Живой мертвец

– Нет! Пришлось выйти, – сказал Брыков, покачав головой.

Сидевшие подле него офицеры окинули его подозрительным взглядом.

Семен Павлович понял их взгляды и вспыхнул.

– Случилась престранная история, – сказал он и тут же рассказал все происшедшее с ним.

– Как? – произнес Башуцкий. – Выходит, вы теперь…

– Живой мертвец! – ответил Брыков со смехом.

– Ай! Какой ужас! – воскликнула рыженькая Анюта.

– Глупая! – сказала Маша. – Ведь это только по бумагам.

– Мне вас жалко, – шепнула Брыкову Виола, пожимая ему руку, и он благодарно кивнул ей головой.

– Господа, игра начинается! Пожалуйста! – провозгласил хозяин, обходя комнаты.

– Все устроил? – спросил Башуцкий. – И окна? И Степку послал?

– Все!

– Идемте! – Башуцкий встал и сказал, обращаясь к Семену Павловичу: – У нас, батюшка, здесь столица, особые порядки! Дольше девяти часов сидеть нельзя. Должны огни гасить, а в карты – ни – ни! Вот и делаем: окна занавешиваем так, что ни огонька не видно, и денщиков на дозор посылаем! Идемте!

– Возьми и меня! – сказала Виола. – Тебе, как мертвецу, счастье будет!

– Пойдем! – ответил Семен Павлович.

В комнате метал Вишняков. Громче всех раздавался голос Башилова.

– Что за игра? – подходя к столу, спросил Брыков.

– Экарте! – ответил Башилов и шепнул: – Дай десять золотых, продулся:

– Играй со мной! – сказал Брыков и, вынув деньги, поставил их на поле.

– Ваша! – через минуту сказал Вишняков.

Брыков беспечно подвинул выигрыш и оставил все деньги на том же месте.

– Ваша! – опять ответил Вишняков.

– Эге! Да ему везет!

– Я говорила! – закричала Виола.

– Ну и я! – сказал Башилов.

– Стой, а я передвину! Хочешь, двигай и ты!

– Нет, я оставлю!

– Ваша! – бледнея объявил банкомет, равнодушно беря ставку Башилова. – Тогда снова – по – банку!.. – сказал Брыков, в то же время задумав: «Выиграю здесь – значит, и дело выиграю!»

– Ваша! – раздался общий крик, и Вишняков бросил карты.

– Выиграю! – радостно сказал Брыков и дал Виоле целую горсть золотых. – Бери! – сказал он тихонько Башилову. – Я дальше играть не буду.

– Полиция! – вдруг закричал, вбегая в комнату, денщик.

Почти тотчас в комнатах погасли все свечи. Началась какая‑то суматоха.

– Бежим! – шепнула Брыкову Виола и потянула его за руку. Он послушно пошел за ней. – Сюда, сюда! Стой! Я найду свою тальму. Ну, вот. Пойдем!

Это все происходило в темноте. Они как будто вышли из комнат, когда до них донесся властный голос:

– Приказываю открыть!

– Теперь бежим! – шепнула Виола.

Они очутились на дворе. Луна ярко светила, и Брыков увидел Зеленую лужайку, низкий забор и за ним сад.

– Ты помоги мне перелезть, – сказала девушка, – а потом в сам.

Брыкову стало смешно. Он, без шинели и шляпы, в одном фраке, пересаживал через забор красавицу в кружевной тальме. Но тут же он вспомнил, что может быть схвачен полицией, и, почти перебросив через забор Виолу, сам в один миг очутился на его гребне и спустился в какой‑то сад.

– Это – сад графа Юсупова! – сказала Виола. – Мы потихоньку проберемся, тут есть лазейка, вылезем, и ко мне домой! Бедный, ты даже без шляпы! А деньги взял?

– Взял!

– Ну, и отлично! – И Виола вздохнула. – Я завтра пошлю Катю и все купим. Лезь!

И они пролезли в узкую щель в частоколе.

