Исповедь девственницы

Прикидывая преимущества и недостатки секса с таким ушлёпком как Самохин, я снова увидела знакомые силуэты вдалеке. Я пригляделась. Это были Макс и мои сегодняшние знакомые со стройки. Они стояли у ларька с квасом, и о чём-то беседовали. Я незаметно подошла ближе, встала за ларёк и услышала уже конец разговора.

– Где же я до завтра нарою стольник? – растеряно говорил Макс.

– Братан, об этом раньше надо было думать, мы тебя за язык не тянули, – отвечал ему «Шварнеггер»

– Ну я не успею реализовать товар до завтра!

– Так и не надо было браться, если не тянешь, коммерсант херов, – загундосил мерзкий тенорок лысого, – короче, завтра не отдашь, отрежем тебе яйцо, и послезавтра будешь должен сто пятьдесят. Не отдашь сто пятьдесят – оба яйца отчикаем.

– Короче, братан, срок тебе до завтра, – снова заговорил качок.

Через пару секунд я увидела удаляющиеся спины вымогателей. А еще через мгновение спину Макса, который медленно зашагал в противоположном направлении. В моей голове зрело сразу несколько планов помощи любимому человеку, попавшему в беду: от расстрела негодяев из пулемёта, который я обязательно найду сегодня вечером в кустах за собачей площадкой, до похищения Макса и переправке его в Рио-де-Жанейро на собственной яхте. Но остановилась я на другом варианте. У родителей в шкатулке лежала сторублёвая бумажка. Я знала это, они копили на новый телевизор.

Я представила, какой хай они поднимут, когда заметят пропажу, и как приятно мне будет страдать, какой я буду чувствовать себя героиней, сознавая, что спасла любимого человека да еще такой страшной ценой. А еще я представила, как Макс, подняв на меня свои большие, полные благородной решимости принять любой удар судьбы глаза, пожмёт мне руку, и в его глазах я увижу огонёк зарождающейся любви к девочке Лере, которую он еще вчера не замечал, а сегодня уже не может вычеркнуть из своего сердца.

Я бежала домой, полная решимости совершить подвиг. Ворвавшись в квартиру, я сбросила туфли и прошла в комнату матери, где на антикварном шкафчике стояла заветная шкатулка. Мать сидела за столом и печатала на машинке.

– Как математика? – спросила она, не поворачивая головы.

– По физре пять, – сообщила я более выгодные для себя сведения, – я была королевой!

– С твой физрой мне всё ясно, королева хронического цистита. Ты про математику скажи, – мать повернула голову и посмотрела на меня в упор, – ой, а что это за пятнище на юбке? А ну-ка, подойди сюда.

Я подошла, судорожно искря по дороге мозгами в поисках ответа.

– Это что? – мать взяла в руки подол юбки и потрясла им в воздухе.

– Господи, мороженое! – возмутилась я, назвав первый пришедший на ум продукт, похожий на сперму.

– А почему от тебя такой запах? – вдруг спросила мать, сморщив нос.

Вот что на подобный вопрос может ответить человек, от которого пахнет мочой, говном и спермой?

– В метро была, – ответила я.

– В метро? А куда ты ездила?!

– На выставку кошек.

– Так вот почему от тебя так воняет, – успокоилась мать, – другого времени не нашла? Экзамены на носу

–Я же не виновата, что выставка именно в эти дни, – ответила я.

К нам в класс полгода назад приходил психолог, на замену. Как ни странно, он рассказывал очень интересные вещи, например, чем абсурднее ложь, тем охотнее в неё верят. С тех пор я часто пользовалась этим приёмом. Он безотказно проходил на моей матери. Сейчас я могла с тем же успехом соврать, что была на юбилее пенопластовой фабрики или на открытии мемориала Битлз в Новых Черемушках, результат был таким же – она бы проверила.

– Ясно, марш в ванну, – скомандовала мать, всё еще держа мою юбку в руках. Вдруг она приподняла ее:

– Боже мой, стыд какой! – воскликнула она, глядя на мои пожелтевшие снизу трусы, – ты давно их стирала? Лера, нельзя быть такой грязнулей.

«Ты еще не видела их сзади», – мысленно произнесла я.

– У меня нет времени, я до часу ночи к экзаменам готовлюсь.

– Трусы стирать минуту. Марш в ванну, свинюшка!

Я развернулась и неторопливо направилась к выходу.

– И юбку постирать не забудь! – услышала я вслед.

