Полная версия:
Прошлое никогда не проходит
– А я тебя здесь давно жду, – тихо сказал он, заглядывая ей в глаза.
– Здесь!? Ну, ты прямо читаешь мои мысли, которых ещё и нет: я сама толком не знала, куда и как пойду.
– А я про тебя всё на расстоянии чувствую.
– Тоже мне, Вольф Мессинг нашёлся! – хмыкнула Женя.
– Да нет, просто друг детства, у которого есть свои особые права, в том числе, всё прощать и понимать. Надеюсь, это взаимно? Да и не пройдёшь ты перед отъездом мимо Чистых прудов, я тебя знаю. Женечка, пожалуйста, давай зайдем в кафе, посидим, поболтаем, вспомним старое. Ведь может так случиться, что мы много лет не увидимся, и это мы, почти не расстававшиеся чуть ли не от рождения.
– Давно это было, Гришенька… Нет, не получится, к сожалению, во-первых, меня дома ждут, а во-вторых, я с рюкзаком, неудобно, а сдать его не могу: там документы и деньги, да и раздевалки-то уже не работают – лето на носу…
– Рюкзак твой мы, конечно же, с собой возьмём, никто в кафе ничего не скажет, с тётей Ланой я договорился, а муж твой сегодня задерживается – у него важная встреча в каком-то там посольстве.
– Уже и к моей маме успел подлизаться, ну ты даёшь! Вообще-то, я за чужой счёт не хожу, а с деньгами у меня не ахти, не считая экспедиционных, но в них влезть не могу, они не мои…
– У меня деньги есть, но от этого нелегче. Представляешь, друг детства, да к тому же ещё и прелестная девушка, настолько не уважает меня, что не хочет принять приглашение на ужин! Я что, не мужчина? Или мы немцы, где каждый сам за себя платит!?
– Ладно, идем, речистый, уломал на раз. Ох, уж эти мне друзья детства, которым не откажешь! Только ты с моим рюкзаком будь повнимательнее. Или нет, отдай его лучше мне.
– Девушка пойдет с рюкзаком, а я рядом налегке, так? Не волнуйся, Женька, погибать буду, а рюкзак спасу.
– Болтун!
– Кроме того, там уже лежит ценнейший подарок тебе на день рождения. Пожалуйста, возьми его в поле, и, когда будете отмечать, вспомни меня добрым словом, я почувствую это, и моя жизнь станет немножко лучше.
Женя тут же влезла в рюкзак, висевший на плече у Гриши, и увидела там бутылку коктебельской мадеры. Она радостно всплеснула руками и с восторженной благодарностью чмокнула его в щечку:
– И когда ты только успел положить её в рюкзак! Я и не заметила… Какой же ты всё-таки хитрый еврей, Гриша! И очень внимательный, большое спасибо, в Москве её не купишь, да и в Крыму не везде. Знаешь, давай сначала зайдём в наш любимый меншиковский храм, не возражаешь?
Они вышли с бульвара, пересекли трамвайную линию и зашагали неторопливо по пустынному переулочку, и тут Женя заметила, как какой-то человек следует за ними, а ведь у неё в рюкзаке все полевые деньги. Она замедлила шаг, затем вообще стала еле передвигать ноги, человек также пошёл медленнее, и, в конце концов, вынужденно приблизился к ним, Женя тут же резко развернулась в его сторону, повернув и Гришу, которого крепко держала под руку. Они чуть не столкнулись с этим типом лицом к лицу. Увлечённый только девушкой, Гриша удивленно посмотрел на неё и вскрикнул:
– Ты что?
– Да ничего, просто хочу пропустить этого молодого человека.
