скачать книгу бесплатно
– У нас попугай тоже так про себя говорит.
Фая улыбнулась шутке. Волнистый попугайчик Венедиктовых действительно постоянно повторял одну и ту же фразу «Гоша хороший». Получалось очень напыщенно и смешно, но сравнение Алеши с попугаем ее все же задело.
– Он тебе не нравится, да?
Катя почесала нос:
– Я понимаю, почему ты на него запала. Просто мне не нравятся такие парни… Которые всем нравятся и знают об этом. И про связи его разное говорят…
– Да, у него всякие знакомые есть, но Алеша правда хороший! Ухаживает очень красиво. В музыке разбирается. На гитаре играет. Шутит весело. Его правда многие уважают…
Других аргументов у Фаи не нашлось, и она сникла.
– Вы уже целовались? – спасла ситуацию Катя.
– Угу.
– И как это? Расскажи!
– Мягко… Мокро… Ну вот.
Фая разозлилась на себя за неспособность подобрать подходящие слова, чтобы описать подруге волнующие, ни с чем не сравнимые ощущения от поцелуев с Алешей, но та вдруг отчего-то утратила интерес к их разговору.
– Ты не хочешь, чтобы мы встречались?
– Почему же? – отрешенно отозвалась Катя. – Встречайтесь. Пока в школе учимся. Ты же замуж за него потом не выйдешь.
То, что ей, по-видимому, казалось очевидным, дошло до сознания Фаи в виде оформленной мысли только сейчас. И спорить было бессмысленно. В глубине души она и сама знала, что их отношения с Алешей временные и закончатся, самое позднее, с последним звонком в одиннадцатом классе. Думая о приближающемся студенчестве, Фая представляла себя в другом городе с другим, еще незнакомым ей молодым человеком – точно не с Алешей. Она предпочла глубоко не копаться в себе, чтобы понять, как можно быть искренне влюбленной на заранее определенное время, и посчитала более разумным сейчас не расстраивать себя, а уцепиться за мысль Кати: если отношения не дойдут до свадьбы, то и не очень важно, насколько Алеша хороший.
* * *
Самооценка не всегда следует единой логике, и в одном человеке порой прекрасно соседствуют милосердие и жестокость, сострадание и надменное безразличие, великодушие и паскудная мелочность. Мы можем долго не замечать в себе таких противоречий: руководствоваться высокими постулатами и не смущаться самых низменных мыслей, восхищаться достойным уважения в других и не осуждать себя за дурное. Так и Фая не сопоставляла образ жизни «авторитетов» Алеши, ее собственное участие в сборе передачки безусловным бандитам с ее же представлениями о правильном и хорошем, почерпнутыми из книг и занятий со Светланой Викторовной. Не беспокоясь о том, что воровала товар у простоватой, с обмороженными руками торговки в растоптанных китайских «дутиках», она с упоением читала классиков, сопереживала несчастьям их героев и активно участвовала на уроках в разборе произведений, осуждая слабости и постыдные поступки литературных персонажей.
Лишь однажды ее успехи в школе стали предметом обсуждения в Костюмерке. На просьбу одолжить зажигалку быстрее всех откликнулась Настя-бандитка и, пока Фая прикуривала, с издевкой заметила:
– Удивляешь ты меня, Фаина. До тебя в наш стан отличницы не захаживали.
– Я не отличница, – пытаясь сохранить лицо и спокойный голос, возразила Фая.
– Может, не отличница, но по математике шаришь и сочинения всякие лучше всех строчишь, – вставил Настин воздыхатель Макс Болдырев.
Фая предполагала, что рано или поздно ее в чем-то подобном упрекнут. Как бы весело ей ни было проводить время в этой компании, так же было ясно, что вряд ли здесь кто-то еще, кроме нее, увлекался упрощением алгебраических выражений и читал «Сагу о Форсайтах».
– Да. Мне нравится, – просто, но твердо произнесла она и, затянувшись сигаретой, отвела глаза, намекая, что хотела бы сменить тему.