Трусы действительно выглядели страшно. Я долго разглядывала их, стоя голой перед зеркалом, и пыталась понять, как можно за три дня так испачкать вещь. На отстирывание пятен у меня ушло десять минут.

Глава 3. Последний звонок

Сбор у школы был назначен на десять утра, но моё утро началось в семь. Я помыла голову и полчаса провозилась перед зеркалом, пытаясь натянуть на жопу заветную джинсовую миниюбку. Вчерашние события были так насыщены эмоциями, что я немного всхуднула, и вредная юбка с трудом, но натянулась. Не очень ей доверяя, я всё-таки погладила дежурную, салатовую, и положила её в свою спортивную сумку.

На верх я надела просторную белую сорочку, скрывающую отсутствие сисек, хотя об этом отсутствии и так знал весь класс. Вчерашнюю розовую футболку я тоже на всякий случай положила в сумку.

Теперь оставалась главная задача: просочиться в комнату матери и стащить из шкатулки сто рублей. Сделать это было нетрудно. Всё утро мать кормила отчима на кухне. Я осторожно вышла из комнаты и, убедившись в том, что кормёжка в разгаре, прошмыгнула по коридору к своей цели. Сто рулей лежали поверх документов. Я не без волнения вынула купюру из шкатулки и вдруг поняла, что карманов-то на мне нет. Зажав хрустящую бумажку в кулачке, я вышла из комнаты. И тут же наткнулась на мать, которая шла по коридору.

«Мне писец», – подумала я и сильнее сжала кулачок.

– Ты что там делала? – с интонацией следователя спросила мать, и вдруг её взгляд переместился в район моей юбки, – ты всё-таки напялила её на себя! – заорала она, – Зая, ты посмотри, как она в школу собралась!

– Сегодня же последний звонок, – донёсся из кухни голос отчима с оправдательными нотками.

– И что, можно как шлюха одеваться?

– Да ладно, сейчас все так ходят, – продолжал заступаться отчим.

– А сейчас все шлюхи, – не унималась мать, – потом не знают, куда детей девать, на родителей вешают. А ну марш переодеваться.

Ну слава яйцам! – подумала я, – пронесло. С юбкой-то я придумаю что-нибудь. Надену поверх нее салатовую, не видно будет. В крайнем случае, на стройке переоденусь. Главное, что сторублёвку не срисовала.

В девять ноль-ноль я нанесла на лицо боевой раскрас, надела салатовую юбку поверх мини и, повесив сумку на плечо, вышла в коридор.

– Ну вот, сразу на человека стала похожа, – сказала мать, оглядев меня с ног до головы. – Не вздумай там пить, – добавила она, когда я выходила из квартиры.

Легкий весенний ветерок подхватил меня и, растрепав волосы, понёс к школе. Всю дорогу я смаковала в подробностях предстоящую встречу с Максом и момент передачи спасительной для него и убийственной для меня огромной суммы денег. Я представляла, что я сделаю это в школе, незаметно, когда рядом никого не будет.

Но судьба распорядилась иначе. Я даже не предполагала, что мне так повезет. На середине пути от дома до школы мне навстречу из магазина «Продукты» вышел Макс. Он был шикарно одет, волосы уложены гелем, на ногах блестели чёрные туфли с кисточками, из под вареных джинс белели носки.

– О, привет, – поздоровался он, не успев надеть маску превосходства от неожиданности встречи.

– Привет, – пропищала я тихо и целомудренно.

Макс повернул в сторону школы и стал удаляться от меня быстрым и равнодушным шагом, как будто я была урной с мусором, в которую он налету бросил окурок. Ни миниюбка, ни белая сорочка, расстёгнутая аж до третьей пуговицы, не произвели на него никакого впечатления. Я поняла, что настало время для решительных действий. Моё сердце заколотилось в страшном волнении от предстоящего общения с парнем, которого я любила и с которым еще ни разу не разговаривала, если не считать двух «приветов» вчера и сегодня. Я прибавила шаг и догнала его.

– Макс, – позвала я срывающимся голосом.

Макс немного оторопел от такой фамильярности и немного повернул голову.

– Чего тебе, – произнес он, не останавливаясь.

Я обогнала его и протянула сотню.

– Я вчера случайно услышала ваш разговор.

Макс, увидев сторублёвку, остановился.

– Что это?!

– Тебе же нужны деньги, – произнесла я, теряя уверенность в своём замысле.

