Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

– Эркин, ты иди, – Женя быстро чмокнула его в щёку. – Я Зине помогу убрать и приду. А то там Алиса одна.

– Ладно, – секунду помедлив, кивнул Эркин, – Я тогда пока…

Он не договорил, потому что вмешалась Баба Фима.

– Да ты что, Женя, давай иди. И без тебя управимся. Иди-иди.

И она чуть ли не вытолкала их за дверь, еле-еле попрощаться успели.

На лестничной площадке Женя рассмеялась.

– Ох, как Баба Фима командует.

– Как генерал, – кивнул Эркин, одной рукой обнимая Женю за плечи. – Тебе не холодно?

– Нет, что ты.

Женя высвободила из-под платка руку и обняла его за талию. Так, в обнимку, они и пошли вниз по лестнице.

Когда вся посуда была перемыта и громоздилась на столе в кухне аккуратными стопками, Баба Фима поцеловала Зину, поцеловала и Тима, властно наклонив его голову к себе и пожелала им счастливого Рождества. Зина даже не пошла провожать её, а обессиленно села у стола и сидела так, пока Тим закрывал за Бабой Фимой дверь, а потом укладывал спать Дима. Катя уже спала, как была, одетая, поверх одеяла, и не проснулась, когда Тим раздевал её и укладывал. Зина и слышала всё это, и знала, что это же её дело, а встать не могла. Вот ведь как, и не делала ничего, а устала.

Тим погасил свет в детских комнатах и вошёл в кухню.

– Устала?

– Да, – виновато улыбнулась Зина.

Тим подвинул табуретку и сел рядом с ней, обнял. Зина, вздохнув, положила голову ему на плечо, такое сильное, твёрдое…

– Давай, – улыбнулся Тим, – давай я отнесу тебя.

– Да ты что?! – ахнула Зина.

Но он уже подхватил её на руки и встал. Зина оказалась тяжелее, чем он ожидал, но он сумел донести её до спальни и положить на кровать. И лёг рядом, переводя дыхание.

– Господи, Тимочка, – тихо смеялась Зина, – господи…

Она повернулась набок и обняла его, поцеловала. И Тим так же порывисто повернулся к ней.

– Ой, Тимочка, – Зина ойкнула, прижимая его голову к своей груди. – А свет-то забыли. Нет уж, Тимочка, давай уж по-человечески, а то это ж как…

Тим со вздохом оторвался от неё. И, в самом деле, чего они в одежде, будто второпях или украдкой.

– Ох, Зина…

– Да ничего, Тима, я уж мигом, – целовала его Зина.

Тим встал и пошёл в ванную. А когда вернулся, кровать уже была разобрана, И Зина в одной рубашке быстро переплетала на ночь косу.

– Ты, Тимочка, свет погаси и ложись, я только к Диме с Катей загляну.

Тим молча кивнул. Зина быстро шмыгнула мимо него, а он стал раздеваться. Не спеша, спокойно. Он у себя дома. Раздевшись, подошёл к двери, полюбовался отражением лампы в блестящем, как зеркало, паркете. Где уж там парня учили, но этому, надо признать, выучили хорошо. Щёлкнул выключателем и уже в темноте вернулся к кровати и лёг, как всегда, к стене. Блаженно потянулся и тут вспомнил. А ёлка! Чёрт, ему же говорили. Внести и поставить ёлку, чтобы она за ночь оттаяла, а с утра тогда уж наряжать и готовить. Он откинул одеяло и сел на кровати. Так. Одеваться, как на улицу, не стоит, но хоть штаны с рубашкой натянуть надо. И когда Зина вошла, он попросил её.

– Включи свет.

– А что такое, Тимочка?

– Забыл совсем. Ёлку надо внести и поставить.

– Да завтра, Тимочка.

– Нет, – твёрдо ответил он, застёгивая штаны. – Я быстро. Ты не ходи, простудишься.

Но Зина всё-таки пошла за ним, только платок на плечи накинула.

