Тихий дом

В дальнейшем она тоже замечала странные вещи. Незадолго до ухода, совершенно потеряв связь с внешним миром, он уже не узнавал никого, и просветления не было. Но иногда, войдя в комнату, она видела его взгляд, и он был полон нежности и любви. Возможно, он и не знал, кто она, но хорошо помнил то чувство, которое он когда-то к ней испытывал. То же самое было по отношению к младшей дочери и единственному внуку. Видеть, как уходит родной человек и не понимать, как ему можно помочь, как достучаться до него, разбить эту скорлупу, что отделяет его от настоящего мира, было очень больно. Клара так уходить не хотела, хотя кто ее об этом спросит?..

Приняв для себя важное решение, она начала готовиться к старости давно: прочла много литературы о том, как избежать слабоумия, стала много ходить разгадывать кроссворды, учить с Яшей новый для нее язык. Правда, последнее продлилось недолго. Исследования обещали, что с социально активными людьми такое происходит крайне редко, и можно таким способом продлить здоровье мозга. К чтению она никогда не была особо расположена. Дюма и Верна, конечно, читала в юности и потом некоторое время увлекалась детективными романами. Настоящими книгочеями в их семье всегда были Яша и Мила, а Клара шутила, что по их молчаливому увлеченному погружению в чтение можно решить, что никого нет дома. Она, конечно, в такой библиотечной тишине умерла бы со скуки, но в последние годы Клара тоже начала читать. Вдруг обнаружилось, что за последнее время было написано много увлекательных романов. Их Клара и стала читать, надеясь, что Господь ей позволит уйти, находясь в разуме до последних дней. Еще ее активность и жизнерадостность подпитывало то, что два беззащитных существа очень от нее зависят. Она не могла их бросить, потому что позаботиться о Клёпе и Рябушке будет некому. Не могла она взвалить на Сашу при всей ее загруженности еще и такие дополнительные хлопоты…

15

Жизнь между тем продолжалась, и весна творила свое волшебство. Только наступила первая мартовская неделя, а сад уже залило бледно-золотистое солнце, желтые раструбы нарциссов танцевали на ветру, а на клумбах у дома раскрылись робкие примулы, наполняя воздух тонким ароматом. Клара даже затеяла уборку и перестирала занавески, вывесив их на улице, точно алые знамена или белые паруса, и теперь, точно влюбленная девчонка в ожидании, ждала наступления настоящей весны.

Небо стало спокойнее и светлее, по утрам она часто видела не затянутое серое полотно, а поголубевшее чистое пространство, бесконечное и уходящее за горизонт. Этот восхитительный вид ее очень радовал. Тянуло мшистым запахом садов, напитанных влагой, знакомый и любимый с детства запах приносил теплые воспоминания о веселых беспечных днях, когда она была беспричинно счастлива и испытывала ничем не объяснимый восторг. Столько надежд и замечательных возможностей всегда сулила ей весна!

Клара держала в руках три керамические чашки для бульона: толстые, увесистые, все друг другу родные и вместе с тем разные. На дне она обнаружила клеймо «Сделано в Италии» и ощутила тепло набегающей волны, яркого солнца и запах пахучей зелени. Там, к сожалению, ей не удалось побывать, но ей казалось, что Италия – это почти что наша Грузия, немного средиземноморской Турции, жаркого и далекого Израиля. Ее покойный муж, любитель старинной изящной посуды, от такой грубости пришел бы в ужас, а Клара очень любила керамику, хранящую, как ей казалось, тепло чьих-то рук. Несколько подобных чашек передавала ей с оказией Фира. Они, украшенные узорами, которые легко бы могли сойти за средиземноморские, продавались в арабских кварталах, и Клара их очень любила. Они были просто созданы для густого наваристого бульона, осеннего супа, маминого борща с островком домашней сметаны, похожим на белый айсберг.

Эти керамические изделия трех цветов, серого, фиолетового и желтого, напоминали ей что-то другое. Они были окрашены неоднородно, с проблесками белых полосок, идущих по кругу, да и сама краска казалась разбеленной, ненасыщенной. Держа их в руках, Клара не могла пока понять, что ее в них привлекает и что именно ей напоминает это окрашивание, но она вертела их в руках, уверенная, что нужно брать. Продавец, милая и аккуратная женщина лет шестидесяти, разложила на импровизированном прилавке много всякой всячины и горячо рекомендовала Кларе блинную сковороду, блюдо с галантными сценами и пузатый белый заварочный чайник. Кларе он тоже очень понравился, как раз таки отсутствием всего лишнего. Он бы с успехом смог пристроиться к любым чашкам. Его лаконизм и благородство приглушили бы любое буйство красок, успокоили бы его и с ним подружились, но Клара, еще совсем недавно задумавшаяся над расхламлением, не знала, для чего ей нужны бульонные чашки и белый заварочный чайник.