Макс стоял и молча смотрел на смятую купюру. Потом он поднял глаза на меня.

– Нужны… Но… Откуда у тебя сто рублей?!

– Родители на выпускной подарили, – соврала я.

– А… И ты отдаёшь их мне?

Я трепетала от счастья. Он разговаривает со мной. И разговаривает почти как с равной.

– Мне они пока не нужны… А тебе нужны.

– Спасибо, – Макс медленно взял деньги, – я отдам. Тебе же не прям завтра надо?

– Нет…

Макс повертел купюру в руках и положил в карман.

– Пошли, а то опоздаем.

И мы пошли рядом! Я шагала со своим любимым парнем, как будто мы были парой. Вот только молчание немного угнетало. Но Макс первым разрядил обстановку.

– Классно ты вчера проплыла. Занималась?

– Да, до шестого класса, – ответила я робко.

– А чего перестала?

– По здоровью, – неожиданно для себя впервые в жизни честно ответила я. Но мне было так хорошо рядом с этим человеком, что я чувствовала, что могу полностью ему открыться.

– А что со здоровьем?

– Мочевой пузырь застудила, – ответила я, теряя голову от собственной откровенности.

– А, знаю,– на удивление спокойно отреагировал Макс, – у нас в прошлой школе у одной девочки тоже были проблемы с мочевым пузырем. Это когда в туалет часто хочется?

Я кивнула.

– Ну, это ерунда, туалетов у нас много, – добродушно произнёс Макс.

Мне стало так легко… Легко и спокойно оттого, что любимый человека принял меня с моими недостатками, что теперь мне не нужно будет ему врать, что он знает о моей проблеме и нам вдвоём легче будет с ней справляться. Я чувствовала сильную моральную поддержку с его стороны, хотя он ничего особенного и не сказал.

У школы стояла гигантская толпа: учителя, три одиннадцатых класса и бессчётное количество первоклашек. Одиннадцатые классы были разодеты в такие наряды, а девки были с такими причёсками, что я в своею юбке, сорочке и с распущенными волосами была больше похожа на нищенку, пришедшую просить милостыню.

– Митрофаниха, как тебе удалось такой маленький кусочек ткани натянуть на такую гигантскую жопу, – с порога накинулась Орловская, показав пальцем на мою юбку. Еще бы, она увидела меня рядом с Максом, и ревность мочой ударила ей в голову.

– Ну ты же натянула этот балахон на своё вымя, – кивнула я на её обтягивающую водолазку.

– Этот балахон стоит, как вся ты и еще эта твоя спортивная сумка, с которой ты припёрлась. Ты бы еще туристский рюкзак прихватила! – крикнула Орловская, и столпившаяся вокруг неё челядь подобострастно засмеялась.

Я решила на этом кончить обмен приветствиями и стала искать в толпе Серёжу. Но он нашел меня сам.

– Лера, классно выглядишь, – он подошел ко мне сзади и положил руку на плечо.

– Спасибо… – я опустила глазки.

Классы построились перед школой большим квадратом. К микрофону вышел бородатый и не вполне психический здоровый директор и высокомерно толкнул глупую речь. Потом выступили некоторые учителя. А Мальвина, прощаясь с нами, с «кусочками её сердца», которые она «с трепетом отрывает от своей души», даже пустила слезу. Всеми любимый старик Эдуардыч тоже хотел выступить, но завуч ненавязчиво оттеснил его от микрофона, потому что физрук был уже в изрядном подпитии.

Первоклашку с колокольчиком нёс, естественно, Макс. После прощального ритуала все прошли в актовый зал. Учителя воссели за длинный стол перед сценой, а одиннадцатые классы расположились в зрительном зале, из которого были убраны стулья. Каждый класс по решению педсовета должен был продемонстрировать творческий номер, символизирующий любовь к школе и скорбь от расставания с педагогами. Но так как классным руководителем у нас был Эдуардыч, предпочитающий педсоветам заседания винного отдела универмага, наш класс узнал об этой педагогической задумке только сейчас.

