Майя

Зато, дождавшись, никто не был разочарован, и Ринарди менее всех: Софья Павловна была в тот день особенно очаровательна и сдержала все свои обещания.

Глава XVI

Вернувшись домой, профессор оживленно рассказывал за обедом об интересном обществе, собравшемся в Рейхштейне, и о том, что завтра они непременно должны ехать обедать к Орнаевой: та особенно просила об этом, потому что завтра окончательно нужно решить выбор живых картин. Художник Бухаров – преинтересный и премилый человек! – остается на неделю, и при нем надо все устроить… Но больше и восторженнее всего профессор рассказывал об удивительной библиографической редкости, подаренной ему Софьей Павловной.

– Это, помимо исторической и научной ценности, просто капитал, – повторял он, – целый капитал! Любая академия за него несколько тысяч заплатит, уж не говоря о частных любителях.

– Ты и сам любитель не хуже других знатоков! – улыбаясь, заметила Майя. – Тебе незачем искать охотников!

– Да я и не думаю, даже не думаю!.. Помилуй, вот придет весна, начнутся грозы, и это завещание величайшего оккультиста последних веков еще может мне принесть услугу неоценимую!

И профессор принялся излагать содержание «рукописи Калиостро». Как только он дошел до средства добывания магического огня, Майя пожала плечами и с уверенностью возразила, что лучше бы отец оставил столь неосуществимые надежды, что сомнительные наставления мистиков и чародеев редко дают удовлетворительные результаты, а очень часто навлекают на последователей большие опасности и беды. Но девушка, однако, скоро умолкла, не желая раздражать отца противоречием. Наступило молчание. Ринарди давно уже приглядывался к дочери.

– Ты ничего не ешь, Майя, – заметил он. – Тебе нездоровится? Ты не больна?

– Не больна… Но расстроена, ты прав! – вздохнула Майя.

– Что случилось? – встревожился отец.

– Ничего особенно страшного… Я сама этого давно ожидала, но все же мне очень тяжело. Сегодня ночью я простилась… нет, не я: он, Кассиний, простился со мною.

– Как простился? Почему? Надолго?

– Да, вероятно, надолго. Может быть, и навеки, если я не сумею заслужить свидания! – горько добавила девушка.

Ринарди помолчал, потом тихо спросил:

– Откуда ты знаешь об этом, дитя мое?

– Знаю. Кассиний сам мне сказал… Он просил меня не огорчаться, быть спокойной. Я постараюсь ради него – и ради тебя. Что ж делать, – вздохнула она глубоко, – если необходимо вытерпеть в разлуке с ним долгие и скучные годы для того, чтоб вступить в Белое братство. А тогда уж я с учителем останусь навсегда! Но, говорит Кассиний, этого не может случиться раньше, чем окончатся мои прямые обязанности в жизни.

– Понимаю. Это значит, пока я жив… Но разве твой всеведущий Кассиний не предвидит, что с течением времени у тебя могут явиться другие обязанности? Узы несравненно сильнейшие, чем привязанность дочерняя.

– Разумеется, он все предвидит. Но я надеюсь, что Бог поможет мне себя ничем не связывать. Я никогда не выйду замуж! – заявила Майя.

– Не выйдешь замуж? Не будешь знать любви? Боже сохрани тебя от такой печальной жизни, дитя мое!

– Боже сохрани меня от тягот, забот и горестей брака!

– Неужели твой Белый брат внушал тебе такие ненормальные помыслы?

Майя отрицательно повертела головой, прямо, с улыбкой глядя в лицо отца.

– Он, напротив, говорил мне, что это было бы естественно, что греха в любви и браке нет. Но я сама надеюсь на иное и молю Бога помочь мне не ведать любви к кому-либо одному, чтобы полнее и безграничнее любить всех… На что мне эгоистические, сомнительные радости обыденной жизни?

– Ах, Майя, девочка моя дорогая! – невольно воскликнул Ринарди. – Уверена ли ты, что это был не сон, не обман воображения?

Грохот колес и щелканье бича у подъезда прервали беседу отца с дочерью. Оба поднялись удивленные: нежданные вечерние визиты в деревне редкость.

