Исповедь девственницы

Федя остановился около меня, как столб, и замер, глупо улыбаясь. Я смерила его высокомерным взглядом, каким взрослой, умудренной сексуальным опытом женщине положено смотреть на малолетнего подростка, посмевшего испросить прикоснуться к её роскошному телу.

– Можно Вас пригласить? – промямлил Федя.

Я, сделав скучное лицо, подошла к нему и лениво положила руки на его плечи. Его плечи были маленькие и мягкие. Он неуверенно взял меня за талию.

Мы зашевелились в такт музыке.

Так, надо действовать, – решила я.

Я обвила руками потную шею Феди и слегка прижалась к нему грудью, точнее, тем местом, где она должна была быть у нормальных девушек в восемнадцать лет. Мне сразу уперлось в бедро что-то твердое… Я поняла, что у Феди опять встал. Он попытался отклячить таз назад, чтобы не касаться меня членом и скрыть эрекцию, но я придвинулась к нему всем телом, заставляя краснеть и потеть от смущения ещё больше.

Та-ак, что бы ещё придумать?.. Ага.. Сейчас ты у меня получишь… Я прижалась тазом к его животу и вдруг, изобразив удивление, посмотрела вниз:

– Что у тебя там твердое?

Федя отвёл таз назад, встав чуть ли не раком.

– У тебя эрекция что-ли? – спросила я с величайшей претензией в голосе.

Федя покраснел, как пионерский галстук.

– Тебе не стыдно? – возмутились я тоном мамочки и прекратила танец, – ты что, озабоченный?

– Нет, – ответил Федя, помотав головой.

– А что это за безобразие?

Лицо Феди покрылось каплями пота.

– Я тебя что, возбуждаю? Я же старше тебя.

– Возбуждаешь… – вдруг ответил Федя.

Его голос дрожал, но ответ мне понравился.

– И что тебя во мне возбуждает? – с интонацией следователя спросила я, продолжив танец.

– Ноги, – тихо сказал Федя, посмотрев вниз.

– Ты что, голых ног никогда не видел?

– Видел.

– А почему тогда? Или возбуждают именно мои?

– Твои.

– Почему?

– Красивые

– Но ведь ты понимаешь, – продолжила я учительским тоном, – что смотреть надо не только на ноги, есть ещё лицо, характер…

– Да, – смущённо согласился Федя.

– А тебе, значит, нравятся во мне только ноги…

– Нет, – замотал головой подросток.

– И что же ещё?

Федя посмотрел на мою футболку.

– Лицо, – ответил он неуверенно.

– И сильно нравится?

Федя тяжело задышал, но не осмелившись признаться в своей симпатии, опустил глаза. Я решила его добить.

– Что, смелости не хватает сказать? А как глазеть под столом мне под юбку, хватает?!

– Я не глазел, – испугано и угрюмо ответил Федя.

– Ага, что я, не видела? Не стыдно тебе?

– Я случайно, – ещё больше покраснел несчастный мальчик.

– Да, случайно, аж с дивана сполз. Не рано ещё тебе женские половые органы разглядывать?

– Там же трусы были!

– А трусы разглядывать можно?!

– Я случайно, – повторил окончательно подавленный моей строгой интонацией Федя.

На протяжении всей беседы мы продолжали танцевать. Я держала его за плечи и смотрела в его лицо своими прекрасными глазами. Бедром я чувствовала, что его эрекция не утихает.

– Так, а ну давай убирай, – строго сказала я, посмотрев Феде на брюки, – убирай, убирай это безобразие.

И тут я совершенно неожиданно для себя взяла Федю сквозь брюки за член. Небрежно, почти не сжимая, тремя пальцами, как берут что-то, не имеющее особого значения.

Федя изменился в лице. Оно стало восторженно-глупым, взгляд замер, рот приоткрылся.

Тут медляк кончился. Я развернулась и отошла, как будто Феди не существовало. Наверное, это было жестоко, но день рождения, в конце концов, у меня, а не у него. Могу я покуражиться.

Заиграл Газманов. Я танцевала, не глядя на Федю, но чувствовала, что он не сводит с меня влюблённых глаз.

Третий медляк опять был с другом отчима, только теперь он еле стоял на ногах. Это мне не понравилось. Он превратился в полумертвое животное, мычал что-то мне на ухо. Вроде, учил, как жить. Мне приходилось весь танец поддерживать его, чтобы он не свалился с ног. Мои же ноги были отдавлены окончательно.

