Двадцать седьмая пустыня

– Я вроде бы не нуждаюсь в помощи.

– Ты действительно так думаешь?

– Ну да, у меня есть все: семья, стабильный заработок, неплохое здоровье. Постой! А может, я неизлечимо болен, и кто-то подослал тебя сообщить мне об этом?

– Добавь в список своих качеств богатое воображение.

– Нет, серьезно. Я не знаю, чего ты от меня хочешь и так и не пойму, чем ты занимаешься по жизни.

Вера повертела в руках пластиковую ложечку от мороженого, посмотрела по сторонам, затем наклонилась ближе ко мне и тихо произнесла:

– Можно сказать, что я проводник.

– В смысле, в поезде?

– Нет, не в поезде. Хотя можно образно сказать, что да, ведь, по сути, вся наша жизнь – одно долгое путешествие.

Меня начинала откровенно бесить ее манера говорить загадками, очаровавшая меня ранее, но я старался изо всех сил скрыть свое недовольство в страхе отпугнуть ее. Немного помолчав, она продолжила:

– Есть люди, которых в жизни все устраивает. Таких большинство. Точнее, нас всех в какой-то момент что-то напрягает, но эти проблемы решаемы. Кого-то тяготит одиночество, но стоит найти своего человека, и жизнь преображается. Кому-то, наоборот, невыносимо общество некогда любимого мужа: как только найдется храбрость уйти от него, начнется новый этап. Кому-то для веры в себя не хватает очередной пары туфель или последнего айфона, и с их появлением комплексы отступают, до следующей бреши в ущербной самооценке. Кто-то мечтает иметь детей, кто-то стремится путешествовать, кто-то строит карьеру – эти цели наполняют жизнь смыслом. На самом деле, все зависит от того, насколько хорошо мы знаем, чего хотим. Есть те, кто не тяготится экзистенциальными вопросами и наполняет свое существование бытом и работой. Есть те, кто продолжает дело своих родителей и видит в этом свое призвание. Кто-то, наоборот, находит кураж в том, чтобы идти наперекор правилам, а некоторые превращают свою жизнь в месть, опровержение или доказательство неких истин.

– И что из этого лучше?

– Здесь нет таких понятий, как лучше или хуже. По сути, нет правильных или неправильных путей, потому что у всех свой способ достичь равновесия. Важен результат, а как его достичь – дело воли каждого. Когда есть цель, ее всегда можно добиться. Не у всех это получается, но это уже вопрос не по моей специальности. Я прихожу на помощь тогда, когда цель отсутствует. Или когда человек не может ее четко сформулировать. Или когда целей так много, что не знаешь, в какую метить. Иными словами, когда человек не может ужиться с самим собой, когда ему хочется всего и сразу или не хочется ничего. Когда ему кажется, что все хорошо, но изнутри его пожирает вечная неудовлетворенность. Когда его душа и разум живут порознь, тем самым вызывая нестерпимое чувство пустоты и бессмысленности. Иногда ему кажется, что он наконец дотронулся до того, что сделает его счастливым, наполнит эмоциями, он плачет, он смеется… Но на следующий день просыпается с зияющей дырой внутри и понимает, что все начинается снова. И так он всю жизнь бродит по миру в поисках опоры, отказываясь видеть ту, что внутри него.

– Как я… – еле слышно произнес я.

– Как ты, Поль.

– Выходит, ты нашла меня, чтобы помочь мне отыскать себя?

– Не я нашла тебя, а ты меня.

– Я? Да я понятия не имел о твоем существовании до того, как ты подошла ко мне на террасе у Несбиттов.

– О моем существовании ты, естественно, не знал, но ты давно посылаешь сигналы о помощи, а моя работа – эти сигналы распознавать.

Я допил кофе, снял пластиковую крышку и уставился в пустой стакан, словно пытаясь найти там хоть каплю здравого смысла. Мысли смешались в голове, в висках глухо стучало. Я на секунду закрыл глаза в надежде на то, что все это окажется сном. Но когда я их открыл, мой взгляд встретился с потоком янтарного света. Вера по-прежнему сидела за столиком, откинувшись на спинку кресла и подняв очки на лоб.

– Выходит, ты ангел во плоти? Или исчадие ада? – выдавил из себя я.

Она расхохоталась звонким смехом, который никак не подходил неземному созданию.

– Ни то, ни другое. Я же сказала: я проводник.

