Тихий дом

Жизнь второго мужа казалась Кларе поистине увлекательной. В том, что впереди его ждет не менее увлекательное будущее, она даже не сомневалась. Неожиданно в ее жизни образовалась новая любовь, перед которой ничто и никто не смог бы устоять. То, что это сильное чувство лет через пять-шесть разлетится в прах, она не могла даже допустить.

В поисках редкого и дефицитного лекарства для умирающей матери одного хорошего знакомого к Кларе обратилась ее давняя приятельница. С ее разрешения мужчина позвонил сам, они уточнили дозировку и прочие подробности, а через три дня Клара с огорчением сообщила, что что-то не получается, срывается, нужно подождать еще пару дней. Бархатный глубокий голос, очень напоминающий одного знаменитого актера, мастера читать свои и чужие стихи, очаровал ее с первого раза. Нельзя сказать, что это был единственный фактор, который усилил ее активность, но все же увидеть обладателя баритона ей очень хотелось. Клара заказала еще раз, нажала на другие кнопки, сделала несколько звонков и радостно сообщила, что достала, лекарство ждет в аптеке в любое время.

Он явился к закрытию в тот же день, и Клара поняла с первого раза, что перед ней человек не совсем обыкновенный. Она разглядывала его с большим интересом, пытаясь раскрутить нить сходства с кем-то известным из мира искусства, но все впустую. Он напоминал кого-то, но вместе с тем был неповторим в манере говорить, вести себя, одеваться. Дело было зимой. Он явился в модной укороченной дубленке, с закрученным вокруг шеи шарфом, в руках он держал трубку – ах, как он это делал! – и явно наслаждался произведенным эффектом. Аптекарша очень даже хороша, но простовата, хотя и небезнадежна, а он-то, конечно, чертовски хорош собой!..

Дмитрий Ильич любил исключительно молодых и крепких женщин, отдавая предпочтение тем, кто будет смотреть на него с восхищением. К моменту знакомства Кларе, уже успевшей забыть о тяготах первого замужества, едва исполнилось тридцать, а импозантному врачу было сорок пять. Клара оказалась совершенно права, интуиция ее не обманула: помимо медицины, что, конечно же, их сближало, Дмитрий Ильич увлекался искусством, любил реставрировать старые вещицы, приводить в порядок иконы, картины, деликатно возвращать им вторую жизнь. В те годы, конечно, больших возможностей не было, но толпы истинных любителей или желающих выгодно заработать уже устремились на русский север, в маленькие городки или деревушки с тем, чтобы перекупить у мало что понимающих старушек или у их бестолковых наследников то, что представляет хоть какую-нибудь ценность.

Когда Клара впервые переступила порог его квартиры, куда он деликатно пригласил ее на чашку кофе, ее едва не сбил с ног странный запах. Одна небольшая комната вместе с выходящим из нее балконом была отдана под так называемую мастерскую, где среди банок, склянок, кисточек и красок проводил все свободное время Дмитрий Ильич. Вторая комната принадлежала уже ушедшей к тому времени матушке, а третья являла собой нечто среднее между гостиной и холостяцкой берлогой. Ее поразило тогда многое, но ничто не заставило насторожиться по одной причине, хорошо известной многим женщинам: она была влюблена, потому что никогда прежде не видела таких мужчин. Уверенных, воодушевленных, импозантных, знающих себе цену, элегантно одевающихся, смотрящих на мир особенно, хотя и несколько снисходительно. Кларе, конечно же, льстило внимание такого неординарного человека.

Запущенность в квартире он объяснил отсутствием женской руки. То, что он никак не мог навести порядок и разобрать вещи покойницы, Клара понимала так: он был очень привязан к матери и сейчас ему самому трудно на это решиться. Множество бутылок на балконе – таких, о которых она даже не слышала, – появилось там только потому, что так Дмитрия Ильича благодарили пациенты и клиенты. Сам хозяин квартиры почти не пил в ее присутствии, в конфетно-букетный период не пригубил ни разу, хотя ему доставляло удовольствие наблюдать, как она пробует ликеры и вина, обнаруживая при этом полное невежество. О папиной водочке в запотевшем графинчике да под мамин форшмак и под красный борщ она предусмотрительно умалчивала, боясь, что он попросту сочтет ее деревенщиной.

