было в воскресенье 13 мая 1945 года.