Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

– Мам, а петь будем? – вдруг спросила Алиса.

Она смутно, но помнила прошлое Рождество, когда мама её учила особым «рождественским» песням.

– Давай, – согласилась Женя. – Слова помнишь?

– Динг-динг, беллз, – неуверенно начала Алиса.

К изумлению Жени, Эркин сразу подхватил.

– Ты её знаешь? – удивилась Женя.

Эркин кивнул, не прерывая пения. Так они и пели теперь втроём, глядя на ёлку. Спели про Рождественские колокола и звёзды, про ангелов в облаках и тишину на земле, даже про пастухов и волхвов Эркин знал.

Женя обняла, прижав к себе Алису.

– Вот мы и встретили Рождество. Спать пора, маленькая.

– А подарки? – сонно спросила Алиса.

– Сейчас ляжешь, – Женя говорила тихо, с ласковой напевностью, – загадаешь про себя и утром увидишь.

– Всё, что захочу?

– Всё-всё, что загадаешь. В Рождественскую ночь все желания исполняются.

Алиса закрыла глаза и вздохнула совсем сонно. Женя тихо рассмеялась и встала, держа Алису на руках. Эркин сразу вскочил на ноги, протянул руки.

– Давай я…

Женя отдала ему Алису.

– Ага, отнеси её. Сейчас уложим и…

Эркин кивнул, поняв несказанное.

Он отнёс Алису в её комнату, положил на кровать, расстегнул и снял с неё туфельки. И отпрянул. Нет, ему этого нельзя, он не сможет этого сделать… по-простому, а как учили его – нельзя! И когда вошла Женя, он быстро вышел, скрывая лицо.

В кладовке он взял свои пакеты. Этот – синий – с подарками на Новый год. Проверяя себя, заглянул. Да, так и есть. Его уберём на прежнее место. А из белой бумаги возьмём.

Эркин принёс пакет в большую комнату и стал выкладывать под ёлку, оклеенные блестящей бумагой коробочки и свёртки. Ну вот. Он выпрямился и оглядел получившуюся горку. А хорошо смотрится. И свечи… догорают, надо, пожалуй, погасить и заменить, вставить новые. Свечи… в кладовке.

Пока он ходил за свечами, Женя раздела и уложила Алису и тоже пришла в большую комнату. Она не поняла, чего так испугался Эркин, но чувствовала, что лучше об этом не спрашивать, и когда он вошёл с коробкой свечей, просто сказала:

– Тебе помочь?

– Нет, – благодарно улыбнулся Эркин. – Это нетрудно. А… остатки свечей…

– Огарки?

– Да. Огарки выкинем?

– Нет, – улыбнулась Женя. – Будем гадать. Ну, топить воск. Знаешь?

– Нет, – мотнул он головой, быстро вынимая из очередного подсвечника огарок и вставляя новую свечу. – Как это, Женя?

– Увидишь, – тихо засмеялась Женя.

Она быстро переложила печенье и конфеты, смела в совочек скорлупки и крошки. А остальное пусть так и стоит. Утром придут к ёлке, так чтобы было нарядно и красиво. И приятно.

– Эркин, посмотри, как тебе?

Он готовно обернулся на её зов.

– Очень красиво, Женя. Так на завтра оставим?

– Ну да. Чтобы праздник с утра.

– Хорошо, – улыбнулся Эркин. – Очень хорошо. Ну вот, ещё две свечи, и всё.

Женя подошла к нему и придержала пружинящую ветку.

– Ага, спасибо, Женя. Ну вот.

Они стояли рядом и смотрели на ёлку. Эркин обнял Женю за талию и привлёк к себе.

– Хорошо, правда?

– Да, – Женя положила голову ему на плечо. – У меня ещё не было такого Сочельника.

Эркин мягко повернул её к себе, поцеловал в корни волос, в глаза, углы рта. Женя обняла его, погладила по затылку, шее.

– Ох, Эркин, милый мой.

Их губы наконец встретились, и Эркин рискнул плотно прижать свои губы к её губам, и Женя не отстранилась, не зажалась, а подалась к нему. Эркин вёл губами по её лицу, шее, подставлял своё лицо её губам.