Тим на кухне сдвинул штору, закрывающую окно и дверь на кухонную лоджию, повернул запоры – верхний, нижний, средний – и открыл дверь. Холодный воздух ударил его в лицо и грудь, и, преодолевая его, он шагнул на лоджию, взял твёрдую, плотно увязанную ёлку и шагнул обратно. Ушло на это несколько секунд, но, закрывая дверные запоры – в той же последовательности – он ощутил… не пережитый холод, а блаженное тепло кухни.

– В залу поставим, Тимочка?

– Да. В гостиную.

Тим занёс ёлку в гостиную и включил свет. Зина побежала в кладовку за крестовиной. Тим распустил стягивавшие ёлку верёвки, и, когда Зина принесла крестовину, он вставил холодный шершавый ствол в отверстие и тут же беззвучно выругал себя за глупость: надо было сначала вставить, закрепить, а потом верёвки снимать, а то теперь лезут колючие ветки в лицо. Но встало хорошо, подтёсывать не понадобилось, а когда отогреется и разбухнет… И наконец поставил её.

– Посередине сделаем?

– Нет, – сразу решил Тим, вспомнив виденные им когда-то украшенные к Рождеству дома беляков. – Вот в этот угол.

И, опасаясь поцарапать паркет, отворачиваясь от лезущих в лицо колючих ветвей, взялся обеими руками за ствол, приподнял и перенёс ёлку в угол так, чтобы свет падал и из окна днём, а вечером от люстры. И чтобы с любого бока подойти было можно.

– Вот так, – выдохнул Тим, отступив на шаг.

– Ага, – согласилась Зина. – А наряжать завтра будем.

Тим ещё раз придирчиво оглядел ёлку со всех сторон: не клонится ли куда – и удовлетворённо кивнул.

– Хорошо.

– Хорошо, конечно, – кивнула Зина и тут же ойкнула. – Ой, а воды-то не налили! Я сейчас.

Она выбежала из гостиной, чем-то где-то громыхнула и бегом вернулась с плоским тазом, который подсунули под ёлку так, чтобы срез ствола чуть-чуть не касался дна. Пока Тим заново укреплял ствол, Зина принесла в ковшике воды и налила в таз.

– Вот так, Тима. А теперь спать пошли. Завтра всё уберём.

– Завтра, – согласился Тим.

Выходя из гостиной, он погасил свет, и до спальни они дошли в темноте. Не зажигая света, разделись и легли. Тим обнял, притягивая к себе, Зину.

– Замёрзла?

– Да нет, Тимочка, – тихо засмеялась она.

Всё её тело колыхнулось от этого смеха, и Тим тоже засмеялся, налёг на неё. Зина готовно поддалась. Её мягкое тёплое тело колыхалось под ним, послушно отзываясь на каждое его движение. Так было каждую ночь, и каждую ночь он заново удивлялся тому, что это с ним, на самом деле. И каждую ночь тёплые мягкие губы Зины прижимались к его губам, и её шёпот, повторяющий его имя и ещё какие-то слова, обжигал его ухо, и он засыпал, обнимая её, и её руки гладили его волосы и натягивали на него одеяло.

– Спи, Тимочка, спи, родной мой, любимый мой, единственный мой.

Днём она ему этого не говорила.

Алиса встретила их, насупившись. Конечно, она была обижена тем, что её не взяли на беженское новоселье. Но тут началась суета с ёлкой. Эрик затаскивал её с лоджии, её укрепляли в крестовине, приспосабливая ещё сначала ведёрко, а потом тазик для воды и устанавливали в большой комнате. Это было так интересно и весело, что Алиса забыла о всех обидах. А потом они ужинали и после ужина играли. В мозаику. И не на кухне, а у неё в комнате, за её столом. И они с Эриком сделали наконец большой венок. И мама с ними играла.

Когда Женя предложила Алисе отправиться спать, та не стала спорить. Пластинку с венком оставили на столе, чтобы было красиво. Алиса проверила, легли ли спать Линда, Мисс Рози, Спотти, Дрыгалка и Андрюша, и отправилась в вечерний поход в уборную и ванную.

