Тихий дом

Подруги, по большей части разбежавшиеся со своими вторыми половинками, успевшие за долгую жизнь сделать не одну попытку свить семейное гнездо и все же оставшиеся в одиночестве, ей, конечно, завидовали. Володя в молодости ей доверял, согласен был посидеть с дочкой, если жена шла на день рождения к одинокой подруге, и даже отпускал по путевке в пансионат или в дом отдыха. А в зрелые годы их пара вообще вызывала только уважение и восхищение. Володя традиционно нес тяжелые пакеты, занимался ремонтом в квартире, даже нашел себе работу после выхода на пенсию, а не завалился на продавленный диван. У Зины характер с годами лучше не становился, но, живя в любви и согласии, имея под рукой хорошего мужа, она справлялась со всеми, терзавшими ее страстями и недовольствами, главным образом сконцентрировавшись уже на дочери, ее замужестве и будущих внуках. Несколько раз она предпринимала провальные попытки познакомить Лену, приехавшую в отпуск, с неженатыми сыновьями своих подруг, но из этой затеи не выходило ничего путного. По просьбе мужа Зинаида Алексеевна оставила дочь в покое и стала ждать.

В праздничные дни они с Володей усаживались делать пельмени. Могли налепить их огромное количество, но это их ничуть не напрягало. Устраивались на кухне перед включенным телевизором, выбирали безопасную музыкальную программу или находили старый советский фильм. Они отдавались лепке самозабвенно, делали это с удовольствием и довольно долго. Жаль, не готовили уже пельмень с сюрпризом, но верили, что скоро обязательно вернутся к этой семейной традиции, так веселившей маленькую дочку, с появлением внуков.

Володя больше молчал, а Зина довольно много говорила. Потом убирали со стола, большую часть пельменей прятали в морозилку, немного отваривали, приносили с балкона соленье, доставали из холодильника рыночную сметану, уксус, графинчик с водочкой и с удовольствием за разговорами проводили вечер. Если было настроение, приглашали друзей, звонили дочери и сожалели, что она так далеко. Звали, конечно, в гости, и мать задавала свой традиционный вопрос, на который всегда получала неизменный ответ: «Скоро, очень скоро».

Иногда Зина обижалась на дочь из-за пустяков: Лена могла быть не очень разговорчивой и неприветливой, торопилась по делам, не звонила на выходных, пропускала их традиционное запланированное общение или вдруг сообщала, что приедет на неделю вместо обещанного месяца. Но муж Зинулю успокаивал, объяснял, что жизнь у дочки веселая и молодая, не без трудностей, о которых девочка умалчивает, потому как их бережет, так чего же еще надо? Зина нехотя соглашалась, а потом и сама, спустя время, понимала, как хорошо, что она сдержалась и не наговорила дочери резкостей. Хотя, если на чистоту, такие мысли у нее появлялись крайне редко, да и то с мужниной подачей. Без него она считала себя во всем правой, рвалась на передовую и всегда была готова доказывать свою точку зрения, как говорил Зинин покойный отец, «до усрачки».

Субботний день она любила больше воскресного. После выхода на пенсию она поняла, как же хорошо никуда не торопиться и все делать медленно, в удовольствие. Зина, всегда любившая себя, полюбила себя еще сильнее. С этого самого события, с выхода на пенсию, которая так огорчала других, и началось обновление жизни. Тридцать лет ее бухгалтерской каторги закончились и удивительным образом перевоплотились в удовольствие – вот такая вот сложилась линия судьбы. Не нужно было больше думать о движении вперед – только наслаждаться сегодняшним днем. Дочка выросла, с карьерой покончено, в семье есть какие-никакие сбережения – живи не хочу. В этом убеждал ее муж, но Зинаида Алексеевна периодически все же вела тихую подпольную борьбу с соседкой, выговаривала обиды родственникам, не упускала возможность объяснить окружающим, кто и в чем виноват. Но делала она это редко и часто тайком от Володи: знала, что он не выносит ни сплетен, ни бабских разборок, ни крика. Он морщился так, будто его беспокоила назойливая зубная боль. Пока рядом был муж, Зинаида Алексеевна, чувствуя его присутствие и осуждающий взгляд, себя сдерживала.