Он мог выйти обезоруживающе элегантным из дома, в котором мыть нужно было все, каждый угол и каждую плитку в ванной комнате, тереть до одури зеркала, очищать стекла, вернуть блеск увядшему паркету. А он шел так, будто эта грязь его не касалась, будто дома его провожала в отглаженном и накрахмаленном белом переднике усердная помощница по хозяйству.

Клара потом поняла, что в деньгах он не нуждался. Работа и хобби приносили ему стабильный доход, а на случай отсутствия чистой рубашки Дима прибегал к отличному способу: распечатывал новую, тоже кем-то подаренную. Белье он носил в прачечную, питался в столовой, а по случаю встречи с заказчиками или еще по какому-нибудь другому делу не отказывал себе и в ресторане. Клара подумала сразу, как много и неразумно он тратит: была бы рядом хорошая и мудрая жена, все пошло бы в семейную копилку. Разумеется, о том, что он хочет жить именно так, она даже не подумала. Менять свою жизнь в сорок пять лет никто уже не хочет, за редким, конечно, исключением. В этом смысле Дмитрий Ильич исключением не являлся.

Он стал ей рассказывать о реставрации, показывать вещи, которые ждут своего часа, и она осознавала, как многого не понимает, ведь эту почерневшую деревяшку, оказавшуюся ценной иконой XVII века, без малейших сомнений Клара отнесла бы на свалку, не говоря о ящике, похожем на небольшой деревенский сундук. Неужели за это кто-то готов платить деньги?!?

Об ушедшей матери он говорить не любил. Вообще она заметила, что любые проявления чувств вызывали на его лице брезгливую гримасу. Клару, однако, он назвал сразу «своей Рыжулей», и так оно и повелось дальше: Рыжуха, Рыжулька, Рыжуля моя. Он тоже упомянул «Весну» Ботичелли, тем самым соединив ее с теплыми детскими воспоминаниями, а когда они впервые остались одни, вытащил шпильки, обрушил ее водопад, и, приговаривая, как же давно он хотел это сделать, запустил руки в ее волосы. Чистого постельного белья на такой романтический случай он не приберег, поэтому прибегнул к хорошо знакомому способу: распечатал новое.

Клара, безусловно, была для него благодарной ученицей. Ей нравилось слушать его рассказы, она с обожанием смотрела, как он набивает трубку и живописно курит. Ей нравились умные мужчины, за которыми ей приходилось бы тянуться, а Дима был именно таким. Вот его без всяких сомнений можно будет представить Фаине Михайловне, ввести в их дом, а чуть позже и познакомить с родителями. Он им обязательно понравится! Ничего общего с музыкантом без определенного будущего, с мальчишкой без рода и племени здесь нет. Это жизнь совершенно иного уровня, на ступень выше. Здесь она многому научится, приобретет хороших друзей, войдет в новый круг.

Засучив рукава и приступив к уборке, Клара обнаружила в шкафу столько интересных вещиц, что не могла даже наглядеться! Золотые корешки книг, все, правда, под толстым слоем пыли, тяжелые столовые приборы, как выяснилось, серебряные, хрустальные вазочки, изящные конфетницы, кобальтовый чайный сервиз, лопатка для торта с замысловатым рисунком на ручке, тонюсенькая вилочка для лимона, глиняные горшочки для выпекания, пузатая супница, совершенно бесполезная вещь, по мнению Клары, две обезьяны-шкодницы, тяжелые, прижавшиеся вплотную, одна держала соль, а другая – перец, альбомы со старыми фотографиями, вазы для цветов разного калибра, менажница (Клара и слова-то такого не знала) и даже старый пузатый самовар! Начищенный, он занял почетное место на кухне, вазочки и глиняные горшочки она тоже поместила на кухонные шкафы, с трудом очистив толстый слой пыли, утрамбованный жиром. Он буквально въелся в поверхность плиты, шкафов, сковородок и кастрюль.

И когда она все наконец более или менее отмыла – понадобился больничный лист в неделю – и положила перед пришедшим с работы Димой вкусный обед, заварила свежий чай и подала его в золотой кобальтовой чашке, Клара наконец поняла, для кого же и зачем делают все эти бессмысленные и дорогостоящие вещи. Мама его знала толк в красоте и многому научила единственного и любимого сына. Кларина страсть к хорошей посуде была связана с этим самым вторым замужеством. Несмотря на все, Диме она очень благодарна, хотя и расстались они не очень хорошо. Иллюзии стоили ей дорого. Самые лучшие женские годы она провела с ним и ушла, так горько разочаровавшись, с подорванной нервной системой, в полном одиночестве и в абсолютное никуда.