Пока ученики 11 "А" и 11 "Б" классов пели песни и показывали сценки из школьной жизни, мы пытались решить, а что же продемонстрировать нам. Кроме откупоривания бутылки вина без штопора и метания с четвертого этажа наполненных водой презервативов, ученики нашего класса не знали никаких номеров. Когда настала наша очередь, мы построились в три шеренги и стали ждать чуда. Но землетрясения в девять баллов, цунами на Москве-реке или извержения вулканов на Ленинских горах не происходило. Мы стояли, время шло, учителя злобно скалили зубы. Они ненавидели наш класс и нашего руководителя за то, что мы не укладывались в рамки модели советского общества, требовавшего от своих членов дисциплину и уважение к решениям педсовета. Через три или даже через пять минут из заднего ряда нашего дружного класса раздался голосок Степановой:

– Спасибо вам, наши дорогие учителя: Сергей Анатольевич, Константин Эдуардович (тут шло перечисление имён всех наших педагогов, включая лаборантку и уборщицу) за наше счастливое детство.

Нестройный хор 11 "В" вразнобой подхватил:

– Спаси-ибо…

– И вам спасибо, – выругался географ, и под аплодисменты Эдуардыча, привалившегося к стене, наш класс закучковался в дальнем углу у бюста Ленина.

На этом торжественная часть была закончена. К выходу уже подогнали три автобуса, которые должны были отвезти одиннадцатые классы на природу. Каждый класс – на свою.

11 «А» и 11 «Б» повезли на куцые поля Петровского Парка и Ходынского Поля, а наш класс – в Серебряный Бор. Вообще-то пьяным школьным компаниям туда было нельзя по причине заповедной природы и нудистского пляжа, но у Эдуардыча там были знакомые на гребной базе.

Как только мы вошли в автобус и расселись, водитель истошно крикнул:

– В салоне не распивать и не блевать!

Это была странная взаимоисключающая просьба, ибо нельзя наблевать, не распив. Поэтому маргинальная часть нашего класса, расположившаяся на задних сидениях, начала, поглядывая на водителя, разливать водку по стаканам. Я относилась к приличным девочкам и всю дорогу смотрела в окошко, думая о том, как уединюсь сегодня с Максом на природе, и он лишит меня девственности под сенью столетнего дуба.

Через полчаса нас выгрузили у входа в лес. Эдуардыч нетвёрдым шагом дошёл с нами до живописной полянки.

– Так, малолетние трезвенники, время у вас до четырёх часов. В четыре автобус отходит. Если не хотите топать своим ходом до метро, просьба без пятнадцати, а лучше в половину четвертого уже сидеть в салоне. Ждать никого не будем.

– Это что, у нас три часа всего? – расстроился Евтушенко.

– Дай вам больше и вас придётся нести. Особенно тебя.

– Я сам доползу, – обрадовался отдельному вниманию к своей персоне Евтушенко.

После этих слов физрук удалился в направлении гребной базы, а мы пошли по тропинке в поисках укромного местечка. Вскоре оно было найдено. Это была поляна на пригорке, со всех сторон отгороженная от мира деревьями и густым кустарником.

Ребята вынули из сумок бухло и закуску и разложили на больших пляжных полотенцах. На свободные края полотенец сели самые престижные шмары нашего класса – Орловская и Агапова. Остальные расположились вокруг импровизированного «стола». Я примостилась на удобной берёзовой ветке, рядом со мной приткнулись Степанова, Мухомедьярова и Губерман. Макс сел на землю рядом с Орловской, Самохин занял место на ветке напротив меня, видимо, чтобы сечь мои трусы, Лисовец облокотился на берёзу напротив Агаповой, чтобы наслаждаться ее трусами, а заодно чтобы далеко не ходить за водкой. Чуть поодаль, но близь тарелок с закуской топтались Гришин и Евсеев – новенькие. В нашем классе они учились всего полгода. Их появление не произвело никакого впечатления на девочек в отличие от появления Макса. Они были рыхлые и тихие, но себе на уме, поэтому их никто не обижал. В ногах у Агаповой и в непосредственной близости от тарелки с ветчиной сел, скрестив ноги, Городецкий. Это был высокий, худой, сутулый тип, предпочитающий больше молчать и слушать, нежели участвовать в общих дискуссиях. Ходили слухи, что он очень любил деньги. Но денег у него не было, поэтому он никогда не смеялся и глаз у него был недобрый.

Таким образом, все почетные алкоголики нашего класса сгрудились вокруг полотенец с водкой и закуской. Они вливали в себя одну рюмку за другой и оживленно беседовали. Мы же, четыре приличные девочки, сидели на ветке и слушали их разговор. Иногда кто-то из нас осмеливался подойти и взять с полотенец что-то из еды. Степанова так вообще изъяла из эпицентра пьянки тарелку с колбасой и хлебом и принесла в наш уголок.