Итак, в субботу они поднимались около восьми. Зинаида Алексеевна готовила свою традиционную овсянку, для Володи отваривала два яйца всмятку, он ходил в магазинчик во дворе за свежим хлебом и варил себе кофе. Ели медленно, никуда не торопясь, наслаждались утром и вкусным завтраком. Потом одевались, брали все необходимое для долгой прогулки и шли в парк. С одеждой у них всегда были разногласия, еще с самой юности. Зинаида Алексеевна любила яркость, блеск и золото (тут, очевидно, наследил Лиманский со своей цыганщиной) – Владимир Иванович предпочитал не выделяться. Супруги пришли к соглашению и в этом вопросе: выбирали сдержанную и достойную тихой супружеской прогулки одежду, качественную и приятную глазу. Долго прогуливались по аллеям, встречали знакомых, обсуждали погоду, цены на жилье и продукты питания, что сегодня будет на обед, какой лучше выбрать фильм, и прочие семейные мелочи.

Часам к двенадцати они наконец добирались до кафе, которое очень нравилось мужу своей демократичностью и тем, что там подавали отличный кофе. В самых простых коричневых керамических чашках, кособоких, пузатых, совершенно разных, будто сделанных неумелой рукой начинающего. Джезвы, медные и потемневшие, были совсем такими, какие водились у них дома. Никакого баловства и без всяких излишеств. Опытная женская рука водила джезвы по песку, будто корабли, рассекающие морскую гладь, дожидалась появления пенки и разливала ароматный напиток по чашкам.

В погожие деньки пара усаживалась на веранде, где стулья и диваны были сделаны из пеньков и стволов дерева, а в холодные и ненастные дни размещались внутри. На пеньки укладывались бараньи шкуры, гостям предлагались пледы, а внутри играла тихая музыка их молодости, голоса, уже давно забытые, спрятанные где-то в глубинах памяти, там, где супруги хранили дорогие им воспоминания счастливого, молодого и беззаботного бытия. Зинаиде Алексеевне кафе нравилось тоже, но по большей части тем, что их там уже знали, принимали уважительно, как завсегдатаев, расспрашивали о мелочах, рассматривали и, похоже, восхищались. Как же хорошо иметь рядом близкого человека в зрелые годы, сохранить семью, несмотря на все разногласия, и чувствовать поддержку и любовь! Владимир Иванович вел супругу под руку бережно, как драгоценную вазу, приноравливаясь к ее тихому шагу, и всегда улыбался. В кафе заботливо помогал присесть, наливал ей чай и спрашивал, не замерзла ли. Все это не могло укрыться от внимания завсегдатаев и, конечно, вызывало умиление.

Зинаида Алексеевна всегда заказывала себе сладости и чай – то с базиликом, то с мятой, то с чабрецом. Отдохнув и перебросившись несколькими словами с официантами, супруги отправлялись на рынок. Там всегда разделялись. Зинаида Алексеевна ныряла в ряды, где можно отыскать обновки, недорогие, но интересные. Она не переставала чувствовать себя привлекательной женщиной и всегда радовалась покупкам. Муж выбирал продукты строго по списку, который они составляли заранее вместе. Потом созванивались, встречались, обходили продуктовые ряды еще раз. Зинаида Алексеевна иногда находила что-то, не входящее в заготовленный список, сумки тяжелели на глазах. Супруги вызывали такси и ехали домой. По пути уже обсуждалось меню воскресного обеда, удачные покупки и огорчения, но в целом оба были очень довольны и возвращались домой часам к трем или четырем. Насытившись друг другом и прогулкой, после обеда расходились по разным комнатам. Зинаида Алексеевна смотрела телевизор и раздумывала над воскресным кулинарным рецептом, Владимир Иванович читал новости, усевшись перед компьютером, или дремал на диване.

