Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

– Боятся его ещё многие, – улыбнувшись, серьёзно ответил Джонатан. – Против не пойдут.

– Поддержат?

– Предпочтут выждать. Многие благодарны русским за то, что придавили Паука. Вместе с Империей, но власть меняется, а деньги остаются. А вот тут совсем интересные, – Джонатан усмехнулся, – нюансы и аспекты. За Пауком тоже кое-кто стоял, помогал и поддерживал. Им он теперь не нужен, и они ищут нового, а заодно и тех, кто обидел их… Сам Паук… Хэллоуинская резня здорово подкосила его. Ведомства первенца нет. От «Старого Охотничьего Клуба» одни клочки по закоулочкам, боятся шевельнуться, чтобы русские не заметили. «Белая Смерть» там же в той же и ещё глубже. Кровопускание русские им устроили знатное.

– Ну, они и сами старались.

– Да, программа самоликвидации СБ оказалась выгодна. Особенно тем, кто за Пауком и хотел спрятать концы.

– Подстава?

– Думаю и это. Здесь слишком много игроков, Фредди. Лавировать надо очень осторожно. Да, кое-что прояснилось. Знаешь, у кого все счета СБ и выморочное имущество жертв СБ? У профессора Бурлакова! – Джонатан довольно расхохотался, видя изумление Фредди. – Экономический Клуб до сих пор в шоке. Как чисто и быстро это было провёрнуто. Вот на эти деньги его Комитет и устроил репатриацию, выплаты ссуд и компенсаций. Представляешь, каждому репатрианту-жертве, говорят, не знаю только в рублях или кредитках, десять тысяч и ещё столько же на семью. Беспроцентно – это точно, а если всё по правилам, ну, там есть свои заморочки, то и безвозвратно. Ну, и ещё. По людским ресурсам. Нам скинули всех пленных, которые ни хрена не умеют, кроме как воевать и то весьма хреново, а забрали своих, умелых, обученных, работящих, семейственных…

– Угу, – Фредди углубился в размышления. – А просто жертве, без репатриации?

– Вроде чуть меньше, – пожал плечами Джонатан. – А что?

– Сколько ни дадут, всё подмога, – деловито рассуждал Фредди. – Тебе сложно, а я сойду. Сидел, здоровье терял. Уорринг всё же. Чем не жертва?

– У тебя есть доказательства? – так же деловито поинтересовался Джонатан. – Ну, номер на руке не нужен, в лагере ты не был, засыплешься на допросе. Характерные шрамы… залечены. Розыскная карта есть? Или начальник тюрьмы подтвердит, как свидетель?

– Когда не везёт, тогда не везёт, – мрачно ответил Фредди.

И оба счастливо заржали.

Отсмеявшись, Фредди допил свой стакан и встал.

– Двадцать тысяч большие деньги, но жадность до добра не доводит, Джонни.

– И когда ты это узнал?

– В Аризоне это с пелёнок знают, – ответил Фредди, поставил свой стакан в бар и потянулся, упираясь кулаками в поясницу. – Всё?

– Со Стефом о посёлке говорил?

– Стеф не против. Свой дом… всё сказано.

– Остальным он объяснит, – кивнул Джонатан и встал. – Неделю дадим пошуметь и начнём.

– Место присмотрел?

– Завтра покажу.

И посмеялись, и всё решили. День кончен. Фредди ушёл к себе. Джонатан убрал в баре, постелил себе и разбил головни в камине, чтобы ночью не стрельнули искрой. И стада нет, и догляд за хозяйством лучше, чем в прошлом году, а они ещё сильнее завязли. Но он и не хочет по-другому. Так, основа заложена, товарное стадо будет через два, ну, три года, хозяйство, в основном, сделано, не прибыльно, но и не убыточно, теперь посёлок, затем разобрать Большой Дом уже до фундамента, и его почистить, там тоже могут быть… сюрпризы, и начать строить уже свой дом, на это кладём… Пяти лет хватит? Нет, пока конкретизировать не будем. Тем более, что ни «Октаву», ни точки упускать нельзя. Чтобы всё крутилось, тикало и капало, спешить нельзя. И останавливаться тоже.