– Не юли! – мерзко усмехнулся Макс. – Известно, что ты любимица училки по лит-ре. И французский с ней учишь.
Поддержка неожиданно пришла от Бато. По обыкновению сплюнув, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, он огрызнулся на Макса, как на Моську:
– Че докопался-то? Получается у девки, пусть шпарит! Сам двух слов связать не можешь, даже по-русски, ну и помалкивай.
Настя, согласившись, презрительно зыркнула на поклонника, перевела на Фаю взгляд, в котором теперь мелькало что-то вроде уважения, подмигнула и больше разговор об учебе с ней не заводила.
* * *
Вскоре после разговора с Алешей про Печкаря Фая сообразила, о ком именно шла речь. Она действительно уже его видела и запомнила как странного водителя на белой «Тойоте», имевшего обыкновение ездить на небольшой скорости и внимательно, даже слишком внимательно, разглядывать прохожих. Ей и прежде было неприятно, когда он, проезжая мимо, всякий раз нахально и долго смотрел прямо в глаза, но с тех пор, как выяснилось, что этот самый тип и есть Печкарь, к некомфорту добавилось беспокойство. Казалось, он запомнил ее и узнает. Однажды вечером, возвращаясь домой после тренировки, Фая заметила вдалеке его приближающуюся навстречу машину. Не желая в очередной раз почувствовать, как он раздевает ее взглядом, она присела перевязать шнурки так, чтобы не видеть его совсем, даже боковым зрением. «Тойота» неожиданно остановилась прямо около нее. Понимая, что не сможет поправлять ботинки бесконечно, девушка поднялась.
– Куда идем? – спросил Печкарь.
– С тренировки, – пробормотала Фая, показывая висящие на плече коньки.
– Садись. Подвезу.
У него были холодные серые глаза, точно такие, какие она представляла у самых расчетливых безжалостных убийц.
– Что молчим? – послышались недовольные нотки.
Только начинало смеркаться, но на улице уже не было ни души. Если позвать на помощь, никто не услышит. Ей стало трудно дышать, испуг бешеным пульсом застучал под ребрами. Если придется убегать, то не хватит сил даже просто оторвать ступни от земли и сделать хотя бы шаг! Ноги словно густая вата.
– Спортом занимаешься? Молодец. Двести метров за сколько бежишь?
В тот самый момент, после проявленного бандитом вполне человеческого интереса, Фаина набралась неизвестно откуда взявшейся решимости и приказала себе во что бы то ни стало перестать его бояться. «Он со мной просто разговаривает и через пару минут поедет дальше своей дорогой. Даже если этот оборотень задумал что-то плохое, то молчание точно не поможет, а вот если нормально с ним поговорить, то, скорее, отстанет. Начнет приставать, ударю лезвием конька по виску».
– Не знаю, у нас нет норматива на такую дистанцию, – переведя дыхание, ответила она и заставила себя улыбнуться.
– Вот те раз. Ну километр?
– По-разному. Лучший результат – минута пятьдесят семь.
– Молодец.
Снова молчание.
– А я тебя знаю, – дружелюбно заговорил Печкарь. – Ты Лехи Буруля подружка.
– Да мы дружим, – подтвердила Фая и, немного погодя, добавила: – Я тоже вас знаю. Алеша мне рассказывал.
– Перспективный пацан. Далеко пойдет. Пока только неясно, куда его направим.
Он махнул головой на соседнее кресло:
– Ну так что, садись. Подброшу тебя, куда надо.
– Нет. Спасибо. Я к незнакомым в машину не сажусь.
– Правильно, к незнакомым не стоит. Но ведь я тебя знаю, ты меня знаешь – выходит, знакомы. Садись!
Фая категорично покачала головой:
– Мне идти совсем недалеко осталось. До следующего перекрестка, а там сразу за углом.
– Ну нет, так нет. У нас все добровольно, – смирился авторитет, с ироничной улыбкой заводя машину. – Ладно. Бывай. Бурулю привет.
«Тойота» уехала.