Впереди был воскресный день дома, тихий, вкусный, размеренный, если только Володя не собирался с друзьями на рыбалку, вечный кошмар Зинаиды Алексеевны, категорически не выносившей рыбу, особенно если ее приходилось чистить самой. Рыбалки в другом смысле она не остерегалась, – Володя не пил, как большинство его друзей, – но рыбу готовить отказывалась. За долгие годы супруги, конечно, решили и этот вопрос, договорились, что по возможности домой улов приноситься не будет. Мужчины часть улова действительно съедали на природе с большим удовольствием. Оставшееся Володя чистил и жарил сам, а Зинаида Алексеевна заходила на кухню только тогда, когда все уже было пожарено, готово и вымыто. Съедала кусочек-другой с аппетитом, угощала кошку и по традиции ворчала – запах рыбий стойкий, избавиться от него не так-то просто!

Всего этого, такого простого и внешне ничем не примечательного, но все же очень дорогого сердцу быта, Зинаиде Алексеевне сейчас очень не хватало. Она плохо спала и теряла вес, потому что теперь не с кем и не для кого было лепить пельмени, ходить по субботам на рынок, пить в охотку чай по вечерам за просмотром фильма, даже завтрак, который она особенно любила, теперь не доставлял ей никакого удовольствия. Любимое кафе она теперь тщательно обходила – боялась своих воспоминаний. Лишь однажды, через месяц-полтора после ухода Володи она как-то незаметно для себя оказалась в том месте парка, где они обычно останавливались с Володей. Только переступив порог кафе, она сразу же отпрянула, так резко, будто увидела привидение. Официантка, женщина средних лет, Зинаиду Алексеевну, однако, заметила и окрикнула. К счастью, объяснять ничего не пришлось: черная повязка на седеющих волосах рассказала все сама, но женщина все же ее догнала и сказала все, что положено в таких случаях. Она, конечно, заметила и осунувшееся лицо, и некрашеные волосы, и дрожащие губы. Зинаида Алексеевна знала, что ей лучше не слушать утешения, она размягчается, слабеет и становится особенно уязвимой, а ей этого никак нельзя.

Дочке она, конечно, была рада. И она, и малышка возвращали ее к жизни, но эта суета с младенцем была ей уже не под силу, ей бы хотелось, чтобы сейчас кто-то молодой и сильный позаботился о ней, а дочке самой была нужна помощь. Зинаида Алексеевна понимала, что ее можно обвинить в эгоизме (какое-то время назад она так мечтала о внуках и истязала дочь настойчивыми расспросами), а сейчас ей все это стало вдруг не нужно.

Подруги советовали погрузиться в домашние хлопоты, в работу, которой у нее не было, в воспитание внучки, но это было вне ее сил и возможностей. И она стала сердиться на дочь за то, что она так бездарно распорядилась своей молодой жизнью и сделала такой неверный выбор. Ее раздражало то, что дочь плохо выглядит, не следит за собой, что дома у нее ужасный беспорядок, а малышка всегда такая беспокойная. То пищит и плачет, как котенок, то заливается оглушительным криком. Капризничает без перерыва, хотя причин для ее беспокойства внешне будто бы и нет. Зинаида Алексеевна уже изобрела свою теорию, оправдывающую нервозность внучки: все с самого начала шло, наверное, не так хорошо, как хотела представить дочь. Она носила малышку вовсе не безоблачно, скрывала от родителей неприятности, потому девочка так плохо спит и не набирает вес.

