Однажды в Москве. Часть I

– Пусть ответит насчет кольца! – завопила Аталай.

– Отвечай! – все хором поддержали.

– Я вас понимаю… – хрустнул огурцом Длинный и начал вяло жевать. – Представляю, как вы удивитесь, когда еще сообщу, что этот недоумок Толик снял кольцо вместе с пальцем. Прости нас, грешных, Господи… – глотнул водку он.

– Что-о?!. – все хором воскликнули.

– Ну да, – невозмутимо ответил тот, словно рассказывал байку. – Не смог снять кольцо и отрезал палец.

– И вы спокойно о-отреагировали на это? – с ужасом пролепетала Аталай.

– А что я должен был делать? – удивленно пожал плечами Длинный. – Приклеить обратно, что ли? Уже отрезал. Что с бандита-то взять? Он столько видал, что ему этот палец… А Ашоту все равно ни кольцо, ни палец больше не понадобились бы.

– Вы что, идиот? – взвизгнула уже от безысходности Аталай. – Вы что, не понимаете, что это аморально, мерзко?

– Понимаю, – вздохнул Длинный и вновь потянулся к водке. – Понимаю… – вновь хрустнул огурцом.

– А сами-то, – тихо спросила Гюля, – смогли бы отрезать этот палец?

– Я? Смог бы, конечно. Что тут сложного?

– …

– Но не отрезал бы… – который раз вздохнул он. – Как-то не по-людски отправить на тот свет человека без пальца, хотя, порой люди попадают туда с еще большими потерями.

Помню, покойный Игорь, ну, бывший мой босс, какому-то бедолаге член приказал отрезать. Он внучку-малолетку старушки-уборщицы, которая его комнату убирала, изнасиловал… хм… непристойным способом. Та рано утром пришла заменять захворавшую бабушку, чтобы еще в школу успеть, а тут нарвалась на этого пьяного самца.

Игорь так и спросил у него. Чего хочешь, братец, лишиться, головы или головки?

Ну, сами понимаете, дело-то деликатное, пришлось ему выбирать то, без чего хоть как-то можно жить, пусть и не совсем комфортно.

– О Господи! – Аталай выпирающими прелестями вновь прилипла к Ганмурату.

– О времена, нравы… – усмехнулась Гюлечка.

Длинный, опрокинув рюмку, глазами начал шарить по столу. – Товарищ, – обратился он вежливо к Арзуману, – я видел, как вы стырили со стола бутыль. Не поделитесь ли непосильно нажитым с боевым товарищем?

Раскрасневшийся “товарищ” вынул из-под стола водку.

– Я запасся… – виновато пробубнил.

– Про кольцо ответь! – вновь прошипела эта оса Аталай.

– Отвечу, конечно… – по-прежнему спокойно отозвался Длинный. – Когда наступит время.

Аталай безнадежно фыркнула.

– В конце концов, куда мы торопимся? – миролюбиво вставил Бакинец.

– Уже никуда, – флегматично подытожил Прилизанный. – Отсюда можно торопиться или в психбольницу, или в тюрьму. Так что продолжайте, любезный. Вы как, действительно, Шахерезада – прерываете рассказ на самом интересном месте…

Глава XXIX

– Я нашел в комоде то, чего искал, – монотонно продолжил Длинный, – паспорт, купчую, прочее… В том числе гендовереность, оформленную на некую Гаспарян Маргариту Сергеевну.

– Она? – показал я Сейрану фотку в паспорте.

Он кивнул.

– А где старый владелец дома?

– Ашот его в Октемберяне поселил. Там у него загородный дом, большой участок с фруктовыми деревьями. А старик был хорошим садовником.

– Был?

– Ну да. В прошлом году отошел.

– Сам умер или помогли?