РоссияИжорский ПоясЗагорье

Тянуть с крольчатником больше было нельзя. В следующие выходные уже покос. С кроликами успеется, а вот стройку надо до покоса свалить.

– Страда, понимаешь?

Колька, сгорбившись над тарелкой, хлебал щи. Эркин кивнул. Слово это он слышал не раз и уже хорошо понимал.

– Сделаем. И с покосом поможем.

– Умеешь косить? – удивился Колька. – Откуда?

– Приходилось, – кратко ответил Эркин.

Вспоминать имение и, тем более, говорить о нём, ему не хотелось. Вряд ли Колька понял причину его немногословности, но настаивать или расспрашивать не стал.

– Вообще-то, по правилам, четырнадцатого начинают, – заговорил опять о покосе Колька.

– Начни тут, – хмыкнул Саныч, – когда в первую работаешь. А покос с утра хорош. По росе. И хоть сдохни, а, кроме субботы с воскресеньем, других дней нету.

Разговор сразу стал общим. Своего хозяйства не было только у Эркина и Миняя, а у Ряхи то ли не было, то ли он им не занимался. Ну, так Ряха он Ряха и есть, чего с него? Он даже и не пытался встрять в общий разговор со своей трепотнёй.

За работой особо не поговоришь, бегали, как всегда во вторую смену. Потому как, раньше управимся – быстрее свалим. Эркин работал тоже как всегда: споро и без лишней суеты. Подходя к очередному контейнеру, он уже издали видел, как его ухватить и куда придётся катить. И, опять же как всегда, работая, он думал о своём.

Вчера они с Андреем до работы пошли к Кольке.

– Строить, – объяснял по дороге Андрей, – чтобы не абы как, так заранее и посмотреть, и разметить надо.

– Ну, понял, – Эркин искоса посмотрел на него. – Как на Купалу гульнул?

– Аж небо загорелось, – весело ответил по-английски Андрей.

– И купался вместях? – невинным тоном спросил по-русски Эркин.

Андрей покраснел, но ответил тоже по-русски.

– Так по закону-обычаю положено. Не я ставил, не мне и ломать.

Эркин засмеялся.

– Ну, разве что так.

Засмеялся и Андрей.

– Слушай, а я кутойса там видел. И знаешь, с кем? С Джинни. Пришли вместе и ушли вместе. Положил он на неё глаз.

– И пуск ай, – улыбнулся Эркин. – Тебе, что ли, дорогу перебежали?

– Я не жадный, – хохотнул Андрей. – Да с такой крутить, это ж жениться надо. А мне и так хорошо.

Эркин охотно рассмеялся, соглашаясь и с первым, и со вторым утверждением.

Придя с купальской ночи, Андрей завалился спать и спал чуть ли не до полдня. Зато сейчас… как огурчик.

Материал у Кольки был уже закуплен, и место размечено. Но чтоб Андрей да не взбрыкнул… хотя… и взбрыком-то не назовёшь. Так вдруг ни с того, ни с сего… Они чертежи в книжке смотрели, сидели в саду под яблоней, и Андрей вдруг:

– А Семён что, совсем не встаёт? Есть, я слышал, кресла такие, на колёсах.

Колька нехотя ответил:

– Есть. Да громоздкие они, дредноутом. Ни в дверь не пройдёт, ни с крыльца не спустишь. А складное за свои деньги, а там уж цена… ни по его пенсии, ни по моей зарплате.

Они молча слушали, А Колька яростно – видно, накипело – и тихо, чтоб не услышали хлопочущая в доме и саду Эсфирь и бегавший за ней Колобок, выкладывал:

