Тренер Култи

Он срет, срет, срет, срет, срет.

Да.

Все отлично. Все замечательно.

Было – пока Дженни вдруг не ткнула меня локтем под ребра. Округлив глаза, она едва заметно склонила голову в сторону Култи. Типичный дружеский жест: «Смотри, вон парень, от которого ты без ума. Видишь?»

Вот зараза. Тоже округлив глаза, я одними губами прошептала:

– Заткнись.

Разумеется, как и любая хорошая подруга, Дженни не стала прислушиваться. Так и продолжила тыкать меня локтем, безумно пуча глаза и припадочно дергая головой в безуспешной попытке не привлекать к себе внимание. Я ограничивалась короткими взглядами в его сторону – только увидела, что он стоит в пятнадцати метрах, и потом еще разок быстренько на него взглянула.

Он срет. Надо почаще себе напоминать, что он срет. Отлично.

Повисшая над полем тишина явственно отражала коллективную мысль, которую никто не отважился бы высказать вслух.

Но глупая Дженни подтолкнула меня ногой, пока мы наносили солнцезащитный крем, поймала мой взгляд и ухмыльнулась. Я проигнорировала ее – знала, что она смешит меня нарочно. Интуиция подсказывала, что она еще долго будет мне это припоминать. Очень долго. Мне было семнадцать, когда я перестала сходить по нему с ума. Тогда я наконец приняла жестокую правду: во-первых, я никогда против него не сыграю – тут без вариантов. А во-вторых… на кой ему сдалась аргентинско-мексиканская американка с пацанскими замашками, да еще и на тринадцать лет младше? Мне не светили ни свадьба, ни выводок маленьких футболистов.

Вот так и закончились мои воображаемые отношения с мужчиной, который даже не знал о моем существовании: трагедией и кошмаром.

Единственная любовь моей жизни женилась на другой, разбив мое бедное девичье сердце: Райнер Култи не знал, что должен по уши в меня влюбиться.

Но любая безответная любовь рано или поздно проходит; прошла и моя. Жизнь продолжалась. А вскоре после этого с Эриком случилось то, что случилось, и плакаты на стенах превратились в напоминание о предательстве по отношению к брату – человеку, который всегда брал меня с собой, когда шел играть в футбол с друзьями.

– Давай-давай, продолжай в том же духе, засранка, – прошептала я Дженни, пока та натирала кремом мне спину в местах, до которых я не могла дотянуться.

Фыркнув, она толкнула меня бедром, и мы пошли в зону для растяжки. Там уже собралась небольшая группка девчонок, но переговаривались они тише обычного. Еще бы: неподалеку Култи беседовал с Гарднером и Грейс, капитаном нашей команды, отличной защитницей, которая играла профессионально еще в средней школе. Мы пришли в «Пайпере» одновременно и вместе отыграли уже четыре сезона.

– А он выше, чем я думала, – пробормотала мне на ухо Джен.

Краем глаза я покосилась на тренеров с Грейс, стараясь не пялиться слишком уж очевидно. Оказалось, нас разделяло всего несколько метров – меньше, чем я ожидала. Но Дженни была права: для нападающего Култи обладал впечатляющим ростом. Этих игроков также называли форвардами, но лучше всего позицию описывала моя сестра: они «торчали у ворот противника и пытались забить». Как правило, лучшие нападающие были относительно низкими, уж точно не метр восемьдесят семь или метр девяносто. А учитывая, как отлично Култи управлялся с мячом, он был просто…

«Хватит, Сэл. Прекрати».

Точно.

Он срет.

Я могла смотреть на него без фанатизма, могла оценить его спокойно и беспристрастно. А раз могла – значит, надо попытаться. За последние пару лет, покинув мировую арену, он набрал мышечную массу. Как и большинство игроков, он всегда был мускулистым, но худым и поджарым из-за бесконечного бега. А сейчас слегка подкачался, чуточку набрал вес, судя по мощным рукам и шее…

Он срет. Пердит. Ссыт в писсуар. Точно.

Фух.

В общем, он нарастил мускулы. Из-под рукава футболки выглядывал край татуировки, а кожа у него все такая же безупречная – кремовая, с идеальным легким загаром.

Каштановые волосы тоже остались такими же безукоризненными, как и раньше, за исключением легкой седины на висках. Собственно, заметно, что он слегка постарел и уже не так часто занимается спортом, как раньше. Да и с виду начал походить скорее на завсегдатая тренажерного зала, чем на пловца, и в этом не было ничего плохого.

