Живой мертвец

– Еремей теперь над вами главой будет. Он вам покажет! Злой то исть, как пес…

Дмитрий Брыков торжествовал. В подмосковное имение он явился в сопровождении исправника и, собрав сход, нагнал на всех такого страха, что мужики с воем повалились ему в ноги. Однако он не терял времени и изо всех сил торопился выбраться из Москвы, где чувствовал себя далеко не спокойно.

Со стариком Федуловым он сговорился скоро.

– Теперь я еду, а вы, значит, ко мне так через месяц, – сказал он старику, – я там уже и домик вам, и все хозяйство изготовлю. Прямо на готовое.

Жадный старик широко улыбался и кивал головой.

– Только домик продам и сейчас же! Наши сборы какие! Раз, два – и готово. Только домик продам.

– И отлично! Чем скорее, тем лучше. А я так завтра и в дорогу.

– С Богом!

На другой день Дмитрий Брыков пришел проститься. Маша не хотела спуститься к нему из своей светелки, но старик поднялся к ней и, грозно хмуря брови, сказал:

– Ты у меня не дури! Я этих шуток, знаешь, не люблю! За косы вниз потащу. Ну, иди! Живо!

Бледная, с глазами, припухшими и красными от слез, Маша сошла вниз и покорно сказала отцу, не взглянув даже в сторону ненавистного Дмитрия:

– Вы меня звали, батюшка?

– Звал! – сухо ответил старик. – Вот наш благодетель, Дмитрий Власьевич, уезжает, так проститься хотел!

Маша не двинулась с места, не подняла головы, зато у Дмитрия горячей страстью вспыхнул взор, и он, быстро приблизившись к Маше, взял ее руку, после чего глухо сказал:

– Марья Сергеевна, я не хочу быть для вас пугалом, потому что люблю вас! И, Бог даст, вы оцените мою любовь!

– Никогда! – пылко ответила Маша.

Дмитрий вздрогнул, и его глаза полыхнули недобрым огнем.

– Не давайте зарока! – сказал он. – Я всегда добивался своего. Смотрите, брат шел против меня и умирает.

Маша подняла голову и с презрением взглянула на Дмитрия.

– От вашей подлости! – сказала она резко и вышла из горницы.

Старик испуганно посмотрел на своего гостя, но тот только пожал плечами и произнес:

– Объездится!

– Хи – хи – хи! – засмеялся старик. – Вестимо, не в девках же ей сидеть. А за грубости уж простите. Совсем не в себе она теперь.

Дмитрий беспечно махнул рукой, но, возвращаясь домой, в бессильной ярости кусал себе губы.

«Поганая девчонка! Другая радовалась бы, а эта… Ну да подождем! Обломается, и тогда… – И он злобно улыбнулся. – Я покажу ей себя!..»

– Совсем уезжаем! – сказал он Еремею, вернувшись домой. – Поезжай в имение и вышли из него шесть подвод для имущества, а я здесь укладкой займусь!..

В тот же вечер Еремей уехал, а шустрый Павел выскользнул и осторожно прибежал к Ермолину, где тогда лежал больной Семен Павлович, вызвал старого Сидора и сказал ему:

– Еремея сейчас в усадьбу ирод наш послал. Переезжать туда навовсе собирается.

Старик тряхнул головой.

– Пусть! Не надолго уедет. Лишь бы барину нашему Бог здоровьице дал!

– Подай ему Господи! – повторил за ним и Павлушка.

– Ну, а еще что?

– Да сейчас только и есть. Как поедем, я прибегу сказать!

– Прибеги, Павлуша, прибеги! Да еще вот что: староста‑то там у нас грамотный. Так ты к нему ходи да нам отписки давай: как и что. Понял?

– Чего не понять? Прощения просим, Сидор Карпович!