Отойдя за покупками и все же вернувшись, она, к радости продавца, все это купила, найдя для себя оправдание. Эта вовремя возникшая мысль, разрешившая ей покупку, очень ее порадовала. Так, маленький ребенок, страдающий от неразрешимой дилеммы, поставленный в капкан данным маме словом и сильным желанием съесть сладкое, немного похлебав суп, а остальное слив в чашку кошке, приступал к долгожданному десерту.

Она вспомнила о грядущем женском празднике и вмиг решилась на покупку: она сможет порадовать своих приятельниц! Хотя старушки-веселушки давно и решительно договорились обходиться без подарков (им уже ничего не нужно – с собой не унесешь), и лучше просто посидеть за праздничным столом: вкусно закусить и немного выпить, насколько позволит им здоровье, Клара все-таки время от времени делала подругам подарки, прикрываясь тем, что стоит это сущие пустяки. Иногда преподносила вещицы с небольшим опозданием или, наоборот, с некоторым опережением по отношению к красным датам календаря. Вроде подарок совсем не к празднику.

Милая женщина, будто боясь, что покупательница передумает, согласно кивнула и начала все поспешно упаковывать в приготовленную заранее бумагу. В ней она, наверное, все и принесла. Четыре единицы, с любовью уложенные в Кларину корзинку, сделали ее такой счастливой, будто она получила внушительное дополнение к своей пенсии. Клара так обрадовалась и разволновалась, что совершенно забыла купить зелень для супа. Неслась домой на всех парах, будто дома ее кто-то ждал, и именно с ним, этим таинственным человеком, она и собиралась поделиться радостью.

Сварив густой рассольник под любимую передачу, в которой молоденький ведущий приглашает звезд советского кино и с таким участием задает вопросы, что порой наворачиваются слезы, Клара уложила свои отмытые и вычищенные до блеска покупки на белое махровое полотенце и залюбовалась. В чайник она высыпала две столовые ложки крупных пахучих листьев, сверху добавила щепоточку мяты (не из пакетиков, а купленную у проверенных людей на рынке), залила крутым кипятком и укутала чайник полотенцем. Одну из новых чашек наполнила до краев густым супом, добавила перец, отрезала два кусочка свежего хлеба немного небрежно, толстыми ломтями, такому супу изящество ни к чему, и понесла в комнату. Уселась наконец у телевизора, выгнав Клёпу на пол и пообещав покормить позднее, и тут вдруг ее осенило! Внезапно она вспомнила, что именно ей напомнили эти полосы на внутренней поверхности керамических плошек! И как это происходит с нашей памятью? Как одна нитка, один виток тянет за собой другой, разматывает постепенно – и вот оно, искомое воспоминание! Странная, конечно, связь, но только не для нее…

Кларе лет десять или одиннадцать, Милочке и того меньше. Папа, довольный и счастливый по известным только ему причинам, ведет девочек в парк аттракционов, который почему-то назывался лунопарком. Зимой он являл собой жалкое и сиротливое зрелище, большинство каруселей демонтировали, снимались сиденья, что-то красили, чинили, починяли, как говорила бабушка, заменяли детали, а к лету, конечно, весельем и детским хохотом пространство оживало вновь. Сахарная вата, красные петушки на палочках, газированная вода – это могло составить абсолютное детское счастье. Ежегодно девочки замечали кое-какие изменения: что-то навсегда уходило на свалку, уступая место новому, появлялись новые рисунки, качели, более мягкие сиденья. С папой, конечно, договаривались заранее, каждая из них выбирала по два аттракциона, и на этом жирная и непоколебимая точка, никаких тебе «мама, а можно еще».