И она пристально и с вызовом посмотрела на прохожего, внимательно рассматривая его смущенное лицо. Парню ничего не оставалось, как пройти мимо них. Женя смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, и только затем вошла в храм, покрыв свою белокурую головку пёстрым шарфиком, красовавшимся ранее у неё на груди. Службы еще не было, свет в почти пустой церкви был частично притушен. Они купили по свечке и поставили их у иконы Николая Угодника, покровителя путешественников, постояли немножко под куполом храма у иконостаса, помолились и тихо вышли, на пороге остановились и ещё раз перекрестились перед надвратной иконой Спасителя. Попросив Гришу подождать её, Женя вернулась в храм, и через минуту вышла и протянула ему маленькую дорожную иконку с Николаем Чудотворцем. Внимательно оглядевшись по сторонам, она подхватила Гришу под руку и они зашагали к кафе-«стекляшке», стоявшему на берегу Чистых прудах, прошли его насквозь, и вышли на почти пустую веранду. Уютно устроившись за одним из столиков, они стали рассматривать пары белых и чёрных лебедей, плавно рассекающих воду. Гриша хотел было спросить Женю, что на неё нашло: опять в шпионов играет, как в детстве, но тут подошёл официант, и он сделал заказ: Гриша прекрасно знал вкус своей спутницы, а она не возражала. На столе появилась любимая Женей бутылка хереса, которую официант ловко раскрыл и наполнил им высокие бокалы, и тарелка с кусочками элитных сыров. Завязалась неторопливая беседа.
Покручивая ножку бокала с вином, Гриша рассказал, что уезжает с Виктором в Бостон, где первоначально будет работать на него, ведь это Пасикиса пригласили в университете. Пока поедут временно, а там видно будет.
– Понятно, я так и думала, только ничто не бывает так постоянно, как временное. Будешь делать этой крысе деньги и научное имя, а он тебе – отстегивать понемножку, чтобы с голоду не помер.
– Не преувеличивай. Вот если бы ты поехала с нами…
– Нет у меня ни желания, ни возможностей, ни связей, ни еврейской крови. Так что не надо зря болтать.
– Ну, у меня тоже не такие возможности, как у Пасикиса, но попробовать хочется, без него вообще бы ничего не удалось.
– А ты уверен, что с ним удастся? Он тебя с потрохами продаст, и не один раз, поверь мне.
Гриша вздохнул, отвёл глаза в сторону, а потом тихо произнёс:
– Мы с тобой давно не болтали по душам, Женечка. Ты ничего не знаешь, но, увы, во многом права. Я действительно в западне. Моя благоверная назанимала у Виктора денег, ведь она его племянница, а я должен отдавать неизвестно из чего. Они давно меня доставали, требуя, чтобы я поехал с ним в Бостон. Кандидатская для меня теперь вообще недоступна, ведь он включил мою работу в свою докторскую диссертацию, и теперь мне не с чем защищаться. А новый материал, сама понимаешь, сейчас не соберёшь.
– Вот сволочь! Ведь он и так мог использовать его в своей работе после твоей защиты, и это было бы ему только в плюс. Мол, подготовил учёного.
– В его докторской из оригинального материала только и есть, что мои разработки и подсчёты, остальное – общие слова да выводы на основе опять-таки моей же работы.
– Аааа, вот почему он как-то «втихую» в Казани защищался… Здесь бы это не прошла.
– В Казани у него какая-то мощная лапа, вот он туда и рванул. Жень, знаешь, Пасикис заявил, что Изя мне не родной отец, и у меня без него не будет возможности уехать по еврейским каналам.
– Глупость какая! Откуда он это знает? Я, например, никогда не слышала ничего подобного, а ведь наши родители дружили много лет. Кстати, хочешь, спрошу у них?
– Не надо, для меня он в любом случае был отцом, да и фамилию я его ношу. Если бы они не погибли, всё было бы иначе.
Гриша немножко помолчал, а потом добавил:
– Знаешь, а родители отца нас с мамой не признавали, может, потому, что я действительно им не родной? Собственно, они и до сих пор не хотят меня знать. Не странно ли?
– Может, потому, что у них национальность по матери?