– Дембельские мои на дом ушли. Расплатились, а земля-то не моя, в аренде, да за огород аренда, да клин под картошкой, чтоб зимой не загнуться на голой крупе, да ещё покос я снял. Сено-то покупное зимой, знаешь, как кусается. А Маньку кормить надо, а то хрен молока нюхнёшь. Маму Фиру с домом-то хорошо нагрели. Меня-то не было, я служил ещё, а она с Колобком на руках, и Семён в госпитале ждёт, когда его домой заберут. Ну, и подписала всё. Родня деньги-то ей дала. Да в рост, да на бумаге одно, а по жизни больше. Или живи, дескать, у нас, да по хозяйству помогай, это батрачкой, значит, дармовой. Я ж, считай, только на аренду эту, чтоб её… – в его речи всё чаще проскакивала горькая ругань – только и работаю. А без овоща и картошки своей загнёмся. А Сёме лекарства нужны. Процедур-то здесь никаких. Хорошо ещё, врач от ветеранского Комитета раз в квартал, ну, бесплатный осмотр, ну, и лекарств оставит. А их на месяц хватает, прикупай за живые деньги. Ладно, – он махнул рукой, выругался длинной сложной конструкцией и достал сигареты.

Андрей достал спички, но Колька упрямо, пряча лицо, щёлкал своей самодельной зажигалкой. Андрей тоже вынул сигарету, взял у Кольки зажигалку, прикурил и дал затянуться Эркину.

– Слушай, – наконец заговорил он, – а если Семёну лежак здесь сделать? Или кресло складное, ну, вроде шезлонга. Расставил, да хоть прямо здесь, вынес и посадил. А на ночь убрал. Чем плохо?

– Хорошо, – вздохнул Колька. – А где такое взять? И почём оно?

– Почём, не знаю, а видеть, видел, даже чинить приходилось. Ну и… читал. Так что… покумекаю. Рейки нужны, полудюймовка сойдёт, сам напилю, болты там, гайки… не проблема, – Андрей говорил задумчиво. – Так что, попытка не пытка, – и улыбнулся. – А про почём заткнись, я и врезать могу.

Помолчав, Колька кивнул.

– Спасибо.

– Спасибо будет, когда сделаю, – ухмыльнулся Андрей.

С крольчатником договорились на субботу. Уложатся за день – хорошо, а нет – воскресенье прихватят.

И сегодня Андрей с утра ушёл в библиотеку, а оттуда на рынок. Поискать чертежи и купить материал. Завтра пятница, с утра они вдвоём и займутся. застелют газетами пол в большой комнате, чтоб не повредить паркет, там будет и светло, и просторно. Жене эта идея кресла для Семёна тоже понравилась.

– Конечно, Андрюша. Всё правильно.

Что такое шезлонг, Эркин представлял. В Паласах были, и работать случалось. Со складным лежаком тоже дело имел. Так что… отчего же и нет…

…Суббота выдалась солнечной и жаркой. Эркин, Андрей и Колька строили крольчатник, Эсфирь и Женя варили варенье из поздней клубники, Алиса и Колобок бегали по двору и саду, а под яблоней в новом кресле полулежал Семён. Гудели пчёлы и стучали молотки, детский визг и взрывы мужского хохота, неразборчивая женская скороговорка…

Семён уже успокоился и лежал, разглядывая зелёную листву над головой, маленькие только-только завязавшиеся, зеленее листвы яблоки. Рядом на табуретке стакан с питьём из варенья, накрытый от ос и пчёл блюдечком, под рукой книга, но он просто смотрит. И слушает. Он же думал, что ничего этого у него уже не будет. Никогда. И вот… солнце, зелень, тёплый свежий ветер на лице. Он жив, оказывается, в самом деле жив.

Таз с вареньем стоял на трёх кирпичах, между которыми горел огонь. В тазу булькала, пузырилась и упоительно пахла красная густая жижа с комками ягод.

– Клубника в этом году хорошая, солнца много, – Эсфирь снимает на тарелку пенки. – А малину ты ещё не варила?

Нет, – Женя обтирает края таза мокрой тряпочкой. – Баба Фима, она в нашем доме живёт, сказала, что малина позже будет.

– Малина лесная хороша, – вздыхает Эсфирь.

Вздыхает и Женя. Понятно, что Колька за малиной не пойдёт, не мужское это дело, а Эсфирь некогда, ну, Колобка бы она ещё и взяла с собой, а Семёна-то на весь день не бросишь одного. Но думать о неприятном не хочется: такой славный день сегодня.

– А кроликов каких будете держать? Мясных или пуховых?