Но когда я вгляделась ему в лицо, что-то мне показалось… странным. Култи всегда был красив, но красотой собственной, самобытной. У него не было высоких скул и тонких черт, которые обычно любили рекламодатели. Грубое лицо, в изгибе губ и ярком блеске глаз проглядывала хитроумная самоуверенность. Выдающийся спортсмен, который смог построить карьеру без идеальной внешности. Его уверенность в себе ослепляла. Сейчас он был чисто выбрит, и щетина не скрывала острых скул и челюсти, придающих лицу мужественный вид. В уголках орехово-зеленых глаз залегли морщинки, которых не было раньше.

Я и забыла, что в этом году ему исполнится сорок.

И вроде все нормально, но все равно что-то не складывается. Я не заметила разительных изменений в его внешности, нутром чуяла в нем какую-то перемену, но пока я старалась не привлекать к себе внимание – разглядеть ее не могла. Да что же такое…

– Девчат, можете передать ленту? – спросила девушка неподалеку, оторвав меня от попыток сложить головоломку воедино.

Осознав, что стою ближе всех к мини-лентам, которыми мы пользовались для растяжки, я передала сокоманднице одну из них.

– Общий сбор! – раздался голос Гарднера, зовущего нас, как пастух овечек.

Что, подозреваю, мало кого устраивало, ну да ладно. Словно зомби, мы молча и неуверенно потянулись к нему. Как букашки, летящие на свет собственной смерти, только вместо лампочки был мужчина. Гарднер с Култи стояли вместе с фитнес-тренером и еще парой сотрудников, здоровающихся и пожимающих друг другу руки.

Я с трудом подавила порыв сглотнуть, потому что какая-нибудь идиотка это бы точно заметила. Я не хотела давать Дженни очередной повод стебать меня за прошлую одержимость.

– Дамы, рад представить вам нашего нового помощника тренера, Райнера Култи. Пока мы не начали, давайте-ка быстренько познакомимся. Пойдем по кругу: вам нужно будет представиться и сказать, в какой позиции вы играете. – Приподняв бровь, Гарднер обвел нас взглядом, будто ждал комментариев и возражений. Но все промолчали, хотя я с самого детства терпеть не могла эту глупую круговую систему.

Одна из девушек, стоящих к Гарднеру ближе всего, без промедлений взяла инициативу на себя.

Пока все по очереди представлялись, я наблюдала за реакцией Култи. Он моргал и кивал каждый раз, когда кто-то заканчивал говорить, и вскоре половина команды уже отстрелялась, а я сообразила, что очередь дошла до меня, только когда услышала голос Дженни:

– Я Дженни Милтон. – Она улыбнулась своей коронной улыбкой, на которую я всегда улыбалась в ответ, в каком бы ни была настроении. – Вратарь. Приятно познакомиться.

Я не пропустила едва заметную тень улыбки, мелькнувшую на его губах. Неудивительно: только совсем уж отбитый брюзга не оценил бы Дженни. Она из тех людей, что просыпаются в приподнятом настроении и засыпают с улыбкой на лице. Но если ее разозлить – жди убийства.

Затем настала моя очередь, и когда светлые глаза выжидающе остановились на мне, я сразу подумала: «Он срет». Много срет. Так, что не смывается.

Как настоящая профи, я умудрилась не пискнуть и не начать заикаться. Он не сводил с меня каре-зеленых глаз – зеркал человеческой души, как их иногда называли.

– Привет, я Сэл Касильяс. Нападающая. – Крайняя нападающая, точнее, но к чему такие детали…

– Сэл была на пресс-конференции, – прокомментировала Шина, наша пиарщица.

Внутренне я содрогнулась, но не пропустила едва заметный смешок, вырвавшийся у Дженни. Я проигнорировала ее. Сволочь.

А когда посмотрела на Култи, он уже про меня забыл, без промедления переключившись на следующую девушку.

Ну и ладно.

Хорошо, что я давно перестала готовиться к свадьбе.

Я искоса посмотрела на Дженни.

– Молчи.

Дождавшись, пока моя соседка договорит, она ответила:

– Я ничего не сказала.

– Но подумала.

– Да я все время об этом думаю, – призналась она шепотом, больше похожим на смех.

У меня дернулся глаз. Я тоже.