Пока Женя укладывала Алису, Эркин быстренько перенёс свою сумку с вешалки в кладовку и сунул к остальным своим пакетам с подарками, а два апельсина принёс в спальню и спрятал под подушку Жени. Озорство, конечно, но… он сам не понимал, зачем это сделал, но… сделал и всё. Два больших апельсина… запах апельсиновых корок… как он сводил его с ума в лагере после той поездки за фруктами, упрямо напоминая о несбыточном… кисло-сладкий сок на губах и языке… Эркин тряхнул головой и подошёл к окну, поправил шторы, посмотрел, как там хризантемы. От белых лохматых шариков пахло чуть горьковато и очень приятно. Ну вот…

– Эркин, ты в душ?

– Да, – оторвался он от окна. – Я мигом.

– Хорошо, я пока посмотрю, что нам ещё завтра купить, – улыбнулась Женя.

В душе Эркин быстро разделся, засунул трусы в ящик для грязного, где уже лежали его портянки, рабочее полотенце и креповая рубашка. Много стирки накопилось. Надо будет и самому стирать, а то он свалил всё на Женю. Эркин задёрнул занавеску у душа и пустил воду. Уф, хорошо-то как! Даже потянуться чуть-чуть, вот так, и помять мышцы на руках и ногах, вот так… Ну, всё. Конечно, можно ещё пополоскаться, но Жене тоже помыться надо. Со вздохом Эркин выключил воду, раздвинул занавес и перешагнул на пушистый коврик, полукольцом окружавший душ. Коврики для ванной и уборной им подарили, и теперь что туда, что сюда можно босиком заходить: кафеля почти и не видно. Эркин сдёрнул с сушки большое – чуть меньше простыни – мохнатое полотенце, вытерся, ещё раз растеребил и вытер волосы, повесил на сушку и расправил полотенце, оглядел ванную. Вроде порядок. Ну вот, время позднее, Алиса спит, но… нет, не стоит нагишом. Он натянул старые джинсы и вышел из ванной.

Женя на кухне перебирала туески и банки и, когда он остановился в дверях, подняла голову и улыбнулась.

– Иди ложись, Эркин, я только уберу сейчас и тоже лягу.

Он кивнул, ответно улыбнулся и пошёл в спальню. Дурак он, конечно, Женя так устала за эти дни, а он вздумал… Играться, апельсины подсовывать. В спальне он быстро разделся, убрал с кровати ковёр и лёг.

Когда Женя вошла в спальню, он лежал на спине, закрыв глаза, укрытый по грудь одеялом. Руки закинуты за голову, лицо спокойно. Женя тряхнула головой, распуская узел, сняла и бросила на пуф халатик, полезла под подушку за ночной рубашкой и… что это? Она вытащила из-под подушки два ярко-оранжевых больших апельсина. Апельсины?! Но… Женя, забыв о ночной рубашке, обернулась к Эркину.

– Эркин, это ты их положил? Зачем? Эркин?

Он не отвечал, даже не шевелился, и тут Женя поняла, вспомнила.

– Two large oranges, – сказала она по-английски, засмеялась и продолжила по-русски: – Два больших апельсина, да? Эркин, я же знаю, ты не спишь.

В щёлочку из-под ресниц Эркин видел её. Женя сидела перед ним на кровати с ногами, держа в растопыренных пальцах два апельсина, и смеялась, глядя на него. Он не выдержал и рывком сел, откинув одеяло.

– Женя, я… я не мог больше… я…

– Ты провокатор, – грозным шёпотом сказала Женя.

Эркин сразу же лёг перед ней поверх одеяла.

– Души меня! Ты всегда меня после этого душишь.

– Что?! – уже всерьёз возмутилась Женя. – Ты чего несёшь?

– Же-еня, – жалобно протянул Эркин, – ну, ты называешь меня провокатором, а потом душишь. Так уже… – он стал считать на пальцах, – уже три раза так было. Давай, Женя. Мне, знаешь, как приятно.

– Ах, ты мазохист этакий! – накинулась на него Женя.

Выронив апельсины, она тискала и тузила его. Эркин давился от смеха, но всё-таки спросил:

– А это кто?

– Кто «кто»? – не поняла Женя.

– Ну, ты меня назвала, как это… А, ма-зо-хи-ст.

– Потом объясню, – отмахнулась Женя.

