Идолы и птицы

Я поблагодарил её за подсказку, купил газету и стал искать знакомые слова, а заодно обдумывать новую версию, почему я здесь нахожусь. Идея с поступлением без знания языка была явно провальной, самый хороший вариант был с адаптацией под новую среду. Подходящая колонка под ту, что сдается жилье, была найдена, только слово почему-то начиналось на букву «З». Обнаружилось, что телефон, который я так долго с собой таскал, со здешними коммуникациями не работает. Пришлось купить и телефон и карту.

Я наугад начал свои звонки по разделу, говоря, что я по объявлению о сдающейся комнате. Мне отвечали по-разному, что они сдают то гараж, то помещение под магазин или офис, то квартиру. Я извинялся и продолжал звонить, попадались и номера, сдающие комнаты, но, узнав о сроке, мне тут же отказывали. Пришлось поменять тактику, и по следующему номеру, по которому сдавали комнату, какой-то пожилой женщине я ответил по-другому.

– А на какой минимальный срок вы можете сдать мне комнату? Я для начала хотел бы осмотреться, подойдет ли мне у вас.

– Оплата все равно помесячная, так что приходите, платите за месяц вперед и осматривайтесь себе спокойно. Только чтобы вы были в курсе, у меня уже живет один студент, но у вас будет своя отдельная комната.

– Да, меня устроит.

Уточнив адрес, я минут через двадцать был уже на месте. Это была квартира на первом этаже старого трехэтажного дома. Мне открыла дверь низенькая пожилая женщина с очень забавной внешностью. Её лицо, лоб, глубоко посаженные глаза – всё напоминало мордочку мартышки, даже морщинки были какие-то обезьяньи. И как будто для насмешки, лицо дополнялось выдвигающимся далеко вперед крысиным носом и очень узеньким ртом. Создавалось такое впечатление, что эту женщину растили в маске, одеваемой древними лекарями во время чумы, и её лицо ещё в молодости так сформировалось. А теперь оно покрылось глубокими морщинами, сделав всю композицию черт ещё причудливей.

– Добрый день, это я вам звонил.

– Проходите.

Она показала мне комнату, которая сдаётся, комнату, в которой жил второй сожитель, туалет, ванную, кухню. Названная ею цена меня устроила, месяц жизни в такой хоть и очень скромной обстановке был по цене не намного дороже полутора суток, проведенных в отеле.

– Вас устраивают условия и цена? – спросила она.

– Да, вполне.

– Но у меня ряд условий. Девушек не водить, по ночам не шуметь, позже десяти не приходить, своего ключа у вас не будет, а я ложусь спать в десять вечера. Вы курите?

– Нет, не курю.

– Это хорошо, потому как курить у меня тоже нельзя. Ваш сосед, лоботряс, вечно курит на балконе, а дым весь в квартиру тянет. Я с ним постоянно ругаюсь по этому поводу. Кухня в вашем распоряжении на всё время, когда меня там нет, но посуда у вас должна быть своя, и грязной её в раковине не оставляйте. В холодильнике я вам выделю отдельную полочку.

– Всё понятно. Ещё что-нибудь?

– Вроде бы всё. В мою комнату не заходить. А, ещё я смотрю свой сериал и шоу, поэтому телевизор по вечерам в моем распоряжении, а остальное время можете им пользоваться.

– Я не смотрю телевизор.

– Это очень хорошо, – сказала она. – Меня зовут Анжела Александровна.

– Очень приятно, я Филипп.

– Так вы к нам на учёбу?

– Пока осмотреться. Хотелось бы поступить в академию, но у меня проблемы с языком. Я сам с востока страны, не было возможности хорошо выучить здешний. Вот и решил присмотреться, смогу ли поступить в этом году, или придется ждать следующего.

– Да, понимаю. Я по телевизору уже спокойно всё смотрю, а говорить за полжизни по-ихнему так и не научилась, – одобрительно понимающе сказала она, а потом добавила: – Но вы, молодые, всё на лету схватываете, это нам, старикам, тяжело перестраиваться.

«Кем же нужно быть, чтобы не суметь освоить язык местности, в которой прожил полжизни! – с удивлением подумал я. – Неудивительно, что у неё обезьянья внешность. Хотя осуждать кого-либо права у меня нет».