Семен Павлович медленно выздоравливал, а Дмитрий Власьевич спешно собирался в дорогу. Его слуги складывали вещи, увязывали узлы, упаковывали мебель, а сам он ходил по комнатам и улыбался, думая о своей беспечной жизни. Вот он женится на Маше и тогда что ему? Черт не брат!.. Богат, обеспечен, женат на любимой девушке. Ха – ха – ха! И никакого не сделано преступления. Он даже рад, что отравление не удалось. Ведь теперь его брата нет в живых по указу самого императора!

– Кх, кх! – послышалось позади него, и он быстро обернулся.

– Честь имею! – сказал сладким голосом Воронов, который стоял в дверях и, потирая потные красные руки, неуклюже кланялся своим чурбанообразным туловищем.

– А! Дмитрий Авдеевич! – небрежно сказал Брыков. – Чего тебе?

Воронов сделал два крадущихся шага к нему и, обнажив улыбкой черные корешки вместо зубов, сказал:

– Кх, кх! Прослышал я, что в отъезд собираетесь?

– Да! Что мне тут делать?

– Кх, кх! – Воронов усиленно стал тереть руки, словно мыл их мылом. – А как же насчет меня, насчет, то есть, расплаты со мною?.. А?..

Дмитрий нахмурился. Никогда он не был охотником платить, а теперь, когда стал богат, еще менее.

– Какая расплата? – мрачно сказал он. – Я, кажется, с тобой в расчете.

– Шутить изволите! – пробормотал Воронов. – Ведь мы уговорились тогда еще, при Сергее Ипполитовиче, с вами!

– Не помню! – тряхнул головой Дмитрий. – Да и кроме всего – ведь ты с меня полтысячи рублей получил?

Воронов весь съежился и его лицо перестало улыбаться.

– Так рассуждать изволите? Да ведь эти пятьсот рублей я для ускорения дела вашего роздал и своих еще не видел; ведь я вам из‑за процента работал, а не ради спасения! У меня жена есть!

– Да мне‑то что? – грубо сказал Дмитрий. – Я дал пятьсот и все тут! Не имение же мне тебе подарить!

– Ах, вы так? Кх, кх… – бледнея и теряясь, сказал Воронов. – Ну – с, так я…

– Ты еще грозить мне? – Дмитрий вспыхнул и поднял руку. – Вон, приказная душа, а не то…

Но угрозу повторять не было нужды. Воронов съежился и зайцем стрельнул в двери.

Дмитрий перевел дух и усмехнулся:

– Дурак тоже! Думал, с кого сорвать!

В это мгновение в открытое окно просунулась голова Воронова.

– Вы меня вспомните! – произнес он и тотчас же исчез. Дмитрий погрозил на окно кулаком и успокоился.

Через три дня он уже был в деревне, в том Брыкове, где провел со своим братом и детство, и юность. Он тотчас поставил Еремея у себя дворецким, назначил другого старосту и определил наказания за всякий, даже маленький проступок.

– На глазах жить будете! Спуска не дам! – погрозил он оробевшим мужикам.

Недалеко от его усадьбы стоял охотничий домик, и он, предназначив его для Федулова с дочерью, торопливо стал прибирать его к их приезду.

Недели три провел он в томительном ожидании. Наконец на дороге показался возок, и Дмитрий встретил Федуловых.

Маша даже не взглянула на него и походила на приговоренную к смерти, Дмитрий насильно поцеловал ее руку, злобно думая, что она» обойдется». Федулов поцеловался с ним, выйдя из возка, и сказал вместо приветствия вполголоса:

– Слышь, Семен‑то выздоровел и в Питер укатил, к царю прямо.

Дмитрий вздрогнул и побледнел.

– Помирись с Вороновым, – сказал Федулов, – он все дело обмозгует. Беда ведь, коли Семену успех будет!..

XV

Капитан семеновского полка

Еще черти, как говорится, на кулачках не дрались, как угрюмый хохол, денщик Ивашка, стал будить своего барина, капитана Семеновского полка Башилова. Молодой человек не хотел подниматься и мычал, брыкаясь ногами, но флегматичный Ивашка методически встряхивал его за плечо и повторял:

– Ваше благородие, подыматься пора! Ученье скоро.