– Откуда ты знаешь тут все эти ходы?

– Я? – просто ответила Виола. – Я была у графа дворовой! – И, идя по узенькому проулку, она рассказала Брыкову свою историю.

Она была дворовой графа Юсупова и обучалась для сцены танцам. В балете» Амур на ловле» ее увидел богатый подрядчик Семенов и выкупил на волю. Она жила с ним три года, пока он не умер от паралича. Покровителя не было, и она стала прелестницей. Офицеры Семеновского полка все ее знают. Она рассказывала свою историю так спокойно и просто, что Брыкову стало даже весело с ней.

Когда он проснулся рано утром, первой его мыслью было идти домой.

– Выпей кофе! – сказала ему девушка. – Я послала Катю за вещами и заодно узнать, что вчера было. Да вот и она! Ну, принесла? Что там?

В комнату вошла хорошенькая горничная с плутоватым лицом.

– Все сделала, – ответила она, – а потом и туды сбегала. Степа все рассказал. Беда! Сам Чулков наехал, потом плац – майора вызвал. Всех на гауптвахту взяли!

– Ай! Ай! Ай! А Машу и Нюшу? – И их увели!

Девушка всплеснула руками.

– Вот им беда будет! Государь их вон вышлет.

– А государю‑то что за дело?

– Ах, ты не знаешь! Государю обо всем докладывают!

Брыков широко перекрестился и встал.

– Чего ты это?

– Я подумал, что было бы, если бы я попался! – сказал он и прибавил: – Спасибо тебе! Вот, сколько могу! – Он опустил в карман руку и вытащил горсть золотых монет. – Возьми!

– Не забывай меня! – ласково сказала ему девушка. – Может, я и пригожусь тебе!

Брыков благодарно кивнул ей, надел на себя какую‑то старую фризовую шинель, высокую шляпу и вышел от гостеприимной девушки. Он шел, не зная дороги, пока не встретил извозчика, и тотчас сел на линейку. Извозчик потрусил мелкой рысью, и Брыков, подпрыгивая на каждом ухабе, думал: «Нет, от этого Башилова и его компании подальше. Еще не на такую историю напорешься. Спасибо этой Фене, а то если бы попался, так, пожалуй, и всему делу конец бы… сразу!..»

XVIII

Мытарства начались

Когда Брыков вернулся в квартиру Башилова, он застал и денщика Ивашку, и своего Сидора в совершенном унынии.

– Взяли их благородие, – горестно сказал денщик, – теперь там совсем затоскуют!

– А надолго?

– Кто знае! Може, неделя, може, и месяц. Это як царь замыслит. Беда моему барину!

– А ты чего нос повесил? Я вернулся!

Сидор с тяжким вздохом только махнул рукой.

– У нас с вами и того хуже!

– Что такое? – встревожился Брыков.

Сидор покрутил головой и начал свой рассказ:

– Сегодня в утро пришел какой‑то квартальный и прямо на Ивана накинулся: какие такие у евонаго барина поселенцы, что за люди? Я тут сейчас вышел и ему наши подорожные. Он посмотрел их и ну головой крутить. «Нечисто, – говорит, – тут что‑то. Как это, дворовый и с офицером пошел по городу гулять? Как это дворовые и в такой коляске приехали?». Я ему, уж соврал, что коляска от моего барина господину Башилову, вроде как бы его, а он: «Идем в квартал!». Я ему, проклятому, псу рубль отвалил. Ты уж, батюшка, прости на это. А он, видно, разлакомился. «Я ужо, – говорит, – снова зайду!«Попались мы, батюшка барин.

– Глупости! – крикнул Брыков, а у самого сжалось сердце дурным предчувствием.

Действительно, если привяжется полиция, он, чего доброго, не сумеет укрыться от нее, так как она жадна до взяток и до поборов. Надо начать хлопоты, и начать сегодня же. Грузинов – большое лицо, предлагал сам свои услуги. Сегодня же и к нему. Брыков решительно тряхнул головой и, позабыв о передрягах прошедшей ночи и усталости, надел дрянную шинелишку и взял шляпу.