12

Клариного папу можно было обвинить в чем угодно, но алкоголиком он точно никогда не был. Крепкие напитки были для него частью приятной трапезы, вкусным аккомпанементом, приятным дополнением, завершающим штрихом, доставляющим удовольствие. Всегда за компанию и никогда в одиночку. После он чувствовал себя всегда лучше, становился добрее, веселее, будто отпускало напряжение и заботы. Рюмочка-другая водки сопровождала хороший обед. Холодное пиво, обжигающее небо, шло вместе с копченой рыбой, и тогда на стол укладывалась голова, смотрящая застывшим взглядом и раскрытым ртом. Отец по традиции звал маму и предлагал рыбьи глаза, хотя отлично знал, что ест она только глаза сельди. Потом сверху начинала сниматься чешуя единым полотном, аккуратно облизывались плавники, делался тонкий надрез на брюшке, вынимались внутренности, а на тарелочку, заботливо поставленную мамой рядом, укладывалась оранжевая рыбья икра. Дальше шла в ход ловкость рук, и в результате на тарелочке без всякого ножа лежали аккуратные лоснящиеся от жира вкуснейшие кусочки рыбы. Вот тогда-то доставалось из холодильника ледяное пиво, усаживалась рядом мама, большая охотница до рыбы и совершенно равнодушная к пиву. Папа считал, что рыба без пива – это перевод продукта и только! Мама могла съесть все, даже не пригубив пиво, потому себя сдерживала. Знала, как папа любит этот процесс. И не лень ему было вставать всякий раз со стола и снова помещать пиво в морозилку. Чтобы небо обжигало, а иначе это не пиво!

И еще папа был, конечно, ходок. Когда Клара доросла до отрочества, она стала замечать многое. Ее собственный растущий интерес к противоположному полу сделал ее чуткой и внимательной к тому, что излучали другие. Вот, например, участковая медсестра очень нравилась папе, и он часто вызывался отвести девочек в поликлинику, когда они болели. Врач – совсем другое дело. Грубая, мужеподобная, смотрящая на всех с подозрением. А медсестра, румяная, аппетитная, смешливая ватрушка, папе очень нравилась. Однажды она проводила Клару в другой кабинет, где девочке делали ингаляцию, а потом папа попросил ее посидеть тихонечко в коридоре, если он слегка задержится. Девочке пообещали прогулку в парк (нельзя, конечно, но если очень хочется, то можно), и она с радостью посидела в коридоре, дожидаясь, пока за ней придет отец. Маме ничего, разумеется, не рассказала, понимая, что о прогулке в парк лучше не упоминать. Такое вот соглашение по умолчанию. И таких эпизодов было немало. Время послевоенное, мужчин катастрофически не хватало, а таких вот здоровых и красивых тем более. А маму папа по-своему любил – это девочки знали.

Потому Клара и не понимала, как выглядят алкоголики. Нет, конечно, некоторых она даже знала в лицо. Тех, кто лежал в канаве или едва волочил ноги домой, а потом скандалил и бил жену. Был у них такой сосед. Но чтобы уважаемый всеми врач, любитель искусства и большой эстет, напивался так, что не мог выйти из дома целую неделю, а вторую потом усердно лечился, такого Клара и выдумать не могла, несмотря на то, что была уже не девочка!

Поначалу она жила в абсолютном счастье, его не испортил даже отец, когда она привела мужа номер два, тогда еще жениха, на смотрины. Кое-что о нем она уже рассказала родителям, и услышанное им понравилось, расположило уже заочно. Папа по этому случаю нарядился в чистую рубашку, мама наготовила всякой всячины, пригласили Милку с Яшей, которые прихватили Цилю, и разговор тек плавно и мирно, обо всем и ни о чем конкретно. Что нам англичане с их разговорами о погоде, с их деликатным забрасыванием удочки! Если русским нужно поговорить, тем найдется великое множество: о политической обстановке в мире, о достижениях в спорте и космосе, о последнем фильме, наконец!

Дмитрий Ильич явился с цветами и бутылкой вина, правда, предложение прилюдно делать отказался, просить родительского благословения тоже («Мы уже не дети, Рыжуль! Смешно это и неестественно! Разберемся сами и тихо распишемся!»). Выглядел жених, конечно, как всегда, безупречно, Клара заметила, как родители с восхищением рассматривают его дубленку и голубой свитер, а он в свою очередь не сводил глаз с их старого буфета, а уж когда Циля отправилась домой, одобрительно чмокнув Клару в щеку, а мужчины пошли покурить, папа, конечно, высказался. Только две фразы, но какие емкие и обидные!