– Женя, милая, Женя…

Он её вёл, или она его, но они вышли из большой комнаты, пересекли тёмную прихожую и вошли в спальню и встали посередине. Эркин бережно, мягкими гладящими движениями расстёгивал её кофточку и юбку, а Женя расстёгивала его рубашку, гладила его плечи и грудь.

– Господи, Эркин…

И тут он понял, что ему надо отпустить Женю, потому что ей не справиться с его поясом, и кроссовки просто так с ног не сбросишь, они же на шнурках. Это… он… он не умеет этого! Ну, пояс – ладно, джинсы тоже, а кроссовки…

Словно поняв его замешательство, Женя рассмеялась и поцеловала его.

– Раздевайся и ложись. Я сейчас.

– Женя… – потрясённо выдохнул он.

– Всё хорошо, – она ещё раз поцеловала его, легко как была – в одном белье – выбежала из спальни.

Эркин посмотрел ей вслед, прерывисто вздохнул и сел на кровать. Больше всего ему хотелось порвать эти чёртовы шнурки, даже пальцы дрожали, когда он расшнуровывал кроссовки. И, сбросив их, он, не сдержавшись, швырнул их в угол, так же содрал и закинул, не глядя, носки. И бросился ничком на кровать, прямо на ковёр, уткнулся лицом в мягкий ворс. Было нестерпимо обидно. Что… что всё было так хорошо, а он всё испортил.

Женя бегом принесла из кладовки в большую комнату свои пакеты и выложила под ёлку подарки. Вздохнула, глядя на груду, приготовленную Эркином. Ну, так бы и заглянула, ну, наверняка вон та коробочка для неё. Но не Алиска же она, чтоб до утра не дотерпеть. Нет-нет, всё на утро! Она решительно встала, выключила свет и побежала в спальню.

Эркин ничком лежал на кровати, прямо на полу небрежной тряпкой валялась его нарядная рубашка, а в углу кроссовки и носки. Что это с ним? Женя быстро присела на край кровати, обняла его за плечи.

– Эркин, что с тобой?

Он мгновенно повернулся на спину.

– Женя… ты… ты не сердишься на меня?

– За что? Что ты выдумал, Эркин?

И по её удивлению он понял, что… что всё хорошо, и порывисто сел, привлёк к себе Женю.

– Женя, милая.

Он провёл рукой по её спине, словно погладил, привычно нажав на застёжку бюстгальтера, и поцеловал освободившиеся груди. Женя засмеялась.

– Ой, Эркин, а я тебя, а? Хочешь?

– Ага, – радостно выдохнул он, выгибаясь, чтобы ей было удобнее.

Конечно, с поясом она бы без него не справилась, у ковбойских поясов особые пряжки. Расстёгивала и раздевала его Женя неумело, явно вслепую и случайно задевая точки, но голова у Эркина пошла кру́гом. А когда ладонь Жени, сдвигая с него трусы, коснулась его лобка и члена, он даже задохнулся на мгновение, такой горячей волной его обдало.

– Ох, Женя…

– Что? – склонилась над ним Женя.

– Хорошо-о, – даже как-то простонал он.

Ёрзая спиной и ягодицами по ковру – руками он обнимал и гладил Женю – Эркин вылез из джинсов и трусов и ногами столкнул их на пол. Мягким движением он сдвинул по бёдрам Жени вниз к её коленям её трусики и пояс, не отстёгивая чулок. И дальше, помогая себе ногами к щиколоткам и дальше, совсем убрать. Отстёгивать их он уже не мог, не было сил, да и… да и уже незачем. Женя, её тело рядом, её руки на его теле, он же не знал, не думал, что это такое, что это возможно…

– Женя… Женя…

– Что? Что, милый?

– Спасибо тебе, – выдохнул он, обессиленно откидываясь на спину.

– А за что? – лукаво спросила Женя, вытягиваясь рядом.

– Что ты есть, – тихо ответил Эркин.

Они лежали поперёк кровати. Эркин повернулся набок, поцеловал Женю в плечо, в шею.