Мне тот факт, что мы общаемся на одном языке, был только на руку. Я оплатил месяц проживания и поспешил искать магазин с посудой и продуктами. Стоимость продуктов меня неприятно удивила. Раньше я видел ценники на некоторые товары только в вагоне-ресторане и на вокзале и предполагал, что сильно завышать цену – особенность торговли транспортной сферы. У Кирилыча в магазинчике были только самые простые вещи, по ним сложно было судить о ценах. Но теперь я увидел, что цены на продукты были сопоставимы с моими домашними, некоторые вещи даже были немного дороже. И это при том, что всё запросто растет у них вокруг. И ко всему прочему, сервис был откровенно безобразный, вернее – его не было вовсе. Большинство магазинов напоминало обычный рынок, только под крышей здания, торговаться ни там, ни там было нельзя, сказанная или вывешенная цена была табу. Почти все магазины повторяли одинаковый ассортимент низкокачественных продуктов снова и снова.

Я с трудом нашел небольшой мини-маркет на современный манер, кое-что там купил, но в тот же вечер понял, что ошибся. Сваренный полуфабрикат, который мне посоветовала взять продавщица, назвав словом «пельмени», я переваривал полночи и не знал, что со мной произойдет до утра. Тесто с жуткой неизвестного происхождения начинкой, отдаленно напоминающей мясо, оставило в моем организме неизгладимое впечатление.

* * *

Вторым жителем квартиры был долговязый розовощекий парень, лет около двадцати, по имени Валентин. Я с ним познакомился в тот же вечер. Он, запыхавшись, примчался ровно в десять вечера, когда недовольная Анжела Александровна уже собиралась ложиться спать, но знала, что сейчас прибежит постоялец. Весьма неглупый, с хитрыми свиными глазенками, Валентин, сокращенно Валик, оказался лоботрясом, каких ещё свет не видывал. Появление второго сожителя вызвало у него бурный восторг.

– О, наконец-то кто-то еще! Конечно, если бы вместо тебя поселилась студентка легкого поведения, было бы лучше, но ты тоже, Филипп, подойдешь, будешь мне балконную дверь открывать, когда я допоздна задерживаться буду. А то эта АА, житья от нее нет.

– Что ещё за АА? – переспросил я.

– Да эта, Александровна, – он пренебрежительно кивнул головой в сторону спальни.

– Если она тебе не нравится, то чего ты тут живешь? Нашел бы место лучше.

– Да я бы с радостью, но это не я её нашел, а мой отец. Меня как из общежития турнули, приехал батя и насовал мне по самые помидоры. Сказал мне, если выгонят с учёбы или отсюда с квартиры, то он меня в армию отправит на перевоспитание.

Набор слов, выдаваемый Валентином, был явно выше моего уровня понимания. Помидоры, которые по какой-то причине можно было насунуть, не всунуть или засунуть, а именно насунуть, причем ему – и отцом. Предположительно, язык, на котором он со мной разговаривал, был или сленгом, или суржиком двух языков, один из которых я пока не знаю. Непонимание сделало меня снова беспомощным, как тогда на вокзале, где мне пришлось ориентироваться только по цифрам. Новый язык был новым вызовом. Только у Кирилыча на изучение языка было достаточно времени, а тут его нет. Но всё же общение было возможным, и это огромный плюс. Хоть и не до конца понимая многих вещей, я настойчиво продолжил диалог.

– Выгонят с учебы – почему это?

– Да херню всякую преподают, не особо охота этому учиться. Но с учебой я имею возможность договориться, порешать, если какие проблемы появятся. А вот эта мерзкая старуха мне просто мозг выносит напрочь.

– Не знаю, мне пока сложно о ней судить.

– Ходит вечно по пятам, туда не клади, то не включай, сырость не разводи. Бережет свою квартиру сынульке Богданчику. А что это тебя так перекосило? – резко переменив тему, он ткнул пальцем мне в лицо.

– Зуб мудрости, доктор сказал, отек сойдет через две недели. Что ещё за Богданчик?

– О, хрен ещё тот, потом увидишь сам как-нибудь. Достойный сын своей мамаши.

– А ты не боишься, что она тебя услышит? – спросил я немного с опасением.