В этот раз они впервые увидели огромную деревянную «бочку». Рядом стоял ларек, где покупались билеты, и лестница, по которой следовало взбираться вверх. Зачем и откуда доносится ужасный гул, девочки пока не выяснили, каждая из них уже сделала свой выбор, и «бочки» в их расписании не было, но, похоже, случилось чудо и папа был заинтересован не меньше их. В прошлом году ее здесь не было. На все вопросы он отвечал уклончиво, собираясь, очевидно, преподнести им нечто невероятное. Папа купил билеты, они дождались, когда стихнет гул, раздадутся аплодисменты, по крутой лестнице спустятся потрясенные люди и соберутся новые, желающие взобраться вверх. Девочки шли вместе со всеми и даже не знали, что их там может ждать. Кроме слова «Вертикаль», написанного разноцветными буквами на плакате, они ничего не видели.

Там, наверху, по кругу собрались зрители, а внизу на самом дне, блестели два невероятных серебристых мотоцикла. Около одного стоял молодой мужчина в странной одежде и со шлемом в руке, а рядом с другим мотоциклом со светлым одуванчиком коротких волос топталась хрупкая девушка. Они с равнодушием поглядывали наверх, на собирающихся зрителей, и что-то выжидали. Потом, когда собралось достаточное количество людей, выступающие после данного им сигнала проговорили несколько приветственных слов, представились, получили жидкие аплодисменты и оседлали своих железных коней.

То, что происходило потом, Клару очень взволновало. Она знала, что ходить, а уж тем более ездить по стенам, не может никто, кроме кошек, обезьян и насекомых, наделенных такой способностью. Это было для нее крушение мира, опровержение всех законов бытия, вызов опасности, странное желание в мирное время рисковать собственной жизнью без особой надобности. Удивительнее всего оказалось то, что «бочка» сотрясалась, гудела, вибрировала вместе с мотоциклами, но не рушилась на глазах у всех, а ведь, наверное, должна была это сделать. Деревянное строение казалось очень хрупким, не подходящим для таких виражей, мотоциклы мчались, сверкали своими обтекаемыми формами, совершали головокружительные трюки, гонялись с огромной скоростью друг за другом, взлетая вверх и вниз по крутой вертикальной стене. «Такие кренделя выделывали, что захватывает дух», – рассказывал впоследствии отец испуганной маме. Ей виделась опасность повсюду, и отводить девочек в такое странное место она считала легкомыслием. Одно дело – покататься на каруселях в теплый солнечный день и съесть сахарную вату, и совсем другое – повести детей туда, где может произойти всякое.

Отец тогда, находясь под впечатлением, рассказывал, что этот аттракцион копировал американский один в один. В настоящих гонках по вертикали использовали обшитую досками вертикальную трассу диаметром восемь-девять метров. Раньше это было гораздо более опасным, при большой скорости и массе мотоциклов любая нештатная ситуация грозила множественными переломами при падении, а выступления в сфере из металлической сетки маленького диаметра – это ерунда. Придуманный в Америке аттракцион воссоздали в нашей стране и включили в него свои, более сложные трюки, которые прежде никто не показывал. Когда «бочки» были полностью деревянными, во время представления зрительские мостики ходили ходуном. Зрители пугались, а гонщиков так вжимало в стену, такой закручивался вихрь, что щеки у вертикальщиков раздувались, как паруса.

Девочки весь вечер были под огромным впечатлением. Особенно их поразило то, что на одном из сверкающих мотоциклов, взлетающих то вверх, то вниз, сидела та самая хрупкая девушка. Она бесстрашно разводила руки в сторону, находясь на внушительной высоте и, казалось, совсем ничего не боялась.

Эти самые воспоминания Клара, оказывается, носила в себе долгие годы. Бульонница с полосками по всему диаметру напомнила ей тот теплый летний день, деревянную «бочку», летающих гонщиков и легкость, с которой они рисковали жизнью. Каждая мелочь в детстве имеет огромное значение. Она может до поры до времени храниться в волшебном сундучке памяти и извлечься оттуда совершенно неожиданно, к самому нужному моменту.

16

Март, как известно, месяц не очень благополучный. Мужчины склонны оправдывать постоянно меняющуюся погоду нестабильностью женского характера. Клара накануне гуляла с Клёпой у реки и наблюдала, как сильные порывы ветра обрушивали на берег мусор, печальные останки человеческого бытия. Однако, несмотря на начавшийся дождь, прошлись они на славу, с Клариного плаща потоками стекала вода. Почти насквозь промокший пес спрятался по самый нос у нее за пазухой. Хорошо, что она предусмотрительно нахлобучила на себя старую шляпу. Ветер чуть не сбил ее с ног, ветер сек лицо, но они выдержали натиск природы и даже получили удовольствие от противоборства с мартовской стихией.