– У, черт тебе дядька! – выругался Башилов и наконец раскрыл глаза, но тут же мысль о строгой дисциплине мелькнула в его голове, и он, быстро сев на узкой постели, тревожно спросил: – Что? Не проспал я?

– А як же! – ответил Ивашка. – Я же будил – будил, толкал – толкал!

– Который час?

– Увсе четыре!

Башилов вскочил как ужаленный.

– Ах ты скверная образина! – закричал он хриплым голосом. – Хохол неумытый! Как же я поспею теперь? Одеваться! Живо!

Ивашка степенно подал умыться своему барину и стал помогать одеться; это была целая процедура, особенно с уборкою головы, хотя у всякого офицера был парик. Наконец Башилов оделся и взял треугольную шляпу. В высоких ботфортах, в туго натянутом мундире с воротником под самые уши, со шпагою, в крагах, с косою и буклями, он имел вид бравого, настоящего павловского солдата, крепкого, рослого, здорового.

– Хоть съешьте чего, – сказал Ивашка, – что же так, голодному‑то!

Башилов только сердито посмотрел на него и крикнул:

– Из‑за тебя, скотины, еще опоздаю, а ты: «Съешьте»!

– Не беспокойся, ваше благородие, – широко улыбнулся Ивашка, – теперь еще только половина четвертого. Я так, для страха сказал!

– Как? Наврал? Ах, ты!.. Да я тебя!.. – вспыхнул Башилов, но, тотчас успокоившись, спросил: – А что поесть‑то?

– Курица есть и сбитень. Я разогрел его!

– Тащи! – И Башилов присел к столу и жадно начал есть принесенное Ивашкой.

В окно смотрел хмурый осенний рассвет, и убогая комнатка капитана гвардии казалась еще несчастнее. Он снимал у огородника избу в одну горницу с печкой за перегородкой, где жил его денщик. Бревенчатые стены не были ничем украшены: только в углу висели старый халат да офицерский шарф; мебель этой горницы составляли: два жестких дивана, четыре стула, стол и узкая походная кровать, да в углу стояла целая куча чубукоь от трубок.

Башилов поел, резко сорвался с места и схватил шляпу; денщик развернул перед ним серую шинель.

– А что на обед будет? – спросил он.

– Каждый день, дурак, с пустяками лезешь! Что, что? Делай что хочешь!

– А гроши?

– А гроши? – передразнил его Башилов. – Что, я делаю их, что ли? Займи где‑нибудь! – сказал он быстро и скользнул в двери.

– Смордовать где качку, – пробормотал Ивашка, задумчиво почесав в затылке, – а хлеба в лавке не дадут.

Тем временем Башилов уже храбро шагал по лужам и грязи под мелким осенним дождем, торопливо направляясь к казармам.

Сегодня был назначен у них плац – парад и, того гляди, мог приехать и сам император. При этой мысли Башилов ускорил свой шаг.

Он жил на Конной площади, и до Семеновского полка ему надо было пройти немалый конец по Обводной канаве; но он сокращал свой путь, перелезая по дороге плетни и идя прямиком по огородам и пустырям.

– Эй, Башилов! – окликнул его веселый голос недалеко от казарм, и с ним сравнялся маленький толстый поручик.

– Башуцкий! Здравствуй! – ответил Башилов. – Что вчера делал?

– Что? Продулся! Ха – ха – ха! Сегодня отыгрываться буду! Греков звал! У него чуть не ассамблея готовится. Прелестниц назвал! Пойдешь?

– Ни гроша нет! – уныло вздохнул Башилов.

– Глупости! Он же даст и на почин!

– Э, други! – крикнул сзади молодой голос, их догнал штабс – капитан Вишняков. – Говорят, государь приедет?

Офицеры кивнули ему в ответ и вошли в казармы, где каждый направился в свою роту.