– Я уйду! – сказал он Сидору. – Придет квартальный, вели утром ему быть. Да, вот еще что: купи мне шинель и добрую шляпу. Вот с Иваном и сходишь.

– Береги себя, батюшка! – жалостно сказал ему Сидор.

– Ну вот, старый! Что я – младенец, что ли?..

Брыков вышел и направился прямо к Зимнему дворцу. Он уже знал, что Грузинов живет там, при царе, хотя и не имел понятия, как добраться до него.

«Ну да серебро все замки отпирает», – подумал он и с решительностью вышел на площадь Зимнего дворца.

Здание дворца поразило его. На огромной площади прекрасное здание возвышалось сказочным исполином, сверкая на солнце рядом оконных стекол. В здание вели несколько подъездов, но Брыков благоразумно сообразил, что ему надо искать дороги где‑нибудь с заднего крыльца, а не с парадных подъездов, и потому обошел весь дворец и вышел на набережную.

Час был обеденный, и движение по набережной было незначительно. Брыков увидел в здании дворца маленькие двери, близ которых стоял бритый лакей в парике и ливрее. Семен Павлович решительно подошел к нему и заговорил, давая ему рубль:

– Скажи, милый человек, как я могу повидать полковника Грузинова?

Лакей, сначала презрительно покосившийся на Брыкова, при виде рубля (огромной суммы) сразу изменил свое обращение и вытянулся в струнку.

– Они тут – с пребывают, и коли ежели не при государе, то завсегда их видеть можно.

– А теперь они при государе?

– Никак нет. Их величества изволили на стройку уехать.

– Так ты, может, проведешь меня? – сказал Брыков и дал ему второй рубль.

Лакей совершенно был куплен; его лицо выразило полную готовность.

– Пожалуйте! – тотчас же сказал он и услужливо распахнул дверь.

Брыков вошел и снял свою шинель. Два лакея, сидевшие на конике, тотчас встали и с изумлением смотрели на смелого посетителя.

– Сюда пожалуйте! – И лакей стал взбираться по широкой винтовой лестнице.

Они вошли в огромный зал, затем прошли ряд небольших комнат, и лакей, пошептавшись с другим лакеем, сдал Брыкова, сказав:

– Он доложит, а вы подождать извольте!

Семен Павлович остался в небольшой круглой комнате; посредине ее стоял круглый стол, вокруг него чопорные кресла, а вдоль стен, увешанных картинками, чинно стояли золоченые стулья. Брыков с замиранием сердца стал дожидаться. Прошло минут пятнадцать, потом в высокой комнате гулко раздались шаги, и Брыков едва успел повернуться, как увидел Грузинова.

Тот сразу узнал его, и его красивое лицо осветилось улыбкой.

– А, дорожный товарищ! – весело сказал он. – Крепостной музыкант! Ну, с чем пожаловали?

Брыков смущенно поклонился и, прежде чем начать говорить, невольно покосился на недвижно стоявшего у дверей лакея.

Грузинов заметил этот взгляд, радушно кивнул своему гостю головой, сказал: «Пройдемте ко мне!» – и пошел из зала.

Они прошли несколько комнат и очутились в небольшом рабочем кабинете, убранном с совершенною простотой.

– Здесь я отдыхаю, – сказал Грузинов, – садитесь и говорите, а я ходить буду!

Он стал ходить по комнате большими шагами, но тотчас остановился, едва Брыков, начав свой рассказ, сказал:

– Я прежде всего должен извиниться в обмане.

– Что вы не крепостной и не музыкант? – быстро перебил его Грузинов.

– Да! Я – Брыков, бывший офицер Нижегородского драгунского полка, которого государь вычеркнул из списков за смертью! – И Семен Павлович рассказал все: и о своей невесте, и о брате, и попытке отравления, о ложном известии о смерти, о резолюции государя и полном разорении.