Улочки будто вымерли. Горожане попрятались по домам, и Кларе показалось, что они одни во всем городе. Она шагала, точно отважный первооткрыватель, с Клёпой за пазухой, в полном одиночестве, и думала, что город принадлежал только ей. Что при этом могли думать добропорядочные граждане, разглядывающие ее из своих уютных гнездышек, ей не приходило на ум. Странная старушка, похожая на гриб, идет бодрым шагом в дождь в клеенчатом плаще и нахлобученной на уши шляпе – не иначе как выжившая из ума городская сумасшедшая.

Не без чувства облегчения она добралась до ближайшего к дому магазинчика, отворила двери и ступила внутрь. Звякнувший над ее головой колокольчик возвестил о посетительнице, и ей навстречу вышел приветливый продавец средних лет.

– Погода сегодня хуже некуда, – сообщил он, хотя все было и без того ясно.

– Да, к вечеру обещают прояснение. Так говорили по радио, – Клара всегда смотрела в будущее с оптимизмом.

– О, а вот и ваш питомец! – продавец только что заметил Клёпу, топтавшегося у ног хозяйки. Его наконец опустили на сухой деревянный пол, и он с наслаждением отряхнулся. Еще, и еще раз, и потом и на бис.

– Клёпа, не наводи здесь беспорядок!.. – с самой Клары потоками стекала вода, и ей было неловко за то, что после их ухода придется подтирать лужу. В результате, чтобы возместить ущерб, она купила больше, чем собиралась: хлеб, молоко, плитку шоколада, пачку любимого какао, печенье и лимон. Продавец сложил все в два пакета, первый завязал на узел, чтобы воспрепятствовать проникновению воды внутрь. Клара подхватила Клёпу на руки и двинулась домой. Уже прощаясь, она увидела на стене среди объявлений – хозяин позволял жителям соседних домов их вывешивать – театральную афишу. Клара ненадолго задержалась, проговорила что-то вроде «нужно будет сходить» и, распрощавшись, вышла на улицу.

Прогноз на этот раз оказался верным. К вечеру ветер и дождь начали стихать, высоко в небе, за темными облаками, стали просвечиваться голубые клочки. Радуясь тому, что насчет ужина можно не волноваться, Клара уселась на диван и решила позвонить племяннику. Говоря с ним, она всегда преображалась, улыбка не сходила с ее лица. Она шутила, была обаятельна, весела и ни словом не упомянула о ноющих руках, тяжести в ногах и сердечной боли. Зачем расстраивать мальчика, если завтра все уже пройдет? А он будет суетиться, волноваться и снова уговаривать ее переехать к ним. Яша по-прежнему молчал, передавал через сына приветы, или Боря добавлял их сам. Ну какой же Яша все же идиот, хотя и математик с ученой степенью!..

Через две недели у Милочки был бы день рождения, и Клара пообещала Боре сходить на кладбище. Впрочем, она сделала бы это без всяких обещаний. Раньше это место представлялось ей грустным и устрашающим – теперь она относилась к этому иначе. Ведь кто-то нашел здесь наконец покой, избавился от суеты и бесконечных хлопот, тяжелой болезни и тяжести бытия. Жаль было только молодых, рано ушедших из жизни. В этом она видела несправедливость. А в целом это есть конечная точка любого жизненного цикла…

Клёпа, отлично распознающий не столько слова, сколько особую интонацию, всегда сопровождающую Кларин разговор с любимыми людьми, запрыгивал обычно на диван, сворачивался в клубочек и носом упирался в хозяйскую руку, время от времени толкая ее то лапой, то мокрым черным носом. Так он выпрашивал свою долю внимания. Клёпе нравится звучание ее голоса и вообще ее присутствие, но он выражал недовольство тем, что тепло и внимание достается не ему.

Рябушка, конечно, совсем другое дело. Кларе хотелось верить, что она ее узнает и, разгуливая по кухне, сознательно движется в сторону хозяйки. Ей нравилось наблюдать, как поначалу Клёпа, считая себя главной скрипкой в этом оркестре, пробовал указать курице на ее место, но после двух или трех столкновений, когда Ряба больно его клюнула и расшумелась, размахивая крыльями, он стал ее остерегаться и не идти на открытый конфликт.

