скачать книгу бесплатно
– А где ты в Улан-Удэ живого сценариста видела?
– В Улан-Удэ не видела, но они же где-то есть… – замялась Фая.
– Космонавты тоже где-то есть!
– Баб Вера, но журналисты-то – не космонавты. Их много, даже у нас, в Бурятии. Кто-то же работает в издательствах, газеты печатает каждый день.
– И что это за люди? Чему они учились, как живут? Тебе известно?
– Нет, но узнаю.
– Сначала профессию приличную получи, потом узнаешь, – отрезала Вера Лукьяновна.
– Какую такую приличную?
– Понятную всем. Врач, например.
– Так я ж сказала, что не люблю химию! – возмутилась Фая. – И лечить никого не хочу. Тела голые щупать… Уколы в жопу ставить…
– Можно и не щупать. Можно, например, в аптеке работать. Хорошая, женская профессия. Чистенько все, аккуратненько.
Бабушка поднялась из-за стола выключить закипавший на плите чайник.
– Чаю хочешь? – не поворачиваясь, спросила она у внучки.
– Баб Вера, я не хочу в аптеке работать, – упрямо сказала та.
Вера Лукьяновна добродушно засмеялась:
– Не хочешь – не будешь. Это уж мои фантазии. Мне самой всегда хотелось.
Она снова села за стол, забелила свой чай молоком и с наслаждением сделала глоток.
– Крепкий. Хороший нынче дед купил. Надо запомнить, что за пачка.
– Значит, не станешь меня больше из-за Светланы Викторовны ругать? – пользуясь моментом, плутовато уточнила Фая.
– Я и не ругала, – серьезно ответила бабушка. – Только не жди, что на твою сторону встану. По мне, так она все правильно говорит. И по учебе, и по друзьям твоим.
– Только ты, пожалуйста, не убеждай меня с ними не общаться! Вы обе просто не понимаете! Мне с ними весело, есть чему поучиться… Их вся школа уважает, потому что рассуждают они по понятиям. Знаешь это выражение?
– Знаю-знаю, я телевизор-то смотрю, – устало покивала головой Вера Лукьяновна и, неторопливо разворачивая обертку конфеты «Буревестник», сказала: – Ты утром учительницу не слушала, a сейчас меня не слушаешь. Все свое талдычишь.
Фая притихла. Бабушка продолжала:
– Не знаю, что там у тебя за новые товарищи, и лезть не буду. Ты девка умная, сама разберешься, если что не так. Только вот зря не слушаешь советы людей, которые тебе добра желают. Они могут ошибаться, а могут ведь и дело говорить! Ты сначала дослушай, все взвесь, потом спорь. Критикуют тебя – тоже слушай! Не будь, как дед с Володькой: слово вам скажешь, вы сразу десять в защиту. Нет чтоб уши навострить, обмозговать, может, и в самом деле что-то неправильно делаете, да не замечаете. Вот, Светлану Викторовну взять. Она учить тебя умные книжки читать, и тебе нравится их потом с ней обсуждать – разбираться, как жить достойнее, правильнее. Ты все вроде бы на ус мотаешь, а замечания тебе не сделай! Только хорошим человеком, доча, не стать, если ничего в себе не исправлять. Плохое нам изначально свойственно и может с годами только процветать, если его не искоренять. Самому его бывает сложно заметить, поэтому советы и критику надо слушать. Ты ведь хочешь быть хорошим человеком?
– Конечно, – хмуро отозвалась внучка. – Как и все.
Вера Лукьяновна грустно улыбнулась:
– Зря ты, доча, думаешь, что все люди стремятся быть хорошими и жить порядочно. Многие об этом вовсе не задумываются, а многие знают, как по-людски, правильно, но поступают, как им больше нравится, выгоднее. Сама-то, Фаина, как считаешь, всем твоим друзьям важно вырасти порядочными?