В передней с шумом отворились двери, раздались голоса, веселый смех, и разрумяненное морозом, смеющееся лицо Орнаевой, еще закутанной в меха, опорошенные снегом, заглянуло в столовую.

– Вот и мы за вами – к вам же! – закричала она. – Пообедали? Прекрасно! И мы от стола. Решили не терять золотого времени с Дмитрием Андреичем: он горит желанием познакомиться со своей Антигоной… То есть, pardon, cousin! С вашей Антигоной, а своим оригиналом. Бухаров, что ж вы стоите? Раздевайтесь же, не бойтесь! В этом доме живут не медведи и не педанты, помешанные на формальных церемониях, а добрые, милые, гостеприимные люди, которые нас обогреют лаской и горячим чаем.

Софья Павловна была необычайно мила и весела.

Спутник ее, уже знакомый профессору художник Бухаров, нелюдимостью тоже не отличался. Это был человек средних лет, красивый брюнет с подвижным, выразительным лицом; глаза его изобличали сильные страсти, не успокоенные еще бурной жизнью. Бухаров был давно женат на прекрасной женщине, замечательной не одной только красотой, но умом и талантами. Он и вообще был баловень судьбы, что доказывало и его счастливейшее супружество.

Благодаря большому состоянию жены и громадным заработкам мужа, Бухаровы жили роскошно и гостеприимно. Их приемы, кроме того, отличались артистической оригинальностью обстановки, разнообразием развлечений и смешанными элементами общества, столпотворение которого для многих составляло самую привлекательную черту их вечеров и обедов. Бухаровы знали и любили весь свет; и весь свет, за немногими исключениями, знал и любил их.

Оригинальная репутация профессора Ринарди и его дочери давно, по слухам, интересовала Дмитрия Андреича как художника, поэта и, кроме того, мистика по влечению. Он обрадовался, когда Орнаева написала ему, что в своей дальней родственнице, «очарованной и очаровательной Майе Ринарди», нашла ему чудный тип для портрета. Бухаров знал развитый вкус и тонкое художественное понимание Софьи Павловны. Кроме того, не прочь был посмотреть на живописные берега Финляндии зимою, а познакомиться с чудодеем-оккультистом и его «очарованной дочерью» – тем более. У него оказалось свободное время, он и воспользовался приглашением, сопутствуемый наказом жены хорошенько все разузнать и постараться уговорить этих интересных людей оставить свою берлогу и показаться в столице.

С первого взгляда Бухаров увидал, что приехал недаром. Еще утром его прельстила патриаршая осанка и разговор профессора; теперь же мистическая красота Майи привела его в восторг неподдельный.

Но Бухаров был человек хоть и увлекающийся, но воспитанный и светский. Он не подал на первый раз и виду о том, что думает, но твердо решил не упустить такого клада, не передав его, по крайней мере, своему полотну, если окажется совершенно невозможным увезти девушку с собой на украшение и любование той художественно-артистической среды, в которой проходила его жизнь.

В оживленных разговорах, в музыке и веселых предположениях Орнаевой насчет затевавшихся ею живых картин вечер, затянувшийся до поздней ночи, прошел незаметно. Даже Майя была развлечена и охотно поддалась всем затеям Софьи Павловны. Решено было весь следующий день провесть в Рейхштейне, и, к великому удовольствию Бухарова, ни профессор, ни дочь его нисколько не противились намерению написать их портреты.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Мировой, вселенский дух (лат.). – Здесь и далее примеч. ред.

2

Месье барон ле Велиар (фр.). Велиар – демон.

3

Первичная материя (лат.).

4

Анданте (ит.) – умеренный темп в музыке.

5

Дамы первые (фр.).

6

Не так ли, дорогая мадмуазель Мари? (фр.)

7

Лучшего и не нужно… (фр.)

8

Двух ее бывших (фр.).

9

И прочие времена года, по неограниченному усмотрению (фр.).

10

В дополнение, сверх уговора! (фр.)

11

Вы же не откажетесь от своего? (фр.)

12

Шевалье Констана д’Изомбара (фр.).

13

Прабабушка (фр.).