Только я поужинала и прилегла на кровать, как телефон зазвонил. Ноги болели: мало мне утренней пробежки и сдачи нормативов, после обеда я пошла помогать Марку с его работой по обустройству территории, где провозилась большую часть дня. Учитывая, что время шло к восьми вечера, а друзей у меня было мало и звонили они редко, я догадывалась, кто это был. И действительно, на экране высветился иногородний номер.

– Привет, пап, – ответила я, зажимая мобильник плечом.

Тот вокруг да около не ходил.

– Ну, как все прошло? – сразу выпалил он.

Как все прошло?

Разве могла я сказать отцу, ярому поклоннику Култи, пусть тот это и отрицал, что день – одно сплошное разочарование?

Разочарование, в котором я сама виновата. С чего я взяла, что Райнер Култи придет и поразит нас безумными трюками и советами, о которых мы не догадывались, тем более в день нормативов, иначе говоря, наматывай-круги-пока-не-потянет-блевать? Может, я ожидала, что взыграет его строптивый характер, из-за которого он получал красные карточки и вылетал с поля куда чаще положенного. Не просто так во время матчей его называли Фюрером – горячий нрав был одной из причин, по которой его так сильно любили и ненавидели.

Но сегодня он не был жадным до мяча снисходительным мудаком, каким считали его соперники. Буквально не проявил ни единого качества из тех, что ему приписывали. А ведь его десять раз отстраняли за то, что он ударил головой игрока во время товарищеского матча, за который даже очки не засчитывались. Как-то раз он чуть не подрался с соперником, внаглую попытавшимся пнуть его под колено. Он был ходячим бедствием, за которым так интересно было наблюдать… по крайней мере, раньше.

В итоге он выслушал нас, пока мы представлялись, а потом просто наблюдал или беседовал с Гарднером. По-моему, даже до мяча не дотронулся. Ну как – не то чтобы я за ним следила, конечно…

Но кажется, единственное, что мы от него за сегодня услышали, – это «доброе утро». Доброе утро. И это от человека, который нарвался на неприятности, послав на три буквы противника во время прямой трансляции Кубка мира.

Капец, чего я вообще расстраиваюсь, что Култи держится в стороне, а не бросается с оскорблениями?

Что со мной не так?

Я кашлянула в трубку.

– Нормально. Он почти с нами не разговаривал. – Все так, только не «почти», а «совсем». Но с папой я этим делиться не собиралась.

– А. – По голосу было слышно, как он расстроился.

Ну вот. Какая же я сволочь.

– Да он просто к нам привыкает. – Наверное. Ведь так?

– Alomejor. – «Наверное». Точно таким же тоном папа в детстве отвечал на мои хотелки, которые не планировал выполнять. – Значит, ничего интересного?

Мне не пришлось даже вспоминать, что сегодня случилось. Ничего. Култи просто смотрел, как мы пыхтим над упражнениями, предназначенными для проверки спортивной формы. Ладно никчемными дурами нас не назвал – он даже глаза не закатывал, хотя часто ругал товарищей по команде, когда те не оправдывали его ожиданий.

– Ничего, – честно ответила я. Может, с годами он застеснялся?

Я очень в этом сомневалась, но обманываться могла сколько угодно. Или как минимум соврать отцу, чтобы тот не расстраивался так сильно. Он же был на седьмом небе, когда узнал, что нас будет тренировать Култи.

– Зато в забегах меня ни разу не опередили, – добавила я.

Папа мягко, но немного разочарованно рассмеялся.

– Умница. Каждое утро бегаешь?

– Ага, и начала чаще плавать. – Я замолчала, услышав на заднем плане приглушенный голос.

– Это Сэл, – пробормотал отец в сторону. – Хочешь с ней поговорить?.. Ага… Сэл, мама передает привет.

– Ей тоже передай.

– Моя дочка передает привет… – Я услышала, как он повернулся к маме. – Нет, моя. Твоя – младшая… Ха! Не-а!.. Сэл, ты моя или мамина?

– Соседа.

– Так и знал! – Вот теперь он искренне довольно рассмеялся.

Я улыбнулась как откровенная дура.

– И я тебя люблю, бать.

– Знаю, но я люблю тебя больше, – усмехнулся он.

– Да-да, конечно. Позвонишь завтра? А то я устала и хочу еще лед к ноге приложить.