– Вот и я так думал раньше, только я-то здесь причём? Какой-никакой, внук, всё-таки. Ну, а если, только мамин сын, а им чужой, всё становится на место… После внезапной гибели родителей, Виктор Пасикис предложил мне ехать на практику в Одессу, в его бывшую лабораторию морской геофизики. Мол, и деньги получать будешь, и сразу в специальность по-взрослому погрузишься. Кто от такого откажется!? Он тогда только появился у нас в институте и стал курировать нашу группу. Пасикис вроде бы так проникся ко мне, даже к себе домой неизвестно зачем таскал, а уж после гибели родителей окружил немыслимой заботой. В Одессе он меня и сосватал со своей племянницей, Соней.
– Да, я помню эту гнусную историю!
Официант принёс большое блюдо с греческим салатом и 2 тарелочки с золотистой, аппетитно запечённой на гриле форелью, но они так и не приступили к пиршеству, и Гриша продолжил свой невесёлый рассказ.
– А потом она забеременела, если честно, меня лишь однажды сунули к ней в постель, заявив, будто бы какому-то там из их родственников негде ночевать, и я должен освободить на одну ночь свою кровать, а она уж расстаралась. Не хочу хаять Соню, но любовью у нас и не пахло ни с моей, ни с её стороны – у неё был местный парень, свадебный фотограф, небезызвестный тебе Лёвка. Да только родня решила, что ей нужно жить в Москве. Ребёнок родился через 12 месяцев после моего отъезда, и прямо таки точная копия её дружка. Лёвка теперь практически живёт в Москве и постоянно ошивается у нас, а я вроде как им мешаю в собственной квартире. Так что, увы, ты права: мою голову будет использовать Виктор, а деньги и дом – его племянница с хахалем. И всем хорошо, ну, а я не в счёт. Мне не вырваться от них, Женька.
– Что же ты молчал раньше? А ведь я тогда отговаривала тебя жениться, помнишь?
– Дурак, а потом уже и деваться некуда. Ты в то время была увлечена студенческой жизнью и своей дежурной влюбленностью, у меня как-то и язык не поворачивался грузить тебя своими бедами. Да ты ешь, Женечка, а то всё остынет. Вижу, только порчу тебе аппетит и настроение.
У Жени в глазах стояли слёзы, которые она попыталась скрыть, глядя в сторону. Они молча потягивали херес, не глядя друг на друга. Наконец, она решительно сказала:
– Нет, так нельзя, что же ты себя на закланье обрекаешь!? Плюнь на всё, и поедем с нами в поле! Пусть Пасикис сам со своей племянницей и работой разбирается, ты на него достаточно повкалывал, – Гриша в ответ грустно покачал головой:
– Не могу, сама знаешь, нужны билеты, командировка, разрешение в погранзону, наконец, согласие Виктора, которое он ни за что на свете не даст.
– Я могу тебя взять, у меня есть ещё одна рабочая единица для местных. Правда, без дороги, но это не страшно, найдём выход. А Пасикис твой теперь ведь уволился, какое ещё согласие?
– Нет, это я уволился, а он по приглашению едет, и здесь на полставки остаётся… Ничего, Женечка, я освобожусь из-под их ига, обещаю тебе, в Америке мне это даже проще, чем здесь, по крайней мере, там хотя бы Соньки не будет.
– Ты, Гриш, извини, что была резка с тобой. Я никогда не верила и не верю твоему шефу, недаром в институте его прозвали удавом, а по мне, так типичная крыса. И потом, мне больно терять тебя. Вот мы с тобой вроде бы и не виделись толком в последнее время, а всё-таки я знаю, что ты где-то рядом, и жить становится легче и веселее, хоть и не допускают к тебе твои сторожевые псы, дома Сонька, а в институте Пасюк. А теперь мы теряем друг друга навсегда, и от этой встречи только больней становится…
Гришины глаза загорелись благодарностью и теплом, он взял Женину руку и ласково сказал:
– Чтобы ни случилось, ты навсегда останешься для меня единственной, запомни, Женька. Там я не останусь, клянусь, а уж коли удастся вдруг хорошо устроиться, постараюсь вытянуть и тебя, хоть на время.