– И куда же ты проводишь души вроде моей?

– В пятое время года, в восьмой день недели, в двадцать седьмую пустыню – у каждого свой образ. Объединяет их одно: время там имеет совсем другое значение и течет иначе.

– Как это?

– Я даю заблудившемуся человеку возможность отправиться на неопределенный срок в другое измерение в поиске ответов на мучающие его вопросы, чтобы наладить связь с собой. Каждый определяет свой срок сам: кому-то достаточно нескольких недель, а кому-то понадобятся годы. Я дарю ему шанс найти свой путь.

– Только один шанс?

– Да, только один.

– То есть ты даешь входной билет, но не гарантии того, что человек найдет искомое?

– Гарантия бывает только у пылесосов, инструкции к использованию которых ты переводишь. Разумеется, я не даю никакой гарантии, но я даю шанс – это уже неплохо, неправда? Далеко не каждому он выпадает. Остальное зависит только от тебя.

– И что же ты берешь в обмен на такую щедрость?

– Ничего.

– Такого не может быть.

– Даю тебе честное слово.

– Честное слово в устах создания из параллельного мира – пустой звук.

– Я не создание из параллельного мира, я обычный человек из плоти и крови, просто у меня немного необычная работа.

– Значит, если я соглашусь на твою помощь, ты не заставишь меня закладывать душу дьяволу?

Вера снова рассмеялась.

– Нет, Поль, я не украду у тебя душу, не выпью твою кровь и не принесу тебя в жертву богам в полнолуние. Мой тебе совет – читай поменьше фантастики.

– Вообще-то, я не люблю фантастику.

– Точно, ты же слишком реалистичный для таких вещей парень.

– Почему ты мне постоянно язвишь?

– Потому что так гораздо веселее, тебе не кажется? Помогает снять напряжение и убавить серьезность.

– Я так и знал, что все это – дурацкая шутка.

– Нет, говорю тебе истинную правду.

– Откуда мне это знать?

– Есть только один способ проверить – принять мою помощь.

Вера улыбалась мне как ни в чем не бывало. Из колонок как нельзя кстати донесся голос Джона Бон Джови, призывающий действовать и не тратить жизнь впустую2. «С каких пор владельцы кафе крутят рок?» – пронеслось в моем взбудораженном сознании, как будто это было самое странное из всего, что происходило со мной.

– Прежде чем что-либо принять, хотелось бы побольше узнать о тебе и твоей неординарной деятельности. Я не могу согласиться на то, о чем пока не имею ни малейшего представления.

– Конечно, я понимаю. Спрашивай.

Я не знал, с чего начать. Мысли путались в голове, и я не мог поверить, что на полном серьезе веду разговор о путешествии в параллельное измерение с женщиной, которую видел второй раз в жизни. Несколько раз я порывался встать и уйти, но что-то продолжало удерживать меня на месте.

– Как именно все происходит? Как ты отправляешь людей… туда? И как они потом возвращаются? Если возвращаются, конечно.

– Одни возвращаются, другие остаются. Это их собственный выбор. Я никому ничего не запрещаю и не навязываю.

– Есть такие, которые не хотят обратно?

– Есть.

– Потому что им там очень хорошо или потому что они боятся своей прежней жизни?

– У каждого свои причины. Перестань смотреть на других, думай о том, что нужно тебе.

– Я не знаю, что нужно мне.

– Именно поэтому мы здесь.

– Ты не ответила мне, как ты отправляешь людей в это самое пространство. Сажаешь на космический корабль, в машину времени или в ультрасовременную капсулу?

– Опять переизбыток фантазии, Поль. Все гораздо проще. Просто в один прекрасный момент ты поймешь, что время настало, что ты готов и хочешь этого всей душой. Если будешь сомневаться, ничего не произойдет. Но если действительно примешь решение отправиться в свою пустыню, все случится тогда, когда подойдет время. Каким образом – это я беру на себя. Не бойся, больно не будет, – усмехнулась она.

– Ты сказала, что даешь лишь один шанс? – спросил я, не обращая внимания на ее сарказм.

– Да, один.

– Что это значит?

– Это значит, что ты можешь отправиться в свою пустыню только раз. Сколько времени ты там пробудешь – определять тебе. Но если ты решишь вернуться в свою прежнюю жизнь, в пустыню тебе больше не попасть. Поэтому советую оставаться там, пока не найдешь ответы на все важные вопросы, чтобы потом ни о чем не жалеть.