Он тяжело вздохнул, но я знала, что он ничего не скажет. Вздох и так был достаточно красноречивым: мягким молчаливым напоминанием заботиться о себе. Мы уже сто раз это обсуждали. У нас с папой особое взаимопонимание. Если бы про лед сказал мой брат, я бы спросила, не собрался ли он помирать, а папа наверняка посоветовал бы терпеть. Ну что сказать: хорошо быть папиной дочкой. Точнее, хорошо быть мной, а не сестрой, с которой он постоянно ругался.

– Ладно, до завтра. Сладких снов, mija.

– И тебе, пап. Спокойной ночи.

Он еще раз попрощался со мной и положил трубку. А я, сидя в кровати в своей квартирке над гаражом, которую снимала последние два года, подумала о Култи: как он стоял на краю поля, будто памятник, и наблюдал, наблюдал, наблюдал.

Пора снова напомнить себе, что он какает.

Глава 4

Следующие несколько дней пролетели незаметно, насыщенные привычными будничными делами. По утрам мы с командой собирались, чтобы пройти медосмотр и снять мерки для новой формы. Потом я шла на работу, где Марк донимал меня просьбами взять у Култи автограф. По вечерам, в зависимости от того, насколько устала за день, я шла на йогу, в бассейн или в зал. А когда возвращалась домой – болтала с отцом и смотрела телевизор.

Всем интересно узнать про Райнера Култи, но мне нечего было рассказывать. Он приходил к нам, занимал первый подвернувшийся угол и просто смотрел. Ни с кем не разговаривал и не общался. Вообще ничего не делал.

Так что… приходилось разочаровывать любопытствующих.

Даже удивительно, как его, статую хренову, до сих пор птицы не облюбовали. Ему бы на Таймс-сквер, подрабатывать живым изваянием – там таких много ходило. Выкрашивались в металлические цвета и приставали к туристам, фотографируясь с ними за деньги. Все равно ему на все пофиг.

Зато никто не упоминал адскую конференцию, не поднимал проблемы Эрика с Култи и не спрашивал меня про национальную сборную. В общем, жаловаться не приходилось. Я даже сохраняла достоинство и вела себя как адекватный человек, а не заикающаяся идиотка, влюбленная в популярного мужика.

Вот и чего тут страдать?

* * *

Утро индивидуальной фотосессии началось с интервью, траекторию которого стоило бы предугадать заранее: в момент, когда журналист неправильно произнес мое имя. «Саломея!» – крикнул он и продолжил называть так, даже когда я его поправила. Ничего страшного, подумала я; давно ведь привыкла, что люди постоянно коверкают мое имя.

Саломея. Саломи́я. Самолея. Салями. Саламандра. Солома. Сало. Сол. Сэлли. Саманта.

Или дурында, но только для брата.

Или овца – для младшей сестры.

Неважно; если человек не в состоянии запомнить имя после того, как его поправляют… это знак. В данном случае – знак, что журналист окажется конченым идиотом.

Я пыталась сбежать от него. Обычно мне удавалось улизнуть, но в последнее время их стало так много, что эта возможность оказалась недостижимой. Желудок скрутило, стоило мне заметить пасущихся у поля телевизионщиков. Я могла щеголять перед людьми в одном спортивном лифчике, спокойно играть на глазах тысяч людей, но как только в поле зрения появлялась хоть одна камера…

Только не это. Нет-нет-нет.

В общем, только я их заметила – сразу попыталась обойти широкой дугой. Пусть докапываются до остальных девушек. Самая дальняя от входа компания уже перехватила Грейс, нашего капитана. Господи, спасибо тебе. Еще одни набросились на Харлоу, и я выдохнула с облегчением.

Оставалось пройти всего пять метров. Каких-то пять метров, и меня бы не тронули. Даже сердце забилось быстрее, и я уставилась прямо перед собой. Нельзя смотреть им в глаза.

Три метра. Господи, ну пожалуйста…

– Саломея!

Вот ведь!..

Обернувшись, я с превеликим облегчением обнаружила, что к журналисту не прилагалось ни камеры, ни отдельного оператора. Блогер, как пить дать. Я была готова его расцеловать.

Начал он с нормальных вопросов. Чем я занималась в межсезонье. Как продвигались тренировки. Кого я считала нашим главным соперником.

Я как раз отвечала на последний вопрос, мысленно готовясь с ним распрощаться, когда репортеры за спиной вдруг оживились. Опять же, ничего такого. Но у журналиста забегали глазки: он уже не слушал, что я говорила, а выслеживал новую жертву. А ведь обычно репортеры появлялись перед тренировками только во время плей-оффа. По крайней мере, пока в команде не завелась немецкая суперзвезда мирового масштаба.