– Да нет, Гриша, это нереально, сам понимаешь, ведь у меня дочка. Да и не вернёшься ты, я почти уверена.
– Ну не раб же я, в самом деле!
Она ничего не ответила, лишь грустно покачала головой. Немножко помолчав, Гриша спросил:
– Ну, а ты-то хоть, счастлива? У вас был такой бурный красивый роман! А последнее время мне кажется, что что-то не так, уж больно ты домой не торопишься, даже 8 марта я вас вдвоем с Алёнкой на бульваре встретил.
– Всё хорошо, ведь у меня есть очаровательная дочка, любимая работа, эх, если бы за неё ещё платили бы, как в советские времена.
– Ну, а его-то ты любишь?
– Пока ещё люблю, но он всё делает, чтобы это прошло. Только, ради Бога, не расспрашивай, и так тошно! Знаешь, не люблю я неприятностями делиться, впрочем, как и ты, и, возможно, это наша с тобой ошибка: многое можно было бы избежать, будь мы пооткровеннее…
– А знаешь, что тебе все завидуют? Думают, самая счастливая, ведь ты у нас всегда такая весёлая, как птичка, красивая и нарядная, и муж дипломат, разъезжает по загранкам.
– Ну и зря, у них сейчас тоже не мёд. Если хочешь быть счастливым, будь им, как говорит мой любимый Козьма Прутков, вот я и стараюсь, насколько получается. Демонстрировать свои страдания – показуха и распущенность, да это лишь усугубляет боль. А ты, Гриш, извини меня, дуру, я ведь ничего не знала и тоже думала, что у тебя всё в ажуре, вечно ты с этой крысой Пасюк носишься, и не подойдёшь к тебе.
– Это верно, он меня на шаг не отпускает, ещё и Сонька проходу не даёт, днём нагуляется, а вечером изводит слежкой. Ни друзей, ни родственников ко мне не допускает, всех отвадила. По телефону, и то не даёт поговорить, сразу истерики закатывает.
– Она вообще не подзывает тебя к телефону, обругает, и бросает трубку. Вот я и перестала звонить, противно и унизительно. И на тебя обижалась, ведь ты же не её собственность, что за хамство! Неужели нельзя было поставить её на место?
– Да я и не знал, она с трубкой сразу на кухню убегает.
– Гриш, а помнишь, когда-то здесь была раздевалка Чистопрудного катка, и ты мне после катания оттирал онемевшие от холода ноги и приносил кофе с горячей булочкой.
Они молча доели, мысленно возвращаясь в прошлое. Официант принес им шоколадное мороженое и чёрный кофе. Гриша вновь поднял бокал хереса:
– За наше детство! Знаешь, я обожал ходить с тобой на каток! Ты так здорово каталась, а как кружилась, прыгала – глаз не оторвёшь, и я всегда хвастался тобой.
– Не болтай, и ты не хуже, мы ведь вместе в саду Милютина фигуркой занимались.
– Ну, до тебя мне далеко… Я на разряды не сдавал
– А помнишь нашего тренера? Ему тогда 68 лет было, а как он катался! И устали не знал.
– Конечно, помню, на него вечно уборщицы ругались, даже свет на катке гасили, а он и в темноте с нами занимался.
– Ладно, Гриш, допивай кофе, мне пора. Да и прохладно становится: все, кроме нас с тобой, во внутрь перебрались… Писать-то хоть будешь?
– Да разве я смогу не написать тебе, Женечка? Только куда, бродяга ты моя!? Ну, и ты не забывай меня, ладно?