Потому что она уже почему-то лежала на Эркине и обнимала его, а его руки гладили её спину и ягодицы.

– Ладно, потом, – не стал спорить Эркин, выгибаясь под Женей на арку. – Женя, хочешь в лошадки?

– Чего? – удивилась Женя и засмеялась. – Ты что, Эркин? Как это?

– А так, – он снова лёг и слегка приподнял её над собой, напряг мышцы. – А теперь садись на меня. Вот так. Тебе удобно? Ты на мои ноги обопрись.

Женя так растерялась, что молча подчинялась его рукам, двигавшим её. Эркин усадил Женю, войдя в неё легко и точно, взял за руки и озорно улыбнулся.

– И поехали… Step-by-step, trot-trot, and gallop[1], – приговаривал он в такт толчкам по-английски, крепко упираясь в постель лопатками и ступням. – Шагом-шагом, рысью-рысью, и в галоп…

Удивлённое смеющееся лицо Жени, подкатывающаяся, уже ощутимая волна, жар и холод, прокатывающиеся по спине… шагом-шагом, рысью-рысью, и в галоп… и в галоп… и судорожно цепляющиеся за него руки Жени, и её глаза… и в галоп… и в галоп…

Он лежал, переводя дыхание и щурясь на желтовато-белые, как сливки, колокольчики люстры. Женя лежала рядом с ним, он слышал её дыхание, ещё частое, но выравнивающееся, успокаивающееся. Было тихо и спокойно. Эркин вздохнул, успокаивая дыхание, и осторожно повернулся набок, лицом к Жене. Она лежала, закрыв глаза и улыбаясь. Эркин приподнялся на локте, разглядывая её. Да, это она, её матовая чуть смуглая кожа, маленькие и такие… аккуратные груди. Он вёл взглядом по её телу, и Женя, не открывая глаз, потягивалась под его взглядом. Мягким плавным движением он дотронулся до неё. Будто проверял: настоящая ли она, не сон ли это. Кончиками пальцев он гладил её плечи, грудь, живот, касался шеи, обводил контуры её губ и щёк…

– Господи, как хорошо, Эркин, – Женя блаженно вздохнула и потянулась.

Эркин счастливо улыбнулся. Женя открыла глаза и, увидев его лицо, тоже улыбнулась.

– А ты? Тебе хорошо, Эркин?

– Да, – сразу ответил он. – Лучше всех. Женя… Я посмотрю ещё, можно? Я так давно не видел тебя.

– Можно, – рассмеялась Женя. И серьёзно: – Тебе всё можно.

Эркин замер на секунду, осмысливая услышанное, а поняв, даже задохнулся.

– Женя… – наконец сумел он выговорить и повторил: – Женя…

Женя протянула руку и обняла его за шею, погладила по затылку, плечу.

– Какой ты красивый, Эркин.

– Да? – он словно удивился. – Я… я нравлюсь тебе?

– Ну конечно, – Женя рассмеялась. – Ты очень красивый. И я тоже тебя дано не видела.

– Смотри.

Эркин гибким движением встал на колени, быстро искоса посмотрел на трельяж.

– Женя, ты подвинься. Вот так, ага.

Он помог ей сесть, подсунув ей под спину обе подушки, ещё раз оглянулся на зеркала и отодвинулся к изножью кровати.

– А теперь, Женя, посмотри.

Женя ахнула и даже в ладоши захлопала.

– Ой, как здорово! Эркин, тебя во всех зеркалах видно.

– Смотри, – повторил Эркин.

Он стоял на коленях, расставив ноги, чтобы лучше выделялись бедренные мышцы. Медленно поднял руки, заложив их за голову, и… Женя завороженно смотрела, как текут, перетекают по его телу мышцы, вздымаясь и опадая. Он раскачивался, изгибался в беззвучном, но от того только более волнующем танце. И его двойники в зеркальных, уходящих в бесконечность коридорах вторили ему каждый по-своему, и Женя видела его сразу всего, со всех сторон.

Когда он остановился, переводя дыхание, Женя, взвизгнув, совсем как Алиска, кинулась к нему и на него, повалив на кровать.