Ответ напрашивался, но его совсем не хотелось озвучивать. С бабушкой часто так бывало: вроде бы и не скажет ничего особенного, а удивит новой мыслью, которая при всей своей очевидности почему-то прежде не приходила Фае в голову.
* * *
Однажды вечером Михаил Васильевич зашел к ней в комнату и вручил увесистый конверт с необычными марками, проштампованный в нескольких местах цветными печатями разных цветов и алфавитов.
– Смотри-ка, все по-иностранному написано, – не скрывая любопытства, заметил дед.
Это было письмо от Соу Минамо. Он отправил несколько фотографий и небольшую записку, в которой писал, что не забыл своих очаровательных попутчиц и с удовольствием посылает им небольшое напоминание об их поездке по Транссибирской магистрали. Рассказывал о своих планах на следующее путешествие в Россию и просил сообщить, если девушки когда-нибудь надумают посетить Японию.
Нежданнее и радостнее за последнее время, пожалуй, ничего не произошло. Фая просто сияла от мысли, что у нее есть друг в другой стране, который, оказывается, тоже не забыл их встречу и даже предлагает приехать к нему в гости.
Она поспешила показать письмо Венедиктовым и, возвращаясь от них, встретила Алешу, Бато и Настю-бандитку. Те в компании двух парней, тоже знакомых ей по Костюмерке, курили на крыльце бывшего молочного магазина и обсуждали драку накануне вечером в пельменной. Фая, не испытывая никакого желания вникать в эту историю, терпеливо ждала, когда можно будет поделиться своей.
– Ребят, представляете, – решилась она, наконец, поменять тему разговора, – Я сегодня получила письмо от японца! Помнишь, Алеша, я тебе рассказывала? Он вместе с нами прошлым летом в поезде ехал, в Токио живет. Такой молодец, не забыл нас и даже в гости зовет. Фотографии отправил…
Чем с бо?льшим энтузиазмом Фая рассказывала про своего занимательного попутчика, тем больше уныния выражали лица ее приятелей. Заметив это, она оборвала себя на слове, повисла неприятная тишина. Алеша тоже молчал. Наконец, Бато нарочито равнодушно произнес: «Ну че, угарно тебе!», сплюнул и вернулся к обсуждению вчерашней потасовки.
Фая, закипая и едва сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего, сказала, что спешит, и пошла в сторону дома. Через несколько метров ее догнал Алеша.
– Я тебя провожу? – спросил он. В голосе послышалось неловкое извинение.
– Провожай, только мне больше не хочется разговаривать.
Она очень злилась на него. Не только за то, что он не проявил никакого интереса к письму из Японии, но и за то, что вообще, как ей теперь представлялось ясным, мало чем интересовался. «Только и думает, как стать авторитетом среди этих недоделанных бандитов на корточках!» – ругалась про себя Фая.
Они, не говоря друг другу ни слова и даже не держась за руки, дошли до ее подъезда, и остановились на том же самом месте, где когда-то в первый раз поцеловались. Только теперь Алеша не решался прикоснуться к ней, а ей по-настоящему хотелось, чтобы он скорее попрощался и больше никогда не приходил.
– Ну я пошел? – наконец, спросил парень.
Фая утвердительно кивнула, рассеянно скользя взглядом по пустым без единого цветка клумбам.
– В пятницу, как всегда? Зайду за тобой?
Она медленно подняла на него глаза и, выдержав для убедительности паузу, обдуманно и уверенно произнесла категоричное «Нет».
* * *
Когда Фая в следующий раз пришла на каток, Аюна уже была там, делала разминку и, как выяснилось, все знала.
– Ко мне Буруль вчера вечером приходил, сказал, что ты с ним порвала. Просил поспрашивать, есть ли у него еще шанс. Так, чтобы ты не заподозрила, что я по его просьбе интересуюсь.
– Из тебя так себе Рихард Зорге: я заподозрила, – отшутилась Фая, чтобы не отвечать на вопрос про шанс.
– А чего мне перед тобой юлить? – не поняла иронии Аюна. – Ты же моя подруга, не Буруль.
