Смотрящие в небеса

– А ты бесплатно на Лексусе прокатиться думала? Не бузи! – Жалобно крикнул Иван вслед.

– Нужен мне твой Лексус, – отозвался из темноты ее голос. Ночь укрыла ее. Иван побежал за ней, догнал…

Василиса оторвалась и взлетела, легко касаясь травы, тихонько смеясь от сделанного ею колдовства. Неожиданный круглый кокон плотного света, похожий на шар, упал сверху и накрыл Василису, а когда лопнул – явилась в каком – то диковинном широком уборе, усыпанном часто, как кольчуга, переливающимися каменьями. Василиса взлетела еще ввысь, примерно до середины деревьев, перелетела поляну и остановилась, повиснув над воздушной травой.

– Ну, что я тебе говорила?! – Смеясь, закричала Василиса, – ты подожди… подожди! Пока пробудятся твои чувства —по – другому никак! А иначе зачем все? Иначе зачем все?! – И закружилась в радостном танце.

– Смотри! – Закричала Василиса и взмахнула широким рукавом в сторону Ивана и чем – то брызнула.

– Смотри… Смотри!.. – Понесло вслед эхо. И над поляной пролилось темно розовое марево,

– Смотри! – Снова закричала Василиса, и эхо подхватило вслед за ней:.

– Смотри… Смотри… – Она брызнула еще раз, и по мареву распустилось сияние. Поляна вспыхнула, загорелась и пошла, как сверкающая радуга. Василиса счастливо засмеялась и снова закружилась в танце. Из танца, кружась, хлопнула в ладоши, крикнула:

– Слушай! – И эхо понесло вслед за ней

– Слушай, слушай… – Засвистали птичьи трели и еще какие – то неслыханные звуки, радостные и светлые. Василиса хлопнула разом вслед, и пролился диковинный аромат. Тут она взлетела и, нырнув камнем в аромат, полетела по кругу, постепенно одеваясь в кокон – шар. Шар остановился, потом метнулся за горизонт и пропал…

…А он так и стоял, глупый дурак и нес какую —то чепуху. Василиса все улыбалась, счастливая после полета:

– А здорово я летала! -Сказала она. – А ты просто глупый дурак. Я же просила тебя немного подождать, зачем ты в бутылку полез?

– Чего ждать – то?

– Пока пробудятся твои чувства… Затем я тебя водочкой и спрыснула. А ты думал сам? – Спросила она насмешливо.

– Влюбиться что ли я в тебя должен? – Зло бросил Иван.

– А что бы и не влюбиться? Мир – то какой! А вы с Семенычем все бродите. Скажи, разве то, что я предлагаю взамен…

– Что?

– А вот ты чего от меня хотел? – Усмехнулась Василиса, глядя ему прямо в глаза, а потом повторила:

– Мир – то какой, а?!

– Напилась, и когда успела? Поехали – ка домой, поздно уже, – он как – то странно посмотрел на нее и, не слушая дальше, сразу пошел к машине. А Василиса тихонько сказала:

– Да уж конечно, – и – и все-таки жаль, что он ничего не видел.

Из темноты загорелся маячок машины, и дважды нетерпеливо прогудел автомобильный сигнал, а Василиса и так уже направлялась к машине.

За высоким резной чугунной решетки забором – трехэтажный дом с покатой крышей из зеленой черепицы. Над входом праздничные фонари, освещающие асфальтовый настил и клубничную грядку с такими крупными ягодами, что их было видно даже в искусственном свете. Рядом столик, и плетеные летние стулья. А так … «Дом как дом… Большой!»

– Ничего себе! Мне ничего не говорили о дворце, – пошутила Василиса, не зная, что принято говорить в таких случаях.

– Нравится? А ты говорила… Проходи не стесняйся!

– А что я говорила? – Спросила Василиса, вошла и сразу увидела большую, как в столовой печь. «Все – таки печь!» – Подумала Василиса, а Иван поймал ее взгляд, глаза у него опять стали испуганными, он пробормотал:.