Такое ощущение, что они чуяли его появление. И по выражению лица журналиста я быстро догадалась, на кого же он смотрит.

Тем временем его взгляд переместился обратно на меня… и снова в сторону.

Мимо прошел Култи, отмахиваясь сразу от трех репортеров, лезущих к нему с камерами и вопросами, и я проводила его взглядом, полным одновременно злости и ужаса. Ему, значит, можно себя так вести, а мне нет?

– Напомните, ваш брат ведь тоже профессионально играет? – медленно спросил блогер.

Сглотнув, я искренне понадеялась, что он клонит не к тому, о чем я подумала. Но в душе прекрасно все понимала.

– Да. Он центральный защитник. – Или, как я его называла, центральный лошпед. – Обычно играет за «Сакраменто», но сейчас ушел в европейскую команду на правах аренды. – И только поэтому до сих пор не позвонил мне поныть про Култи. Может, не знал? Да нет, наверняка знал. Просто не хотел тратить деньги, жлоб, ждал традиционного воскресного созвона, который мы устраивали два раза в месяц.

Журналист снова посмотрел на меня, томно прикрыв глаза, и я поняла: все, конец.

– Он же когда-то сломал себе ногу?

Точнее, левые берцовую и малоберцовую кости. У меня самой заболела голень, стоило об этом подумать, и я ограничилась кивком. Чем меньше буду говорить, тем меньше будет шансов сболтнуть какую-нибудь глупость.

– Десять лет назад.

– Во время игры? – спросил он, как будто не знал ответ. Говнюк.

Я что, на дуру похожа? Нет уж, не буду я выставлять себя идиоткой. Недаром в университете спортсменов учили публичным выступлениям. Я, конечно, чуть не завалила экзамен, зато усвоила главный урок: интервью нужно держать под контролем.

– Ага. Десять лет назад игрок «Тайгере» ударил его по ноге во время борьбы за свободный мяч. – У журналиста дернулся глаз. – Он восстанавливался полгода.

– Игрок получил желтую карточку, я правильно помню?

Ну вот, понеслась. С каких это пор спортивные блогеры начали выискивать скандалы на пустом месте, как мелкие подлые говнюки?

Нацепив на лицо улыбку, я смерила его красноречивым взглядом. Этот урод что, решил, что я не догадалась, к чему он клонит?

– Да, но сейчас он в полном порядке. Ничего страшного не случилось. – Ну, неправда, но пофиг. Улыбнувшись шире, я сделала шаг назад. По природе я была человеком неконфликтным и не любила хамить, но и подставляться не собиралась. Гарднер и так популярно нам разъяснил, что в интервью Култи – тема запретная, что уж говорить про его ситуацию с Эриком… – Мне пора идти. Или у вас остались вопросы о тренировках?

Журналист покосился в сторону, где скрылись Култи и его преследователи.

– Нет, мне все ясно. Спасибо за интервью.

– Обращайтесь. – Только не ко мне.

Я сделала еще шаг назад, подхватила сумку с земли и пошла в сторону поля. Еще нужно забрать форму, в которой нас должны фотографировать. На краю поля кто-то из сотрудников уже соорудил два тента: один закрытый, где можно относительно спокойно переодеться, а другой простой, без полога, – там выдавали форму.

– Сэл! Иди забери вещи! – донесся изнутри чей-то голос.

Я направилась туда, попутно оглядываясь в поисках тех, кто пережил схватку с прессой, а заодно приветствуя людей, попадавшихся на глаза. Под тентом, куда нужно попасть до фото-сессии, стояло несколько человек: две сотрудницы, выдающие форму, двое игроков и трое работников тренерского состава.

Среди которых стоял Култи.

«Он срет».

Вот и замечательно.

– Доброе утро, – поприветствовала я собравшихся, вытирая потные ладони о ткань штанов.

«Он срет, срет, срет, срет, срет. Он срет».

– Доброе утро, – нестройным хором отозвались они, даже древняя ведьма, принявшая личину нашего фитнес-тренера, которая опять стояла рядом с бывшим выдающимся немецким спортсменом.

Спортсменом, который теперь был буквально в паре шагов от меня.