– Не факт, что я их найду.

– Это тоже верно. Но ты хотя бы сможешь сказать себе, что исчерпал для этого все доступные ресурсы.

– А что будет с моей нынешней жизнью, пока я путешествую по своей пустыне?

– Она будет, так сказать, на паузе. Ты вернешься в тот же самый момент, в который ты ее покинешь.

– Как такое возможно? Это слишком заманчиво, чтобы быть правдой.

– Согласна, но все же это так.

Вера повернулась и достала из висящей на спинке стула сумочки карандаш. Затем развернула передо мной смятую салфетку, разгладила ее ребром ладони и начертила на ней жирную прямую линию.

– Это твоя настоящая временная параллель, – пояснила она, – а это – тот момент, когда ты отправишься в странствие, – она поставила посередине линии небольшой крест.

Затем она нарисовала неровную окружность, которая начиналась и замыкалась в точке соприкосновения креста с линией.

– Это твое странствие, – продолжила объяснять она. – Как видишь, оно не линейно. Оно представляет собой завершенный цикл, начало и конец которого находятся в одной и той же точке. Это не классические временные линии, параллельные друг другу, как мы привыкли их себе представлять, начитавшись романов. Это как петля американских горок, если тебе угодно. После головокружительной поездки твой вагон непременно пристанет к тому же месту, где ты в него сел. Ты отстегнешь ремень и снова ступишь на твердую землю.

– Если механизм не откажет и я не застряну на полпути, повиснув вниз головой.

– Да я вижу, ты по жизни оптимист!

– Обстоятельства вынуждают.

– Обстоятельства помогают тебе видеть только то, что ты сам изначально хочешь видеть.

Я упер подбородок в ладони и посмотрел на толпу, ожидавшую своих заказов у входа в кафе. Я пытался представить, как с бешеной скоростью лечу вниз по рельсам американских горок, и у меня закружилась голова. Я терпеть не мог подобные аттракционы и в последний раз, когда на них катался, клятвенно пообещал себе больше никогда этого не делать.

– То есть, выходит, я могу проскитаться по своей пустыне двадцать лет, потом вернуться в реальность и снова обрести свое сорокалетнее тело? – спросил я.

– Совершенно верно. Но я сомневаюсь, что тебя хватит на двадцать лет. Хотя, как знать, люди полны сюрпризов.

– И как выглядит это измерение? Я буду совершенно один среди барханов? Как я буду выживать? Или там не нужно есть и пить?

– Нет, никаких барханов. Если ты, конечно, сам не отправишься куда-нибудь в Африку. Пустыня – это твой образ. Так представляешь себе свое странствие только ты. Параллельное измерение для всех одно. Оно выглядит так же, как и этот мир, совершенно ничем от него не отличаясь.

– То есть как это?

– Вот так. В том измерении такие же города и страны, такие же границы, по улицам гуляют такие же люди.

– И пьют кофе в Старбаксе?

– И пьют кофе в Старбаксе. Только время там имеет совсем иное значение. В остальном эти два мира ничем не отличаются.

– Получается, я могу перейти в другое измерение, так сказать, не выходя из дома?

– А вот этого я тебе не советую.

– Почему же?

– Потому что, если эти два мира и их обитатели войдут в контакт, мне будет сложно вернуть тебя обратно.

– Ты же сказала, что настоящий мир для меня останется на паузе?

– Да, но подумай сам: если настоящий мир стоит на паузе, а ты продолжаешь жить здесь же, на том же месте, общаясь с параллельными версиями твоей жены, твоих дочерей, твоих знакомых, то, когда ты вернешься назад, обо всем, что вы пережили вместе, будешь знать только ты. Ты не сможешь отличить один мир от другого. Результат будет плачевным, поверь мне. Я не раз видела собственными глазами, как люди сходили с ума.

– Немудрено.

– К тому же, если ты останешься в том же географическом положении, поменяв только измерение, два временных пространства могут войти в конфликт и создать резонанс, что может быть опасно для тебя.

– Что мне грозит?

– Тебе не обязательно знать все подробности, просто поверь мне на слово.

– Я не люблю, когда не отвечают на мои вопросы.

– Прости, но иногда у меня нет другого выбора.

– Выходит, что за все время своего странствия я не должен общаться ни с кем из своего окружения?