– Ты есть, Женя, ты ведь в самом деле есть, да, Женя? Это же не сон, правда?

– Правда.

Женя ощупывающим движением погладила его по лицу, шее. Эркин приподнялся на локте, наклонился над Женей.

– Женя, тебе ведь неудобно так, можно я…

Она кивнула, не дожидаясь конца фразы, и Эркин осторожно вынул шпильки из её узла, и, когда он потянулся над ней, чтобы положить шпильки на тумбочку, Женя поцеловала его в грудь. Эркин вздрогнул и замер. Потом медленно разжал кулак, высыпав шпильки на тумбочку. Губы Жени всё ещё касались его груди, и, пока он убирал руку и ложился обратно, они скользили по его груди и шее.

Эркин лёг и попытался перевести дыхание. Сердце бешено колотилось о рёбра, как после бега, дрожали и беспорядочно подёргивались мышцы. И преодолевая эту дрожь, он снова повернулся набок и положил руку на грудь Жени, погладил так, чтобы сосок скользнул между пальцами.

– Женя, ты такая красивая. Я… я не знаю, как сказать… спасибо тебе, Женя, если бы не ты, меня бы не было уже, нет, Женя, пойми, я… я же не знаю ничего, со мной никогда… нет, я не о том, Женя, я не могу без тебя, если что с тобой случится, я жить не буду, Женя…

Он говорил и гладил, трогал Женю, целовал её грудь, живот, уже не понимая, что и зачем он говорит, чувствуя только руки Жени на своей голове и плечах, только её тело под своими губами и руками.

Женя гладила его литые плечи, ерошила и приглаживала ему волосы, такие… приятные на ощупь, блестящие в свете люстры. Господи, что он там говорит, она не понимает и не хочет понимать слов, она только слышит его голос, такой красивый, глубокий, она даже не понимает, на каком языке он говорит. Она обнимает, прижимает его к себе. Такого большого, сильного…

Опираясь выпрямленными руками о постель, Эркин осторожно навис над Женей и, когда она готовно подалась навстречу, вошёл сильным и точным толчком. Женя охнула, засмеялась и, вскинув руки, сцепила пальцы на его шее.

– Так? – счастливо спросил Эркин.

– Так, – смеялась Женя, – и так… и так… родной мой…

И опять его накрыла горячая волна, и опять бешеный водоворот, когда сердце у горла, сохнут губы и глаза, и Женя… Женя смеётся, ей не больно, ей хорошо…

…Женя медленно, как просыпаясь, закинула руки за голову и потянулась. Её движение разбудило Эркина. Он вздрогнул и открыл глаза.

– Женя?

– Да, – Женя снова потянулась и села. – Ох как хорошо.

– Да? – Эркин приподнялся на локтях. – Правда? А сейчас…

– А сейчас, – мечтательно сказала Женя и вдруг прыснула. – Придумала! Сейчас мы пойдём, съедим по мандаринке. Снимем с ёлки.

– Давай, – согласился Эркин.

– Тогда пошли, – Женя схватила его за руку и потащила за собой. – Только тихо, а то Алиску разбудим.

Эркин, разумеется, не стал сопротивляться. Ни одеться, ни даже обуться Женя ему не дала, и сама не оделась. Так, голыми, держась за руки, они и пошли. Пересекли тёмную прихожую и вошли в наполненную запахами хвои, апельсинов и конфет большую комнату. Эркин свободной рукой включил свет.

Искрилась и сияла ёлка, и они остановились перед ней. Женя тихо засмеялась.

– Мы как Ева с Адамом.

– А? Понял, – тут же кивнул Эркин. – Помню, поп в Джексонвилле рассказывал, – и улыбнулся, соглашаясь с Женей: – Смешно.

Женя оглядела ёлку.

– Даже жалко, – и вздохнула: – Такая красота.

– Давай вон те два, – предложил Эркин. – А я потом фонарик перевешу и закрою.

– Давай, – согласилась Женя.

Эркин отпустил руку Жени, легко потянулся и вытащил откуда-то из глубины ёлки два мандарина. Ёлочные ветви щекотно кололи ему грудь и руки. Не больно, даже приятно. Он отдал мандарины Жене, перевесил фонарик из золотистой бумаги и большой белый шар с фиолетовыми звёздами, отступил на шаг.