– Сам. Это я точно знаю. Ашот к нему хорошо относился, отцом звал. Сам же рано осиротел… Да и не мешал ему старик. За дом свой получил деньги, но куда их дел, не знаю. Странный был старик. В церковь не ходил. Говорил, всех попов в Гулаг надо отправить. Зато часто во всякие приюты наведывался. Может, куда-то пожертвовал? У него никого не было, а про себя никогда не рассказывал…

– …

– В Армении ему нравилось, сам попросился. Говорил, тут тепло и фруктов много. Мы каждый раз ему гостинцы из Москвы привозили: то конфеты, то колбаски… Руки-то открой! Если не хотите убить, зачем пленником держите? Мне все равно некуда деться без денег и документов.

– Это успеем. Пока присядь… – я взял его под локоть и повел к дивану. Кажется, вовремя. Ноги подкосились, и он рухнул. – И ответь мне на вот какой вопрос, Аветисов. Что это за кирпичное строение рядом с камином, куда дрова сложены?

– Для дров и пристроили. Ашот его сам смастерил, когда мы с Арсеном отовариваться пошли. Дрова всегда валялись на полу, а так можно было сложить. Так, говорил, эстетично, – усмехнулся он, – ему же не хрен было делать. В люди боялся выходить, после того как сына Спартака грохнул. Целый день безбожно жрал и крутил порнуху… А что? – он подозрительно покосился на строение.

– Нужна кувалда… – я повернулся к братьям, которые, стоя бухали и уже успели опустошить полбутылки, закусывая хлебом…

– Фу, рядом с мертвецом? – сморщилась Аталай. Все на нее зацокали…

– …Инструменты держали в кладовке на первом этаже. Это Сейран подсказал. Павлик быстро принес кувалду и обрушил на строение. Кирпичи посыпались. Внутри это квадратное строение было полое.

Нашему обзору показалась посыпанная кирпичными осколками и пылью коричневая сумка – старая, потертая, но с твердой кожей и с мощным замком. Такие, наверное, производили в сталинское время, и явно она ранее принадлежала старому хозяину…

– На хрен сумку! – заорал в исступлении Ветеран в тельняшке. – Что внутри было, садист проклятый?..

– Мы, как зачарованные уставились на старый артефакт. Павлик не без труда поднял его и поставил на стол. Толик вытащил финку.

– Постой, – остановил его Старший, – зачем портить хорошую вещь…

Он подошел к трупу и начал шарить по карманам. Тряпка упала с лица Ашота и нашему взору обнаружилась отвратительная маска смерти – зияющие белки на черно-красном фоне из-под полуопущенных век. В общем, зрелище не для слабонервных. Словно мертвец выказывал протест к ограблению его клада.

Но Павлик бесцеремонно налепил обратно уже пропитанный кровью лоскут и бросил на стол паспорт в переплете, толстое, набитое рублями портмоне и связку с ключами.

Я взял и перелистал паспорт. Буквы были не на армянском. Фотка Ашота.

– Попан-до-пуло… – подошедший Толик по слогам произнес, – Леонид. Греческое… – он добавил с умным видом, как будто изобрел колесо. – Я знаю одно местечко на Лубянке – это там штампуют. Такие ксивы делают для тех, кто собирается исчезнуть навсегда…

Внутри паспорта скрепкой был прикреплен авиабилет до Афин. На послезавтра.

Тем временем Павлик подобрал ключ и открыл замок сумки…

– Думаю, вы догадались, что было внутри, – оглядев застывшую аудиторию, изрек Длинный.

– Все-таки уточните, – вежливо огласил общее мнение Режиссер, облизывая остатки спиртного с губ.

– Кроме 100 долларовых банкнотов США, сложенных аккуратными пачками, в небольшом мешочке были ювелирные изделия. И отдельно, во внутреннем кармашке сумки, миниатюрный черненький мешочек с прозрачными камушками. Впрочем, все банально…

– Ничего себе, банально!.. – еле переводя дух, с трудом проглотил слюну Ветеран в тельняшке. – Братан, ты чересчур скромный.