– Мы на ней готовим, когда приезжают гости. Ты проходи, не стесняйся, я сейчас вернусь. – И сразу пропал. «Что это с ним?» – Удивилась Василиса пожала плечами, пошла в гостиную, и устроилась на диване, подтянув колени. И задумалась.

В принципе не было ничего особенно плохого ни в самом Иване, который разве вел себя… вспомнив происшествие на пикнике, Василиса, быстро забывающая обиды, усмехнулась и подумала, не уточняя деталей «немного странно и вообще», ни в том, что дом как, впрочем, она предполагала, оказался большим и заполненным множеством вещей. Имелся даже некоторый «дорогой, конечно», интерьер: кусок неоштукатуренной стены. Наверное, были еще какие-то детали, впрочем, чепуха. Заметила на столике рядом пульт, машинально щелкнула кнопкой. Грохнуло на весь дом «угнала тебя, угнала» «Ну, вот, сбывается, – мрачно подумала Василиса, – как ты ни старался, не спасли, тебя, Иван, ни интерьер, ни Фитцжеральд. Дом все – таки ажен, говорит о многом». Поежившись, щелкнула кнопкой выключателя и, время от времени разглядывая Иванов дом, по свойственной ей привычке, принялась анализировать. «Конечно, главное – эстетическая выверенность, тут уж не поспоришь. А обостренное эстетическое чувство, – тут Василиса грустно вздохнула, – все —таки предполагает некоторую завершенность. Но поскольку замков поблизости не наблюдается, ну вообще, нет ни одного замка! – Василиса засмеялась, откуда – то вспомнила, Семеныча, передразнила: «Плэй бой!» – Опять вздохнула и продолжила: «Это во – первых, во – вторых, не справедливо. Но не могу же я в самом деле войти в магазин и сказать, ссылаясь на высокоавторитететную оценку человеческой души «у меня красивая и честная душа, обменяйте мне ее на вон тот телевизор» В литературе, такие поступки многократно описывались… Фауст, например… Дорого, кстати, давали… Что я такое говорю – то?! Здесь и впрямь, с ума сойдешь! – Поправилась: У меня красивая и честная душа дайте мне вон тот телевизор. Не дадут мне никакого телевизора, решат «крыша съехала», потому что руководствуются не Гете, а читают газету «Коммерсант» за завтраком… Сами издают сами же и читают… Хотя Гете великий поэт 18 века, а «Коммерсант» ежедневная газета и издается недавно, – усмехнулась, – сегодня одно, завтра другое, неужели непонятно?

А вообще – при чем здесь телевизор?! Телевизор похлеще, чем газета «Коммерсант!» Василиса рассердилась, вспомнила историю о троллейбусном зайце и пророческих способностях и подумала: «А главное – откуда он взялся – то?» – Вдруг ойкнула и нахмурилась.

Иван появился с подносом, уставленым водкой, шампанским и разной снедью.

– Икра, как ты любишь. Не соскучилась? – И стал выставлять на стол тарелочки и бутылки. Считая, что происшествие в лесу упоминать не стоит, чтобы не испортить остаток вечера, Василиса спросила миролюбиво:

– Как настроение?

– Пришел тебя веселить.

– Я согласна. А как?

– Ну-у-у…

Василиса спрыгнула с дивана, сказала:

Я сейчас, – и – а где у тебя на кухне лежат ложки?

– В шкафчике над столом. Как войдешь, справа. Увидишь. А зачем ложки?

– Увидишь! – Василиса засмеялась и пропала. Появилась с двумя столовыми ложками и консервным ножом.

– Икру надо есть большой ложкой из большой банки, а водку пить из граненого стакана. Стакана я не нашла. – И улыбается!

– Ты что, пьяница? – Спросил Иван.

– Черт его знает! – Пошутила Василиса. – Но вообще, стакан для эстетики. Да и радостнее как-то. Жизнь, одним словом.

– Водка для эстетики?

– Стакан, – поправила Василиса. – А из чего ты думаешь, нужно пить русскую водку? Граненый стакан придумали русские и исключительно для русской водки.