В низкой огромной комнате толпились солдаты Башилова. Он поздоровался с ними и приказал выводить их на двор. Там уже выстраивались ряды. Шеф полка метался, хрипло крича, офицеры суетились, и только Башилов спокойно выравнивал свои ряды.

– Музыка, вперед! – закричал командир второго батальона. – Шагом марш!

Солдаты, брякнув ружьями, потянулись со двора на огромный плац. Впереди ехал шеф полка, тучный полковник, рядом с ним командир второго батальона и позади них два адъютанта и горнист. Офицеры и солдаты без шинелей; дождь монотонно поливал их и портил мундиры и настроение.

На площади уже выстраивались ряды измайловцев. Семеновцы установились тоже, и наступило томительное ожидание. На краю площади стал собираться народ, неизвестно откуда появились собаки.

– Едут! – вдруг пронеслось по рядам.

– Стройсь! Оправсь! – раздалось тут и там.

Произошло движение, и потом все застыло и замерло. «Хлюп, хлюп, хлюп» – раздалось шлепанье конских копыт по грязи, и в сопровождении четырех лиц показался император на своем неизменном Помпоне, огромной английской лошади. Он был в темно – зеленом мундире, с одной звездой на груди, в белых лосинах и крагах, с хлыстом под мышкою.

– Здорово, молодцы! – весело произнес он и при дружном крике солдат медленно поехал по их рядам.

И солдаты, и офицеры читали в душе молитвы, боясь какого‑либо неосторожного упущения, ничтожного по существу, но в глазах взыскательного Павла могущего обратиться в преступление. На этот раз государь был в благодушном настроении.

– Вот, сударь мой, – говорил он ехавшему за ним полковнику Грузинову, – настоящие солдаты, гатчинская выправка! – и улыбался.

Проехав все ряды, он остановился у края площади и был окружен толпою зевак и собаками. Он опустил руку в задний карман мундира, вынул булку и стал крошить ее собакам.

– Ну, ты, ты! Жадная, – кричал он изредка и отгонял хлыстом слишком дерзкую собаку.

А роты тем временем выстраивались, готовясь к маршу. Наконец император скормил всю булку и махнул собакам. Те тотчас отбежали прочь.

– Ну, теперь прошу отодвинуться, – сказал государь толпе зевак и шепнул Грузинову: – Начинать!

Тот поскакал к семеновцам.

– Стройтесь! – пронеслось по рядам.

Барабаны ударили, и под их сухую трескучую дробь двинулись ряды солдат: мерно, стройно, словно по линейке. Раз! – я как одна вытягивались ноги по всей линии. Барабан замирал. Два! – и с ударом барабанов раздавалось дружное шлепанье сотен подошв по жидкой грязи. А дождь сеял и сеял.

Император не замечал его, весь отдавшись созерцанию красивой картины ротного строя, и на своем массивном Помпоне казался конной статуей. Раз, два! Раз, два! – мерно, ряд за рядом проходили мимо него ряды солдат, и он тихо кивал им головой, а потом вдруг встрепенулся, звонко крикнул: «Благодарю!» – и поскакал с плаца.

Лица всех – и солдат, и офицеров – вдруг оживились. Словно над ними прошла грозовая туча без грома и молнии.

– Вольно! – закричали по рядам. – По домам!

Солдаты положили на плечо ружья, офицеры вытерли сырые клинки и вложили в ножны. «Ах, вы, сени мои, сени!» – раздалась звонкая песня, и солдаты весело пошли в свои казармы. Офицеры собрались группой и шли, оживленно переговариваясь между собой.

– Башилов, приходи ко мне сегодня, – сказал Греков, высокий смуглый офицер с тонкой талией, – у меня сегодня и прелестницы… Нинетта, Виола…

– Я, брат, продулся вчера, – угрюмо ответил Башилов.

– Отыграешься!

Башилов только вздохнул. Он и хотел бы поиграть, да не на что было, а потому он уныло сказал:

– Нет, уж какая игра без алтына!

– Приходи, я дам тебе пять золотых!