Не реагируя на реплику, Длинный продолжил…

– Сверху банкнотов лежали три паспорта красного цвета, которые теперь с ностальгией вспоминают все те, кто родились в бывшем СССР. Я перелистал и один бросил на диван Сейрану.

– Участь твоя была действительно решена. Ашот собирался замести следы вчистую. Он понимал, что клан Манучаровых будет искать его повсюду. Дом он хотел передать возлюбленной. Он все-таки, видимо, любил ее. И она при необходимости могла быть связующим звеном между ним и всем тем, что он собирался оставить. Но не успел.

– А зачем он сразу не дал деру. Чего тянул-то? – полюбопытствовал Павел.

– Может, ксиву ждал. Мож, с бабой своей хотел разобраться. Любовника ее он все-таки прикончил.

– Так вот оно что!.. – вдруг произнес дрожащим голосом, обалдевший от увиденного Сейран.

– Что?

– Арсену нравилось сидеть здесь, – кивнул он на заваленное строение, – и греть спину, прислонившись к камину. Это всегда раздражало Ашота, и он под разными предлогами выгонял его. Накануне убийства Арсен как-то вспылил, мол, что такое, почему нельзя здесь сидеть, что оно у тебя, золотое? Очередной спор между ними начался после этого.

– И этим подписал себе приговор, – я тихо произнес. – Ашот занервничал из-за денег.

– Я же думал, он его из-за бабы… Хотя можно было догадаться. Говорил же, якобы Арсен хотел его ограбить. Думал, это отговорки.

– Просто одно наложилось на другое. – Это Павел.

– Я бы тоже убил, – ухмыльнулся Толик. – За такие деньги я пришил бы десятки таких армяшек.

Сейран с ненавистью посмотрел на него, но продолжил:

– Я сразу вышел, не любил встревать в их базар и уже за дверью услышал, как Ашот орал на Арсена за то, что тот к его бабе подкатывает. Якобы про это хозяин хаты, где она работала, сообщил.

– А Арсен?

– А что он? – пожал плечами Сейран. – Он не подтвердил, но и не опроверг. В конце сказал, что ему все надоело, и он скоро отчалит. На рассвете Ашот пробрался к нему и застрелил спящим… – Сейран перекрестился и плюнул в сторону трупа. – Ну и сам теперь сдох. В аду ему гореть! Арсен даже не понял, как умер. Когда его хоронил, мне показалось, что он даже улыбается.

– Да-а, повезло тебе, армихон, – вновь залыбился Толик. – Если бы не мы, лежать бы тебе в обнимку со жмуриком.

Оба брата загоготали. И я улыбнулся, смотря, как Сейран опять перекрашивается в прозрачный цвет.

– Однако, нам пора, – перестав смеяться, вставил Павел. – Моя воронка уже часа два маячит перед воротами и портит настроение честному люду. Хорошо, люди живут здесь как крысы. Типа, моя хата с краю.

– А почему машину во двор не загнал? – я спросил.

– Легче соскочить… – Павлик дулом ствола браво сдвинул фуражку на затылок.

– А вы разве не менты? – удивился Сейран.

– Менты, менты… – подтвердил я и невольно улыбнулся, заметив, как Павлика вогнало в краску, и фуражка его вновь проскользнула обратно. – Но менты ментам рознь… Так, товарищи, – обратился я официально-командным тоном к братьям, – вы тут приберите, а нам надо потолковать, – кивнул я на Сейрана. – Вставай, Аветисов, пошли.

– А с трупом что делать, товарищ майор? – вновь вошел в роль Павел.

– Ничего. Нас здесь не было. Ксивы и прочее в камин. Где сможете, протрите наше присутствие…

Краешком глаза заметил, как Толик аккуратно опустошает кошелек Ашота.