– Ну как, Женя?

– Потрясающе! – она чмокнула его в щёку.

Эркин озорно посмотрел на неё.

– Держишь их?

– Мандарины? – улыбнулась Женя. – Держу.

– А я тебя.

Эркин легко подхватил её на руки.

– Пошли обратно.

– Это ты идёшь, – Женя рукой с зажатым в ладони мандарином обхватила его за шею, – а меня несут. Ага, свет я выключу.

Другой рукой, тоже с мандарином, она по дороге ударила по выключателю.

Дверь в спальню они оставили открытой и свет не выключили, так что заблудиться было невозможно. Эркин внёс Женю в спальню и усадил в центре кровати, а сам сел рядом. Женя очистила мандарины – их тонкую кожицу не надо надрезать – протянула на ладони Эркину.

– Бери любой.

Эркин сел поудобнее, скрестив ноги, и взял ближний к нему мандарин. Короткие пухлые дольки лопались во рту, обрызгивая нёбо и язык кисловатым соком.

– Красота! – вздохнул Эркин, доев мандарин.

– Ага, – согласилась Женя.

Они быстро посмотрели друг на друга, одновременно засмеялись и кивнули, всё поняв. Быстро собрали корки, и Женя разложила их на тумбочках у изголовий, чтобы приятно пахло, а Эркин убрал ковёр и сложил его на пуф. Быстро собрали и разложили по пуфам разбросанную по полу одежду. Эркин откинул одеяло.

– Я свет погашу.

– Ага, – Женя юркнула под одеяло и засмеялась, потягиваясь.

Эркин выключил люстру и лёг. Обнял Женю.

– Спим? – губы Жени касались его уха. – Спокойной ночи, милый.

– Ага, – ответил он, уже закрыв глаза. – Спокойной ночи.

И последнее, что он ощутил, это рука Жени, натягивающая на его плечо одеяло.

Разбудила их, как всегда в выходные, Алиса. Но вчера, возвращаясь от ёлки, они забыли закрыть дверь на задвижку, и Алиса ворвалась в спальню с криком:

– Мама! Эрик! Там подарки уже лежат, а вы спите!

– Ох, – вздохнула Женя, – ну, началось.

Алиса прыгнула на кровать, споткнулась и упала на Эркина. И прежде, чем Женя успела встать, она полезла под одеяло. Эркин моментально повернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Но это его не спасло.

Ну, Эрик, – Алиса пыталась ухватить его за плечо, слишком большое для её ладошек. – Ну, там, знаешь, сколько всего, ну, идём скорей.

– А ты что, – Женя откинула со своей стороны одеяло и встала, отыскивая свой халатик, – уже лазила туда?

– Не-а, ну, Эрик, ну, чего ты такой тяжёлый? – Алиса подсунула наконец руки под его шею и, сидя на его спине, пыталась приподнять его. – Там бантики красивые, мне потом так не завязать. Ой, мам, а ты голая! Я тоже так хочу!

Она отпустила Эркина, встала во весь рост, отбросив мешающее одеяло, и стала стаскивать с себя длинную ночную рубашку.

– Мам, Эрик, а давайте так! Так интересней!

– А мне шлёпать тебя удобней! – Женя сдёрнула Алису с кровати. – А ну марш умываться!

– Мам, а подарки?!

– Голым неумытым не положено, – строго ответила Женя. – Я же не иду!

Алиса поняла, что грандиозная идея похода голышом за подарками неосуществима, и подчинилась. Женя кое-как накинула халатик, взяла ночную рубашку Алисы и её саму за руку и вышла из спальни.

Эркин отсмеялся, вытер ладонями мокрое от выступивших слёз лицо и встал. Оглядел громоздящиеся на пуфах свои и Женины вещи и покачал головой. Однако… порезвились… В щель между шторами пробивался свет. Эркин подошёл к окну, раздёрнул шторы и зажмурился: утро было солнечным. Он невольно рассмеялся и так, смеясь, пошёл к шкафу. Надо же, в самом деле, одеться. Он достал и надел трусы. И тут в спальню опять влетела Алиса. В трусиках и маечке, ещё не причёсанная, с горящими от холодной воды и возбуждения щеками.