– Эркин, – она быстро целовала его, приговаривая между поцелуями, – какой же ты молодец, Эркин, какой ты… необыкновенный, вот!

Эркин поцеловал её в подвернувшееся под губы ухо.

– Женя, тебе понравилось, да? Женя…

Они барахтались на кровати, перекатываясь по ней, целуя и обнимая друг друга. Пока не натолкнулись на валявшиеся у изголовья апельсины. С которых всё и началось. Эркин слез с кровати, прошлёпал к шкафу и достал из своих джинсов нож. Женя расправила постель, заново взбила и уложила подушки.

– Эркин, – позвала она.

– Иду, – сразу откликнулся он.

Они легли рядом, уже под одеялом. Эркин, ловко надрезая кожуру, очистил оба апельсина. Корки он положил на тумбочки у изголовья, и теперь апельсиновый запах смешивался с запахом хризантем.

– Мм, какие хорошие.

Женя с удовольствием, долька за долькой, ела апельсин.

– Какой же ты молодец, Эркин.

– Мг-м, – Эркин прижимал языком дольку нёбу, чтобы кисловатый сок омывал рот, и, проглотив сладкую мякоть, радостно сказал: – Женя, я много купил. Двадцать штук.

– Вот и отлично! – обрадовалась Женя. – Апельсины очень полезны, – и лукаво подмигнула. – И приятны.

Эркин засмеялся и кивнул.

– Знаешь, я… я не знал, как сказать, что… ну… ну, и купил.

– Ты всё сделал правильно.

Женя обняла его и поцеловала. От её губ и пальцев пахло апельсином. Как тогда… нет, лучше. Эркин обнял Женю, прижал к себе.

– Ага, – согласилась Женя, обхватывая его за плечи. – Ага, ага.

Эркин поцеловал её в шею, тронул губами ушную мочку, и Женя засмеялась.

– Щекотно, – объяснила она, прижимаясь к нему.

– А так? – Эркин провёл губами по её щеке рядом с ухом.

– И так, – согласилась Женя и осторожно тронула губами его шрам. – Тебе не больно?

– Нет, никогда, Женя, мне хорошо так. Да? Женя?

– Да, да, Эркин… Эркин…

Женя всё плотней обхватывала его, тянула на себя, и Эркин уплывал в жаркой кипящей волне, прижимал Женю к себе, боясь потерять её в этом бешеном водовороте…

Он лежал на спине, и уходящая успокаивающаяся волна мягко покачивала его. Женя лежала рядом, и её рука так и осталась на его груди. Эркин покосился на её спокойное, улыбающееся во сне лицо, очень осторожно мягко снял её руку со своей груди и выскользнул из-под одеяла. Уже не шлёпая, а скользя по полу, подошёл к выключателю и повернул его. Наступила тёплая, пахнущая апельсинами темнота. В этой темноте он подошёл к окну и, отодвинув с угла штору, выглянул на улицу. Чёрное небо, белый снег внизу, безлюдье. Да, время уже сильно за полночь. Конечно, пусть Женя спит, а то он совсем голову потерял, обо всём забыл.

За его спиной вздохнула и шевельнулась Женя. Эркин снова расправил штору и по-прежнему бесшумно вернулся к кровати. Осторожно, чтобы не разбудить Женю, забрался под одеяло. Всё-таки стёганое одеяло – здоровская штука. Женя рядом. Он лёг так, чтобы она при желании легко дотянулась до него, и закрыл глаза. Но, кажется, заснул ещё до этого.

Будильник Женя не завела, и разбудили их стук в дверь и нетерпеливый голос Алисы.

– Ма-ам! Э-эри-ик! Уже утро! Вы где?

– Господи, – вздохнула Женя, выбираясь из-под одеяла и накидывая на голое тело халатик. – Ведь так её не поднимешь. Алиса, прекрати!

Эркин сонно повернулся на живот, обхватив обеими руками подушку. Вставать не хотелось, а если Алиса по своей привычке полезет на кровать, то он всё-таки хоть собственным телом прикрыт.

Женя щёлкнула задвижкой, и Алиса ворвалась в спальню.

– Мама, Эрик! А ёлка?! Светло уже! Утро уже!