Наконец этот ад кончился. Друг отчима ещё немного подергался под Диму Маликова, и мать увела его, видимо, спать.

Как ни печален был конец нашего романа, но общение со взрослым мужиком, особенно такое тесное, и его сексуальный интерес придали мне уверенности в себе. Это очень пригодится в школе, где меня на любовном фронте постигали только неудачи и виною всему, как я полагала, была именно низкая самооценка.

Вскоре гости начали расходиться. Друга отчтма погрузили в такси, остальные родственники и друзья семьи толпились в коридоре. Все громко разговаривали, поздравляли мою мать с моим днём рождения, меня же целовали, желая расти большой и красивой.

Федя одевался вместе с остальными. Я старалась не смотреть на него, но чувствовала, что он не сможет просто так уйти.

Я решила дать ему небольшой шанс и отошла из коридора в кухню. Через несколько секунд в кухню вошёл Федя.

– Лера, я тебя люблю, – выпалил он, схватил мою руку и быстро поцеловал её.

– Счастье-то какое, – произнесла я высокомерно, но руку не убрала. Федя продолжал держать её, и мне было интересно, что он сделает дальше.

Он залился краской, в его глазах была бездна отчаяния и тоски от осознания того, что сейчас мы расстанемся и скорее всего навсегда. Он горел желанием обнять меня и уже не отпускать никогда, но страх перед старшей на два года девушкой не позволял ему это сделать. А мне хотелось продолжения…

– А ну пойдем, – сказала я и повела его в свою комнату.

Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и поставила Федю перед собой.

– Сильно меня любишь? – спросила я, не меняя высокомерного тона и строгого взгляда.

– Да… – ответил Федя, тяжело задышав.

– Делай, что хочешь, – вдруг сказала я и подошла вплотную к обалдевшему подростку.

Он впал в ступор. Всё, о чем он мечтал весь вечер, вдруг стало так близко. Вот соски, торчащие сквозь тоненькую футболку, вот голые горячие бёдра, которые можно раздвинуть, обнажив белые трусики.

– Ну что? Трогай меня… Где хочешь… – снова сказала я и развела руки в стороны. В моей голове, подогретой и вскруженной шампанским, снова вертелась пьяная сладкая мысль о том, что я могу делать всё и абсолютно безнаказанно. Через несколько минут этот мальчик исчезнет из моей жизни, и я больше никогда его не увижу. Поэтому я могу сейчас превратиться в шлюху, обнажив все свои самые грязные желания. Эта мысль окончательно сорвала мне крышу, и я захотела сделать что-то невероятно бесстыдное…

– Хочешь, я сниму трусы?

– Да… – выдохнул Федя и перевел ошалевший взгляд мне на юбку. Я чувствовала, как дрожит от возбуждения всё его тело. Но я была возбуждена не меньше. Сердце долбило, как отбойный молоток. Я текла так, что трусы были мокрые насквозь, и влага ощущалась на бёдрах.

Я задрала юбку.

– Смотри…

Взгляд Феди замер. Он увидел то запретное, что всегда скрывается женщинами.

Но мне этого было мало. Я безумно захотела шокировать этого обалдевшего мальчика своей голой промежностью. Мне вдруг так захотелось ее хоть кому-нибудь показать. Показать то, что показывать еще с детства считалось величайшим позором. А тут такая возможность сделать это безо всяких последствий. Не это ли меня сейчас дико возбуждает? Возможность безнаказанно продемонстрировать свои позорные "прелести".

– Хочешь посмотреть на мою пизду? – сказала я, теряя голову.

– Да, очень… – с придыханием произнес возбуждённый подросток.

– Уверен?..

– Да!..

Я стянула мокрые трусы. Федя уставился на мои чёрные кудри, а я – на его «ракету», взметнувшуюся между ног. Интересно, какая она…

В ту же секунду за дверью послышались шаги и голос Инги Львовны

– Федя, ты где?

Ужас отразился в глазах Феди и, скорее всего, в моих. Я кое как натянула трусы, метнулась к письменному столу и схватила первую попавшуюся книгу.

Открылась дверь и в ней показалось лицо Инги Львовны.

– Ой, а что вы здесь делаете?

– Геометрию объясняю, – полепетала я, кивая на учебник геометрии в моих руках и на Федю.

Мощная эрекция Феди никак не вязалась с учебником геометрии за 11 класс. Инга Львовна это поняла и нахмурилась.

– А ну пойдем, – строго сказала она и вывела растерянного подростка из комнаты. Я решила их не провожать.