Грузинов стоял перед ним, и по лицу было видно, как искренне он сочувствовал Брыкову.

– Удивительное приключение! – задумчиво сказал он. – Невероятное!

Брыков встал со стула.

– Я слышал о нашем значении при государе. Молю вас, примите во мне участие, замолвите свое слово!

Грузинов остановил его движением руки и покачал головой.

– Годом раньше это было, – сказал он с горькой усмешкой, – а теперь я недалек от опалы. Под меня подкапывается всякий… – Он опустил голову, но потом быстро поднял ее и с ободряющей улыбкой взглянул на Брыкова. – Но я вам все‑таки помогу! Я извещу вас, когда и как просить самого царя. Это – все, что я могу. А пока вам надо сходить к графу Кутайсову. Это прекрасный человек, а я скажу ему о вас.

Брыков поклонился.

– Дело в том, что по виду крепостного вам жить нельзя. Чулков живо узнает правду, и тогда вы пропали. Надо предупредить его! Вы пойдете к Кутайсову, он направит вас к Палену – и все уладится. К графу идите завтра же, прямо на дом. Он здесь живет. Идите утром, часов в десять!..

– Чем я отблагодарю вас! – с жаром сказал Брыков, горячо пожимая руку Грузинова.

– Э, полноте! Оставьте адрес, чтобы я мог оповестить вас!

Брыков написал свой адрес и радостный направился домой.

Переходя площадь, он увидел государя. Последний ехал верхом, жадно высасывая сок апельсина. Рядом с ним ехал Пален, немного позади адъютант Лопухин.

«И в руках этого человека моя жизнь, имущество и любовь», – подумал Брыков, быстро преклоняя свои колени.

Он вернулся домой. Сидор встретил его и сказал:

– Опять был этот квартальный и опять я ему рубль дал.

– Почему?

– Ждать хотел, а потом меня в часть вести.

– Но за что же?

– А просто ваши рубли приглянулись, – сказал Иван, – им покажи только! Кушать прикажете?

– Давай!

Брыков сел есть и за едой стал расспрашивать Ивана о Башилове.

– Чего! – говорил Иван. – Господин самый хороший! Кабы у нас деньги были. А то надеть нечего. Ведь как заведутся какие, сейчас в карты, а начальство – на гауптвахту! Так и живет: месяц дома, месяц там!

Брыков улыбнулся.

– А сходить к нему можно?

– Отчего нельзя? У Адмиралтейства они завсегда сидят. К ним пущают!

– Завтра же к нему схожу, – сказал Брыков.

Он лег спать, а проснувшись, сел писать письмо. Он писал Ермолину о своих делах: о дороге, встрече с Грузиновым, о своих двух днях в столице и о начале хлопот. Потом он стал писать Маше, моля ее о терпении и описывая свою любовь. Ее образ вставал у него перед глазами как живой. Ему сделалось невыносимо грустно. В пустой комнате было неприятно, оплывшая свеча горела трепетным светом, за перегородкой мирно храпели денщик и Сидор.

– Брат, брат! Что я тебе сделал? – с укором произнес Брыков, и у него невольно выступили на глазах слезы.

XIX

Добрые люди

Едва Семен Павлович проснулся на другой день, как Сидор тотчас сказал ему:

– Аспид‑то этот уже тут!

– Какой аспид?

– А квартальный!«Хочу, – говорит, – на этого крепостного поглядеть».

Брыков нахмурился, но тотчас же вспомнил, сколько неприятностей может сделать ему этот квартальный, и, быстро одевшись, вышел на другую половину избы.

Квартальный, в коротеньком мундире с невероятно высоким воротником, в ботфортах и кожаной треуголке, маленький, толстый, с заплывшим лицом, сидел развалившись на лавке и говорил денщику Ивану:

– Кабы твой барин был не военный, а, так сказать, по примеру прочих, так мы за этот самый картеж из него веревку свили бы, потому что…

Но тут вошел Брыков, и квартальный оборвал свою речь. В Семене Павловиче сразу чувствовался барин, и квартальный быстро поднялся, увидев его, но потом вспомнил, что перед ним крепостной, и обозлился.