– Не шуми, – попробовала перехватить её Женя. – Дай Эркину поспать, он устал вчера.

Но Алиса уже подбежала к кровати и пытливо заглянула в лицо Эркину.

– Мама, он жмурится!

Женя отдёрнула шторы, впустив белый зимний свет. И тут Алиса увидела корки.

– Апельсины?! Вы тут апельсины ели?! Без меня?!

Она была настолько потрясена таким коварством, что даже не заревела. Эркин с трудом оторвал голову от подушки и приподнялся на локтях. Увидел расстроенное лицо Алисы.

– Женя, там в кладовке сумка… – и осёкся, сообразив, что сунул сумку к пакетам с подарками. А их-то показывать нельзя! Что же делать?

– Встанешь и сам достанешь, – мгновенно поняла его Женя. – Алиска!

Но Алиса увернулась от её рук, сбросила тапочки и запрыгнула на кровать.

– Эрик, смотри, давай кувыркаться.

Но кувырок у неё не получился, потому что она налетела на Эрика, а мама сказала:

– Хочешь апельсин?

– Ну да, – сразу согласилась Алиса, сидя на одеяле и потирая ушибленную о спину Эркина макушку.

– Тогда слезай и пойдём посмотрим, как ты постель убрала.

– А её и не убирала.

– Тем более.

Вздохнув, Алиса прямо по Эркину перелезла на другую половину кровати.

– Мам, а тапочки мои где?

– Ты их с этой стороны оставила, – рассмеялась Женя.

– Ага-а, – глубокомысленно кивнула Алиса и отправилась в обратный путь. Опять прямо по кровати и Эркину.

Эркин хохотал так, что у него подломились руки, и он ткнулся лицом в подушку. Смеялась и Женя.

Наконец она взяла Алису за руку, и они вышли из спальни. Отдышавшись от смеха, Эркин откинул одеяло и сел на кровати. Потёр лицо ладонями и рывком встал. Уходя, Женя закрыла дверь, и он спокойно подошёл к шкафу, открыл створку, где на полках лежало бельё. Его и Жени. Вот стопка его трусов. Он взял верхние. Женя так и сказала ему, что стираное будет подкладывать под низ, чтоб не получилось, что он одни и те же надевает. Натянув трусы, Эркин захлопнул дверцу и осмотрел себя в зеркале. Обтягивает, конечно, но… но ничего. Потянуться нужно: тело просило движения.

Он уже заканчивал, когда в спальню вошла Женя. Улыбнулась ему.

– Это такая гимнастика, Эркин?

Эркин замер с раскинутыми руками. Гимнастика? Да, в бригаде тоже так говорили.

– Что такое гимнастика, Женя?

– Ну-у, – совсем как Алиса протянула Женя и засмеялась, – сразу и не объяснишь. Потом, ладно?

– Ладно, – согласился он.

– Ты тогда заканчивай, умывайся, и будем завтракать.

Эркин кивнул. Женя ловко проскользнула мимо него к шкафу.

– Я только оденусь. Я не помешаю тебе.

– Женя! – потрясённо выдохнул он. – Ты не мешаешь. Что ты говоришь?!

– Ничего-ничего.

Женя быстро достала и, повернувшись к нему спиной, надела трусики, одёрнула халатик и вышла, по пути чмокнув Эркина в щёку и подобрав свисающий на пол угол одеяла. Эркин несколько оторопело потёр щёку и наскоро закончил комплекс. Ну вот, теперь… да, одеться. Всё-таки… вдруг кто-нибудь зайдёт, да та же Баба Фима, время-то уже… совсем светло. День, пожалуй, не утро.

Он натянул джинсы и пошёл умываться. Алиса сразу прибежала в ванную держать ему полотенце и повизжать, когда он брызнет на неё водой. И уточнить насчёт апельсина. Ведь получается, что Эрик знает, где апельсины, а мама – нет. Такого же, чтоб мама чего-то не знала, не бывает.

– Эрик, а вот апельсины… – начала она издалека.

Но он сразу её понял.

– Иди на кухню, Алиса. Я их сейчас принесу.