– Слушаемсю! – оба брата, вытянувшись, в унисон отрапортовали, держа каждый в руке честно поделенный трофей…

Тут Длинный вопросительно посмотрел на Арзумана. Тот с готовностью наполнил его рюмку.

– Печень просадите, – пожалела его Гюлечка.

Тот, сделав несколько глотков, ответил:

– Я не всегда пью. Только с хорошими людьми.

– Вы всегда определяете, кто хороший, кто плохой? – вновь забрюзжала Аталай.

– Нет… – коротко ответил рассказчик, шаря по карманам, видимо, за зажигалкой, поскольку сигарета уже торчала в его зубах. Он благодарно кивнул Бакинцу, угостившему его даром Прометея, и с удовольствием затянулся сладким дымом.

– Очень остроумно, – уже в очередной раз фыркнула Аталай. – Вот лично я до сих пор не могу определить – вы хороший или плохой.

– Я плохой… – равнодушно ответил Длинный, неприлично зевая. – Поверьте, все хорошие люди – лицемеры. Чтобы сохранить планку хорошиста, они постоянно вынуждены лгать. Лицемерие провоцирует, в конце концов, подлость. Получается сплошная бутафория.

А с плохого чего взять? Он и так плохой. Потому, какой есть. Парадокс…

– Странная у вас логика, – покачала головой Гюлечка. – Тоже парадоксальная. По-вашему, быть хорошим – это плохо? А Ганди? А Мать Тереза? Иоанн Павел II? Что в них плохого было, лицемерного?

– Все слишком идеализировано и политизировано, – после небольшой паузы ответил Длинный. – Я иногда Бога не могу понять, а вы – Ганди… Легче утверждать, что пути Господни неисповедимы и печально улыбаться после того, как на ровном месте на тебя падает дерево и ломает хребет. Я знаю одну такую несчастную, вот уже сколько лет прикованную к постели. Вот она так блаженно и улыбается, повторяя эту тухлую фразу, когда кто-то, жалея ее, ахает и охает… – он со злостью воткнул окурок в пепельницу.

– Может, она верующая? Не все же такие безбожники, как вы! – прошипела Аталай.

– Верующая? – с издевкой переспросил Длинный. – Помилуйте, дамочка, как можно быть верующей, прикованной к постели со сломанным хребтом и без малейшей надежды на выздоровление? Я думаю, дивиденды она у Хозяина пытается заработать, надеясь, если не на этом свете, то хоть на другом немного счастья для себя выторговать. Мол, смотри, Господь, какая я верная, правильная, ты мне хребет сломал, а я все равно тебя люблю. Я, как сознательный раб твой, понимаю, что мой сломанный хребет для тебя был необходим. Ты, безусловно, меня испытываешь или тебе скучно, не хрен делать…

Хотя я голову даю на отсечение, что этот страшный вопрос – “за что?” – молотком, в унисон с сердечным ритмом бьет по ее мозговым извилинам и ни на минуту не останавливается.

Землетрясения, цунами, войны… Попробуйте, вот так, человеку, на ровном месте потерявшему ребенка или другого родного, без которого он не мыслит свое существование, с умным видом сказать такое. Да он так пошлет тебя по назначению!..

А если не пошлет, значит, лицемер. Потому, что когда все его нутро до последней частицы тела, до последней капли крови вздымается тебя отослать, губы его искривляются в этой самой идиотской, блаженной улыбке и нашептывает эту злополучную, злободневную фразу – пути Господни неисповедимы. Фразу, с которой разные мошенники или дебилы в рясах насилуют сознание человечества чуть ли с самого начала его становления…

– Вы… вы понимаете, что говорите? – ужаснулась Аталай, прижимаясь вновь к спасительной скале – к Ганмурату. – Вы же богохульствуете! В вас, наверно, вселился дьявол…

Хотите верьте, хотите нет, но в тот момент ветер снаружи так взвизгнул и ударил в окна помещения, что все мы вздрогнули и заметались, чувствуя в пространстве леденящую наши души присутствие вышеназванного господина темных душ…