А Иван ответил:

– Так ведь напьешься же!

– Это смотря для чего пить. Для дела можно и напиться. – И с важным видом стала отвинчивать бутылочную крышку. – И вообще, ты же пытался меня напоить, теперь моя очередь. – Разлила водку, протянула рюмку Ивану.

– А что за дело?

– Ты пей, пей, – хитро улыбнувшись, проговорила Василиса. – Чтоб, Ванечка… на полный градус, а?! – И залихватски тяпнула рюмку, зажмурилась:

– Ух, крепкая! – Зачерпнула икры и протянула банку молчаливо наблюдавшему за ней Ивану.

– Что ты? Ешь прямо так.

– Что – то я тебя не пойму…

– Да? А почему? Веселимся же, – ответила, усмехнувшись, Василиса, все же начиная терять терпение: она – то ведь Ивана простила…. «Нет, ну что это такое?!» И «А ведь он так ни разу и не выпил? А в магазин – то заехал»,

– Очень уж ты лихо. – Сказал Иван, покосившись на бутылку. Тут Василиса обернулась, их взгляды встретились, он сразу же отвернулся, а Василиса спросила:

– Да, а что такое? Или боишься?

– Кого, тебя? Не смеши, – развязно ответил тот, глядя почему – то в сторону.

– Ну, знаешь, – не выдержала Василиса… Ты меня прости, но во – первых, если помнишь, ты меня сам пригласил и очень долго уговаривал, а во – вторых… Ладно, мне что – то надоело. Ты позволишь? – Не дожидаясь, Василиса подхватила бутылку, вышла, устроившись на крылечке. Неслышно подошел Иван и сел рядом. Василиса искоса на него глянула, а тот сказал миролюбиво:

– Ну, чего бузишь? Пошли в дом. – Взял за руку, потянул за собой. Василиса упрямо тряхнула головой. И вот что она ему ответила.

– Красота, – проговорила Василиса, глядя куда – вдаль. Или ввысь… – Красота без остатка, без упреков и сомнений. Не важно платье или золотая луна… Знаешь, что я хотела рассказать тебе там, на лунной поляне?

Я хотела тебе рассказать,

Как звучит этот мир

Ломаными и ленивыми ритмами,

Гортанными и нежными голосами.

Показать краски мира,

Разбавленные лунным светом…

Чтобы ты почувствовал,

Как Бытие настигает тебя

Стремительно и внезапно…

Чтобы тебе стало больно

От невероятной красоты Бытия,

Которая пронзит твое сердце.

И ты станешь навек обреченным.

Чувствовать!

Полетела луна, чуть освещая две крошечные фигурки, сидящие на крыльце, тревожно и прекрасно пропела и умолкла высокая птица. Часто – часто билось Василисино сердце. А Иван ничего не ответил. А быть может, он не умел ответить?

– Ну, что, – подмигнула Василиса, – бухнем? Иногда дело того стоит. Но предупреждаю, возможны последствия.– И едва не упав, уцепилась за дверную ручку.

Глава четвертая. Коммунальная квартира

– Будешь за свет платить! И за газ! И за холодильник! За все будешь платить! Я в ЖЭК пойду! И пол будешь мыть! – Баб – Нина подкараулила и теперь лаялась, стоя на пороге своей комнаты. Из комнаты. В приоткрытую дверь.

– Все будет хорошо, баб – Нин, – примирительно сказал Дан, прошел мимо баб – Нины и скрылся в кухне.

– Ну, я тебе устрою! – сказала баб – Нина, злясь.

Дан опустился на корточки, вынул чашку из кухонного шкафа и, прихватив чайник, вернулся в комнату, тщательно прикрыв за собой дверь. Выпил чаю и выглянул в окно, зацепив кусок улицы с футбольной площадкой.

На площадке гоняли в футбол.

Дан быстро переоделся, натянул теннисную майку и вышел на улицу.

На футбольной площадке Дан по – видимому был «свой» – сразу включился в игру.