– Ишь ты, пижон какой! – это о трубке, которую достал из кармана Дмитрий, устроившись на балконе с Яшей. Математик при этом курил пролетарские сигареты.

– Ну что ж, дочка, поздравляю! – Клара на минуту обрадовалась, думая, что отец наконец одобрил ее выбор. – Нашла себе дедушку!

Семейная жизнь потекла плавно и интересно. Впервые у Клары было свое жилье, которое она обустраивала по-своему. Нет, наверное, «по-своему» – это уж слишком. В кабинет мужа ей разрешалось только заходить и ничего не трогать, протирать пол дозволялось тоже, но с тех пор, как она обнаружила полное невежество, приняв икону за почерневшую деревяшку, доверия ей не было. Муж отказался от любых крупных ремонтных работ: и Клара вносила небольшие изменения, чистила, переставляла мебель, подкупала по мере возможностей что-то новое: пришлось заменить старый диван в холостяцкой берлоге, теперь это была гостиная, а комнату мамы молодые преобразовали в спальню. Этому Дима не противился.

По выходным у них собирались гости: Димины друзья, коллеги и заказчики. Мила с Яшей заходили изредка тоже. Дима имел крепкую связь с краеведческим музеем. Он им когда-то чем-то помог, и теперь их часто приглашали на выставки и концерты. В последний раз принесли какую-то ветхую этажерку и сундучок из красного дерева, и муж долго с ними возился, возвращая вещам утраченный вид.

Клара готовила с удовольствием, в доме был достаток. Дима получал очень даже неплохие деньги, и им удалось откладывать небольшую, но регулярную сумму на покупку автомобиля. Клару несколько удивляло, что муж никогда не рассказывал о пациентах и работе. Мог он взять и перечеркнуть все в один миг: работа заканчивается на работе. Клара все приносила с собой: и забавные случаи, и неадекватных покупателей, и просьбы, которыми ее осыпали знакомые. Надо сказать, она никому не отказывала и по мере возможностей помогала, и об этой своей суетной жизни, о звонках, просьбах и женской болтовне рассказывала мужу. Он делал вид, что слушал ее, а потом оказывалось, что нет. Вот она к нему всегда прислушивалась с удовольствием. Узнала много интересного о российском фарфоре, о заводе Гарднера и братьях Козловых, о ценности вещей с историей, приуроченных к какому-нибудь памятному событию или отражающих целый пласт уникальной культуры. Ручная роспись, оказывается, стоила в разы дороже. Сам Дима уважал Дулево, Вербилку и Кузнецовский, конечно, а среди европейских высоко ценил Лимож из-за преобладания классических форм, изящной росписи и красочной цветовой палитры. Никогда бы не узнала Клара о залежах каолиновой глины, обнаруженной в XVIII веке, и о том, что сам Людовик XV взял в свое время керамическое производство под личный контроль.

Одна такая чайная пара была в Диминой коллекции. Он ее свято берег, время от времени рассматривал, восхищался хрупкостью и белоснежностью, изящным бирюзовым рисунком. Было, оказывается, еще рельефное блюдо в форме листа, ручная роспись красной, белой и черной смородины, с тонким золочением, но пришлось продать, когда болела мама. Под него где-то в соседнем городке Дима даже нашел чайное трио с похожим рисунком. Его не остановила даже небольшая сквозная трещина и недостатки на блюдце, но все планы пришлось отодвинуть на потом, а когда с блюдом расстался, то и о чайном трио долгое время не вспоминал.

Сложности начались с первым запоем. Клара себе такого и представить не могла. Ушла прямо из-под рук какая-то выгодная работа, что-то не состыковалось, не получилось, и вот тогда-то Клара увидела, куда утекают все запасы мужа. Поначалу он приносил элитный алкоголь, о котором она и не слышала, пустые бутылки толпились тесным солдатским строем на балконе, потом он снисходил до того обычного «пойла», что продают в соседнем магазине. Он просил, умолял, требовал, сердился, не закрывал двери (удивительно, что его ни разу не обокрали!), впускал каких-то странных личностей. Возвращаясь домой с пакетами в руках, Клара могла увидеть настежь распахнутую дверь, мужа, лежащего ничком на новом диване и полный беспорядок на кухне. Дима мог заснуть в дорогом костюме, в новой рубашке, и никакая сила не способна была его заставить сдвинуться с места. Клара, с детства приученная к бережному отношению к вещам, переносила это очень болезненно, но с другой стороны какие это мелочи, если на глазах гибнет родной человек!