– Она?! Да она уже спит, её оружейным залпом не поднимешь. У нее возле кровати всегда стоит бутылка водки, она перед сном опрокидывает стопарь и спит как убитая. Да и услышь она наш разговор, все равно бы ничего не поняла. АА тупая как курица.

– Ну, со временем поглядим, – спокойно ответил я.

– Да ты, Филипп, и сам всё увидишь. А, и вот что еще, ты продукты старайся особо не оставлять, она самое вкусное выедает втихаря.

– Спасибо, учту.

На том мы и сошлись. Вводный инструктаж по технике безопасности я получил, и, как оказалось в будущем, сказанное Валиком хоть и звучало грубым и с присущим для молодежи сленгом, отражало всю сущность АА, даже название ей подходило. Просмотр ею телевизора и вовсе был незабываемым процессом. Немного глуховатая, она включала звук очень громко, чтобы ей хорошо слышалось, и погружалась в волнующий её мир персонажей. Из всех возможных сериалов она выбрала самый бестолковый, с полумиллионом серий, сюжета которого хватит до конца её очень продолжительной жизни. Вторым по значимости событием телевидения было шоу с какими-то семейными разборками и склоками. Уже через неделю, не выходя из своей комнаты, я знал имена всех героев сериала по голосам и массу невероятно лихо закрученных семейных драм. Спасало только одно: я точно знал, когда вся эта дрянь начнет проноситься эхом по всем комнатам, и планировал день так, чтобы уходить на время просмотров из квартиры.

С утра следующего же дня по принципу, который подсказал мне Кирилыч, я, скупив все попавшиеся под руку школьные учебники, начиная с азбуки до выпускного класса, принялся учить новый язык. Всё оказалось намного проще, чем предполагалось. Грамматика была практически такой же, с одной небольшой поправкой. В первом языке то, как слова произносились, и то, как они писались, могло очень сильно отличаться. Это так и не дало мне возможности научиться грамотно писать на языке Кирилыча. Тут же писалось всё именно так, как слышалось, почти половина слов в этих двух языках была похожа, а вторая половина состояла из аутентичных и слов моей языковой группы. Если говорить по правде, для обычного бытового общения человеку достаточно знать порядка двух сотен слов. Вся наша жизнь вертится вокруг банальных повседневных фраз, более продвинутые люди могут использовать их до нескольких тысяч, но для начала было достаточно и мизерного набора слов, как и общего понимания построения речи. Пролистав всю школьную грамматику за три дня и повторно пройдясь по учебникам старших классов, а в дополнение купив словарь на десять тысяч слов, я всего за неделю обошел Анжелу Александровну в языковых познаниях.

* * *

Всё свободное от учебы время я наблюдал за людьми. За формами их лиц, осанкой, манерой говорить и походкой. Разнообразие человеческого вида поражало. Внешность, в сочетании с поведением и манерой общения, сразу создавала впечатление о человеке. Чем слаженней были элементы композиции, тем красивее казался человек, чем благородней были его мысли, тем светлее выглядело его лицо. Каждый человек, окинутый мною взглядом, как будто формировал внутри меня какой-то невидимый слепок, дающий полное и однозначное о нём представление. Если я начинал внимательней рассматривать его форму уха, разрез глаз или пальцы рук, детали слепка, размытые ранее, начинали проступать. Как когда-то я видел всю модель своего дома, сидя в своей комнате и только лишь обращая внимание, так теперь было и с людьми. Мне было достаточно только их видеть, и чем дольше я это делал – тем чётче были грани.

И что самое интересное, очень красивые опрятные подтянутые люди не имели ни малейшего преимущества над собратьями без красочной упаковки. В большинстве случаев слепки почти всех людей были интересны и своеобразны. Ухоженные и не очень, красивые и так себе, умеющие себя преподнести и тихони – все люди имели что-то своё, отличительное от других, и тем очень ценное.

Отсутствием явной структуры слепка искрились дети. С бурей эмоций и грузом генетических предрасположенностей на плечах, они делали этот мир красочно нелогичным. Заполонившая город молодежь была взволнованно открыта будущим перспективам. Имея чувство удовлетворенности от полученной свободы и самостоятельности, они отпечатывались четкими и глубокими слепками. За ними было очень приятно наблюдать, видеть их радость, волнения или разочарования в чем-то. Видеть в них всё то, что в своем скором будущем они сами же посчитают пустяками.