– Ты это что же! – закричал он. – Порядков не знаешь? Приехал, да вместо того, чтобы в квартал явиться, нас ходить заставляешь? А? Что за птица?

Брыков вспыхнул и забылся при виде такой наглости.

– Хам! – закричал он. – Да я тебя велю плетьми отстегать! С кем ты говоришь?

Квартальный отшатнулся и вытянулся в струнку.

– Я, ваше бла… го… – начал он и тотчас одумался. По его жирному лицу скользнула лукавая усмешка, он вдруг принял небрежную позу и заговорил: – Эге – ге! Что‑то удивительно нынче крепостные говорят! Совсем будто и господа!

Брыков изменился в лице, а Сидор хлопотливо заговорил:

– Ну что, ваше благородие, еще выдумали! Он – известный музыкант, у барина в почете, вот и избаловался!

– Ты мне глаз не отводи! – сказал, ухмыляясь, квартальный. – Знаем мы эти побасенки! Идем‑ка лучше, музыкант, в квартал. Там дознаемся, каков ты есть крепостной.

Семен Павлович обмер, но быстро нашелся:

– Я не могу сейчас идти с тобой, потому что зван утром к графу Кутайсову, а после…

При имени всесильного графа у квартального опять изменилось лицо. Он совершенно ополоумел, носом чуя, что здесь есть что‑то неладное.

– Барина нашего просили его сюда ради музыки прислать, – слова поспешил сказать Сидор, подмигивая Брыкову.

Квартальный смущенно почесал затылок.

– Ишь ведь! – задумчиво пробормотал он. Брыков воспользовался его нерешительностью.

– Ну, мне с тобой некогда разговоры вести, – резко сказал он, – на тебе! Выпей за мое здоровье, да и убирайся! – И, сунув квартальному три рубля, он вернулся в горницу.

Минуту спустя вошел Сидор с озабоченным лицом.

– Чует, окаянный, что неладно у нас, – сказал он, вздыхая, – беда с ним будет!

– Какая беда еще! Давай есть!

– Какая беда? – повторил Сидор, принеся еду. – Сами знаете: свяжись только с полицией… последнее дело!..

– Ну, ну, не каркай!.. У меня заступники здесь найдутся!

Семен Павлович поел, оделся и вышел. На площади толпился народ, навстречу ему бежало несколько человек, чуть не сбив его с ног.

– Что там такое? – спросил Брыков у стоявшей возле него бабы.

– А казнить, батюшка, будут! Вора, вишь, казнить будут. Сперва плетью стегать, потом клеймить, а там в Сибирь ушлют.

В это мгновение на площади увеличилось волнение. Вдали глухо загремел барабан, и показалась телега. Семен Павлович остановился. Грохот барабана стал яснее, телега приблизилась. На скамье с завязанными назад руками сидел преступник, и на его груди болталась дощечка с надписью: «Вор». Вокруг телеги мерно шагали солдаты, и два барабана выбивали резкую дробь. Толпа раздвинулась и потом сомкнулась, словно проглотив телегу с преступником. Барабанный бой смолк.

«На эшафот ведут», – подумал Брыков и поспешно пошел дальше – мерзость публичной казни уже смущала многих…

Семен Павлович вышел к Ямской слободе, сторговал извозчика и поехал в Зимний дворец, размышляя о предстоявшем свидании.