Однажды, много лет назад, мне довелось побывать в Лувре. Отстояв многочасовую очередь, я пошла посмотреть «Мону Лизу» – и жутко разочаровалась. Она оказалась куда меньше, чем я ожидала, и на мой непрофессиональный взгляд, в ней не было ничего особенного. Картина как картина. Старая и знаменитая, вот и все.

Стоять рядом с человеком, который выигрывал чемпионат за чемпионатом… так непривычно и странно. Как будто мне снился сон. Очень странный сон.

Сон о мужчине, который в свои тридцать девять выглядел ну слишком уж хорошо.

– Касильяс? Твоя очередь, солнце. Иди сюда, сейчас я тебе все выдам, – с улыбкой обратилась ко мне женщина за стойкой.

Моргнув, я улыбнулась ей в ответ, смущенная тем, что она заметила, как я замечталась.

– Извините. – Обойдя тренеров, я забрала у нее сверток в пластиковой упаковке. – Подписать что-нибудь нужно?

Кивнув, она протянула планшет.

– Какой у тебя размер обуви? Не могу разобраться, тридцать девятый или тридцать восьмой.

– Тридцать восьмой, – ответила я, поставив подпись напротив своего имени.

– Секунду, сейчас выдам тебе носки. – Отвернувшись, она принялась рыться в контейнере.

– Мистер Култи, вам полагается футболка М и штаны L, все верно? – тем временем с придыханием спросила другая сотрудница, прижав руки к груди. В ее глазах сиял едва сдерживаемый восторг.

– Да, – ответил он низким, глубоким голосом. Он говорил четко, но с легким акцентом, который успел стать размытым за годы, проведенные в других странах.

По спине пробежала дрожь; я до сих пор помнила интервью, которые он давал после игр. «Так. Он какает. Пукает. Может, у него вообще геморрой. Держи себя в руках, Сэл».

Я тяжело сглотнула, пытаясь переварить, насколько же он изменился. Пока я следила за его жизнью, он перебрал все возможные прически – от окрашенных кончиков до ирокеза. А сейчас коротко постригся и просто стоял, спокойно опустив руки и выпрямив спину. Из-под рукава выглядывала татуировка в виде тамплиерского креста с расширяющимися от центра концами. Насколько я помнила, не особо большая, сантиметров десять на десять, и набил он ее очень давно. В детстве я приходила от нее в восторг, а сейчас… ну, такое себе. Мне нравились татуировки на мужчинах, но большие и целостные, а не натыканные как попало малютки.

Ой, да какая разница, кого вообще мое мнение волновало?

– Держи, Сэл, я нашла, – сказала сотрудница, протягивая мне второй запечатанный сверток. – Остальную экипировку выдадим позже.

– Хорошо. Спасибо, Шелли. – Зажав форму под мышкой, я еще разок взглянула на Култи, который упорно смотрел вперед, и поборола затеплившееся в груди предвкушение. Ноги не двигались, а глупые глаза словно прилипли. В детстве я даже представить не могла, что когда-нибудь окажусь с ним рядом. Никак. Ни разу.

Но после секунды неловкой заминки в надежде получить от него хоть взгляд или единое слово я поняла, что можно не ждать. Он смотрел вперед, погрузившись в мысли; может быть, хотел, чтобы его оставили в покое, или просто не хотел тратить время на разговоры со мной.

Эта мысль вонзилась в грудь острым ножом. Я ощутила себя девочкой-подростком, которая мечтала, чтобы парень постарше обратил на нее внимание, хотя тот даже не знал о ее существовании. Надежда, ожидание и последующее разочарование – это отстой. Полнейший.

Он не собирался обращать на меня внимание. Ясно как божий день.

Ну и ладно. Я, конечно, не Дженни, которая могла подружиться с кем угодно, но мне нравилось быть дружелюбной с людьми. Култи же медаль за любезность явно не светила, раз он не удосужился даже посмотреть на человека, стоящего в двух шагах от него.

И ничего. Мне совсем не обидно. И сердце вовсе не разбито. Фигня.

А потом я вспомнила сегодняшнего журналиста и подумала о том, как на меня может повлиять такое внимание. Я ведь изо всех сил пыталась держаться в тени. Просто хотела играть в футбол, и только.

В последний раз быстро взглянув на безучастно стоящего мужчину, я забрала вещи и пошла переодеваться. Нужен мне этот Райнер Култи! Раньше без него обходилась – и сейчас обойдусь.

Если до этого я хоть на секунду могла допустить, что со временем присутствие Култи приестся и шумиха спадет, то я заблуждалась.