– Мясных, наверное. Я прясть не умею, а чесать да в пряжу отдавать… морока лишняя.

– Да, и за пряжу платить придётся, невыгодно, – понимающе кивает Женя. – Но всё равно хорошо. И мясо, и шкурка.

– Да, и прокормить их можно недорого. Хлопот, конечно, прибавится.

– Ой, – засмеялась Женя. – Всё равно всего не переделаешь. Когда в Джексонвилле жили, с печкой, вода во дворе в колонке, уборной нет, выгребная яма во дворе… крутилась, минутки свободной не было. А здесь в доме со всеми удобствами, и всё равно хлопот полно.

– Да, – согласилась Эсфирь. – Домашнюю работу всю не переделаешь. Чего-нибудь, да не успеешь. То одно, то другое.

Сняв пенки, Эсфирь встала и подошла к Семёну.

– Как ты, Сёма? Не жарко тебе?

– Нет, – улыбнулся Семён, не отводя от листвы глаз. – Хорошо.

– Давай я тебе подушку поправлю.

– Ага, спасибо.

Эсфирь переложила подушку. Вот так ему будет удобнее.

Колька опустил молоток и посмотрел на них. Сад маленький, со двора просматривается. А ведь он не поверил сначала Андрею. Ну, не совсем поверил.

Сделать за два дня, и не просто топчан или лежак, а чтоб и Семёну удобно, и чтоб складывался, и для переноски приспособлено, и… и ещё много всего. И сам Андрей ведь не гуляет, а работает, полдня отдай и не греши. И… ну, прямо как свой братишка, как, скажи, из Новоморска пацан. Когда сегодня утром, рано ещё совсем было, они с Мамой Фирой только-только полили самое, что без воды терпеть не может, Колобок только проснулся, а уже соседский кабысдох загавкал и в дверь постучали.

– Эй, есть кто живой? С добрым утром вас!

И началось, и завертелось.

Стали собирать кресло. Вернее, оно уже было собрано, но разложить, сложить, вынести, место в саду найти, чтоб не на солнце, а то, упаси боже – заволновалась Мама Фира – солнечный удар можно заработать, снова разложить. Мама Фира суетилась с подушками, перинами. Семён, как обычно, поздоровался с гостями, но, услышав о кресле, замолчал вмёртвую, сцепил зубы и к стене отвернулся, только губы дрожали.

Когда установили кресло, уложили перину и подушки, они втроём – Колька, Эркин и Андрей – пошли к Семёну. Не Маме же Фире его поднять и тащить. Колька помог Семёну сесть, откинул одеяло. Семён охватил его за шею, Колька взял его было за спину и под ноги, но тут вмешался Эркин:

– Нет, так неудобно, давай я.

Колька мог, конечно, заспорить, поднимал же он так Семёна, чтоб Мама Фира могла перестелить, не раз и не два такое было, но уступил, сообразив, что двери-то узкие, и через кухню нести – так то ли сшибить что, то ли Семёна к чему-то приложить… один хрен. А Эркин ловко повернул Семёна так, что тот оказался сидящим на краю, свесив ноги, и встал вплотную спиной к нему.

– Ничего не болит?

– Нет, – глухо ответил Семён.

Эркин плавно присел, оказавшись даже чуть ниже Семёна, забросил его руки себе на грудь.

– На шею не дави только, – деловито попросил он.

И, заведя руки назад, продел под коленями Семёна и, напружинив мышцы, свёл их вперёд, прижав Семёна к себе. И медленно встал.

– Дверь открой.

Колька распахнул перед ним дверь в кухню.

Эркин шёл медленно и очень плавно. Странно: на плечах живое тело, он чувствует, а дальше просто тяжесть, как… как мёртвая, как мешок. Семён часто, со всхлипами, дышал, наваливаясь грудью на плечи и шею Эркина, стараясь удержаться, не сползти вниз. Эркин вышел на крыльцо, спустился по ступенькам и ровным размеренным шагом, знакомым Андрею ещё по той, алабамской, жизни, понёс Семёна в сад. Дойдя до уже подготовленного кресла, он повернулся к нему спиной и опустился на корточки, усадив Семёна на перину. Семён разжал руки и упал бы, если бы Колька не подхватил. Эркин выпрямился и отошёл, перевёл дыхание. Нет, Семён не настолько уж и тяжёл, просто… просто вспомнилось. И он отогнал эти воспоминания.