Башилов улыбнулся. Мысль отыграться на эти деньги мелькнула у него в голове, но он тотчас отогнал ее прочь.

– Нет спасибо, – ответил он решительно, – если достану денег, приду, а то – нет!

XVI

Брыков в Петербурге

Мрачный и недовольный возвращался Башилов в свою квартиру. Черт возьми этот Петербург! Царское отличие принесло ему только неудовольствия. Оставил бы он его капитаном в Москве, и жил бы он припеваючи. Товарищи – не форсуны, богачи не меньше питерских, да душа нараспашку. Вот хотя бы Греков: парень славный, деньги дает, а возьми – и он тотчас все обращение переменит, в Москве же – Ермолин, Брыков, Прыгунов… Опять и дисциплина. Здесь так и смотри в оба: чуть что – и на гауптвахту, а попадись царю – и того хуже. Положим, будь деньги… И при этой мысли Башилов стал еще мрачнее.

Он вошел на огромный двор своего дома и с удивлением и шостановился. На дворе стояла дорожная коляска без лошадей с поднятым дышлом.

«Что сие значит?» – подумал капитан и быстро вошел к себе.

В сенях встретил денщик и доложил ему:

– Ваше благородие, до вас его благородие приехали.

– Какое его благородие? Что болтаешь?

– Никак нет – с! Из Москвы!

Башилов, уже не слушая его, вошел в горницу и в недоумении остановился. Какой‑то мужчина встал с дивана при его приближении; какой‑то старик, открыв дорожный погребок, выкладывал и него всякую снедь.

– С кем имею удовольствие?.. – начал Башилов.

– Не узнаешь? – произнес приезжий, и по голосу Башилов тотчас узнал своего гостя.

– Брыков! – воскликнул он, и они начали обниматься. – Садись! – через мгновение произнес Башилов, торопливо сбрасывая парик, краги и прочую амуницию. – Вот обрадовал!.. Ну, длвай угостимся! Ивашка, тащи!

– А чего тащить‑то? – отозвался денщик.

– Не хлопочи, батюшка, – кланяясь сказал Сидор, – у нас с дороги на всех хватит. Кушайте на здоровьице!

Башилов покачал головой.

– Продулся я вдребезги! – сказал он. – Но как ты изменился! Я не узнал тебя!

– Немудрено, – ответил Брыков и коротко рассказал свою историю.

Башилов бросил есть и вскочил со стула.

– Ах он негодяй! Ах подлая душа! – восклицал он во время рассказа. – И ты не отвел души, не побил его? Да я бы… да он бы… – И Башилов замахал кулаками.

– Этим не вернуть своего, – сказал Брыков. – Сюда я хлопотать приехал. Позволишь у тебя жить?

– Да сделай милость! За удовольствие! Здесь, брат, такая казенщина! Брр! Я вот тебя сегодня познакомлю. В гости пойдем.

– Куда?

– К товарищу! Деньги у тебя есть?

– Деньги? Рублей семьсот есть.

– Семьсот! – радостно воскликнул Башилов. – Дай двести, голубчик!

– С удовольствием!

Башилов сразу просветлел и оживленно, самоуверенно заговорил:

– Ты отдохни немного, а потом пойдем гулять. Я тебе Петербург покажу. В аглицкий трактир зайдем, потом пойдем к Грекову. Славные ребята есть у нас, только все же не Москва! Куда им! А дело твое поведем. Не унывай! Подстроим так, что государь сам о тебе спросит! Ивашка, трубку!

Когда денщик подал ее, Башилов напустил полную горницу дыма, пил вино, привезенное Брыковым, и говорил без умолку, пока вдруг не откинулся к спинке стула и не захрапел. В горницу тотчас вошел Ивашка, приподнял своего барина и ловко свалил его на узкую кровать. Брыков последовал его примеру, и скоро в горнице раздался дружный храп.

Было часа три, когда Брыков проснулся от толчков в плечо.