Услышав, как хлопнула входная дверь, баб – Нина пошла к окну.

– Прям, смех, какой дурачок! – Подглядывая из – за занавески за Даном, гоняющим с гурьбой мальчишек, ехидно сказала баб – Нина и задумалась о чем – то.

– Ты мне пасуй!

– Мне, мне давай…

– Веди, ты что, ослеп, куда бьешь – то?! – Мальчик лет восьми промазал мимо мяча и, споткнувшись, упал. Но не заплакал – лежал на земле и не вставал.

– Ну, ты чего лежишь, вставай, играем же! – Мяч летел прямо на лежавшего на земле мальчика. Следом, стеной – гурьба мальчишек, увлеченных игрой. Прямо на лежавшего мальчика. Но тот продолжал лежать, уткнувшись в землю.

– Щас гол будет, бей! Вы чего там, заснули?! – Закричали с дальнего угла поля. – Бей давай! – Подающий мальчик разбежался, собираясь ударить по мячу, Дан рванул, прыгнул и перехватил мяч.. «Стоп игра!» – Мальчишки остановились. Не отпуская мяча, Дан наклонился над мальчиком.

– С тобой все в порядке? – Он осторожно перевернул его за плечи, а тот смотрел на него широко открытыми испуганными глазами.

– Ну, как ты? – Снова спросил Дан. – Что – нибудь болит?

– Нога, – ответил мальчик.

– До свадьбы заживет. Тебя как зовут?

– Алеша – ответил тот.

– Ну, пойдем, Алеша, я тебя домой отнесу. – Осторожно поднял на руки и понес.

– А ты храбрый! – сказал Дан. Алеша улыбнулся. – Просто, как большой!

– Как ты? – спросил тот.

– Что, как я?

– Я такой же храбрый, как ты? Ты большой!

– Ты больше, – улыбнулся ему Дан. – Донес до подъезда и усадил на скамейку.

– Болит?

Мальчик гордо улыбнулся;

Не – а! – И спросил:– А ты еще придешь?

– Обязательно! – сказал Дан. – Вот ты выздоровеешь, и я сразу приду.

– Я уже выздоровел. Я сам домой пойду. Смотри! – Алеша попытался подняться на ноги, но тихонько ойкнул и сел на лавку. Загрустил.

– Ты чего? Не расстраивайся! Вон как тебе страшно было, а ты совсем не испугался

Нет! – Мальчик помотал головой – Я совсем не испугался!

– А я знаю, что ты не испугался. – Подтвердил Дан

– Они прямо на меня бежали, целой гурьбой! А я совсем не боялся! Лежал и ждал их, только голову повернул.

– Ты мне рассказываешь! Я же видел! – Сказал ему Дан.

Алеша посмотрел на него и робко спросил:

– А я правда большой? Я хочу быть таким же большим, как ты. И храбрым! И спасать людей!

– Ну, тогда иди сюда, я тебе кое – что покажу. – Дан притянул его к себе и поднял над головой, держа на вытянутых руках.

– Смотри, какой ты теперь большой! Больше, чем я!

И легонько подбросил Алешу в воздух. Мальчик довольно рассмеялся и восхищенно глядел то ввысь, то на Дана.

– Отнести тебя домой? – Спросил Дан, спустив Алешу с высоты и удерживая на руках.

– Я сам … – Гордо сказал мальчик. – Вот отпусти меня! – Дан осторожно поставил его на землю, Алеша опять ойкнул, постоял и храбро направился к подъезду, прихрамывая на ногу.

– Я подожду, посмотрю, как у тебя получится. – Сказал Дан ему вслед..

– Ты за меня не переживай. – Алеша обернулся – Приходи завтра. Я завтра буду совсем здоровый.

– Конечно – Ответил Дан, проводил его взглядом, дождался, когда тот скроется в подъезде и пошел в сторону метро.