Колька и Эсфирь уложили Семёна, укрыли простынёй. Семён лежал, зажмурившись, и плакал. Беззвучно, дрожа лицом. Эсфирь аккуратно подоткнула ему под ноги простыню.

– Я тебе сейчас попить принесу. И книгу твою, хорошо, Сёма?

Он не ответил.

– Эркин, – позвала Женя, – разведи нам огонь, мы сейчас варенье варить будем, – и тихо Эсфири: – Фира, оставь его сейчас, пусть полежит.

– Я знаю, – так же тихо ответила Эсфирь.

Клубника у неё подготовлена: ещё с вечера перебрана и засыпана сахаром. Женя этого способа не знала. И вообще ей случалось варить джем, но не варенье. Так что ей сейчас ни до чего. Она так и сказала Алисе. Чтоб та играла с Колобком и не мешала.

Обидеться Алиса не успела, да и обижаться оказалось не на что. Мама разрешила бегать в одних трусиках, тётя Фира показала куст, с которого можно рвать и сразу есть ягоды, у Эрика и Андрюхи с дядей Колей повсюду валяются стружки, в саду бабочки и всякие жуки, а Колобок маленький и потому не задаётся. Правда, их гоняют и шпыняют, но это тоже как игра. Вот только дядя Семён лежит один и молчит. А… а если так… Если до этого Алиса ела ягоды, то теперь она их собирала в ладошку.

– Ты чего? – удивился Колобок.

– Дяде Семёну тоже ягод хочется, – внушительно ответила Алиса.

– Да-а, – согласился Колобок, с уважением глядя на Алису.

Набрав пригоршню, Алиса пошла к Семёну. Ни мама, ни Эрик, ни Андрюха с ней сейчас не то что играть, просто болтать не станут, она же не маленькая и всё сама понимает, они делом заняты и мешать им нельзя, но дядя Семён не спит и не читает, так что она в своём праве.

– Дядя Семён, – позвала она, подойдя к его изголовью.

Семён оторвался от разглядывания листвы и посмотрел на неё.

– Чего тебе?

– Вот, – протянула она ему пригоршню красных ягод. – Вот, они вкусные, вы же хотите.

– Спасибо, – улыбнулся Семён. – Ешь сама, я не хочу.

– А вы попробуйте, вот и захочется, – убеждённо сказала Алиса. – Чтоб хотелось, надо пробовать.

Семён улыбнулся и потянулся левой рукой. Алиса подставила ладонь, и он взял смородинку, кинул в рот и зажал её зубами так, чтобы сок изнутри брызнул на губы. Совсем особый вкус у смородины с куста, прогретой солнцем.

– Дядя Семён, берите ещё.

Подошёл Колобок тоже с пригоршней ягод.

– Во, Сёма, на.

Семён рассмеялся.

– Ух, молодцы, закормите меня.

Андрей обернулся на смех и голос, хмыкнул:

– Молодец племяшка.

Эркин кивнул. Конечно, они все заняты своим, а Семён один лежит, скучно и… неловко. А тут… Алиса сейчас его растормошит. Вон, он смеётся уже.

Колька, услышав смех Семёна, наклонил голову, скрывая лицо, сглотнул комок в горле. До чего же они все… что Мороз, что Андрей, даже Женя, даже Алиска… ведь малявка же, до пацанки не доросла, а что надо девчонка, морячке не уступит.

Видя, что Семён берёт ягоды только левой рукой и ему приходится тянуться через грудь, Алиса решила зайти с другой стороны, ну, чтоб удобнее было. Но Семён остановил её. Ему доставляло удовольствие упираться локтем и поворачиваться на бок, ну, не совсем на бок, но хоть только плечи оторвать от подушки, чтоб и на шее ощутить ветерок. И болтовня детская, смешная и трогательная…

– Дядя Семён, – Алиса обтёрла о трусики ладошки, испачканные ягодным соком. – А во что мы теперь играть будем? В щелбаны или в «ласточкин хвостик»?