– Степанова! – крикнул ей вслед Евтушенко, – это закусь. Для тех, кто пьёт!

Степанова по-буддистки не отреагировала на замечание.

– Слушайте, девчонки, окончить школу и ни разу не выпить – это неправильно, – спокойно и рассудительно сказал Макс, – в одиннадцатом классе уже можно.

– Да, не отрывайтесь от коллектива! – поддержал Лисовец.

– Мы водку не пьём, – гордо ответила Степанова.

– А что вы пьёте? – поинтересовался Макс.

– Шампанское!

– А ты пёрни в водку и будет тебе шампанское, – посоветовал дегенерат Евтушенко.

– Да не будет вам ничего от одной рюмки, – обнадёжил Макс, – Лер, будешь? – и он протянул мне стопку.

Ну как я могла отказаться. Тем более, мне не терпелось продемонстрировать свой алкогольный опыт всему классу, чтобы все узнали, что я та еще оторва.

Я подошла и приняла рюмку.

– Давайте выпьем за настоящих друзей, – произнёс Макс и мельком посмотрел на меня.

Я была на вершине блаженства. Я не ошиблась в своих расчетах – Макс заинтересовался мной. А вот рожа Орловской после такого тоста стала серой, как пыльный асфальт.

Вслед за мной в компанию отбросов влилась Степанова. Губерман и Муха остались верны своим безалкогольным принципам.

Второй тост (на котором влилась Степанова) произнёс Лисовец.

– Давайте выпьем за то, чтобы я поступил в этом году в институт!

– А в какой? – поинтересовалась Орловская.

– Да пофиг, лишь бы в армию не идти.

– О, вот за это давайте и выпьем, – согласился Макс.

После этого тоста Орловская всем телом легла на Макса, как на спинку кресла. Легла и искоса посмотрела на меня. Прекрасно, она уже видит во мне конкурентку. А такую шалаву как Орловская не проведёшь, значит, чувствует, что Макс на меня запал.

После третьей рюмки и тоста от Евтушенко за то, чтобы хрен стоял, и деньги были, моя голова поплыла. Я поняла, что морально готова к подвигам, и стала искать способ, как остаться с Максом один на один. Время от времени одноклассники отбегали в лес поссать. Я ждала этого и от Макса. Но вот уже поссать захотелось и мне, а он всё сидел на траве и держал на себе Орловскую, которую конкретно развезло. Она громко и похабно смеялась, при этом ее рука лежала у Макса на бедре практически у самой ширинки. Степанова, тоже изрядно захмелев, как бы невзначай, а может и правда без задней мысли присела на плечо Лисовца, который примостился на полотенце со стороны Агаповой. Агапову же сзади подпирал Евтушенко, пытающийся положить руку ей на живот. Агапова периодически сбрасывала ее с себя, но без фанатизма.

Прошло еще минут десять, пока Макс зашевелился, заколыхался и, отогнув от себя Орловскую, неторопливо встал и направился в лесную чащу. Я досчитала ровно до пятидесяти и, стараясь не привлекать ничьего внимания, пошла за ним. Я ориентировалась на подрагивающие вдали ветки, чтобы не потерять направление. Идти пришлось недалеко. Cреди деревьев я увидела пиджак моего возлюбленного. Он стоял ко мне спиной и лицом к дереву. Я поняла, что он справляет нужду и сочла неуместным подходить к нему в такой момент с признанием в любви.

И, как выяснилось, зря…

Я затаилась неподалёку в кустах и ждала, когда Макс кончит дело и направится к полянке. Тут-то я и планировала его перехватить. Но не успел он застегнуть ширинку, как послышался треск веток, и среди листвы мелькнуло что-то розовое. Через секунду оно превратилось в огромные сиськи, которые волокли позади себя пьяную, спотыкающуюся на высоких каблуках проститутку Орловскую.

С красным от водки и похоти лицом она подошла к Максу сзади и обняла его. Как только тот повернулся, Орловская с развратным стоном впилась в его рот. Они стали тискать друг друга, и их чавканье разносилось далеко по лесу. Макс в порыве страсти стал хватать Орловскую за жопу и задирать юбку, а эта сучка полезла рукой ему между ног.

Меня раздирала такая досада, что хотелось зареветь на весь Серебряный Бор. Я же была в шаге от своего счастья и опоздала на какую-то секунду! Если бы я подошла первой, эта стерва уже не осмелилась бы нам помешать.