– Нет, Аюна, я больше не захочу с ним встречаться. Это решено. И в Костюмерку ходить с ним тоже больше не хочу. И без него тоже. Совсем не хочу. Извини. Мне там больше не нравится. Не сердись, пожалуйста!
Фая допускала, что подруга обидится, ведь именно Аюна привела ее туда в первый раз, познакомила со всеми, но та не думала переубеждать и безразлично махнула рукой:
– Чего извиняешься-то? Я на тебя не огорчилась! Баир тоже считает, что в Костюмерке гнилые темы пошли и пора с ней завязывать. Ну а мне без него там скучно будет. Ты принесла письмо и фотки с японцем?
* * *
Понимая бессмысленность вопросов «a что было бы, если бы?», Фая все же не один раз задумывалась о том, a хватило ли бы ей смелости осуществить свое самое большое детское желание и принять одно из самых важных в жизни решений, не встреть она в июле 1997 года Эдуарда?
Тем летом у нее гостила Эльвира. Сапфировы показали ей Иволгинский дацан и сводили к шаману, к которому Вера Лукьяновна время от времени обращалась за предсказанием и советом. Предстояла долгожданная поездка на Байкал.
Далеко не самой живописной, но популярной в то время среди молодежи и ближайшей к Улан-Удэ зоной отдыха была местность «Култушная» в заливе Посольский сор. В народе известная как Култушка. Михаил Васильевич подыскал там через знакомых домик на территории санатория для железнодорожников, и Фая, Эльвира, Катя и Аюна, прихватив с собой по чемодану с платьями, косметикой и глянцевыми журналами, отправились в свои первые девичьи каникулы без сопровождения старших родственников.
Большую часть дня они проводили в воде или на песке, греясь под мягким сибирским солнцем, а с началом заката, наведя макияж и принарядившись, шли в один из многочисленных пляжных баров, где незатейливая эстрадная музыка, плескающаяся байкальская волна и разливное пиво располагали посетителей к легким знакомствам и непринужденным беседам.
Им встречались и веселые старшеклассники, и чуть более представительные студенты, но ни с кем из них увидеться снова Фае впоследствии не довелось, и воспоминаний о проведенном вместе времени постепенно не осталось. Их вытеснила из памяти та встреча и тот разговор.
Желая разделить прохладный прибрежный летний вечер с миловидными молодыми девушками, три приятеля, на вид около тридцати лет, предложили Фае и ее подругам присоединиться к их столику. Каждый из них оказался приятным и остроумным собеседником, но при первом взгляде интересным ей показался только Эдуард, красивый азиат в бордовых брюках и легком кашемировом свитере оттенка светлого индиго. B Улан-Удэ парни чаще всего носили джинсы, а если и надевали брюки, то только двух цветов – черного или серого. Обращала на себя внимание и прическа: явно рук хорошего стилиста, а не просто «под горшок». «Наверняка не местный», – предположила Фая и не ошиблась. Эдуард уже больше десяти лет жил в Москве. К ее легкому неудовольствию, именно он держался чуть отстраненно и рассказывал о себе значительно меньше, чем остальные. Да и вопросов девушкам почти не задавал. По всей видимости, инициатива познакомиться принадлежала вовсе не ему, и он предпочел бы провести время в компании своих старых друзей, которых, судя по всему, давно не видел.
Наудачу, речь за столом зашла о «Финансисте» Драйзера. Эдуард, постукивая указательным пальцем по своей пивной кружке, безуспешно пытался вспомнить фамилию главного героя, и Фая, пользуясь моментом, негромко подсказала ему: «Каупервуд». Только тогда, как ей потом вспоминалось, он первый раз посмотрел на нее с неподдельным интересом.
– Ты читала эту книгу? – удивленно приподняв правую бровь, спросил Эдуард.
– Ну да, – смутилась девушка, – я всю «Трилогию Желания» прочитала. Еще «Американскую трагедию» и «Сестру Кэрри». Мне нравится этот писатель.