Потом-то, конечно, он просил о помощи, звонил на работу, уговаривал заказчиков дать ему еще одну неделю. Клара поняла, что причину его «недомогания» все прекрасно знают. Удивляло лишь то, что его по-прежнему держат на работе и как ему удается спустя две недели вернуть себе благопристойный и респектабельный вид уважаемого доктора.

Как и все остальные женщины, Клара надеялась, что ей удастся побороть недуг мужа. С ее-то образованием и возможностями! Ее даже радовало, что запои стали случаться все реже. При хорошей заботе и прекрасной обстановке в семье все обязательно получится! Понадобилось пять лет, чтобы понять, как же она заблуждалась. «Как же ты не понимаешь? Мне просто нравится так жить!» – кричал ей вслед муж, когда она пробовала на время уходить домой.

Невозможно спасти того, кто не хочет быть спасенным. Когда это стало ясным, как Божий день, Клара ушла. От такого умного и респектабельного мужа, от интеллектуала и эстета с бархатным завораживающим голосом, с его-то умением элегантно курить трубку и рассуждать об искусстве! Клара ушла, потому что ей нужно было срочно спасать себя. Как хорошо, что она это поняла вовремя… И еще была одна причина, о которой она говорила только сестре: Дима наотрез отказывался иметь детей. В его картину мира, в его образ жизни орущий и вечно раздражающий ребенок никак не вписывался. Он готов был выложить крупную сумму за найденную в комиссионке статуэтку или умчаться в другой город, где нашли важную деталь сервиза для подачи спаржи («Где у нас спаржа, Дима?!? Нам бы хорошую колбасу купить к новогоднему столу!»), а на ребенка соглашаться не хотел. Искусно применяя женские хитрости, Клара и сама поняла, что ничего у нее с деторождением не получается. Неужели всему виной тот доктор, к которому отвела ее в свое время Фаина Михайловна?..

13

Юмор и природный оптимизм помогали ей выжить в любых, самых безнадежных ситуациях. Как ни странно, вокруг нее всегда толпилось много мужчин, даже тогда, когда она об этом и не думала. Обаятельная рыжая хохотушка, которая в карман за словом не полезет, нравилась многим. Потом она, конечно, поняла: никому не нужны проблемные женщины, всем нравится праздник и оптимизм. В мужчинах она тоже ценила позитивный взгляд на жизнь и еще ее завораживал увлеченный мужчина, ей нравилось смотреть на него с уважением, чему-то учиться и понимать, что рядом с ней человек на голову выше. Именно это, наверное, привело ее ко второму замужеству.

Теперь нужно было начинать жизнь заново. Скоро ей исполнится сорок, и возвращаться в родительский дом ой как не хотелось! Больно было наблюдать, как родные люди стареют на глазах и ощущать их неодобрение. Милочкино замужество принесло родителям только радость: единственный внук Боречка рос смышленым и забавным ребенком. Супруги обживали свое новое жилье, и Клара попросилась пожить немного в квартире Цили, недавно ушедшей в иной мир. Против никто не был, но Клара прекрасно понимала, что это временно, и бросила все свои силы на решение квартирного вопроса. Взяла подработку, вступила в кооператив и через два года уже бегала к строящемуся дому и заглядывала в его пустые окна. Когда же, когда она наконец будет жить в своей собственной квартире?

Третье замужество, самое глупое и недолгое, она воспринимает сейчас как попытку запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Втайне она не переставала мечтать о ребенке и надеялась, что этот брак принесет ей позднюю женскую радость. Ничего из этого не вышло, и Клара наконец успокоилась. Не впадая в депрессию и отчаяние она решила, что значит так ей суждено: жить одной и подарить всю свою нерастраченную материнскую любовь племяннику Боре.