Лишь Длинный, сохраняя спокойствие, с горечью ответил:

– Легко быть боголюбцем, когда тебя не коснулось горе, ты сыт, и жизнь твоя вырисовывается в радужных красках. И Люцифер тут ни при чем. Его таким “плохим” сотворили, отстаньте вы от него. Он лишь отражатель ваших инстинктов и выполняет свое предназначение. Так что, все вопросы к Нему, – ткнул пальцем в потолок мятежник. – Он все натворил: и добро, и зло, и жизнь, и смерть. Или это не так?.. Тогда пусть людям мозги не пудрят – пути Господа неисповедимы! Типа, пусть Он хоть новый потоп устроит, топит людей как котят, но все равно будет прав. Ему, видите ли, виднее…

Последняя бутылка водки в руках Арзумана теряла содержимое, проходясь по рюмкам. Проследив конечный путь очередной стекляшки под стол, Прилизанный задумчиво произнес:

– Наверное, мы еще не скоро закруглимся.

– Да хоть вообще отсюда не выйдем… Я пока концовку этой истории не узнаю, отсюда даже за пенсией не выйду, – пробурчал Бакинец.

– Что вы, как бомж, бутыли собираете? – вдруг психанула на Арзумана Гюлечка. – Сдавать будете? Оставьте на столе, официанты подберут…

От неожиданного выпада тот покраснел. Прилизанный посмотрел на Зопаева, который услужливо подскочил и вышел.

– Где вы его так надрессировали? – не сдержался Бакинец. – У меня такое ощущение, что, если вы бросите кость, он побежит и принесет ее уже в зубах и на задних лапках.

– Что вы говорите, молодой человек? У вас больное воображение, – невозмутимо ответил тот. – Между нами нормальные рабочие отношения – взаимоотношения начальника c подчиненным.

– Или хозяина со слугой, – вставил Арзуман. – Впрочем, вы тут ни при чем. Как ты всегда любил говорить, командир?

Я ухмыльнулся.

– Раболепство – это не шизофрения, а состояние души, – ответил за меня мой войсковой разведчик.

– Во-во… – довольно крякнул Бакинец.

Гордо вошел объект обсуждения вместе с официантом. На столе вновь появились различные напитки и некоторая холодная закуска. После небольшого произвольного антракта Прилизанный вновь всех пригласил за стол, и рассказчик продолжил:

Глава XXX

С Сейраном у меня разговор был непрост. Мы сели друг против друга.

Время поджимало, и я осознавал риск форс-мажорных обстоятельств.

– Убивать тебя нет смысла, Аветисов, наоборот, ты нас прикрываешь. Твои отпечатки на стволе, из которого был убит Багдасарян, а в комнате гильзы. Есть мотив. Самый банальный, но очень актуальный на сегодняшний день – корысть. Ты ограбил босса, присвоил его деньги, затем убил. Ограбление мы сымитируем… Можно предположить, что и Арсена ты убил. И ты имеешь отношение к убийству младшего Манучарова. Так что и с этой стороны тебе крышка. Чирикнем Спартаку, он тебя в любой точке земного шара достанет. Усек свое положение?

– Усек… – раздраженно ответил Сейран, ерзая на стуле. – Мне что, сразу упокой заказать после освобождения?

– Зачем? Это к тому, если разболтаешься. Ты и перед своими предатель. Ведь Ашота, по существу, ты сдал.

– Не сдал бы, если он не был подонком, – огрызнулся Аветисов. – Сам же убедился, он и меня собирался убить.

– Те двое, которые соскочили в Ереван, знали про существование этого дома?

– Нет. Только я и Арсен. Ашот с Арамом друг друга ненавидели.

– Тебе нельзя в Армению.

– Что?