– Мой адрес не дом и не улица, Мой адрес Советский Союз, как пели раньше… Теперь его, увы, не существует… Пиши Хатанга, до востребования. Ну, а потом в Москву, тоже лучше до востребования. А то, знаешь…
– Да понимаю я всё, Женечка.
4. Не бойтесь крутых поворотов
Отродясь такого не было, и вот опять.
В. ЧерномырдинГригорий расплатился с официантом, Женя ухватила его под руку, и они неторопливо побрели вдоль Чистых прудов. Гриша взял маленькую ручку девушки и ласково сказал:
– Будь осторожна, в непростые места ты едешь, да и времена сейчас тяжёлые… Женька, чтобы с тобой не случилось, и как бы это не было трудно, я тебя найду.
– Ты, Гришунь, не оставь моих, хоть морально поддержи, если что, не дай Бог. Правда, ты далеко будешь… Ну, хоть звякни им или напиши.
– Зря я тебя отпускаю… Меня ты, конечно, не послушаешь, так я твоим расскажу, как там несколько лет назад чуть не погиб отряд, и что с тех пор никто из Института туда не ездил. Тогда их хоть искали, всех поставили на ноги, звонили в Хатангу и требовали отправить за ними вертолёт. А сейчас всем всё до лампочки, сама знаешь, никто и не шелохнётся, лишний копейки не выделят – перестройка с капиталистическим оскалом, однако. Какой же я буду друг, если не предупрежу их?
– Только попробуй, ябеда! Я-то всё равно поеду, ты меня знаешь, зря будешь им нервы трепать.
– Увы, знаю, поэтому и молчу. Жень, а помнишь, как твоя мама называла меня своим будущим зятьком?
И воспоминания захлестнули ребят, ведь почти всю свою жизнь они прошли вместе, и сколько помнили себя, всегда были неразлучны, взрослые знали: где один из них, там и другой. Их семьи дружили, они то вместе снимали дачу, то ездили на море. Кампания взрослых состояла из нескольких семей, все дети играли вместе, но такой дружбы, как у них, ни у кого не было. Однажды Гриша взглянул на Женю, и неожиданно увидел, что она из озорной пацанки превратилась в прелестную девушку. Но только для неё он остался прежним: ведь девчата всегда мечтают о сказочных принцах, и Гришу в качестве такового она не воспринимала. Потом он, а через два года и Женя, поступили в разные институты, Гриша в «керосинку» (нефтяной) на геофизику, а она – в геологоразведочный. Началась другая, полувзрослая жизнь, и они стали видеться всё реже и реже.
– Гриш, а помнишь, мы с тобой на Чистых прудах грибы собирали? Знаешь, когда я выросла, ни разу их здесь больше не видела, как ни старалась! Родители до сих пор удивляются. Может, они видны только детям?
– Фантазёрка ты, Женька! А помнишь, как мы секретики делали? Закапывали под стеклышко какой-нибудь красивый фантик с фольгой, а потом хвастались друг перед другом.
– Ага, а ещё от врагов спасали.
– Сколько всего интересного мы тогда находили! И чужие секреты, и всяческие игрушечки, и мелочь, в основном медяки, а потом обменивались своими богатствами.
– Ты мне всегда всё без обмена дарил.
– Да и ты тоже. А сейчас что-то ничего не находится…
Вдруг Женя резко вырвала свою руку из Гришиной и, развернув его обратно, воскликнула:
– Зато теряется! Рюкзак! Ну, как же ты мог, Гриша…!? Бежим! Господи, пропади он – хоть руки на себя накладывай! На всякий случай, смотри внимательно на всех проходящих, вдруг увидим его у кого-нибудь. Я на веранду, где мы сидели, а ты в зал, спроси у официанта, ладно?
Всё это Женя проговорила на ходу, и затем быстро побежала в сторону кафе, наткнувшись на какого-то колоритного старичка с добрым лицом, которого чуть не сбила с ног.
– Извините, дедушка, я не хотела!