– А я в шашки умею, – заявил Колобок.

Такого удара, да ещё от Колобка Алиса не ждала.

– А я… а я в лото! Вот!

– Неси шашки, Колобок, – рассмеялся Семён. – Сейчас научишься.

Колобок побежал в дом, а Алиса за ним.

– Сёма, – подошла к креслу Женя, – она не мешает тебе?

– Да нет, Женя, – замотал головой Семён. – Мировая девчонка.

Женя улыбнулась.

– Она приставучая. Как надоест, гони, – и, ойкнув, убежала к варенью.

Крольчатник получался… загляденье.

Похоже, Андрей и сам не ждал такого. Да и одно дело – переделывать и подправлять, а, значит, подлаживаться под старое. И совсем другое – строить из нового. Работали, как и тогда: споро и весело. Напряжение первых минут прошло, да и знают они уже друг друга, не в первый раз совместно трудятся.

– Бог в помощь!

Они разом обернулись на хриплый дребезжащий голос. Навалившись на забор грудью, стоял и рассматривал их немолодой и весь какой-то мятый, изжёванный мужик. Эркину он неприятно напомнил Ряху, и его лицо еле заметно потемнело. Не высказал особой радости и Колька, ответивший с отстранённой вежливостью.

– Спасибо на добром слове, Тихоныч.

Услышав это, Андрей, безмятежно рассматривавший незваного гостя, насторожился. Если это от самый, что грозился ему руки-ноги переломать, то… повеселимся!

– Кольк, поди-ка на час, – попросил Тихоныч.

Колька опустил молоток и подошёл.

– Ну?

– Молод ты мне нукать, не запряг. Ты что ж это, соседей обижаешь? Мы ж тебя, жидёнка, приняли, понимаешь, а ты… – Тихоныч явно заводил себя. – Со стороны, понимаешь, наймуешь. Эт-то непорядок, обида, понимаешь, обидел ты меня, как есть, жидёнок, второй раз уже.

Тихоныч уже не говорил, а взвизгивал вперемешку с руганью. На шум вышел из своего дома сосед, из сада быстро подошла Эсфирь, а за ней и Женя. Увидев Женю, Эркин с размаху загнал топор в брус, быстро подошёл и встал рядом с Колькой.

– Заткни пасть, – негромко и очень спокойно сказал он Тихонычу.

– А ты, краснюк, не встревай, клал я на вас, индеев краснозадых…

Эркин протянул над забором руку и взял Тихоныча за плечо.

– Кто я, повтори.

Тот поперхнулся и как-то осел набок под ладонью Эркина.

– Ну, ты чего? – Тихоныч попытался стряхнуть руку Эркина, но не смог и заговорил уже по-другому, без взвизгов и ругани. – Ну, я ж тебя знаю, ты заводской, чего ж ты дорогу перебегаешь, понимаешь, да ещё вон, притащил… – он покосился на Андрея, хотел ещё что-то сказать, но осёкся.

– Ну-ну, – Андрей зло улыбался, поигрывая маленьким блестящим на солнце топориком. – Сам заткнёшься, или как?

– Что? Что случилось? – Эсфирь испуганно оглядывала их.

Но ответил ей сосед, враскачку спустившийся со своего крыльца и тоже подошедший к заборчику.

– Пустое, соседка, – и Тихонычу: – И чего ж ты, не спрошась, полез? Сябры они, помочью работают.

– А-а, – протянул Тихоныч. – Так это ж другое дело, чего ж ты, Коль, сразу не сказал, что помочь у тебя, я-то думал, наймуешь.

Эркин ослабил ладонь и дал Тихонычу освободиться, а тот уже частил по-Ряхиному.

– Да ты, парень, ничо, я ж с понятием. Помочь это давнишнее, исконное наше, ты б, Коль, сказал, я бы подвалил со своими, а ты бы браги нам, как положено…

– Подвалил, – зло передразнил его Колька. – Ага, да за пятьсот рублей.