Фая все еще пребывала под впечатлением от его обволакивающего приглушенного голоса. На удивление, говорил Печкарь без понтов, не плевался и не матерился, как постоянно делал Бато. Не будь у него этих пронизывающих до костей волчьих глаз, так совсем обычный, даже располагающий к себе дядька.
Она продолжила свой путь и через несколько метров услышала, как кто-то звал ее по имени. Обернулась и увидела бегущую к ней Катю.
– С кем ты только что разговаривала? – запыхаясь, взволнованно спросила подруга, когда они поравнялись.
– Ты вряд ли его знаешь, – со вздохом Фая.
– Конечно, знаю! Это же Печкарь, положенец, он в тюрьме сидел. С ума сошла общаться с такими людьми!
Выходит, Фая заблуждалась, полагая, что в Катином мире обитают исключительно Чайковские, Тарковские и Мережковские – положенцы туда тоже пробрались.
– Ого! – не сдержав удивления, воскликнула она. – Какая ты у нас, оказывается, прошаренная!
– Ты хоть знаешь, курица, почему его так называют? – Кате не понравилось, что ее беспокойства не принимают всерьез.
– Понятия не имею. Не нервничай, мы просто поговорили пару минут и все.
– А я знаю! Мне сестра двоюродная рассказывала. Потому что он какого-то человека убил и в печке сжег!
История про сожженный в печи труп отнюдь не была веселой, но Фая снова не удержалась от иронии:
– Кать, это ж я с Печкарем разговаривала, не ты! Ты-то и словом с ним не обмолвилась, так чего дрожишь, как осенний лист?
На самом деле ee реакцию она понимала, ведь несколько минут назад сама едва не упала в обморок от страха и все еще чувствовала приятное возбуждение от мысли, что преодолела его. В конце концов не каждая школьница смогла бы взять себя в руки и беседовать с заправилой квартало?в так же достойно: непринужденно и без заискивающего, лебезящего кокетства.
С того дня Печкарь всякий раз ее приветствовал, поднимая от руля и задерживая в воздухе правую кисть, но с предложением подвезти больше не останавливался, а где-то через год совсем исчез из виду. К тому времени Фаю уже не слишком интересовала его персона, как и то, был ли он арестован, убит или просто куда-то переехал. И все же свою детскую мимолетную встречу с бандитским авторитетом она вспоминала позднее не один раз. Сравнивала их короткий, ничего не значащий для обоих разговор с прививкой от девчачьей паники – вакциной, благодаря которой ей, уже в других обстоятельствах и с другого рода людьми, легче удавалось не робеть и усмирять подступающее оцепенение, а в некоторых случаях и откровенный страх.
* * *
На следующий день Светлана Викторовна попросила ее зайти к ней в кабинет после занятий.
– Дружок, у тебя все в порядке? – начала она обеспокоенно. – На тебя жалуются учителя по физике и химии. Говорят, ты часто пропускаешь и совсем не готовишься к занятиям.
Фая приуныла, хотя и ожидала, что рано или поздно подобный разговор у них состоится. Она бы предпочла выслушать замечания от любой другой преподавательницы, – пусть бы сама директриса вызвала ее к себе вместе с бабушкой и дедушкой, – но только не от любимой наставницы, чье мнение считала важнее всех прочих. Еще больше удручало, что приходилось объясняться перед ней не в роли мамы Кати, ставшей и Фае почти родной, а как перед классной руководительницей, повод для недовольства у которой действительно был.
– Светлана Викторовна, если честно, мне это все совсем неинтересно. Вот представьте только себе – нисколечко. Я решила наверняка, что не буду ни физиком, ни химиком и что для поступления в институт мне эти предметы точно не потребуются. Поэтому не хочу больше тратить на них время. Не вижу смысла. Вот.
– Я все понимаю, но неужели мне нужно напоминать тебе, как нашим двоечникам, что ученики не могут решать, какие предметы им изучать, а какие нет? Есть обязательная школьная программа, ее должны выполнять все без исключения. Тебе осталось учиться в школе чуть больше года, а потом, в институте, сможешь благополучно забыть весь курс и физики, и химии.