Он ласково прикоснулся к её руке и сказал тихо:
– Пустяки, деточка, всё это пустяки, главное не потеряй…
Женя, как заведённая, отвернулась, чтобы продолжить свой путь, но его слова заставили приостановиться на миг и поискать глазами странного бородатого дедушку, однако он словно испарился. Ловко перемахнув через ограду, отделяющую открытую часть кафе от бульвара, Женя подскочила к столику, за которым они сидели. Рюкзака нигде не было, у неё внутри всё похолодело. Она никогда не сможет вернуть такие деньги, как бы ни старалась, да и работать-то ей теперь будет негде: независимую и смелую, её с удовольствием затопчут трусоватые и бездарные директорские прихлебатели, ещё и посадят! Не верилось, ведь только что рюкзак был здесь, и вдруг – пустота, ни денег, ни билетов, ни будущего…. Как могла она отдать его в руки другого человека, хотя бы и Гриши!? Ведь отлично знала по полевому опыту, что у семи нянек дитя без глаза! С другой стороны, кому мог понадобиться видавший виды старый рюкзак, из которого выглядывают выцветшие полевые шмотки? Боже, сотвори чудо! Пусть сейчас войдёт Гриша с рюкзаком на плече! И как только они оба могли не заметить его на пустой веранде? Может быть, рюкзака уже там и не было, когда они уходили? А ведь за ними, похоже, следили… Господи, неужели всё!? Нет, нет, ведь на веранде, кроме них, никого и не было, а после ухода официанта Женя хорошо помнит, что достала оттуда сигареты. Вечно она всё теряет, растяпа! И Гришка такой же обалдуй оказался.
– Николушка, божий угодник, помоги мне, бестолковой дуре! – умоляюще повторяла она про себя, почему-то представив при этом дедушку, на которого налетела, в голове тут же всплыли его странные слова, и она пробормотала: «Эх, дедушка, для кого пустяки, а для кого вся жизнь на кану!» И тут Женя заметила силуэт стройной женской фигуры, стоявшей в другом конце веранды, спиной к ней, а лицом к багровому в сумерках заката пруду. Было уже почти темно, только сквозь приоткрытую в помещение дверь проникал свет. Неожиданно на обоих этажах стеклянного кафе вспыхнули цветные лампочки, и пруд тоже, казалось, зажёгся отражёнными разноцветными огоньками, женщина вздрогнула и повернулось лицом к Жене. На веранде стало ещё темнее, и она совсем не видела лица незнакомки, лишь заметила на ней очень красивый, черный с алой отделкой, костюм и прелестную шляпку такого же цвета с темной густой вуалью: казалось, дама возникла вместе с багровым закатом и растает, как только солнце уйдет за горизонт. В руках у неё была крошечная красная сумочка, которую она сжимала маленькой ручкой в черных кружевных перчатках, и Жене было как-то неловко спрашивать у этой Прекрасной Незнакомки, будто сошедшей со страниц блоковского «Кабачка», о своём замусоленном бесформенном рюкзаке.
В экстремальных ситуациях люди ведут себя по-разному: одни теряются, другие плачут или злятся, третьи беспомощно мечутся. Женя в такие минуты становилась собранной и энергичной, и только отсутствие действия и беспомощность выводили её из себя. Она решительным шагом направилась к загадочной даме.
– Добрый вечер! Извините, пожалуйста, Вы не видели случайно моего рюкзака защитного цвета? Такой потёртый, знаете… Мы с ним здесь были буквально несколько минут назад.
– Такой потёртый, говорите? А, Вы его ищете, да? – низким гортанным голосом, немного нараспев, спросила дама.
– Да, да, его, он вот здесь стоял, на стуле. Ой, и стула нет… Вы не знаете случайно, где он, наш рюкзак? – едва сдерживаясь от нетерпения и теша последнюю надежду, вновь спросила она. Дама не торопилась с ответом. Женя вся превратилась в сгусток ожидания, от нетерпенья ей хотелось встряхнуть незнакомку или громко закричать:
– Скажите хоть что-нибудь, ради Бога!!!!