– Вставай! – весело говорил ему Башилов. – Идем Питер смотреть, а там и к Грекову!

Семен Павлович встал и начал одеваться.

– Ну, ты клок этот уничтожь! – сказал ему Башилов, оглядев его статский костюм. – У нас он строго воспрещен!

Брыков торопливо зачесал спущенный на лоб клок волос.

– Теперь ладно! Идем! Бери деньги, – сказал Башилов и прибавил: – И забавный же ты в этой одежде! Словно приказный какой!

Они вышли. Прямо из ворот открывалась Конная площадь и на ней самую середину занимал высокий эшафот.

– Часто? – спросил Брыков, кивая на это мрачное сооружение.

– Каждый день! – ответил Башилов. – Смертных казней нет, а так, торговые: одного плетью, другого кнутом, клеймят, прав лишают… Теперь и дворян, братец! Недавно здесь из‑за одного дворянина разговор поднялся, а император решил: так как за свой поступок дворянин своего звания лишен, то и подвержен телесному наказанию наравне с прочими. Вот как у нас!

– А красоты в городе нет!

– Дура голова! Мы еще до города не дошли! Вот подожди, увидишь Невскую перспективу, Гостиный двор, дворец!..

Они через огород вышли за нынешний Загородный проспект и шли, осторожно ступая по узким тропинкам, протоптанным в грязи. Справа и слева виднелись деревянные дома, окруженные то огородами, то садами. По дороге стали попадаться прохожие и извозчики, изредка проезжал собственный экипаж, и Башилов тотчас говорил, кто проехал.

– Откуда ты узнал всех?

– Эх, – ответил Башилов, – московская, братец мой, привычка. Всех знаю! Ну, вот и Невский.

Они вышли на Невскую перспективу, и Башилов показал приятелю Аничков мост, в то время деревянный, окрашенный в зеленую краску. Справа и слева стояли дома, перемежаясь с садами. Широкая улица, с двух сторон осененная густыми деревьями, шум движения по ней прохожих и экипажей, крики торговцев, длинное здание Гостиного двора и в конце высокий шпиль Адмиралтейства очень понравились Брыкову.

– Барин, пожалте! Подвезу! – предложил лихо подкативший извозчик.

– Садись! – сказал Брыков.

– Мы не имеем права! – махнул рукой Башилов. – Пойдем лучше! – И они пошли по улице, причем Башилов то и дело раскланивался со знакомыми.

Вдруг на улице произошло волнение.

– Смотри, смотри! – сказал Брьпсов.

Посреди улицы остановилась карета, из нее вышла богато одетая дама и стала в грязь ногами.

– Тсс! – прошипел Башилов. – Нa колени! – и сам вытянулся так, словно хотел дотянуться до неба.

Семен Павлович оглянулся и торопливо опустился на колени. Посреди улицы на своем Помпоне колыхающейся рысью ехал император. Брыков смотрел ему вслед, пока он не скрылся, и поднялся с колен

– Это он к Лопухиной поехал, оттуда на постройку дворца, а потом домой и опять к ней чай пить! – пояснил Башилов.

Движение возобновилось снова.

Друзья прошли на Неву, где по набережной катились нарядные экипажи запряженные богатыми конями, и Башилов с гордостью называл Семену Павловичу всех знатных владельцев.

– Это – Зубов, – сказал он, указывая на красивого всадника, – он думал, что его император ушлет Бог весть куда, а государь приблизил его и, слышь, Кутайсов за него дочь выдает. Вон она с матерью идет!

– А вот братья Орловы, а вон Ростопчин едет. Государь его так и осыпает всякими милостями! Ну, а теперь вот сенат, площадь, вот памятник, это покойная императрица Петру поставила, а вот и аглицкий трактир. Зайдем!

Они вошли в низкие комнаты нижнего этажа и сразу очутились в тусклой атмосфере табачного дыма. У прилавка суетился человек в белом колпаке, за отдельными столиками сидели группы мужчин, прислуживающие проворно ныряли в толпе и среди общего шума из ее бедной комнаты раздавался сухой стук биллиардных шаров.