Гости разошлись. Я пошла на кухню помогать матери мыть посуду. Подвыпившая мать постоянно отвлекалась на ласки подвыпившего отчима, мишенью которого были преимущественно ее огромные сиськи. Он, не стесняясь меня, беззастенчиво мял их в своих руках, они с матерью сосались, чавкая и переплетаясь языками.

Мне, наверное, было неприятно на это смотреть. Но когда я на секунду представила себя на месте матери, меня это возбудило. В моей пьяной голове даже мелькнула мысль: а не залезть ли ночью к отчиму в постель. Но я вспомнила, что он спит с матерью, и эта идея так и осталась в моём разгулявшемся воображении.

Уборка квартиры кончилась к 12 ночи. Мать с отчимом уже уединились, из их комнаты слышались глуповатое хихиканье и густой неразборчивый бас, которые вскоре переросли в монотонный скрип кровати.

Меня это удивило. Неужели от алкоголя у импотента может встать? А что если отчим не импотент? Да нет, в сорок два-то года… Не может быть, чтобы не импотент. Просто этот скрип я не слышала уже много лет…

Полусонная я легла в постель. Завтра трудный и важный день – контрольная по математике и зачет по физре в бассейне. Трудный из-за математики и важный из-за бассейна. Завтра я увижу Макса почти голым. Не об этом ли я мечтала весь учебный год? Я увижу его, а он к моему ужасу увидит меня. Увидит вместе с моей большой жопой и полным отсутствием титек. Как он отреагирует? Это будет совсем конец или почти конец? Останется ли у меня после этого хоть какой-то шанс на его благосклонность?

С этими тревожными мыслями я уснула.

Глава 2. Первый раз

Утро встретило меня сушняком и больной головой. И то, и другое прошло к первому уроку, хотя я надеялась, что в школе от меня будет разить перегаром и все решат, что я очень крутая. Но омлет на завтрак убил остатки вчерашнего угара, и в класс я вошла, как обыкновенная серая мышка. Контрольную по математике я завалила, но не это волновало меня сейчас больше всего. Я ждала последний урок – физру. Мне впервые предстояло явиться перед своими одноклассниками в купальнике. В бассейн наш класс ходил уже полгода, но я была освобождена от его посещения. До двенадцати лет я занималась плаванием, у меня был третий взрослый разряд, и наш физрук Эдуардыч освободил меня от бассейна в знак уважения к моим спортивным заслугам. Но на зачёт придти надо было обязательно.

Специально для этого события я купила новый купальник. Старый был мне немного мал и весь выцвел.

Физкультура у нашего класса проводилась в бассейне недалеко от школы. Именно в этом бассейне я и тренировалась в детстве. Пока мои одноклассники переодевались, я прошлась по знакомым коридорам, вспомнила былые времена и погрустила.

В раздевалке я с большим трудом и надеждой натянула на булки новый купальник, повертелась перед зеркалом, оценивая масштаб бедствия, и вышла на бортик, на котором уже собрался весь наш 11 "В", исключая Макса и некоторых ребят.

– О, Митрофаниха нарисовалась, – громко сказала Орловская, смерив меня оценивающим взглядом.

Весь класс посмотрел на меня и тоже смерил взглядом.

– Фу, волосатая какая, – глядя на мою промежность, поморщилась Агапова, верная собака Орловской.

Весь класс вслед за Агаповой тоже уставился на мою промежность.

Ну да, какая есть. Куда же мне их девать. Я как-то воспользовалась бритвой отчима и сбрила волосы в подмышках, но Ирка Степанова мне потом сказала, что они от этого будут гуще расти, и я больше не экспериментировала со своей растительностью.

– Митрофанова сиськи в раздевалке забыла, – сообщила Орловская толпе, окружающей её, и толпа захихикала, посмотрев туда, где у меня должны были находиться сиськи .

– Зато ты у коровы одолжила, – огрызнулась я.

– Завидуешь? Завидуй молча, – в свою очередь отреагировала Орловская и демонстративно засмеялась.

Во дура, – подумала я, – вышла на зачёт в раздельном купальнике. Он же слетит с твоих буферов, как только ты сиганешь с тумбочки в воду. Или расчёт именно на это?

Наконец на бортик вышел Макс в компании нескольких ребят. Как же хорошо, что он не присутствовал при этой перебранке, которая кончилась явно не в мою пользу.

Макс выглядел шикарно. Широкие мощные плечи, длинные руки с развитыми бицепсами, пресс с кубиками и огромный выпирающий бугор в чёрных плавках.