Я с ужасом наблюдала, как Макс расстёгивает ширинку. Неужели это случится прямо сейчас? Тогда я навсегда потеряю любимого человека, у меня больше не будет шанса стать его избранницей. Как бы услышав мои мысли, Орловская одним движением задрала на себе майку и сдвинула вверх лифчик. Две здоровенные сисяндры вывалились наружу, сверкая большими розовыми сосками. И тут Макс достал член. Его член был огромен! Большая фиолетовая головка взвилась к сиськам Орловской. Со стороны казалось, что он может проткнуть бесстыжую одноклассницу насквозь.

Они стояли друг напротив друга, пьяные и возбужденные. Макс мял двумя руками толстые сиськи, с восторгом разглядывая их, а Орловская держалась своей маленькой ручкой за толстый напряженный член.

И тут Макс резким движением повернул Орловскую спиной к себе. В следующее мгновение он задрал ей юбку, обнажив большие белые трусы. Орловская немного наклонилась и уперлась руками в берёзовый ствол. Во мне еще трепетала надежда, что она одумается, испугается или кто-то выйдет из-за деревьев и помешает им. Но вокруг была тишина. Макс стянул с жопы Орловской трусы и взял в руку член. Затем он посмотрел ей между ног, как будто прицеливаясь, и приставил член к промежности. И тут Орловская повернула голову. Её лицо было испугано. Я поняла, что у неё еще не было секса. Ну, может сейчас у неё проснётся стыд, ощущение, что первый секс под деревом – это позорно даже для такой шалавы, как она. Но Макс не предоставил ей такого шанса. Он навалился на нее и двинул тазом вперёд. Орловская взвизгнула. Через мгновение её глаза закатились, она приоткрыла рот, запрокинула голову и стала колыхаться и тихо стонать в такт движениям её партнёра.

По моим щекам ручьём текли слёзы. Сердце разрывалось от отчаяния, бессилия и злобы. Я смотрела, как болтались ненавистные сиськи моей соперницы, страстно сжимаемые парнем моей мечты, и проклинала себя за нерешительность, а своих неизвестных мне родственников за мою плоскую грудь, которая помешала мне еще раньше добиться успеха.

Стоны Орловской стали громче. Алкоголь окончательно раскрепостил её, уничтожив совесть. Макс монотонно всаживал в тело одноклассницы своё грозное оружие, её задница тряслась, как студень, шлепки разносились далеко по округе. Макс двигался всё чаще и чаще. Неожиданно он вынул член и сжал его в кулак. В ту же секунду из его огромной головки брызнула белая струя и залила голую Орловскую жопу. За ней брызнула вторая, третья, четвертая… Макс тихо рычал в упоении, сжимая свободной рукой худую ягодицу партнёрши.

Когда всё кончилось, Орловская достала платочек и заботливо, по матерински, вытерла сперму с члена Макса. Макс же сорвал большой лист лопуха, опять повернул Орловскую спиной и протёр ей жопу. Она натянула трусы, заправила в лифчик сиськи и прильнула к Максу всем телом, обняв за талию. Он тоже обнял её. Так они стояли какое-то время. Влюблённая семейная пара, глядя на которую, мне хотелось повеситься.

На поляну они вернулись вместе. Я немного постояла, ожидая, пока высохнут глаза.

Вдруг что-то небольшое, но очень настойчивое сшибло меня с ног. Я тихо вскрикнула и, упав животом в траву, повернула голову. Над собой я увидела безумное лицо Самохина. Он мощным движением развернул меня на спину и ловко стянул трусы.

– Ты что, спятил?! – крикнула я и сжала ноги.

Самохин был в дребодан пьяный. Он пыхтел и пытался развести мне колени. Я не испугалась. Меня в ту минуту ничего не могло испугать. Мне даже было немного смешно наблюдать жалкие пьяные потуги безобидного одноклассника, который копошился у моих ляжек. Единственное, что меня сейчас напрягало, это моя белая сорочка на грязной зеленой траве. Но вскоре лёгкая растерянность от неожиданного нападения сменилась еле ощутимым возбуждением.

«А почему бы и нет, – подумала я, посмотрев на ничего не значащий для меня кусок мяса, который безуспешно пытался раздвинуть мне ноги, – жизнь всё равно кончена, мне больше не для кого себя беречь. Почему я не могу получить то же, что получила эта дойная корова! Я ведь ничем не хуже. Просто опоздала на несколько секунд, просто я невезучая».