Граф Кутайсов был влиятельным вельможей при императоре. При штурме Кутаиса вместе с пленниками был забран и маленький турчонок. Его привезли в Петербург, он понравился цесаревичу Павлу, и тот взял турчонка под свое покровительство, окрестил его под именем Ивана и дал ему фамилию Кутайсов. С течением времени этот турчонок, Иван Павлович Кутайсов, сделался одним из ближайших к императору лиц, был обер – гардеробмейстером, в чине тайного советника, в звании графа и имел все российские ордена, включая даже Андрея Первозванного! Подозрительный цесаревич сделал из него брадобрея, а своей ласковой внимательностью верного раба ловкий, находчивый, умный Иван Павлович часто умел возвращать Павлу утраченное хорошее расположение духа, обращать его гнев в милость. И много людей было обязано своим спасением заступничеству доброго брадобрея. Этот Кутайсов являлся едва ли не симпатичнейшим из людей, окружавших императора. В течение всей удивительной карьеры он никому не причинил вреда и очень многим принес пользу.

Семен Павлович ничего не знал о нем, направляясь к нему. Он знал только, что Кутайсов – почти временщик, что вышел в люди из брадобреев, и, слышав немало рассказов об Аракчееве и Архарове, переносил и на Кутайсова их характеристики.

«Может, вот Грузинов слово замолвил», – утешал он себя, входя на дворцовый двор и в душе читая молитвы.

Доступ к Кутайсову оказался очень нетруден. Один из сторожей тотчас повел Семена Павловича к крыльцу, прошел с ним длинный коридор и, указав на дверь, сказал:

– Тут и они!

Брыков позвонил и вошел в скромную прихожую.

– Пожалуйте в приемную! – сказал лакей. – Граф сейчас откушают! Как доложить прикажете?

– Скажи от полковника Грузиноза!

Эти слова произвели на лакея магическое действие. Он низко поклонился и тотчас исчез за дверью.

Брыкову почти не пришлось ждать. Дверь распахнулась, и к нему вышел граф в шитом золотом мундире, в жабо и, ласково махнув своему посетителю рукой, украшенной драгоценными кольцами, сказал:

– А, от Евграфа Осиповича! Живей мертвец!

Брыков низко поклонился ему и заговорил дрожащим голосом:

– Ваше сиятельство! Я здесь один! До царя далеко! Только и надежда на доброту сильных людей!

– Вы хорошо сделали, что обратились к Евграфу Осиповичу! Он многое может! А я, – и Кутайсов улыбнулся, – я ведь только царя брею. Мое дело маленькое!

Брыков поклонился снова.

– Одного вашего слова будет довольно для моего спасения!

– Нет! Нет! – замахал руками Кутайсов. – Я могу разве совет дать только, а от слов избавьте!.. Вот что… Я говорил с Грузиновым, и мы решили так. Напишите государю прошение и подайте его. Только надо в добрую минуту подать. Главное! – Граф поднял вверх палец. – Послезавтра государь в Павловск едет на маневр, так и вы туда пожалуйте. Он будет назад во дворец ехать, вы тут и подайте!.. Я и Евграф Осипович, со своей стороны, по слову ввернем. – Брыков схватил руку Кутайсова и хотел поцеловать ее, но тот бистро отнял свою руху и продолжал: – А что касается проживательства, то вам лучше объявиться, а то Чулков доследит, и большая корфузия может выйти! Я вам к графу Палену цидулочку дам! Подождите! – Кутайсов ушел. В соседней комнате раздавались веселые голоса, кто‑то запел и смолк. Прошло несколько минут, и Кутайсов вышел с конвертом в руке. – Он вам все сделает и Чулкова укротит! – сказал граф, подавая письмо. – Ну, дай вам Бог удачи!

Брыков поклонился.

– Не забудьте: послезавтра! – повторил граф.

– Бог наградит вас за доброту вашу! – сказал растроганный Брыков и, на радостях дав полтину лакею, быстро вышел из дворца. – Где живет граф Пален? – стфосил он у одного из служителей.

– В комендантском доме, – ответил тот.

Брыков, оживленный надеждою, направился к Палену, бывшему тогда петербургским генерал – губернатором.