Желтый солнечный глаз повис в высоком небе: кругом – ни облачка, на город опустилась жара, и все сущее потонуло в ней. Москва пылала. Дан срезал и пошел через дворы, между старых московских пятиэтажек., мимо песочницы. Какой – то парень сидел на бордюре и, перевесив через плечо черную футболку, пил пиво из жестяной банки. И кряхтел. То ли от пива, то ли от жары. Дан неприязненно взглянул на парня, и подумал, что ему вовсе не жарко. Пройдя половину пути, Дан решил позвонить, машинально сунул руку в карман и понял, что забыл телефон

– Вот фигня! Ну, баб – Нин! – Не хотя Дан пошел обратно, в трехкомнатную коммуналку, в которой они втроем: Дан, Кеша и Зоя снимали комнату. Сказать правду, дом, в котором они поселились, был не то чтобы запущен, «убит». И если бы не центр, не старый московский двор и не лето, жить в нем было бы невозможно. Была и еще особенность – соседи, представленные бабами, каждый вечер сидящими у подъезда и обсуждающими все на свете, среди которых была и баб – Нина, а также пьющий Коленька – Николай, проживающие в соседней с ними комнате. К ночи Коленька – Николай напивался и «строил» баб – Нину, наутро баб – Нина, не спросясь, входила в его комнату, всегда открытую, и «наезжала» на Коленьку. По всему многоквартирному дому велись сражения и, вообще – то, общество не вмешивалось, но если честно, исход бесчисленных войн и вообще, все решало общество большинством голосов и используя силу. Впрочем, в целом жили неплохо, даже дружно. В крайнем же случае общество объединялось, и тогда выступали сообща.

К вечеру Коленька – Николай уходил куда – то, а баб – Нина, выглянув в окно, шла сидеть на лавочке, на которой, уже пристроилась одна из баб – Нининых соседок. Из окрестных домов к ним подтягивались еще, занимая скамейку целиком. И совсем скоро над скамейкой тянулся ряд обернутых платками голов. И… обсуждали.

Последним событием были новенькие, вселившиеся в сдаваемую уезжавшей на летний сезон, а иногда и на год Нюркой комнату. «Ты тут мучаешься, а ей хоть трава не расти! Ты, Нин, в ЖЭК сходи. Или в милицию. Пусть их проверят. Не в первый раз уже. Она государству должна налог платить, раз сдает. А – то сдаст, и поехала, и неизвестно где живет».

– Она в деревне живет, – ответила баб – Нина, – У ней там дом есть.

– Вот- вот, барствует за твой счет: и комнату сдает, и дом! А мы по квартирам должны сидеть, как приклеенные, у нас на домы денег нет!

– Да там дом…

– Это она тебе говорит. За столько – то лет! Ты, Нин, сходи в милицию. Нечего ей за твой счет богатеть. У Тани сын милиционер, к нему сходи, не чужой, чай.

– Где ж я на всех напасусь? – Сердито отвечала баб – Нина. Бабы уже меняли тему, забыв о вредной Нюрке. А Баб – Нина замолкала на время и о чем – то задумывалась.

Дана обитательницы скамейки невзлюбили особенно. И когда он проходил мимо, прекращали разговор, провожали неприязненными взглядами. На этом, впрочем, заканчивалось. До тех пор пока Дан не входил в подъезд. Что было дальше? У-у-у!

Но сейчас из – за жары скамейка была пуста, следовательно, баб – Нина, редко выходящая из дому, была дома. Дан вошел в квартиру и сразу наткнулся на выскочившую на порог своей комнаты баб – Нину. Увидев вошедшего Дана баб – Нина ехидно проговорила:

– А, дурачок пришел! Тебе Кащенку – то щас вызвать? Или пока играться пойдешь? – Дан хотел было пройти мимо, но баб – Нина выскочила на середину коридора, перекрыв путь в его комнату и заорала:

– Бабка плати за все, а он с детями бегать будет?! Не дождешься, я в ЖЭК пойду, пусть выяснят, на каком основании ты тут проживаешь?!

Дан не выдержал:

– Я Вас прошу, не хамите, хорошо?

Но баб – Нина не успокаивалась.

– Приехал в Москву, так живи, как человек! Нюрка лимиту пускает, квартиру всю засрали, как в своей деревне, а бабка убирай да плати!