Правда, с лету получить более-менее чёткое представление о взрослых так просто не получалось. Быт и узкая направленность в знаниях скрывали их невидимой пеленой неопределенности. Это не давало возможности четко их разглядеть. Тем более опыт прожитых лет сразу же вызывал у них настороженное отношение к моему взгляду, они, как парковые вороны моего родного города, недоверчиво обращали на меня свое внимание. Тогда мне приходилось прерываться, переключать внимание на запомнившиеся детали внешнего вида. Да, взрослого человека можно оценивать по внешнему виду, ведь прожитые годы формируют нашу внешность. Образ жизни и та обстановка, в которой человек проводит большую часть своего времени, сразу же на нем отпечатываются. Даже морщинки тут же расскажут, улыбается человек больше или злится, не говоря уже о комплекции или осанке. Умение держать себя в руках и скрывать эмоции у взрослых входит в привычку, смешивается с традициями, опытом прошлых ошибок и успехов, подавленными желаниями и нереализованными возможностями. Но как ни крути, внешность с годами все равно становится отражением твоей личности.

Вся эта фантастически сложная комбинация слепков и вероятностей их развития напомнила мне шахматную доску моего общежития. Она напомнила о равенстве всех людей. Я даже сравнил их с водами окружающего нас мира. Независимо от того, чистый и глубокий поток или же это мелкий и быстрый горный ручей, они вместе создают красоту этого мира. Даже глубокий холодный колодец или стоячее болото приятно дополняют разнообразие, хоть и не имеют движения по жизни. Ведь если партия на шахматной доске заканчивается за десять ходов, это совершенно не означает, что она хуже битвы до последней фигуры. Она просто другая, достигшая цели более простым путем, но остающаяся одним из огромного количества вариантов, достойных уважения. Конечно, богатая и мудрая личность, с многогранным красивым слепком, всегда выглядит приятней. И как бы мы оценили такую многогранность, не имея возможности сравнить с более простыми формами?

* * *

Так я с головой погрузился в своё новое увлечение. Кроме самого слепка, дающего представление о сложности и глубине того или иного человека, ко мне пришло общее ощущение позитивности и негативности человека. Я не говорю о плохих и хороших чертах характера, нет. Каждый человек имеет свой набор качеств, которые в той или иной ситуации могут принести или пользу, или вред. Как определенный предмет может портить один интерьер, но подчеркивать особенности другого, так и человек может в одной обстановке мешать нормальному ходу событий или наносить вред себе, а в другой прекрасно проявиться и принести много пользы. Всё сказанное имеет отношение только к уместности. Каждый человек может находиться в удобном месте и в удобное время, и все его черты сразу становятся идеальными.

Сразу хочу уточнить, что при этом всегда существуют исключения из правил. Конечно, есть люди, как талантливо написанная картина. Картина, которая куда бы ты её ни повесил, всегда будет украшением, будет обращать внимание и создавать атмосферу. Даже если интерьер не подойдет к такой картине, его можно изменить, чтобы усилить гармонию, царящую вокруг шедевра. Так же есть и люди, на которых посмотришь – с виду ничего вроде особенного, а они как-то незримо притягивают к себе завершенностью, манерами, голосом. Такие люди приятны и повсюду желанны, они позитивны для любых нормальных людей, они всеми любимы. Но сейчас речь не об исключениях, а о людях в целом.

Так вот, если говорить о позитивном и негативном, сложности узора человеческого слепка, подпитанные начитанностью, интеллектом или образованием, никак не могут повлиять на позитивность или негативность. Есть, к примеру, очень простой, даже немного примитивный человек, но он умеет заразить хорошим настроением, вселить уверенность в сомневающегося, взбодрить грустного. И работа сразу при таких людях почему-то начинает ладиться, и мысли рождаются приятные. Таких людей я условно назвал «светлыми», такими, что умели зажигать свет вокруг находящихся рядом, склонять обстановку к лучшему без каких-либо на то предпосылок. Их было видно сразу, так как появление такого человека немножко, но осветляет. Все нормальные люди, находящиеся рядом, начинают улыбаться и вести себя более естественно. Как только я замечал таких людей, то сразу же начинал ходить за ними по пятам, наблюдая процесс вдохновения окружающего мира, пока на меня не обращали внимания.