– У тебя дома сборник его сочинений?
– Двенадцать томов, – Фая посмелела и на всякий случай торопливо добавила, улыбнулась: – Ну знаете, сизая обложка, серебряные буквы на переплете. Такой у многих есть.
– Издательство «Правда», библиотека «Огонек», – улыбнулся ей в ответ Эдуард. – У многих есть, но редко кто с полки достает не только для того, чтобы пыль протереть.
Когда в баре стало слишком громко и многолюдно, он предложил ей прогуляться до пирса. Небо уже показало первые звезды, но еще не потемнело. Они спустились к берегу и, не спеша, шли по песку у кромки воды. Парень рассказал, что, будучи финансистом по образованию, какое-то время работал в банке, после чего удалось успешно перепродать сеть парикмахерских и купить акции в нескольких компаниях разного профиля. Женат на русской девушке, москвичке; дочке четыре года. Его родители, традиционные шаманисты из иркутских бурят, очень привязанные к здешним местам, переезжать в Москву не хотели, но сына навещали часто, поэтому сам он в Улан-Удэ бывал редко, предпочитая проводить отпуска за рубежом. Фая завороженно его слушала.
– В скольких странах вы уже побывали? – спросила она.
На лице ее нового знакомого опять заиграла улыбка. Теперь, что бы Фая у него ни спрашивала, Эдуард сначала улыбался и только потом, не торопясь, отвечал. Слушать его было необыкновенно приятно, хотя он немного растягивал слова на московский манер и всегда употреблял официальное «что» вместо привычного уху, повседневного «че».
– Не поверишь, мне буквально вчера задали такой же вопрос. Я насчитал шестнадцать стран. В основном, конечно, в Европе.
Шестнадцать! Фая знала нескольких коммерсантов, друзей дяди Бори, которые ездили в Турцию и в Китай за товаром. Кое-кто из ее приятелей навещал родственников в Грузии, Белоруссии и на Украине, но ей не встречался прежде ни один человек из Бурятии, который мог бы похвастаться тем, что посетил шестнадцать стран. Она пыталась представить те невероятные усилия, которые Эдуарду наверняка потребовалось приложить, чтобы обычным мальчишкой из Стеколки вырваться в Москву, хорошо там устроиться и разъезжать по разным континентам, лишь изредка наведываясь сюда, – красивым, в отличной форме и модной одежде, – чтобы по старой памяти под пиво с омулем покутить со школьными приятелями на Байкале.
– Во Франции отдыхали?
– Да, с женой и коллегами по бизнесу. На три дня в Париже задержались и чуть больше недели в Каннах.
– И дижонскую горчицу ели? И Камамбер? – сыпала вопросами Фая. – Вкусно?
– Откуда тебе известно про Камамбер? Когда я здесь жил, не приходилось видеть этот сыр на сибирском столе.
– Из учебника по французскому. В словаре не было перевода, а слово смешное, запомнилось. Потом картинку увидела.
– В твоей школе учат французскому? – поинтересовался Эдуард, продолжая с любопытством поглядывать на свою юную собеседницу.
– Больше нет, – покрутила головой Фая. – Теперь только английский. Раньше вели факультатив, но потом часы учительнице урезали. Я просто дружу с ее дочкой, и мы занимаемся у них дома. Мне больше французский нравится, хотя английский, конечно, полезнее.
– Молодец. Я, увы, не в ладах с иностранными языками.
Он по-доброму, но пристально, словно изучая, смотрел на нее и, наконец, произнес: «Как я понял, ты через год заканчиваешь школу. Где хочешь дальше учиться?»
– В БГУ, наверное, – помрачнев, ответила девушка.
– Почему я не слышу большой радости в голосе?
– Потому что ее нет. Я не хочу там учиться.
– Так хочешь или не хочешь? – улыбнувшись, уточнил Эдуард.