К нему тут же подскочила Орловская, выпятив сиськи. Макс краем глаза посмотрел на неё и прошёл, не задерживаясь, к группе одноклассников, стоящих в сторонке. На меня он, к моему огорчению, даже не взглянул. Ну ничего… Вот поплыву, как богиня, как торпеда, сразу все обратят внимание.

На бортик вышел Эдуардыч с журналом в руке и модным электронным секундомером на шее. В свои сорок с небольшим он имел довольно подтянутую фигуру и весьма потрёпанное алкоголем лицо.

– Та-ак, чемпионы, готовы к страшным подвигам? – бодро проговорил он.

– Константин Эдуардович, а на тройку за какое время надо проплыть? – ангельским голоском прочирикала подскочившая к физруку Орловская, выставив вперёд свое вымя.

– На тройку… – задумчиво ответил Эдуардыч, просмотрев на Орловский бюст, – проплывут не все. Особенно в раздельном купальнике.

– У меня другого нет! – фальшиво расстроилась Орловская.

– Так, первыми плывут женщины. По три штуки, – перешёл к делу физрук. – О, Лера, ты здесь! Хорошо…

Эдуардыч, заметив меня, потеплел. Я была единственная, кого он считал человеком. Видимо, за мою профессиональную, хотя и оборвавшуюся слишком быстро, спортивную карьеру.

– Плыви в первом заплыве и можешь быть свободной.

Я покорно кивнула.

– Первый заплыв!.. – прокричал на весь бассейн физрук, – Степанова, Митрофанова, Губерман.

Ирка Степанова была моей подругой, одной из немногих. Хотя, как подругой… Скорее, приятельницей. Она была абсолютно беззлобной и занималась в музыкальной школе. Она нравилась мне за детскую непосредственность во всех вопросах и спокойное, даже буддистское, отношение к жизни. Одним словом, ей было на всё насрать.

Мила Губерман была тощей глистой с выпирающими коленками, нервозной, плаксивой и тихой. Но даже у неё, чёрт побери, были сиськи!

Я медленно и профессионально протёрла языком стекла плавательных очков изнутри и встала на среднюю дорожку. Краем глаза я увидела, что далеко не все обратили внимание на наш выход. Кучка ребят, стоявших поодаль, говорила о чем-то своём. Среди них был и Макс. Но как же мне было нужно, чтобы он сейчас смотрел на меня!

Я, чтобы привлечь его внимание, стала, разминаясь, вращать руками.

– О, Митрофанова сейчас рекорд поставит! – крикнула Орловская и заржала, как лошадь.

– Внимание! – пробасил физрук, – все подошли сюда, два раза повторять не буду.

С этими словами все, в том числе и Макс, подошли ближе.

– По первому свистку залезаем на тумбочку, – начал объяснять Эдуардыч, – Лера, показывай.

Я была на седьмом небе от счастья. Теперь все смотрели на меня! Когда физрук свистнул, я вальяжно, как настоящий мастер спорта, встала на тумбочку.

– По команде "На старт!" принимаем стартовое положение, – сообщил Эдуардыч.

Я грациозно встала раком. Именно эта поза и являлась тем самым стартовым положением.

– О, боже мой! – послышался сзади возглас Орловской.

– Мать моя женщина! – простонала Агапова.

Мальчики же издали только тихое "О-о-о", увидев мою большую жопу во всей её красе…

– Так, Орловская, – призвал к порядку Эдуардыч, – что за реакция? Ты тоже будешь так стоять. Стартовый прыжок мы отрабатывали на уроке. Он входит в оценку.

– Нет, так шикарно я никогда не раскорячусь, – покачала башкой Орловская.

– Итак, – продолжил физрук, – по команде "На старт" принимаем стартовое положение и по свистку прыгаем в воду. Всем ясно? Плывем два бассейна любым стилем, как умеем. Но лучше кролем.

– А на пятёрку за сколько надо проплыть? – спросил Влад Лисовец, мой бывший парень, правда, не знавший об этом, как я уже говорила.

– Юноши на пятёрку 45 секунд, – сообщил физрук, – девушки 55.

– Ого! – по рядам моих одноклассников пронёсся испуганный ропот.

– Первый заплыв! – скомандовал физрук, довольный произведённым эффектом.

Я, Степанова и Губерман вскарабкались на тумбочки.

– На ста-арт! – торжественно протянул физрук.

Мы дружно нагнулись. Раздался громкий свисток.