– Эрик! Ты оделся! Идём! Скорей!

– Куда? – спросил Эркин.

– Да к ёлке же!

Алиса ухватила его за руку и потащила за собой. В дверях спальни встала Женя.

– Алиса!

– Я умыта и одета, – быстро ответила Алиса. – Эрик, идём! Ну, мам, ну, ты же одета, ну, пошли!

И Женя сдалась.

– Ох, Алиса…

– Ага, – сразу поняла Алиса. – Значит, можно? Ну, мы пошли, ты нас догоняй.

И повела Эркина за руку к дверям. Женя посторонилась и попросила вдогонку:

– Без меня не трогайте.

– Ну да, – согласилась Алиса. – Мы только глазками, – и объяснила Эркину: – Маме же тоже интересно.

Эркин кивнул.

В большой комнате было сумрачно из-за задёрнутых штор, и ёлка высилась тёмной, чуть поблескивающей громадой. Они подошли к ней. Груда блестящих пакетов и коробок таинственно сверкала в густой, почти чёрной тени под ёлкой. Алиса зачарованно вздохнула. И невольно вздохнул Эркин.

– Не трогали? – вбежала в комнату Женя. – Ну, молодцы.

– Ну мы же слово дали, – ответила, не оборачиваясь, Алиса. – Мам, давай ещё немного постоим и посмотрим.

– Ну конечно, – согласилась Женя.

Алиса взяла её за руку, и они так постояли втроём. Потом Эркин мягко высвободил руку, подошёл к окну и отдёрнул шторы. В комнату ворвался по-зимнему белый свет, ойкнула Алиса, засмеялась Женя, и даже ёлка будто дрогнула и повернулась к свету. Заискрились, заблестели шары и игрушки на ёлке, целлофан и фольга пакетов.

– Ну, теперь-то можно? – тоненьким голоском попросила Алиса.

– Можно, – кивнула Женя.

Испустив торжествующий вопль, Алиса нырнула под ёлку.

Они доставали и вскрывали пакеты и коробки, тут же решая, кому это предназначено. Восторженный визг Алисы не умолкал ни на секунду.

И вдруг коробки и пакеты кончились. Но на столе, стульях, прямо на полу теперь лежали новые, нарядные, необыкновенные вещи. Кукольный сервиз… белая мужская рубашка… полупрозрачный узорчатый шарфик… книги в блестящих обложках… белое с кружевами платьице… фарфоровый лебедь, гордо выгнувший шею и приподнявший крылья… блестящие чёрные мужские полуботинки… ажурные, узорчатой сеточкой чулки… и ещё… и ещё… и ещё…

– Господи, Эркин, – вздохнула Женя, любуясь лебедем. – Поставим на комод в спальне, да?

Эркин счастливо кивнул. Его подарки понравились, значит, правильно выбирал, и советовали ему в магазинах тоже правильно, без подвохов.

Алиса хватала то одно, то другое, пока Женя, ничего не замечая, смотрела на Эркина.

– Эркин, а… а почему лебедь?

– Мне сказали, – Эркин прерывисто вздохнул, – мне сказали, лебедь не живёт один. Если с другим что, он насмерть разбивается, не может жить.

Женя медленно кивнула, погладила пальцем лебедя по выгнутой шее, поставила его на стол и обняла Эркина.

– Спасибо, милый.

Он мягко обнял её.

– Спасибо тебе, Женя. Я… я никогда не дарил, я не умею этого, тебе понравилось?

– Да, конечно же, да, Эркин…

– Мам! – вмешалась Алиса. – Я хочу сейчас платье одеть.

– Ой! – очнулась Женя. – Ну, конечно, наденешь. Ой, времени-то уже сколько, господи, Эркин, и ты всё новое надень.