Зинаида Алексеевна твердо, как она привыкла это делать с мужем, высказала свою позицию касаемо молока: «Оно у тебя плохое! Нужно переходить на другое питание. Лиза не наедается и потому плохо спит!». Напрасно дочь убеждала ее в обратном: у девочки хороший вес. Бабушка сердилась, говорила, что она «прожила жизнь», она «знает все» и «откуда вы все такие грамотные взялись?».

Вместо помощи выходил маленький скандал. Зинаида Алексеевна вставала, хваталась за сумку, обиженно хлопала дверьми и пару дней не брала трубку, зная, что звонит дочь. Такие моменты ей нравились особенно: она находилась в оппозиции ко всему миру, была обижена на его несовершенство, на глупую дочь, несостоявшегося зятя, на двух соседок, с которыми вспыхивали, время от времени, локальные войны. Натянув маску, рассердившись на всех, она шла по магазинам, и, купив себе что-нибудь, чувствовала себя лучше, чем обычно.

Через несколько дней обида отпускала. Зинаида Алексеевна мирилась с дочерью и думала, какой бы счастливой могла бы быть ее жизнь, если бы муж ее не бросил, не ушел из жизни раньше времени. Он бы с радостью возился с внучкой, катал коляску по аллеям парка, чуть подросшую Лизоньку они бы брали к себе на выходные, у них бы снова стали появляться пельмени с сюрпризом. Может быть, летом они бы возили внучку на море, дав Лене небольшой отдых. Прикрывали бы нежные плечики от солнца футболкой, следили за тем, чтобы она не нахлебалась морской воды и не тянула в рот грязные фрукты. На праздники собирались бы большой и дружной семьей на кухне, приглашали бы родных и соседей. А может быть Лена и не рассорилась бы с Виталиком – кто знает?.. Как-то все в их семье разрушилось сразу, и они вдруг остались своим женским царством без мужчин, без воскресных обедов и летнего отдыха.

И еще об одном сейчас очень жалела Зинаида Алексеевна: о том, что не родила еще одного ребенка. Возможно, именно он и был бы тем самым удачливым, сильным и молодым, кто помог бы и поддержал ее в трудный момент? Она как-то видела сон, и ей всегда казалось, что тот неродившийся ребенок был мальчиком.

Получилось все как-то очень глупо и странно. Лене было тогда лет семь или восемь. Она уже вполне самостоятельно приходила со школы домой, открывала дверь болтающимся на шее ключом, доставала укутанную в старенькое одеяло картошку с котлетами или разогревала суп, который готовили обычно на неделю. Все вроде бы пошло на лад. Они переехали от родителей в свою первую однокомнатную квартиру и постепенно налаживали быт. Как все остальные советские семьи, жили они тихо и скромно. Кое-что из посуды дали им родители, мебель взяли в рассрочку, на сапоги и цветной телевизор терпеливо и безропотно копили. И вдруг в ее многолетней бухгалтерской каторге засияла тонким светом надежда на временное освобождение: ее посылали на два месяца в командировку. Курсы по повышению квалификации в самой Москве!

Ехать очень хотелось, но было немного страшновато: она никогда не была в столице, тем более одна, без мужа, и тревожилась за Ленку, только научившуюся делать домашнее задание самостоятельно.

Впоследствии, конечно, оказалось, что тревожилась зря. Девочек поселили в общежитие, было их много, из разных уголков необъятной страны, и они быстро сдружились. Днем учились, а вечерами гуляли по столице, с восхищением рассматривали достопримечательности и широкие проспекты. А Володя с дочерью управился сам, да так умело, что потом долгое время мамочки из Ленкиного класса не могли успокоиться и сдержать свой восторг. Мужчина не спасовал перед женскими обязанностями, а справился на славу. На школьный утренник он приодел и причесал дочку сам, украсил блестками корону и даже купил учительнице цветы. Вручил, конечно, робко, всю красоту мужского поступка скомкал и смазал, но впечатлил всех. Его застенчивость ничуть не помешала. Голубые глаза, чистые и искренние, смотрели на дочку с любовью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.