Я, вытянувшись в струнку, прыгнула в ледяную воду. Я старалась плыть не столько быстро, сколько красиво, чтобы произвести максимально шокирующее впечатление. На повороте я даже сделала "сальто", чем вызвала вспышку эротического безумия у всех мальчиков класса. Во всяком случае, мне так хотелось.

Когда я финишировала, то увидела, что весь класс столпился у моей дорожки. Некоторые в восхищении аплодировали, остальные с удивлением смотрели на меня.

– Тридцать восемь и семьдесят три сотых секунды, – гордо произнёс Эдуардыч.

Класс присвистнул.

– Рыба! – восхитился придурок Самохин.

– Она чё, занималась! – сделал вывод Евтушенко – двоечник, курильщик и мотоциклист.

– Занималась. В отличие от вас, – ещё с большей гордостью ответил Эдуардыч, как будто сам меня тренировал.

– Да где уж нам, – брызнула ядом Орловская.

В это время финишировали мои соперницы. А я смотрела на Макса. Он впервые реагировал на меня не как на пустое место. Может именно сейчас он и узнал о моем существовании.

Да, сегодня был определенно счастливый день.

Я вылезла из воды. Девочки с восторгом и удивлением смотрели меня, мальчики дружно пялились на мою промежность. С одной стороны, мне было некомфортно ощущать на себе сразу столько внимания, а с другой – возникло незнакомое раньше чувство, что я – центр всеобщего интереса и интерес этот ко мне не только как к уникальному человеку, но и как к женщине.

– Орловская, Агапова, Мухамедьярова, – разнесся эхом по бассейну пропитый баритон физрука.

При слове «Орловская» все, особенно мальчики, столпились у края бортика. Однако самые умные встали за тумбочками, чтобы просмаковать стартовое положение «раком» в исполнении Орловской, Агаповой и особенно Мухамедьяровой, чьи ноги были более волосатые, чем у любого из наших парней, а из под купальника спереди торчал такой куст, по сравнению с которым моя растительность была скромной, как у пятиклассницы.

Те же, кто встал сбоку, включая старика Эдуардыча, ждали только одного: когда с гигантских сисек Орловской слетит, сорванный потоком воды, её раздельный купальник.

И вот прозвучала заветная команда "На старт". Стоявшие сзади тумбочек мальчики вперили взор в ягодицы нагнувшихся одноклассниц.

Раздался свисток. Три молодых полуголых туловища животами плюхнулись в воду. Орловская мгновенно вынырнула. С неё слетели очки, но это полбеды. Одной рукой она пыталась нацепить их обратно, ибо они больно впились в лицо, а другой под всеобщее улюлюканье ловила сползший лифчик. В один момент из воды на секунду показалась её огромная сиська с большим розовым соском. Сиська болталась и плавала, как буек. Парни были на вершине блаженства. Орловская тоже.

Наконец она кое-как поправила очки, натянула лифчик и коряво поплыла, как старый тяжёлый говновоз.

Она приплыла последней. Её время было даже не на единицу.

– Константин Эдуардович, можно мне переплыть, – не переставая кокетничать и светиться от счастья, стала канючить Орловская.

– Ну рискни, – ответил физрук, – думаешь, что-то поменяется?

– А можно я из воды поплыву, а не с тумбочки?

– Можно, но минус балл.

– Хорошо, – ответила Орловская и вылезла из воды. К восторгу мальчиков её белый купальник, намокнув, оказался полупрозрачным. Розовые соски и чёрный треугольник лобковых волос оказались на всеобщем обозрении.

Эдуардыч, привыкший за десятилетия работы в школе к эротическим выходкам озабоченных подростков, только покачал головой и улыбнулся улыбкой Джаконды. Парни же не сводили с прелестей Орловской глаз. Из-за этой сучки я опять осталась за бортом сексуального внимания.

Мне оставалось только посмотреть на заплыв Макса, чтобы потешить своё либидо. Для этого надо было дождаться, когда проплывут все девочки и начнутся мужские заплывы.

Плавание как вид спорта имеет одну неприятную особенность: если стоишь на бортике мокрой, то мгновенно мёрзнешь. А если мёрзнешь, то сразу хочется в туалет. А если в туалет хочется мне, то времени остаётся совсем немного…

После третьего заплыва я замёрзла.

– Константин Эдуардович, можно мне пойти в душ погреться, – стуча зубами, попросила я.

– Конечно, Лера, я же сказал, ты можешь уже совсем идти.