Поначалу Фая напряглась и совсем не обрадовалась тому, что их разговор коснулся ее дальнейших планов на учебу. Она предпринимала попытки поделиться своей идеей получить профессию в Петербурге, но успехом они не увенчались – чувствовалось, никто из семьи и школьных приятелей не воспринимал подобные разговоры всерьез, – и всякий раз это ее расстраивало.
Эдуард не торопил с ответом. Красивая осанка, расправленные плечи, руки в карманах элегантных брюк и чарующая доброжелательная улыбка уверенного в себе человека, – все подсказывало ей, что с этим парнем можно поделиться своими мыслями и он скорее всего их поймет. Чтобы не смущать Фаю пытливым взглядом, Эдуард принялся выводить носком мокасина круг на песке, но повторил свой вопрос и тему менять не пожелал.
– Понимаете, – робко начала девушка, – Я родилась в Ленинграде, но уже давно живу в Улан-Удэ. Так давно, что, когда в прошлом году ездила в Петербург на каникулы, поняла: вернуться туда и там учиться – уже просто нереально. Хотя очень хочется.
– Почему нереально? – с уже знакомым ей выражением удивления на лице повел бровью Эдуард. – Это ж всего лишь Питер, не Луна.
Фая принялась сбивчиво объяснять, что у нее совсем простая семья, родителей нет, бабушка с дедушкой помочь не смогут: даже если их зарплат достаточно, чтобы прожить в Улан-Удэ, то на ее учебу в Петербурге точно не будет хватать. Получить бюджетное место в университете не получится – все коррумпировано, так что рассчитывать ей там не на кого, и потому все это очень далеко, сложно и недоступно.
Ее собеседник внимательно выслушал и, помолчав, заговорил:
– Фаина, я сожалею, что в отличие от большинства детей тебе досталась участь ребенка, которому приходится расти и пробиваться в этом мире без мамы и папы. Мне никогда не узнать, насколько это нелегко – мне выучиться помогли родители. Зато я знаю людей, добившихся очень многого в похожей на твою или в других нелегких ситуациях. В том, о чем мечтаешь ты, ничего невозможного нет. В Питер, в Москву переезжают тысячи людей из провинции, и в большинстве случаев это совсем обычные люди.
Эдуард усмехнулся: «Да и среди тех, кто там родились и гордо называют себя коренными жителями, далеко не всех Боженька в темечко поцеловал».
Он снова замолчал, ненадолго вернулся к своим фигурам на песке и, продолжая размышления, добавил:
– Всем хватает места под хмурым небом над головой. Конечно, проще тем приезжим, у кого есть хорошее финансовое плечо, но, поверь мне, и те, кто поначалу имеют на плече одну только дорожную сумку с трусами, тоже не пропадают. И ты не пропадешь, хотя сразу сладкой жизни я тебя не обещаю.
Фая изредка покачивала головой, как бы соглашаясь с ним, но вслух сказала:
– Понимаете, я хочу не просто «не пропасть» в Санкт-Петербурге. Я хочу там жить хорошо. Во всяком случае не хуже, чем могу позволить себе здесь. Здесь я могу поступить в лучший университет и стать уважаемым человеком… И там мне тоже хочется учиться в хорошем вузе, а не закончить какую-нибудь шарашкину контору и потом всю жизнь мыть полы в столовой!
Эдуард по-товарищески положил руки ей на плечи и неспешно, придавая убедительности каждому слову, произнес:
– Фая, я, конечно, не мудрый старик, чтобы что-то утверждать, но девушка, прочитавшая к шестнадцати годам половину Драйзера, всю жизнь мыть полы в столовой не будет. Будь уверена!
* * *
Эти его слова еще несколько дней сладким эхом звучали в ее голове. Фая вспоминала их, провожая Эльвиру в аэропорт, и когда улетающий с подругой самолет скрылся из виду, поняла, что, даже если у нее и остались некоторые сомнения, главное решение она уже приняла и от него не отступится. Для храбрости решила сначала поделиться им с Катей, Аюной и только потом обсуждать в семье.