И завертелась утренняя обычная круговерть. Не совсем обычная, конечно, но… убрать, приготовить завтрак, переодеться… И только в спальне, открыв шкаф, Эркин сообразил, что всё-таки он лопухнулся. Жене же переодеться не во что! У Алисы платье, у него рубашка, брюки, а у Жени… чулки с шарфиком?! Он покраснел так, что ощутил приливший к щекам жар.

– Эркин, ты чего? – влетела в спальню Женя. – У меня уже всё готово, ты что?

– Женя, – он резко повернулся к ней. – Женя, а ты? Прости меня, я не знал, не сообразил…

– Чего? – не поняла Женя и тут же заторопилась. – Давай, Эркин, обувайся, как раз ботинки к этим брюкам, я сейчас быстренько. Вот, посмотри на себя. Тебе очень хорошо.

Эркин послушно посмотрел на себя в зеркало. Ну, если Жене это нравится… хотя… как-то он был в большом двойном Паласе, и беляки там так и приходили, и потом видел, ладно, это всё неважно…

– Женя, а ты что наденешь? Я же…

– Ты же, ты же, – весело ответила Женя, кидая вещи на убранную и застеленную кровать. – Всё, Эркин, всё хорошо, ты молодец.

– Женя, у меня всё новое, у Алисы, а у тебя… – и с отчаянием: – Женя, я не знал, что на Рождество дарят одежду, мне никто не сказал.

– Эркин, – Женя быстро обняла его, поправила воротник новой рубашки, – да, сюда нужен галстук, ладно, это потом, Эркин, – она снова обняла его, быстро поцеловала и отстранилась, – сегодня праздник, понимаешь, Эркин, всё хорошо, у нас праздник. А теперь иди, я сейчас переоденусь и приду.

Она мягко, но решительно подтолкнула его к двери. Спорить Эркин не мог и не хотел, и потому вышел из спальни. Сейчас они позавтракают и… и будет ещё что-то, пойдут гулять или в гости, или к ним кто-нибудь придёт, или ещё что-нибудь придумают. Сегодня праздник, и завтра, десять дней праздников, с ума сойти!

– Эрик, – позвала его Алиса. – Посмотри, как красиво.

Он вошёл в её комнату, и Алиса стала ему показывать свой стол, где уже был расставлен новый сервиз, а вокруг сидели Линда, Спотти, Мисс Рози и Дрыгалка и праздновали Рождество. Вместо угощения на тарелочках и в чашечках лежали разноцветные стерженьки из мозаики. Красные – конфеты, жёлтые – апельсинки, синие – чай, а зелёные… – Алиса не закончила объяснений, потому что Женя позвала их к столу. На рождественский завтрак.

В окно светило солнце, сверкали ёлка и снег на перилах лоджии за окном, и всякие вкусности на столе, и никуда не надо спешить, и десять праздничных дней впереди!

АлабамаКолумбия

Холодный ветер рябил лужи, сыпал мелкий дождь. Пустынные улицы, ненужные огни в витринах закрытых магазинов. Рождество. Семейный праздник. Чак поднял воротник куртки, спасаясь от ветра, засунул руки в карманы, зажав пальцами изнутри прорези. Сволочи, перчатки так и не вернули. Правда, они и не для тепла, но без них совсем хреново. А купить… деньги надо беречь. Чёрт его знает, этого Трейси, когда приедет. И ботинки эти… только и добра, что не промокают.

Конечно, глупо было даже надеяться, что вот так, блуждая по как вымершему городу, он наткнётся на Трейси, но дома было уж совсем невыносимо. И одиноко. С квартирой ему, в принципе, повезло. Отдельная комната с входом через кухню, он может держать в комнате электроплитку, пользоваться утром и вечером раковиной в кухне для умывания и часть оплаты работой по дому. И квартал не цветной, так что… так что всё хорошо, но погано. Опять молчи, улыбайся, держи глаза книзу и делай, что велят.