– А вот и Ваш друг.
Женя обернулась и увидела силуэт входящего со света Гриши и его удручённо опущенные плечи – ни в руках, ни за плечами у него ничего не было. Только сейчас она с ужасом вспомнила, что и его портмоне с билетом в Бостон, иностранным паспортом и долларами лежит у неё в рюкзаке, и ещё большее отчаяние комом подкатило к горлу. Какая же она эгоистка! Женя шагнула к нему навстречу, они обменялись несколькими фразами, и растерянно посмотрели друг на друга, не зная, что предпринять.
– С кем это ты разговорила?
Она посмотрела вглубь террасы – никого. Что происходит!? Гриша бросил на неё сочувствующий взгляд, словно на больную или сумасшедшую. Но буквально через минуту они оба услышали из темноты:
– Присядьте, господа, да не волнуйтесь вы так, угощайтесь, кстати, – и дама указала рукой на столик, на котором каким-то немыслимым образом оказались три высоких дымящихся бокала с неизвестным напитком. Сама она села за стол и придвинула один из них к себе, а остальные два – к ним.
– Спасибо, но мы не можем, нам нужно рюкзак искать, – сквозь зубы произнесла Женя, вглядываясь в совершенно белое, бескровное лицо Григория. Её бесило равнодушие этой каменной статуэтке, ничего не отвечавшей по делу. Конечно, если бы она хоть что-то знала, сразу бы сказала, а дамочке, видно, просто поговорить охота… Разве она может понять, в каком положении оказались «господа», потерявшие столь бесценный для них рюкзак?! Впрочем, конечно, не понимает…
– Я всё понимаю, деточка, – Женя подумала, что последнюю фразу она произнесла вслух, и покраснела. Да нет, вряд ли, вроде, ещё не сошла с ума от отчаяния. Её лихорадило, то ли оттого, что действительно стало прохладно, то ли от отчаяния, а скорее всего, и от того, и от другого. Гриша стал тянуть её за руку к выходу, но Женя почему-то не могла сдвинуться с места, ей всё казалось, что незнакомка что-то знает. Да и куда идти-то?!
– У вас спички есть? Зажгите, пожалуйста, свечу, совсем темно стало, – неторопливо продолжила дама.
– Спички в рюкзаке, у нас вообще ВСЁ в нём, – с безнадежным отчаянием сказала Женя, делая ударение на слове «всё» и сердито растягивая его.
– Так в чем же дело? Достаньте их! – с улыбкой, нараспев, произнесла дама, отшагнула в сторону и указала рукой на стул с рюкзаком. – И садитесь же, наконец, господа. Угощайтесь, а то напиток остынет, а вы замёрзли.
Женя вновь, к своему изумлению, увидела стул с рюкзаком. Она лихорадочно бросилась к нему, достала спички и зажгла свечку, стоявшую в замысловатом подсвечнике на столе. «Я чувствовала, что она нас дурачит! Зачем это, интересно? Откуда что взялось!? Ведь стол и 3 стула были пустыми, а четвёртого вообще не было, когда я вошла сюда, точно помню. Правда, я была в состоянии панического ужаса… Может, он у неё за спиной был?» – подумала Женя. Взглянув на Гришу, она прочитала на его лице такое же растерянное удивление, какое испытывала и сама.
Женя села и начала беспокойно рыться в рюкзаке, проверяя, не пропали ли из него их сумки с деньгами и документами. Убедившись, что всё на месте, она сначала с благодарной улыбкой посмотрела на незнакомку, а потом тихонько пожала руку Гриши, который тут же обнял дрожащую девушку.
Удивительный горячий напиток оказал согревающее и успокаивающее действие на ребят, и в то же время, наполнил энергией их изнурённые волнением тела и души.