– …

– Я же сказал, у меня там старые родители…

– Помню, и незамужние сестры, – я его перебил. – Но ты им нужен живым, а вернувшись, ты и себя подставишь, и нас. Ты нежелательный свидетель для всех, Аветисов, неужели не понимаешь? И как ты объяснишь своему руководству смерть Багдасаряна и Галустяна?

– Сам же подсказал: вернулся, босс мертв…

– А Арсена Ашот убил из-за бабы… Как, по-твоему, в Ереване этой бурде поверят?

– …

– Из тебя всю душу вытрясут, Аветисов. Сам знаешь, какие люди стояли за Багдасаряном, и они крайне будут раздражены из-за прекращения финансового потока. Рабочей версией будет то, что ты наводчик неких криминальных сил, и это ты организовал налет на вашу съемную квартиру, а позже ликвидировал своих товарищей. Мотив – корысть. Ты взял кассу…

Сейран дрожащими руками в наручниках неуклюже попытался стереть пот с лица, но безуспешно.

– Значит… обманули…

– Мне надо было подвести тебя к убийству Багдасаряна, чтобы списать на тебя все, в том числе ограбление кассы.

– …

– Теперь ты должен исчезнуть навсегда, Аветисов. Проще тебя убить и закопать рядом с Арсеном. Может, так и сделаем? – я испытующе посмотрел.

Он тяжело вздохнул и не сразу ответил. Я же с удивлением заметил, что Аветисов на глазах преображается, как бы успокаивается. Видимо, у страха тоже есть предел.

– Не жилец я… Теперь, это точно понял. Но тебе почему-то поверил… Единственное, о чем прошу, пошлите моим в Ереван хоть немного денег. У вас много, и приобрели их с моей помощью… Отец очень больной. Лекарства дорогие. Я оставлю адрес… И закопайте меня, правда, рядом с Арсеном. У нас у обоих одинаково дерьмовая судьба…

Я откинулся и прислонился к спинке стула. Внимательно разглядел пленного, который, отвернувшись, уже равнодушно смотрел в окно.

Этот человек ни разу за себя не попросил. Все его мысли, чтобы выжить, были связаны с родными.

Я вспомнил родителей.

– Да и еще… Ты, я как понимаю, сотрудник элитной организации?

– Так себе… – он нехотя произнес.

– Давай, рассказывай.

– Зачем? – удивился Сейран. – Это к делу не относится.

– Это мне решать. Ты выкладывай… – я достал из кармана портативный диктофон и поставил перед ним.

– Чего… выкладывать? – внимательно оглядев прибор, переспросил он.

– Все по порядку, как положено. Кто, откуда, где служишь, кем являешься, какие задачи выполнял, какие собирался выполнять? В общем, все.

– Но зачем это тебе?

– Ну ты, парень, нахал, – “возмутился” я. – Вы, черножопые, здесь, на Руси, черт знает чем занимаетесь, а я, майор милиции, буду перед тобой ушами хлопать?.. Доложу в соответствующие инстанции.

– Так ваши… Ну, не совсем ваши. Они и так знают… – вновь в недоумении покосился Аветисов.

– Мож знают, а мож нет, почем знать? Мож врешь… Давай выкладывай. И не ври. Перед тобой не фраер.

– Насчет родителей…

– Обещаю.

Сейран немного задумался. После тихо заматерился.

– Я, Аветисов Сейран Рубенович, 1965 года рождения… И т.д…

Длинный прервал свою речь и потянулся за колбасой. Немного пожевал и сморщился.

– В Баку колбаса чем только не пахнет, только не мясом. Помню, в детстве мама нас в цирк водила. Там в буфете такие вкусные бутерброды продавали с колбасой!.. И лимонад…

Мы переглянулись.

– Причем тут колбаса? – возмутился Прилизанный. – Вы дело говорите. Что вам этот Аветисов рассказал?

– Я с ним минут 30 беседовал, – вздохнув, спустился из машины времени Длинный. – Что вам, все слово в слово передать?