Чак сплюнул, ловко потопив плевком плавающую в луже обёртку от сигаретной пачки. Чёрт, курить хочется, а всё закрыто, празднуют, сволочи. Он знал, что сам себя этим обманывает. Получив три тысячи «комитетских», он сам себя жёстко посадил на экономию. Чтоб денег на подольше хватило. Никакой выпивки, никаких баб, сигарета в день и не больше. И уж, конечно, без массажа. И с жратвой не шиковать. И так пришлось купить себе две смены белья, ещё одну рубашку, две пары носков, бритвенный прибор… хорошо ещё, что на рождественские распродажи успел, по дешёвке удалось прибарахлиться. Но после госпиталя сесть на рабское кофе с хлебом и самодельную кашу оказалось тяжело. Ложку, миску и кружку тоже пришлось купить: ему разрешили пользоваться плиткой, но не посудой. А мыло с полотенцем, а нитки с иголкой… мелочь всё, дешёвка, но сотни как не бывало. Он уже даже подумывал сходить на старую квартиру и вытребовать с хозяйки – суки черномазой – свои вещи, но не рискнул. Чёрт их знает, что там теперь, если пойдёт на стычку, то ему накостыляют, и тогда придётся бежать из Колумбии – битым жить нельзя, а его сейчас и шакалы затопчут. Да и где тогда Трейси искать?

Незаметно для себя он забрёл в Цветной квартал, к блестевшей свежей покраской церкви, откуда доносилось не очень стройное, но громкое пение. Беляцкого бога благодарят, вот идиоты, что народиться соизволил белякам на радость. И чего стараются? Чёрного всё равно в рай не пустят, чёрному в аду место, а чтоб ему там попривычней было, так ад и на земле устроили. Будь они все прокляты.

Дверь прикрыта, но на улице уж слишком паршиво, и Чак решил всё-таки войти.

В церкви было светло и тепло, даже жарко, и многолюдно. Все самозабвенно пели и на Чака внимания не обратили. Он протолкался к стене и уже оттуда, прикрыв спину, огляделся. Просто так, на всякий случай.

Слайдеров он выглядел почти сразу. Ишь, вырядились поганцы. Во всём новом, старший аж в галстуке, под беляков подстраиваются, морды холёные. Ладно, проглотим-переступим. Даже удачно получилось: на выходе в таком месте легче подойти и заговорить.

Что там болтал поп и что пели завороженно глядевшие на него люди, Чак не слушал. Всё это он знал и знал, что любые белые придумки всегда цветному во вред. Ну вот, так оно есть! Пели-голосили до хрипоты, а теперь гони денежки. Чёрт, и смыться сейчас – это Слайдеров упустить. И когда перед ним остановилась с подносом в руках молоденькая мулатка – совсем девчонка – в новеньком топорщащемся платье из белой дешёвой материи, Чак нехотя достал из кармана кредитку и бросил её в кучу бумажек.

– Бог да благословит тебя, брат, – улыбнулась мулатка.

– Чтоб он подавился моими деньгами, – беззвучно ответил Чак, вежливо улыбаясь.

Собрали деньги, ещё попели, ещё чего-то беляк потрепал, ещё спели… Когда-нибудь это кончится? Хотя… в тепле, сверху не льёт, можно и потерпеть. А терпеть и ждать он умеет. Выучили.

Наконец служба закончилась. Все шумно вставали, кто пробивался к выходу, кто проталкивался к священнику, разговоры, смех… Чак, сохраняя на лице приличествующее обстановке выражение, зорко следил за Слайдерами. Так… старший о чём-то говорит со священником, а двое… ждут у дверей? Поймать их, что ли, сейчас? Ладно… Нет, старшего беляк отпустил, идёт к ним… Пора.

В общей толпе Чак пошёл к выходу, стараясь, чтобы между ним и Слайдерами оставалось человек пять, не больше, но и не меньше трёх.

На улице было ветрено, сыпал мелкий дождь пополам с ледяной крупой. Женщины поправляли шали и платки, кутая головы и плечи. Мужчины надевали шапки, застёгивали старые куртки и новенькие плащи. Чак вытащил из-под воротника тонкий вшитый капюшон, накинул на голову и в несколько шагов догнал идущих в ряд Слайдеров.

– Привет, – поздоровался он, как можно, дружелюбнее. – Весёлого Рождества вам.

– Привет, – сдержанно кивнул Роберт. – И тебе весёлого Рождества.