– Так будет лучше. Тебя это пугает?

– Не знаю.

– Ты же так стремишься к одиночеству. Какой смысл отправляться в параллельное измерение для того, чтобы продолжать жить прежней жизнью?

Я снова откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Я не знал, что думать. Верить в существование параллельной реальности было наивно и глупо, но встать и уйти на тот момент казалось еще глупее.

– Такое впечатление, что я сейчас в фильме «Матрица», – произнес я сдавленным голосом.

Вера ласково посмотрела на меня:

– А говоришь, не любишь фантастику. Может быть, ты просто не хочешь себе в этом признаваться? Любить фантастику тривиально, а ты же не такой, как все. Нет, Поль, ты не в фильме «Матрица», ты всего-навсего сидишь в кафе на Норландсгатан. Не бойся, я не подбросила тебе в кофе ни красную, ни синюю таблетку. Надеюсь, ты не разочарован. Да и прости, конечно, но в тебе недостаточно лоска для роли Нео, – ухмыльнулась она, едва коснувшись моей руки.

По моему телу пробежал ток, я съежился на стуле и невольно опустил на нос солнцезащитные очки, словно пытаясь спрятаться. Поняв, что это выглядит смешно, через несколько секунд снова поднял их на лоб и сказал:

– Вера, я… я должен…

– Естественно, тебе надо все обдумать, я прекрасно понимаю. Решение не из простых. Давай договоримся так: ты сейчас пойдешь домой, займешься делами и постараешься выбросить все из головы.

Мы оба знали, что это невозможно, но я не стал возражать и молча кивал, слушая Веру. Она продолжала:

– Ровно через месяц в это же время я буду ждать тебя здесь. Если ты не придешь, я приму это за отказ и навсегда исчезну из твоей жизни. Я не буду тебе докучать, и ты меня больше никогда не увидишь.

Мне стало грустно от мысли, что я могу потерять ее.

– Если же ты придешь, – вкрадчиво продолжала она, – мы с тобой поговорим еще раз, и ты сможешь задать мне все вопросы, которые у тебя возникнут к тому времени. Я приму твой приход как призыв к действию, и мы сможем перейти к следующему этапу.

– В чем заключается следующий этап?

– Об этом ты узнаешь в свое время, если осмелишься, – сказала Вера и встала из-за стола. – Мне пора. До встречи, Поль. Или прощай – решать тебе.

И она снова исчезла, прежде чем я нашелся, что ответить. Я лишь успел разглядеть быстро удалявшиеся от меня рыжие сандалии на плоской подошве. «Летняя версия кожаных ботинок», – отметил про себя я, словно это было самым важным в нашей встрече. Мало-помалу ее силуэт превратился в размытую точку и скрылся за углом здания на перекрестке. Вера ускользнула, оставив меня в облаке сомнений и табачного дыма от сигареты, которую я сам не заметил, как зажег. Я продолжал сидеть на террасе Старбакса, но мое сознание уже унеслось в мир, где возможно все. Оно отправилось странствовать по безграничной двадцать седьмой пустыне.

11

– Пап, пап, а ты знаешь, что чайки могут пить соленую воду?

– Да.

– Но ты же всегда говоришь, что воду в море пить нельзя?

– Угу.

– Значит чайкам можно, а мне нельзя?

– Да.

– У чайки нет папы, который запрещает ей глотать морскую воду?

– Нет.

– А почему?

– Да все можно.

– Что можно? Значит, я тоже могу пить соленую воду?

– Нет.

– Но ты же только что сказал, что можно!

– Я ничего не сказал.

– Сказал!

– Лу, я тебя умоляю, замолчи! – прокричал я.

Она повесила голову и тихо захныкала. Я не мог сосредоточиться ни на едином ее слове. Какие чайки? Какое мне дело до чаек, когда мир вокруг меня сошел с ума! Или сошел с ума я?

Каждый раз, когда я забирал дочь после школы, она во всех подробностях рассказывала о событиях, наполнявших ее маленькую жизнь. Я знал, как зовут всех ее одноклассников, кто не доедает овощи в столовой и кого чаще всего наказывают. Иногда я слушал ее с удовольствием и задавал вопросы, а иногда просто кивал, думая о своем. Это было наше время. Наши пятнадцать минут, когда в мире оставались только я и она. В любое время года и в любую погоду, рука в руке, мы шли пешком из школы в детский сад забирать Софи, которая радостно бросалась на шею сестре, а затем мне. Изредка наоборот.