XX

Мытарства

Граф Пален был высокий, костлявый старик с умным, выразительным лицом и добродушным взглядом. В нем не было особых административных способностей, а тем более полицейских, и после расторопного и чрезмерно исполнительного Архарова он был совершенно непригодным для службы, если бы не Чулков, состоявший при нем в должности обер – полицеймейстера. Этот Чулков, выслужившийся из гатчинских солдат, обладал и неутомимостью, и удивительным чутьем. Казалось, ничто происходившее в столице не являлось для него тайной, и каждый вечер, и каждое утро он приносил Палену самые необыкновенные новости. В это утро он был у него с докладом удивительного свойства:

– В Петербург приехал какой‑то человек, по подорожной называющий себя крепостным музыкантом Ермолина. Приехал он вдвоем с крепостным человеком какого‑то Брыкова, причем этот второй при нем вроде как слуга. Приехал он в очень хорошей коляске и остановился у капитана Башилова. Денщик говорит, что они друг другу говорят» ты». Потом они вместе гуляли, были в аглицком трактире. Не удивительно ли это?

Граф Пален зарядил свой нос огромной понюшкой табака и, покачав головой, заметил:

– Может, он – очень хороший музыкант. Артист! Тогда капитан для форса ходил с ним.

Чулков кивнул и продолжал:

– Так, ваше сиятельство, а зачем он неизвестно где пропадал всю ночь и, вернувшись домой, тотчас отправился… Куда бы, как вы думаете?

– Я не знаю, – добродушно ответил граф.

– К Грузинову во дворец! И там долго совещался.

– А! – воскликнул Пален, и на его лице выразилось удивление. – Это странно!

– Я хочу арестовать его и допросить.

– Да, да! Арестуйте и допросите!

Чулков откланялся и помчался исполнять свое намерение, а граф Пален все еще сидел в своем кабинете и задумчиво качал головой. Вошедший слуга подал ему письмо и доложил:

– Господин пришли. Ваше сиятельство повидать желают, и вот письмо.

Пален посмотрел на конверт.

– От Кутайсова! Ну, ну, что ему надо! – Он вскрыл конверт и стал читать письмо, и по мере чтения его лицо прояснялось. Потом он добродушно засмеялся, позвонил и велел слуге ввести к нему господина. – А! Живой упокойник! – сказал он, увидав входившего Брыкова. – Прошу покорно! – И Пален указал ему на кресло.

Брыков низко поклонился и сел.

– Ай, ай, ай! – сказал ему граф. – Ну, и зачем вы нам столько хлопот сделали? Зачем это по чужой подорожной ехали? А?

– Ваше сиятельство, – ответил Семен Павлович, – кто же поверил бы, что я этот самый мертвец и есть!

– Ха – ха – ха! Действительно, удивляться надо. По бумаге мертвый, и вдруг живой!.. Ха – ха – ха!

Брыков просительно взглянул на графа и произнес:

– Я пришел умолять ваше сиятельство облегчить мне пребывание тут. Ко мне и то квартальный два раза в день ходит!

– Два раза? Это хорошо! Это – исправная служба! Да! – И граф улыбнулся, но, увидев смущение Брыкова, поднял руку и сказал: – Мне пишет Иван Павлович о вас, и я буду помогать вам. Я скажу, чтобы вас не трогали, а вы, когда вас спросят, пожалуйста, правду скажите!

– И со мной ничего не будет?

– Ничего! Я скажу!

Брыков поблагодарил и радостный направился домой. Его дорога лежала мимо Адмиралтейства. Он увидел гауптвахту, вспомнил о Башилове и решил зайти к нему. Подойдя к гауптвахте, он вызвал дежурного офицера и попросил позволения увидеться с арестованным. Офицер, видимо, был навеселе.

– Башилова! Капитана сорвиголову? А, сделайте милость! Пожалуйте! Мы только что пуншик вместе пили! Ха – ха – ха!

Он, пошатываясь, пошел впереди Брыкова и провел его в арестантское помещение. Это была огромная комната с четырьмя жесткими диванами, двумя столами и несколькими стульями. На диванах врастяжку лежали арестованные офицеры, у стола несколько человек сидели со стаканами и трубками, смеясь и болтая.