– Пройдем туда, – сказал Башилов.

На узких диванах вдоль стен сидели мужчины с длинными чубуками в руках и оценивали удары игроков, игравших на двух биллиардах.

– А, Башилов! – закричал один из сидевших, и этот возглас подхватил другой, третий.

Капитан начал оживленно здороваться то с одним, то с другим, а потом бойко закричал:

– Гарсон! Два пунша и две трубки! Брыков, садись!

Семен Павлович подошел и скоро познакомился со всеми.

Это были офицеры: кто Семеновского, кто Измайловского, кто Гатчинского полка пешие, конные и артиллеристы.

– Вы где вечером?

– У Грекова! У него карты!

– Башилов, держи мазу за Ефремова, а я за Сивкова!

– Врешь! Сивков играет куда лучше! Хочешь, я за Сивкова?

– Валяй!

Брыксов смотрел и дивился на беспечную жизнь этих офицеров. Что же говорят про суровую дисциплину? Да в Москве и похожего на это нет. Правда, в квартире кутят, так ведь это у себя дома.

– Выиграл! – закричал Башилов. – Давай два золотых! Спасибо, Сивков! Ну, Брыков, плати и идем!

Он кивнул всем и быстро прошел в соседнюю комнату. Семен Павлович расплатился и пошел следом за ним.

XVII

Кутеж и похмелье

– Славные ребята, – говорил по дороге Башилов, – только прижимистый народ. Ах, да вот увидишь!

– А далеко это? – спросил Семен Павлович, чувствуя уже некоторую усталость.

– Близко! Почти рукой подать! Сейчас по Фонтанной и к Обуховскому мосту.

– Берегись! – раздалось вдруг над их ухом, и Брыков едва успел посторониться, как мимо них промчалась линейка, в ней сидел какой‑то военный.

– Ишь, каналья! – проворчал Башилов.

– Кто это?

– Чулков! – ответил Башилов. – Вроде как полицеймейстер. Все знает!.. Недавно один офицер у нас подпил, да и начал хвастать, что государь его адъютантом сделает. И что же? На другой день в приказе: за хвастовство на две недели на гауптвахту! Вот и про тебя вскоре узнает!

– Я ведь не по своему виду. Я – как дворовый Ермолина!

– Фью! – свистнул Башилов. – Смотри, не влетел бы! Тогда и я с тобой!..

– Да ведь по моему виду совсем нельзя. Суди сам: выбывший из полка за смертью! Никто не поверит, что это и есть я!

– Да! Но всячески плохо. Надо начинать хлопотать скорее. Ну, вот и пришли!..

Башилов вошел на крыльцо каменного двухэтажного дома, поднялся по лестнице и позвонил.

В трех комнатах среди дыма от трубок толпился народ.

– А, Башилов! – воскликнул стройный, высокий офицер.

– Я! И привел к тебе своего друга из Москвы. Бывший поручик Нижегородского драгунского полка Семен Павлович Брыков.

– Очень приятно! Господа, еще партнер! Знакомьтесь!

Брыков почувствовал себя своим в холостяцкой компании и скоро успел перезнакомиться со всеми. В одной комнате компания гостей пила и ела, в другой за тремя ломберными столами шла игра, в третьей Брыков увидел трех женщин, декольтированных, с огромными, как башни, прическами. Они жеманились и звонко смеялись, поминутно чокаясь с офицерами бокалами.

– Наши красавицы! – сказал хозяин Брыкову. – Это – Нинетта, это – Виола, а это – просто Маша!

– По – нашему, по – московскому, – сказал Брыков, запросто здороваясь с женщинами, – Анюта, Феня да Маша!

– Фи! Феня! – ответила, вспыхнув, хорошенькая брюнетка.

– Что же, Феня, может быть, во сто крат красивее Клеопатры!

– Вы военный?

– Был!

– Отчего же перестали? Не нравится?