Их противоположная сущность сразу же по шаблону получила имя «тёмные». Люди подавляющие, вселяющие неуверенность и затхлые мысли. Тёмные люди мне были непонятны и оттого ещё более интересны. Их присутствие было сложно разглядеть, хотя оно ощущалось. Поймите, что я имею в виду не обозленных сложностями жизни простых людей, иногда глупых от недообразования, от нехватки денег и пытающихся отыграться хоть на ком-то за свою обстановку. Нет, эти люди обычные, слабые и нуждающиеся, их слабость поместила их в условия нерадостные для них, и они делятся накопившимся негативом, не имея возможности перенести его самостоятельно. Это не те. Темных людей не видно, они тихо выпускают порцию своего яда, изящно, без особых на то оснований, и тут же, пока никто не увидел, становятся белыми и пушистыми. Их шлейфа темноты не увидишь постоянно, потому как они экономят свой яд, капая только там, где эффективность отравления будет максимальной. Я видел очаги то там, то тут возникающих вспышек агрессии, неудовлетворенности людей и прочие проявления присутствия инициаторов, но их самих разглядеть было очень трудно. Логичность действий, холодный ум и умелая маскировка своих действий делали существование такой разновидности людей почти вымыслом, но тем не менее, я чувствовал их присутствие и понимал, кто именно темный, по тому признаку, что выпущенный яд на них не действовал.

Как и со слепками простыми и сложными, с темными и светлыми людьми было всё так же. Суть тут в самом существовании таких типов людей, в том, что они занимают нужные ниши, создавая разнообразие. Возможно, тёмные призваны не допустить пожара позитива, вызванного действиями светлых, но из-за непопулярности рода занятий должны держаться в тени. Представьте себе ту неимоверно скучную обстановку, которая может возникнуть после заражения позитивом всего мира. Белая чистота и желтая радость – два цвета на всю планету! А чтобы этого не случилось, природа придумала темных людей, и они, по сути, и не виноваты, что родились провокаторами лени, уныния, злобы или невежества. Они эффективно затеняют мир. А вторым, как я понял, предназначением темных было выявление и подавление потенциала людей-маркеров. Они, как консервант, должны были притормаживать бредовые искрящиеся идеи. Во мне даже появилась некая уверенность в том, что женой Кирилыча обязательно должна была быть темная. Нельзя обычным бытом или неблагоприятной обстановкой просто так взять и подавить потенциал и неиссякаемую энергию, что была в том старичке.

Если ещё пару слов сказать о «темных» и «светлых» – их количество очень мало в основной массе людей. Находя интуитивно такого человека, я хотел определить источник, его питающий. Но мне не удалось найти даже намек на понимание, из каких глубин поднимается их возможность влиять. И не стоит их путать с обычными людьми. Обычные люди делятся с окружающими преобладающей в себе эмоцией. Сегодня простой человек радуется удачно сданному экзамену или хорошему подарку, и дарит окружению позитив. Завтра у него заболел зуб – и он уже злобно скалится на других. Это обычные простые «серые», как все мы, люди. Источниками всего из нас исходящего являемся мы сами.

Я на некоторое время замолчал, погрузившись в свои мысли, пытаясь подобрать нужные слова для Стефана и Фрейи. Они мне не мешали, и через какое-то время нить разговора была найдена, и, размяв затёкшую спину, я продолжил.

* * *

Повторяясь ещё раз, скажу, что новым и приятным бонусом для меня стало умение видеть и чувствовать людей. Фигурка, как и прежде, открывала мне новые пласты осознания реальности. Как прежде я с восторгом наблюдал трещинки, песчинки или вырывающийся из семечки росток, так теперь я был поглощен рассматриванием людей: красивых и страшных, милых, добрых, злых или невежественных. Как и ранее, обстоятельства, передвигая меня с лопатой в дальний угол двора, объяснили, что я состою не только из приятных фрагментов. Такова норма жизни, от которой не обязательно прятаться. Как и ранее, мне было показано, что не обязательно прятаться за непонимание, откуда берутся продукты, а нужно уметь принять сущность своего вида.