Было обидно, что ее так и не понял отец, решив, что она развелась с третьим мужем, потому что хотела свободы и женского счастья на стороне. Он же посоветовал ей больше времени уделять сыну Милы: «Будет кому подать тебе стакан воды в старости». Ни о чем таком Клара не думала. Никакой корысти в ее теплом отношении к племяннику не было. Он чувствовал ее любовь всем сердцем и с радостью отзывался, оставаясь у тетки с ночевкой на выходные. Они ходили в кино, гуляли по воскресеньям в парке, Боря носился неподалеку, штурмовал все лестницы и влезал на всех коней и оленей, украшавших парковые аллеи, а она расплывалась в улыбке, когда прохожие говорили: «Ах, какой чудный мальчуган! Как похож на маму!» Она никого не переубеждала: очень хотелось побыть в этом качестве хотя бы в воскресный день.

Боря не любил запах, который она приносила из аптеки. Клара к нему привыкла и почти не замечала. У малыша же он был крепко связан с больницей и со всеми теми неприятными процедурами, через которые ему, как любому ребенку, приходилось проходить. Однажды они возвращались домой из кукольного театра (Клара не могла избавиться от любви к сцене, от такого знакомого запаха и света рампы). Вместе с кем-то из пассажиров в автобус вошел запах свежей сдобы, корицы и ванили, аромат печеных пирожков и аппетитных ватрушек. «Смотри, Клара, какая-то тетя работает в хлебном магазине!» – сказал чуть громче, чем нужно, Борис. Люди, уже успевшие породниться теснотой и теплом, рассмеялись, а чей-то женский голос произнес: «В кондитерской! Я работаю в кондитерской!» Мальчик покраснел, а Клара приобняла его за плечи и улыбнулась: «Какой же ты у нас нюхач!»

Боря-подросток шел к тетке уже за другим: доверял свои юношеские секреты, получал дополнительные карманные деньги, болтал о всякой всячине. Дома он жил в окружении очень правильных и уравновешенных людей. Клара была далека от нравоучительной тетушки, читающей наставления племяннику. Боря тетку уважал еще и за то, что она могла достать все, что угодно, знакомых у нее было немерено, и первые джинсы, модные очки, кожаный плащ подарила ему именно Клара. В детстве он звал ее по имени, иногда Хаюсей, как говорила бабушка. Так и повелось дальше, никаких «теть», хотя Кларе было все равно. Главное – она чувствовала его любовь, а сейчас и вовсе купалась в его заботе. Боря помнил все и был очень благодарен тетке, хотя и сердился за ее непокорный нрав и упрямство, восхищаясь ее активностью и чувством юмора. Тетка, очевидно, решила никому не быть в тягость и не огорчать племянника дополнительными заботами, потому и не докучала своими проблемами.

Не так давно Боря потребовал у Клары номера телефонов ее близких соседей и «хорошей девочки Саши». Клара, конечно, все ему аккуратно отослала и старалась делать все, чтобы он не беспокоил других и не подключал своих друзей. Коммуникабельностью и предприимчивостью племянник пошел в нее. Каких-то друзей он увез с собой, обзавелся на новом месте новыми, но и здесь осталось достаточно тех, к кому он мог обратиться в крайнем случае и препоручить несговорчивую Клару на время своего отсутствия.

Клара сидела у телевизора, отпивала чай из белой чашки ЛФЗ в синюю кобальтовую сеточку, и не видела того, что происходит на экране. Ее мучил один важный вопрос: на следующей неделе «хорошей девочке Саше» должно было исполниться сорок пять. Время, когда Клара металась в поисках своего жилья, в надежде схватить удачу за хвост и стать наконец матерью. Сашино сорокапятилетие проходило в абсолютно других обстоятельствах. Она жила в семье, имела двух гиперактивных детей, летала между основной работой и дополнительной, между школой и другими занятиями детей, домашним хозяйством и попыткой сделать насильно счастливым вечно недовольного мужа.

Как-то, когда накатило, Саша обо всем рассказала Кларе, расплакалась и даже уснула на ее продавленном диване, заботливо укрытая пледом. Клара, конечно, сказала, что она думает о Сашином муже, но сделала это очень деликатно, понимая, что всеми силами своей уставшей, но любящей души Саша хочет сохранить брак. Кто-то когда-то ей это сказал, где-то она это услышала и теперь назначила себя ответственной за все, что происходит в мире. В ее маленьком мире в особенности. «Слишком много положила на свою тарелку, столько съесть нельзя», – говорила Кларина мама когда-то. И Клара, не вспомнив, конечно, слов Марии Тимофеевны, квартирной хозяйки своей юности, и забыв о том, что ей говорила в свое время Фаина Михайловна, Саше, лежащей на диване, тогда сказала примерно те же слова: «Все обязательно наладится, девочка… Вот увидишь! Все будет хорошо!»