Алиса попыталась идти за ним, но, войдя в кладовку, Эркин закрыл дверь, а потом вышел оттуда с сумкой. И от сумки пахло апельсинами!

– Эрик, апельсины, да?!

– Да, – улыбнулся Эркин. – Пошли на кухню.

– Пошли, – согласилась Алиса и взялась за ручку сумки возле его ладони. – Я тебе помогу.

– Спасибо, – сказал он очень серьёзно.

На кухне он выложил на стол апельсины и отнёс сумку в прихожую, сложил и засунул в карман полушубка. И остановился, вдруг даже не поняв, а почувствовав, что спешить некуда, что бежать на работу не нужно, и запах ёлки означает совсем, совсем другое… Эркин тряхнул головой, отбрасывая ненужные, неприятные воспоминания. Может, и лезет вся эта дрянь в голову потому, что он без рубашки, как… да нет же, не в этом дело, совсем не в этом, и не в запахе, а в чём?

– Эркин, – позвала его Женя, и он радостно кинулся на её зов.

– Женя, сейчас, я только рубашку надену.

В спальне он надел чистую ковбойку, застегнул, заправил в джинсы. Осмотрел себя в зеркале. Ну вот, полный порядок. В спальне приятно пахнет апельсинами и от окна цветами. Уберёт он здесь потом, после завтрака.

В кухне пахло ещё лучше. Яичницей и чаем. А возле чашки Алисы лежал апельсин.

– Ну вот, – улыбалась Женя. – Сейчас позавтракаем, всё уберём и займёмся ёлкой.

– И гулять пойдём? – спросила Алиса.

– Пойдём, – кивнула Женя. – Если всё успеем.

Ели быстро. Особенно торопилась Алиса, пытаясь как можно скорее добраться до апельсина.

– Эрик, ты его очисть мне, ладно?

Умение Эркина чистить апельсин так, чтобы кожура снималась лепестками, поразило Алису ещё в лагере. И смотреть, как он надрезает кожуру, было очень интересно.

– А дальше я сама.

– Сама, – кивнул Эркин, отдавая ей апельсин.

Женя мыла посуду, а он сидел и смотрел, как Алиса делит апельсин, стараясь не раздавить дольки, раскладывает их на три кучки, приговаривая:

– Мне… маме… Эрику… – и растерянно: – Ой, а эта долька лишняя.

– Ну и съешь её, – рассмеялась Женя.

Такой вариант решения радостно удивил Алису.

Женя расставила вымытую посуду на сушке и села к столу.

– Ну вот, поделила? И по сколько вышло?

– По четыре. А всего было… тринадцать, – серьёзно ответила Алиса.

– Правильно, – улыбнулась Женя.

И Эркин кивнул, подтверждая.

Медленно, смакуя, съели апельсин, и Женя радостно сорвалась с места.

– А теперь всё убираем, и за ёлку.

– Ага-а! – торжествующе взвизгнула Алиса.

Порядок в спальне навели быстро и пошли в большую комнату, наполненную запахами хвои и смолы. Ёлка так распушилась, что Эркину пришлось отодвинуть её от стены почти в самый центр комнаты. Женя принесла из кладовки большую коробу, ещё коробку, пакет и наконец корзину с ворохом бумажных флажков, цепей, фонариков – всего, что она с Алисой вырезала и клеила эту неделю.

Наряжать ёлку Эркину приходилось: в питомниках и Паласах надзиратели сваливали на рабов все работы, какие только возможно, – но то было совсем другое, и сейчас он, как и Алиса, удивлённо восхищался блеском шаров и звёзд.

Ёлка была такой высокой, что даже Эркину понадобилась табуретка, чтобы водрузить на верхушку стеклянный шпиль со звездой. Вешали стеклянные шары, шишки, смешные фигурки человечков, зверей, фруктов и овощей. И с каждой игрушкой ёлка сверкала всё сильнее.

Они уже начали вешать склеенные Женей игрушки, оставив цепи и флажки напоследок, когда в дверь позвонили.

Разумеется, первой у двери оказалась Алиса. Мама строго-настрого запретила ей трогать замки, и она теперь нетерпеливо прыгала у двери. Эркин мягко отодвинул её в сторону и открыл дверь.