– Чо-о? – изумился сосед. – Ты что, Тихоныч, таких же и цен нет, даже с твоим матерьялом, ты чо? С перепоя, что так ломишь?

Тихоныч уже явно был не рад, что связался, а тут ещё Эсфирь вздохнула:

– Потому и не поладили, что цена несуразная.

– Эх, хозяйка, – крякнул Тихоныч, – да я б тебе узорочье пустил…

– По кошельку, – хохотнул Андрей. – Знаем мы таких… узорщиков.

– А ты, косорукий, помалкивай, – огрызнулся Тихоныч. – Молоко на губах не обсохло, а указуешь. Ты девкам указуй, отрастил вон, а мне…

– Чего-о? – взревел уже Андрей и вдруг, ухватив Тихоныча за шиворот, перевалил его через забор и поволок к стройке. – Я т-те счас покажу. Где я скосил? Ну? Найдёшь косину, я тебе сам сотенную выложу. Курятник я делал, где здесь косина? Ну?

Тихоныч сопел, отругивался, но осмотрел всё очень внимательно, а курятник чуть ли не обнюхал.

– Сам, говоришь, делал? – наконец внятно спросил он.

– С братом, – уже спокойно ответил Андрей, – и с ним, – показал он кивком на Кольку.

– Угу, – кивнул Тихоныч. – А брат где?

Колька заржал. Засмеялся и Эркин, и потому Андрей ответил весело:

– А вон стоит, глаза разуй.

– Ага, ясненько, – глубокомысленно заключил Тихоныч. – А придумал кто?

– А по книге, – весело ответил Колька.

– Там же чертежи есть, – как о само собой разумеющемся добил Андрей.

– Могёшь, значитца, – пробормотал Тихоныч.

Он ещё покивал, пожевал губами, оглядел разбросанный инструмент и раскрытый ящик.

– И струмент твой, значитца.

– А чей же ещё? – гордо ответил Андрей.

– Ну да, ну, оно, конечно, – Тихоныч быстро искоса оглядел Андрея и Эркина. – Ты, парень, тоже на заводе?

– На автокомбинате, в цеху, – Андрей, чувствуя, что спор уже решён и мастерство его признано, отвечал небрежно, даже чуть свысока.

– И много зашибаешь? – с плохо скрытым подвохом спросил Тихоныч.

– Сколько есть, всё моё, – хохотнул Андрей.

– Плюнь и разотри, – убеждённо сказал Тихоныч. – Брось и ко мне в бригаду давай. И брата бери.

Андрей вылупил на него глаза в непритворном изумлении.

– Ты что, дядя, с перепоя? Кто ж работу бросает?

– Да мы с тобой, знаешь, сколько зашибать будем?! – воодушевился Тихоныч. – Да…

– И кто ж по пятьсот рублей за крольчатник платить будет? – спросил Эркин. – Много таких?

Колька от смеха не устоял на ногах и сел на бревно. С удовольствием ржал и Андрей, грохотал басом сосед.

– Ладно, – дал им отсмеяться Эркин. – Мы работаем или как? – и быстро через плечо оглянулся, проверяя, как там Женя?

– Работаем, браток, – сразу ответил Андрей.

Колька кивнул и встал на своё место. Тихоныч хотел что-то сказать, потоптался, но только махнул рукой и ушёл. Незаметно ушли в сад и Эсфирь с Женей. Сосед постоял, глядя на их работу.

– Коль, ты книгу эту, ну, про курей, где брал?

– В библиотеке, Куприяныч, – ответил Колька, не отрываясь от работы.

– Угу, дашь мне её потом. Лады?

– Я сдал её уже. А про кроликов могу.

– Успеются кролики, – хмыкнул Куприяныч. – Ну, бог в помощь вам.

– Спасибо… на добром… слове… – раздельно ответил Колька, поднимая на пару с Эркином щит настила, чтобы Андрей вставил и закрепил его.

Убедившись, что варенье не пострадало, Женя тихо сказала:

– Я даже испугалась. Эркин ведь горячий такой. И сильный…

Эсфирь улыбнулась.

– Да, я видела. Взял Тихоныча за плечо, так тот сразу книзу осел.