Выражение лица Фаи не оставляло сомнений, что аргументы ее не убедили, и Светлана Викторовна добавила:
– Лучше все же не забывать, потому что даже в рамках этих бесполезных, на твой взгляд, предметов, вы изучаете базовые вещи, которые нужно знать каждому претендующему на звание интеллигентного человеку.
– Но ведь я уже знаю, что такое таблица Менделеева, Н
O и лакмусовая бумажка, а без формул, валентности и свойств углерода интеллигентный человек, согласитесь, может обойтись…
Фае не нравилась напряженность их разговора, и она попробовала добавить ему привычной домашней фамильярности:
– Светланочка Викторовна, вы ведь не хуже меня знаете: тройки мне в любом случае поставят, а на медаль я все равно не претендую. Вот и скажите, зачем тратить время на то, что мне неинтересно?
– О твоем свободном времени и интересах я тоже хотела поговорить, – ответила та тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – До меня доходят слухи, что в твоем круге общения есть персонажи, с которыми тебе не следовало бы дружить. Это если мягко выражаться.
Девочка вспыхнула:
– Вы уж извините, но круг общения не регулируется обязательной школьной программой, и ученики могут сами решать, с кем им следует дружить, а с кем нет. Это если как есть выражаться.
Светлана Викторовна изумленно приподняла брови и на этот раз ничего не отвечала. Фая и сама не ожидала от себя такой резкости, но связав укор в свой адрес с тем, что лишь накануне Катя видела ee с Печкарем, здорово на нее разозлилась и выдавала сейчас в свою защиту все, что приходило на ум.
– Я понимаю, почему вы не беспокоитесь по поводу Катиных подружек: они у нее все хорошие… И все одинаковые! А мне интересно с разными людьми дружить. Так можете ей и ответить!
– Ответить? – озадаченно переспросила Светлана Викторовна.
Сообразив, что сглупила, нахамила, напрасно заподозрила подругу и к той наверняка теперь тоже будут вопросы, Фая раскраснелась и понуро молчала.
– Фаечка, ты, возможно, права – не мне выбирать, с кем тебе дружить, советы давать. И все же я беспокоюсь за тебя, – не как учительница, а как друг. И… Хотела бы поговорить с твоей бабушкой.
– Сама с ней поговорю, – угрюмо буркнула Фая, обидевшись на сей раз за то, что наставница не посчиталась с ее, пусть грубым, но все же мнением, a пожелала продолжить обсуждение со старшими родственниками.
* * *
– Ялэ-ялэ… – укоризненно покачала головой Вера Лукьяновна, выслушав рассказ внучки.
В семье никто не знал бурятского языка, однако когда бабушка была удивлена или расстроена, то протяжно приговаривала «ялэ-ялэ», что переводилось бы на русский как «ай-ай-ай». Крайнюю степень недовольства она выражала восклицанием «Ялэбда хэрглэбда!», означавшим что-то вроде нашего «Вот е-мое!»
– Ну почему ялэ-ялэ, баб Вера? – насупилась не нашедшая поддержки Фая. – И смотреть на меня так не надо! Я же извинилась перед ней.
– Извинилась – это хорошо. Плохо, что не захотела услышать и сейчас не пытаешься понять, что тебе Светлана Викторовна толковала.
– Что слушать-то, если она по сути не права?! Критикует моих друзей, совсем их не зная! Откуда у нее уверенность, что мне не следует с ними дружить? Вот я их знаю! Может быть, они не такие примерные ученики, как мы с Катей, но у них другие хорошие качества есть, точно тебе говорю! – горячилась Фая.
– Чего громыхаешь на всю округу? Я еще не оглохла, – беззлобно осекла ее Вера Лукьяновна. – Примерная ученица, говоришь… Почему же учителя в таком случае на тебя жалуются?
– Так только по физике и по химии! Мне это не понадобится для поступления.
– То есть, ты уже решила, на кого будешь поступать?
– Да. На сценариста. Или журналиста.
– Ишь че придумала, скажите на милость… – опешила бабушка. – Откуда такие профессии-то взяла? Из телевизора?
– Почему сразу из телевизора?