Я кивнула и быстрым шагом, сжимая из последних сил мышцы промежности, засеменила в душ. На подходе к душевой по моим бёдрам потекло. Но это было уже неважно, потому что рядом никого не было.

Я вошла в душевую и включила горячую воду. Стоя под согревающим потоком, я доделала свои дела в дырочку для слива воды.

Вдруг где-то вдалеке раздался конский топот, и в душевую вбежала Степанова.

– Меня сейчас разорвёт! – прокричала она и, пританцовывая, стала пытаться включить душ напротив моего. Она ещё не знала, что в советской душевой работают далеко не все краны.

– Что за дерьмо! – ругалась Степанова, сжимая ляжки, – где вода?!

– Иди в мой, я уже всё.

Степанова на полусогнутых влетела и мою кабину и сдвинула купальник в сторону. Тугая широкая струя с шипением хлынула на пол

– О-о-о, – застонала Степанова, – кааайф!..

К Ирке у меня были странные чувства. Мне было приятно, когда она стоит очень близко, совсем рядом. От неё приятно пахло, и человеком она была хорошим. Вот и сейчас я с интересом посмотрела на её свисающие темно-красные лепестки малых половых губ.

– У тебя такие длинные губы…

– А у тебя не так? – не отвлекаясь от процесса, спросила Степанова и вопросительно посмотрела мне на низ купальника. Я сдвинула его в сторону.

– О, какие джунгли! – с равнодушной иронией произнесла она.

Несколько секунд мы, как две дуры стояли и смотрели друг другу на письки.

Когда Степанова закончила ссать, мы поправили купальники и вышли на бортик.

– Лисовец, Самохин, Городецкий, – раздался мощный баритон физрука.

Так Макс проплыл или нет? Или я все проссала на пару со Степановой. Я подошла поближе. Макс был мокрый и тяжело дышал. Во я овца тупая! Всё пропустила!

Эти слова я, наверное, произнесла вслух, потому что Степанова сразу среагировала:

– Чего ругаешься?

– Заплыв Макса пропустила.

–А-а, – хитро прищурилась Степанова, – запала?

– А ты не запала? – огрызнулась я и засмущалась оттого, что выдала подруге свои чувства.

– Да ну, индюк. Сам в себя влюблённый. Ну ты не переживай, сейчас узнаем, как он проплыл.

Мы подошли к одиноко стоящей у стены Мухамедьяровой.

– Муха, как Евстафьев проплыл? – спросила у неё Степанова.

– Не знаю… – ответила Муха.

– Но ты же стоишь здесь! – возмутилась Степанова.

– Я не смотрела, как он плыл, – немного виновато сказала Муха.

– А куда ты смотрела? – уже с подколом спросила Степанова.

– На Константина Эдуардовича, – совсем растерялась безобидная Муха.

– Зачем? – тут уже интересно стало мне.

– Он тренер… – с уважением ответила Мухомедьярова.

– Нам их не понять, – махнула рукой Степанова, – пойдём у Губерманки спросим.

Губерман стояла в группе девушек, среди которых была и Орловская.

– Не надо, – испугалась я и кивнула на Орловскую, – там эта сучка.

– Корова бешеная, – согласилась Степанова, – надо же такой купальник напялить. Шалава. Голой бы вышла, все равно никакой разницы.

– Так, все поплыли? – громко спросил физрук, когда последняя тройка участников, пыхтя и фыркая, вылезла из воды.

– А можно мне переплыть? – подбежала к нему, потрясая сисьмой, Орловская.

– Валяй, – ответил Эдуардыч, изо всех сил стараясь не смотреть на ее розовые соски, чтобы не поколебать свои педагогические принципы.

Орловская, отклячив жопу, по лесенке спустилась в воду. Всё подошли поближе. Раздался свисток. Орловская тяжело оттолкнулась от бортика и уродливо погребла навстречу тройке. Доплывала она совсем убого.

– Ладно, трояк. За упорство, – произнёс Эдуардыч, презрительно глядя на секундомер.

Орловская грациозно вылезла из воды и гордо зашагала по бортику, сверкая половыми органами.

– Всё, поздравляю, – громко проговорил Эдуардыч, – сдали все. На этом ваши взаимоотношения с физкультурой окончены!

– В институте ещё будет, – выкрикнул Лисовец.

– А вот это меня уже, слава богу, не касается. Это пусть у институтских преподов голова болит, – радостно ответил Эдуардыч, отсалютовал и покинул бортик.