Дан остановился и развернулся к ней.

– Вы не понимаете, да?

– А че тут понимать, че тут понимать! Работать иди, я всю жизнь работала – И искоса посмотрела на Дана..

– Послушайте, Вы денег хотите?

– А хоть бы и денег! Я что, бесплатно выгребать должна?!

– Баб – Нин, уйди, вдруг я рассержусь, не боишься? – Дану надоело спорить.

Баб – Нина словно ждала:

– Соседи, помогите, он меня убьет!. – Заметалась, юркнула в комнату и закричала из – за закрытой двери:

– Дождался! Я щас милицию вызову! Щас, щас я вызову! Я тебе щас так вызову!…Понаехали тут… Милиция? Бандит, не прописанный в нашей квартире, кинулся на меня с ножом….– Выслушала, что ей ответили и опять.

– Я в комнате от него закрылась, вот как.!..Да как же я успокоюсь, если он за дверью моей стоит! …Ой! – заголосила баб – Нина. —Помогите! Помогите! Он меня щас убьет, он дверь выбивает! – И, не отрываясь, стала быстро диктовать адрес.

Дан прошел в комнату, лег на диван и уставился в потолок.

– Дура! – Сказал Дан.

Выкрашенная салатовой краской старая дверь сотрясалась от ударов.

– Там он, там, убийца! Открывай, милиция за тобой пришла! Щас в милицию поедешь – Баб – Нинин визг накладывался на грохот от ударов. Дан закрыл глаза, сосчитал до десяти. И сел на кровати, сжав пальцы.

– Дверь ломать? – Послышался посторонний мужской голос. – Чья комната?

Грохот прекратился. За дверью о чем – то пошептались и забарабанили опять. Дан помедлил, поднялся с кровати, пошел и открыл дверь.

Неожиданно набросились, сбили с ног. Один крепкий плотный, похожий на вымуштрованного военного уперся коленом в спину и держал, маленький простолицый, выворачивал руки. «От я тебя! От я тебя!» – Маленький пыхтел от удовольствия и очень старался. На пороге суетилась баб – Нина Дана поволокли в подъезд, один придерживал дверь, другой выпихнул Дана из подъезда, потащил к милицейской машине и втолкнул в заднюю дверь. Баб – Нина вышла проводить.

– Своей смертью помереть не дают, убийцы! – Она вдруг затихла, стала сухонькой старушкой, пустила неведомо откуда взявшуюся слезу.

Плотный и маленький как – то втиснулись на переднее сиденье рядом с водителем, старый милицейский УАЗик понесся по городу. «Че там? – спросил водитель. «Да непонятно: то ли соседи скандалят, то ли покушение». – Сказал ему маленький. «Я б его, сволочь! У меня мать такая!» – Ответил плотный, похожий на военного. Маленький на него покосился.

Дан расставил ноги, переплел пальцы, прижав ими сиденье, сосредоточенно смотрел на черную решетку, за которой маячили синие спины.. Просто молчал и смотрел прямо, на решетку. Впрочем, говорить было не с кем. Да и не нужно было ничего говорить. Нагревшийся за день УАЗик, трясясь, врезался в расплавившую железные машинные бока густую жару. За решеткой что – то оживленно обсуждали и смеялись. Маленький обернулся, взглянул на закованного сидящего с закрытыми глазами Дана, что – то сказал похожему на военного сидевшему рядом и засмеялся. «Да гнать их надо, одни бомжи в Москве. Весь город засрали!» – Безапелляционно ответил военный и снова принялся что – то рассказывать.

УАЗик доехал до злания УВД и остановился. « Пошли», – маленький выпустил Дана и повел мимо собравшейся перед входом толпы. Завел внутрь и пошел к окошечку с надписью «Дежурный», ведя Дана впереди.

– Оформляй! – Маленький накрыл окошечко с надписью «Дежурный»

– А куда я его дену? Нет никого, воскресенье, – ответил ему еще один, за стеклянной перегородкой. Дежурный.