Я любил эти моменты, эти рутинные отцовские обязанности. Но в тот день мне хотелось одного: вырвать свою руку из ее холодной ладони и бежать. Бежать далеко, быстро, не останавливаясь, пока не закончится дыхание. Я не хотел видеть собственных дочерей и не испытывал по этому поводу ни малейшего угрызения совести. Не хотел никого видеть и ни с кем разговаривать, тем более о физиологических особенностях птиц. Мне нужно было разобраться со своими мыслями после услышанного несколькими часами ранее.

Но все же я заставил себя остановиться и опустился перед дочерью на колени.

– Лу, пообещай мне, что никогда не будешь пить морскую воду.

– Ну папа, ты же сказал…

– Просто пообещай, пожалуйста.

– Хорошо, – недовольно согласилась она.

– Даже если, как у чайки, у тебя рядом не будет папы, чтобы тебе об этом напомнить?

– Ты собираешься куда-то уехать?

– Я не знаю, Лу, – честно признался я.

Оставшуюся часть пути мы шли в тишине. Позже за ужином Лорен спросила меня:

– С тобой все в порядке? Такое впечатление, что ты где-то не здесь.

– Да, все нормально. Просто устал.

– Точно? – переспросила она, положив свою руку на мою.

– Да, да, – ответил я и встал, чтобы нарезать хлеба, хотя на столе еще оставалось несколько ломтиков.

– Как тебе моя сегодняшняя лекция?

– Очень интересно.

– А если честно?

Посомневавшись несколько мгновений, я признался:

– Ты же знаешь, мне не близки эти темы. Но ты, как всегда, была на высоте. Я уверен, что аудитория осталась довольна.

– Мне бы хотелось, чтобы хоть иногда ты тоже бывал довольным.

– Слушай, давай не начинать.

– Я ничего не начинаю.

– Я просто честен с тобой, не более. Если тебе не хочется слышать правду, зачем ты тогда задаешь вопросы, на которые заранее знаешь ответы?

– Поль, не при детях!

– Что не при детях? – перешел на крик я. – Наверняка как раз-таки дети прекрасно отличают правду от лжи и уж точно предпочитают первое! А, девочки? Вы хотите, чтобы папа врал вам, чтобы сделать вам приятное, или говорил правду?

Лу сидела молча, опустив глаза в тарелку и катая по ней ножом зеленую горошину. Софи удивленно смотрела на нас.

– Поль, прекрати сейчас же, – приказала жена.

– Я обязательно прекращу! Только не знаю, будет ли от этого кому-нибудь лучше!

Я встал из-за стола и вышел на балкон, оставив практически нетронутый ужин. Зажигая сигарету, я заметил, что у меня трясутся руки, и закрыл глаза, моля никотин хоть как-то успокоить мои нервы. Было слышно, как Лу пытается разрядить атмосферу:

– Мам, а ты знала, что чайки могут пить морскую воду? У них есть специальная железа, которая позволяет им фильтровать…

– Не сейчас, Лу, я тебя умоляю!

Когда девочки уснули, я в бессилии упал на диван и включил телевизор. Мне казалось, какой-нибудь веселый фильм поможет хоть на секунду отвлечься. Бессмысленные картинки сменяли одна другую, не оставляя мне возможности сосредоточиться ни на одной из них. Я невольно возвращался к Вере и нашему абсурдному диалогу. «У тебя впереди еще целый месяц. Никто не заставляет тебя принимать решение прямо сейчас. Успокойся, выспись, а завтра все прояснится», – безуспешно внушал я себе, не в состоянии расслабиться. Лорен вышла из ванной, молча прошла мимо и скрылась в спальне. Я долго сомневался, затем встал и отправился вслед за ней.

Она читала какую-то толстую книгу, лежа на кровати, одетая в старую зеленую футболку – ту самую, что была на ней в день нашего знакомства, в последний день уходящего тысячелетия. Человечество предписывало этой дате мистические свойства, хотя, на самом деле, прекрасно знало, что, когда взойдет солнце, утихнет музыка и бокалы шампанского опустеют, мир, как и раньше, продолжит лететь в бездну потребительства и эгоизма. Придумывать волшебство, чтобы заполнить душевную пустоту гораздо проще, чем творить чудеса собственными руками.