Точно так же и теперь меня переучивали по-другому смотреть на людей. К примеру, наша АА не была образцовым человеком, впрочем, как и Валик, но они были элементами этого общества, индивидуальностями, имеющими свой, хоть и не совсем внятный, но слепок. Наборы генов и опыт, полученный от жизненных обстоятельств, сделали их теми, кем они есть сейчас. А взаимовыгодный эгоизм держит нас сейчас в одной упряжке. Если такие люди могут оказать нежелательное влияние, тогда стоит уйти в сторону, без гнева и суеты, а если нет – тогда принимать их как должное. Глубинный смысл присутствия негативных и гадких людей заключался в том, что и малые группы, и большие сообщества просто обязаны были иметь видовое разнообразие. Это придавало динамику развитию, не давало смазаться однотипностью, а ко всему прочему, давало каждому отдельному человеку право иметь собственную позицию по отношению к плохому и хорошему, выбирать собственный путь развития.

Всю правильность моих размышлений по поводу людей сразу же подверг сомнению сын АА, Богданчик, как его назвал ещё в день знакомства Валик. Это было лысоватое коренастое существо лет около сорока, с блестящей, как будто намазанной кремом, смуглой кожей и с лицом, полным пренебрежения и пафоса. Весь изрядно подзаплывший жирком, он держался почти по-королевски, со знанием всех мельчайших нюансов придворного мира. Руки его всегда были слегка расставлены в стороны, создавая впечатление, что свести их к туловищу мешает выдуманная им груда мышц. В руках перед собой он всегда вертел ключи от машины. Не знаю точно, зачем, но по ловкости движений пальцев было понятно, что делает он такую замысловатую процедуру уже очень давно. Говорил он тоже странно, как-то в нос и вызывающе выдвигая вперед голову. Я такое раньше видел в фильмах, где афроамериканцы из самых бедных районов, в готических татуировках, с мотней до колен и пистолетом, всунутым дулом в сторону своего достоинства, объясняли друг другу, что такое настоящая жизнь. Богданчик был аналогом подобного, только в немного другой обстановке. Первая же наша встреча меня наполнила восторгом от знакомства с таким живописным персонажем.

– Новенький? Чё, живем мы тут, да? – спросил он меня сразу с порога.

– Да, пробуем, – отвечал я, удивленно разглядывая такое нестандартное существо.

– Ясно, молодец. Смотри мне, мою мамку не обижай, понял, да?! Попробуй только обидеть, будешь сразу иметь дело со мной, вот так вот.

– Понятно, – одобрительно кивал я, понимая всю его заботу.

Подобные люди должны беречь друг друга даже от вымышленных невзгод, а сохранность матери, родившей и вырастившей личность такого калибра, нужно было оберегать особенно тщательно. Богданчик время от времени появлялся как из ниоткуда. Заскакивал по своим делам, спрашивал, всё ли нормально, напоминал, что его драгоценную АА нельзя обижать, и исчезал назад, в темноту своей одномерной жизни. А я каждый раз после такой встречи пытался понять, зачем миру нужно такое разнообразие красок, и впадал в длительные интеллектуальные баталии со своим вторым «Я».

В благодарность за то, что я начал впускать в дом через балконную дверь Валика, он любезно объяснял мне некоторые нюансы непонятных для меня вещей, хотя и удивлялся, почему я этого не знаю.

– Ты что, дефективный какой-то? С виду вроде нормальный, – спросил он меня как-то, совсем не веря, что я не в курсе происходящего.

– Да я в детском приюте вырос, на окраине маленького городка, толком-то и за пределы территории начал выходить только несколько лет назад, потом работал в деревне сторожем. Для меня это всё по-новому, – как-то наплел ему я, после чего он начал более снисходительно ко мне относиться.

– А почему на улице города так грязно? – первым делом поинтересовался я. Меня мучил этот вопрос ещё с первого дня приезда. Ведь не проступает же мусор из самих предметов.

– Почему это грязно?! Как всегда, – отвечал Валик, не понимая вопроса.

– Есть дорога, дорожки. Брошенный мимо урны мусор просто спишем на отсутствие культуры, но откуда взялась вся эта грязь, которую городские работники аж в кучки собирают?