– Ну, расскажите хотя бы в общих чертах…

– Ну, если в общих… – призадумался рассказчик. – Аветисов был военным разведчиком. Про их задачи в Москве я рассказывал. Коротко: это оперативная работа в среде азербайджанцев, организация показательных карательных мер над строптивыми индивидуумами из своей среды, поборы среди них ради “общего дела”, сбор информации про действующих в России азербайджанских диаспорских и иных центров и т.д. Сейран назвал имена отдельных российских чинуш и политиков, особо интегрированных в оперативные разработки против Азербайджана. Также назвал конкретных лиц из российского Генштаба, активно сотрудничающих с армянскими спецслужбами, в том числе рассказал, что знал про организацию Корейца.

Я заинтересовался информацией о том, что одним из приоритетных направлений группы Багдасаряна в Москве являлся подкуп журналистов и руководящих чинуш в различных СМИ. Также внедрение лиц армянской национальности в эти организации в целях выгодной для них интерпретации событий в Нагорном Карабахе и вокруг, ложной трактовки исторической сути армяно-азербайджанского конфликта.

Армянские чинуши, в отличие от наших беспечных и, в некотором роде, бестолковых служилых, более внимательно и планомерно подходили к этим задачам, потому и выиграли в первой фазе карабахского конфликта информационную войну. Перед россиянином нарисовывался образ очередного врага – мусульманина-азербайджанца, который только и ждет объединения со своими турецкими собратьями, чтобы вонзить кинжал в спину России, перерезать всех христиан, не только армян, но и русских. О том, что азербайджанцы борются за освобождение отцовских земель, нагло проданных четой Горбачевых армянской диаспоре – пятой колонны Запада, естественно, ни слова. Помните, в одно время на митингах в Ереване демонстранты открыто скандировали лозунги, типа – Раиска, верни бриллианты…

То, что в Азербайджане в отличие от Армении проживает солидная русская диаспора, распространено русскоязычие… Кажется, я повторяюсь…

В убойных делах ни он, ни другой из организации не участвовали. Этим заправлял непосредственно Багдасарян. Вероятно, у него были и другие контакты в среде киллеров. Так, видимо, было безопаснее – исключалась утечка. Убийства исполнялись с криминальной подоплекой, а главное – чужими руками. Ашот мог сам заказать неугодного или получал соответствующее указание из Еревана.

Убивали ли азербайджанцев? Не знает. Его дело принеси-уноси. Помимо них в Москве еще несколько групп, каждая со своими целями и задачами. Взаимодействие через кураторов. Об Артуре в курсе, поскольку Ашот сам был вынужден сообщить, чтобы объяснить столь стремительное бегство из Москвы, и вообще, соблюдение диких мер предосторожности.

Аветисов до того был деморализован, что даже не соображал, почему я так много вопросов задаю по азербайджанскому направлению. Он просто отвечал. Видимо, уже поставил на себе крест…

– Как же вы все-таки поступили с Аветисовым? – не сдержался и полюбопытствовал Прилизанный. – Вы его… как бы… ликвидировали?

Вновь отошедший от сцен прошлого Длинный недовольно поморщился. Ответил через несколько минут. Вернее, спросил:

– А как вы поступили бы на моем месте?

Захваченный врасплох, Прилизанный вздрогнул. После с досадой заворчал.

– Собственно, почему я должен быть на вашем месте? Меня и мое устраивает.

– Ясно… – потупил глаза Длинный. После молча уставился на Арзумана.

– Оставить его в живых, подвергнуть опасности не только себя, но и товарищей. Дело, наконец, которое тебе поручили…

– Братан, ты забыл сколько пакостей они нам сделали? – беспардонно ринулся в диспут Ветеран в тельняшке. – А этот хрен еще бабки собирал на войну. Попадись в их руки, с тобой не церемонились бы.

– Понятно…

– Это очень трудный вопрос. – После некоторой паузы высказалась и Гюлечка.