Мои приятели устроили вечеринку в общежитии, чтобы достойно встретить так ожидаемый всеми двухтысячный год. По коридорам сновали толпы студентов навеселе, а вахтеры делали вид, что так и должно быть. Я сидел в углу и вяло жевал соленый арахис, разглядывая шумную публику, когда вдруг увидел ее: ту самую девушку, которую однажды встретил в коридоре факультета и до сих пор не мог забыть. Из ее старых кед нелепо выглядывали короткие белые носки, и это почему-то тронуло меня. Она постоянно проводила рукой по длинным волосам, и мне безудержно захотелось тоже прикоснуться к ним. Через какое-то время толпа оживилась, раздались крики: «Десять, девять, восемь, семь, шесть… Ураааа! Миллениум!», – и все начали по традиции целовать друг друга. Я не успел опомниться, как прямо передо мной возникло ее лицо, и она широко улыбнулась мне, звонко чмокая в обе щеки. Видимо, я был до того растерян, что это рассмешило ее.

– Не бойся, я не кусаюсь, – с английским акцентом сказала она.

– Я не боюсь, я так, просто… – я запнулся.

– Лорен, – она протянула мне руку.

– Поль, очень приятно.

Мы проговорили всю ночь, и, казалось, общие темы никогда не закончатся. Всего через несколько часов после знакомства у меня было впечатление, что мы знали друг друга много лет. А когда мы вышли на общий балкон встречать рассвет, она поцеловала меня, взяла за руку и молча повела к лифту.

Она привела меня в маленькую комнату с аккуратно заправленной кроватью и письменным столом без единой пылинки, закрыла дверь, сняла футболку и обняла меня. Яркое утреннее солнце резало глаза. От той хрупкой незнакомки, которую мне, словно котенка, хотелось обнять в коридоре университета, не осталось и следа. Впервые за много лет я почувствовал себя счастливым.

Восемнадцать лет спустя я смотрел на нее и понимал, что она практически не изменилась.

– Извини, что сорвался, – выдавил я из себя.

В ответ она лишь искоса глянула в мою сторону и снова погрузилась в чтение. Я помедлил и предпринял вторую попытку к примирению:

– Я просто очень устал за последнее время, – Лорен продолжала игнорировать меня. – Ты же знаешь, что я горжусь тобой. Я понимаю, что ты вкладываешь всю душу в свою деятельность, и меня это всегда в тебе восхищало…

– Что тебе надо, Поль? Зачем ты поешь мне дифирамбы? Выкладывай напрямую.

– Мне ничего не надо. Я говорю правду.

– Что это ты вдруг стал таким правдолюбом по поводу и без? Может быть, тебе есть что скрывать? – Лорен наконец оторвала взгляд от книги и села на кровати, скрестив ноги.

– Мне нечего от тебя скрывать, – как можно убедительнее произнес я. Мне показалось, что она немного смягчилась, но при этом продолжала молчать. – Я просто хочу сказать, что нам не обязательно во всем соглашаться друг с другом. У нас могут быть разные мнения и разные интересы, но это не мешает нам жить в гармонии и любить друг друга, разве нет?

– Ты действительно считаешь, что мы живем в гармонии?

Я оставил ее вопрос без ответа. Мне казалось, что моя жизнь ускользала от меня, словно дерзкий зверек, за которым я пытался угнаться, заведомо зная, что проиграл. Будто тот трос, за который я гордо держался, представляя себе, что контролирую ситуацию, выскальзывал из стертых в кровь ладоней и с бешеной скоростью уносился прочь.

– Я потерялся.

– Как романтично звучит.

– Нет, я действительно потерялся. Я должен понять, подумать…

– Что-то случилось? – перебила она меня, и в ее голосе появилась нотка беспокойства.

– Нет, ничего не случилось, – соврал я. – Возможно, мне просто нужно отдохнуть.

– Знал бы ты, как нужно отдохнуть мне, – поднимая глаза к небу, прошептала она.

Ее лицо приняло несвойственное ей выражение безысходности, и мне показалось, что она чего-то не договаривает. Однако, она тут же взяла себя в руки и привычным твердым тоном сказала:

– Будь добр, не отрывайся на детях. Они достойны лучшего. К чему было устраивать сцену?

– Я участвовал в ней не один.

– Да, но начал ее ты.

– Ну конечно, корень всех проблем всегда я.