Сегодня при разговоре с Борей Клёпа весь исстрадался: дотрагивался лапой до руки и ноги хозяйки, принес непонятно откуда взявшийся мячик, потерявшийся неделю назад, гавкал, считая, что Клара бросает его как-то неправильно, без должного усердия и энтузиазма. Наконец, полностью отчаявшись, он ушел в другую комнату, сочтя хозяйку настоящей предательницей. Там он спал или делал вид, что спит, пока Клара нарочито громко не загремела его миской, приглашая к ужину.

Положив Клёпе еду в миску, она почему-то подумала про старого и капризного математика. Есть все же между ними нечто общее. Оба ревнивы и очень упрямы.

Старенький дом Клары с дороги было не разглядеть: он скрывался за деревьями и высокими кустарниками. Летом забор, увитый плющом и глицинией, поросший мхом, скрывал от прохожих дом, выглядевший немного заброшенным, но Кларе это очень нравилось. Ее владения были надежно спрятаны от досужих взглядов. Поздняя осень и зима – дело совсем другое. Обнаженные ветки образовывали чудесный узор на ночном и утреннем небе, но фасад дома был виден сразу. Скоро снова выплеснется волна нарциссов, молодая трава накроет ажурным земным покрывалом прошлогоднюю жухлую траву и яркие мазки от цветущих деревьев снова спрячут ее любимый дом.

Клара очень любила наблюдать, как при малейшем дуновении ветерка белые лепестки цветущих деревьев плывут в воздухе, точно зимние снежинки. По утрам она уже выходила на крыльцо без тяжелого пальто. Ему на смену приходил так называемый наряд огородника: толстые ботинки, длинная юбка, куртка, будто из лоскутков, еще один подарок тетки, и, конечно, толстые колготки. Она осознавала, что утром выглядит так себе со своими всклоченными рыжими волосами и помятым лицом, но радость состояла в том, что ее никто не выдел, а Клёпа и Рябушка любили ее в любом обличии.

Однажды они с Милочкой, уже серьезно больной, говорили о любви и сошлись на том, что любовь к природе, детям и животным и есть самая настоящая, безусловная, без всяких на то причин и следствий. Клара с сестрой в этом соглашалась и всякий раз удивлялась, как им удалось сохранить совершенно разные воспоминания об одном и том же детстве, которое всегда вспоминалось очень тепло.

Милочка помнила большую чугунную ванну, в которой летом хранили воду, ею же потом поливали огород. Иногда папа проносил через всю кухню и коридор извивающийся черный шланг, которым поливал деревья, мыл сильной струей двор и набирал воду в ту самую ванну. Если прикрыть пальцем отверстие, вода бешено брызгалась, и девочки очень любили скрываться друг от друга или от отца, решившего с ними поиграть. В летний знойный день такая струя была истинным блаженством, и за право подержать в руках шланг они с сестрой вели непрекращающиеся бои. Мама кричала: «Затопите мне весь огород! Затопчите своей беготней цветы! Не смейте наступать на шланг – выбьется из крана наконечник и зальет всю кухню!» Но кто ее слушал, если было так весело?!?

Клара помнила другие водяные сражения. Когда она об этом рассказывала маленькому Боре, он, довольный, спрашивал: «А-а-а! И вы стреляли водяными пистолетиками?» В то лето у него появилась новая игрушка, и он безжалостно расстреливал всех друзей и домочадцев, к кому удавалось подкрасться незаметным.

– Какой такой пистолетик, сынок! – объясняла Мила. – Не было у нас таких радостей. Мы использовали обычные пластиковые бутылки. Папа нам делал много отверстий в крышке. Кажется, шилом. И мы, набрав в ванне, что стояла во дворе, воду, неслись на улицу и обливали друг друга до посинения!

Малыш смотрел с недоверием: неужели обычная пластиковая бутылка из-под шампуня или чего-то другого могла сделать их жизнь такой веселой?

В его руках искрился, горел, гордо оповещал о своем присутствии сигналами и причудливыми звуками чудесный яркий водяной пистолет. Красота, да и только! А они играли с какой-то невзрачной бутылкой!