Маленький обернулся через плечо, подумал, перевел взгляд на дежурного и сказал довольно:

– А пусть он в кутузке подождет.

– А как он неоформленный?

– Они сами его завтра оформят.

– Ты обедал? А – то через полчасика приходи. Мне жена котлет положила.

– Предложил дежурный.

– А я приду, – сказал маленький и повел Дана дальше по прокуренному коридору.

– А что натворил – то? – Крикнул дежурный им вдогонку.

– А у Димки мать такая, – ухмыльнувшись, сказал маленький и остановился. Продолжил: – там бабка одна в коммуналке, жалуется…

– Так Димка в коммуналке что ли живет? – Не понял дежурный.

– А ты не знал? – Спросил маленький. – На очереди стоит. Может, лет через сто квартиру и получит, – заржал маленький. И Дану:

– Давай, ну, пошел.

Наручники мешали Дану. Он шел, держа руки перед собой, медленно, от сосредоточенности разглядывая шахматный расчерченный черными царапинами линолеум.

– Шагай быстрей! – Подтолкнул маленький сзади, Дан обернулся и в упор посмотрел на него.

– Че смотришь? Иди быстрее! В КПЗ смотреть будешь, – зло сказал маленький.

Дан отвернулся и чуть ускорил шаг. В предбаннике дежурил с крошечными заплывшими глазками и очень толстый. В порванном кителе.

– Привет! Ты что ли сегодня?

– Принимай братка! – Маленький ухмыльнулся.

– Здорово, браток! – Толстый внимательно оглядел Дана и обратился к маленькому:

– У тебя формы нигде не завалялось? Мы вчера попили, китель испортил. А?

– Куда ты без формы? – И радостно прибавил:

– У меня три комплекта.

– Выручи, а? Куда я без формы? – Жалобно повторил толстый.

– Я тебя выручу.

Толстый обрадовался.

– А насчет аспирину?

– Может, у дежурного есть. Он меня обедать звал.

– Нет, правда, голова раскалывается, – оправдываясь, сказал толстый и кивнул Дану.

– Ну, давай, раздевайся. – И маленькому:

– А че за герой?

– Да, приезжий. Там бабка одна в коммуналке жалуется…

– А че за бабка?

– Черт ее знает. Вон Димка из коммуналки, а этот, погань, житья не дает.

– Все мы оттуда, – ответил толстый, – и повторил, обратившись к Дану:

– Ну, давай, герой, пляши.

– Что? – Напряженно спросил Дан.

– Раздевайся, говорю. Ну, вперед! – Махнул дубинкой в сторону Дана.

– До пояса? – Напряженно спросил Дан.

Толстый почесал спину.

– Герой, ты не понял. Нам задница твоя нужна. – Дан побледнел, и толстый заржал:

– Щас доктор придет, и задницу твою… – Толстый снова заржал. – Вдруг у тебя там наркотики

Дан застыл. Потом медленно стал снимать футболку, джинсы…

– Щас, щас —сказал толстый. – Ты пока доктора подожди.

И оба вышли, оставив обнаженного Дана посреди холодного предбанника.

Появился минут через тридцать, блестя повеселевшими глазками и сказал раздетому Дану, все еще стоявшему посреди предбанника..

– Скоро доктор придет – Плюхнулся на стул и стал набирать телефонный номер.

– Сергей Николаич? Вы новенького не посмотрите?…Обедать ходил… Хорошо, он у нас все равно до завтра ждет. Приятных выходных, Сергей Николаевич.

– Занят доктор, одевайся! Шнурки, ремень снимай. И запомни, браток, у нас здесь, как в армии. Ты в армии был? – Дан не ответил. Толстый дождался, когда Дан оденется, забрал ремень и шнурки и повел по коридору в камеру.

Сухонький мужичок с кучерявой бородой глядел в потолок и вертел папиросу Проводил взглядом конвойного, дождался, пока тот захлопнет дверь и весело пригласил:

– Заходи! – Поднялся и сел на нары. – За что взяли?