Еще Клара помнила их большую кухню в два окна, пестрые простенькие занавески, которые мама неустанно крахмалила, тяжелый чугунный утюг, его девочкам трогать категорически запрещалось, и черную маслянистую чугунную сковороду для блинов. Мама и бабушка уверяли, что в другой сковороде блины ни за что не получатся такими вкусными. Для идеальных блинов на вилку наматывался кусочек марли, а на блюдце выливалась лужица пахучего растительного масла. В него окунали марлечку, марлечкой протирали сковороду – не наливали масло, а именно смазывали! – и уже потом выливали из огромной бадьи тесто. Блины ели несколько дней. Из последних, уже немного устав от них, делали конвертики с творогом и яблоками, а иногда с фаршем из говяжьей печени.

Мила упорно хранила в себе лучшие гастрономические воспоминания: мама перед каким-то праздником или приходом гостей достает из духовки сливовый пирог. Он так убийственно пахнет, что хочется получить горячий кусок немедленно, с пылу с жару, но мама не разрешает: нужно дать пирогу отдохнуть, можно только смотреть и дуть, а уже потом потихоньку начинать с зажаристой корочки, прежде погладив ее пальчиками и ощутив даже через прикосновение ее волшебный вкус.

Клара была, конечно, нормальной старушкой и все понимала, не путала воспоминания с реальной жизнью, могла отличить настоящее от вымышленного, но иногда даже ей казалось, что она слышит мамины шаги, папины вздохи, чувствует их одобрение, но чаще недовольство ее одинокой тихой старостью.

С одной стороны, конечно, одиночество – отличная вещь. Никто не требует внимания, не дергает, не теребит просьбами, требованиями, недовольствами, не навязывает свои предпочтения и свой жизненный ритм. Но иногда все же так хотелось долгих и доверительных разговоров по душам, и топанья детских ножек, и беспричинного смеха, и такого сильного желания прижать к себе маленькое хрупкое тельце, обсыпать его поцелуями, а уже потом, конечно, согласиться на то, на что в принципе соглашаться нельзя: погулять по лужам, принести домой крошечного котенка, позавтракать и пообедать сладостями, оставшимися после шумного дня рождения, вдруг разрисовать цветными мелками стену в коридоре, приготовить самые вкусные на свете блинчики, наобещать кучу совершенно бесполезных подарков и радоваться заранее, зная, сколько будет радости и визга, пока они будут разворачиваться!

Всего этого тоже очень хотелось, но Клара давно поняла, что это не ее счастье – ей обещана тихая удобная старость в достатке, и потому она так крепко держалась за родные души, которых осталось не так уж и много на этом свете.

После обеда Клара пошла одеваться. Натянула шерстяное шоколадное платье, теплые колготки, удобные сапоги, куртку до колен и пошла забирать соседскую девочку со школы. Она просидит у нее до вечера, пока родители не вернутся с работы. Что-то пошло у них не так, и они попросили об одолжении. Клара с радостью согласилась, ей это не в тягость, девочка хорошая, нужно только вывести заранее Клёпу и убрать в клетку Рябушку. Обед у нее готов, но она имела на вторую половину дня несколько другие планы.

Сегодня она не могла выглядеть колоритной старухой в куртке цвета бешеной фуксии – все же Фира знает кому что дарить! – и потому выбрала добротную одежду, чтобы произвести нормальное впечатление на учителей и не подвести девочку. И еще ей давно хотелось сходить в одну новую кофейню. Одной там появиться было бы более чем странно. На фоне молодых посетителей в драных джинсах, шапках с бубонами и их огромных рюкзаков она бы выглядела в своей респектабельной, да и смелой одежде тоже, более чем странно. Появление ребенка все оправдывало: бабушка ведет внучку выпить горячий шоколад и съесть заслуженный десерт после школьных занятий.

Девочка аж подпрыгнула от радости, когда Клара рассказала ей о своих планах. Это же какое чудо ее ожидало в совершенно будний и ничем не примечательный день! У Клары бывать она очень любила: ее дом был совсем не похожа на тот, в котором жила ее семья. Одна гуляющая по кухне курица чего стоила! Клёпа был вообще мечтой ее жизни. Правда, она сразу поняла, что собака ее не жалует, но девочка по имени Лиза не переставала тискать пса, надеясь, что ответное чувство в нем все же проснется. Клара ее успокаивала тем, что Клёпа уже старичок, поздно ему менять привычки, хочется покоя и тепла. Лизе пришлось поверить, но Клёпу теребить она не переставала.